Метаморфозы: таракан

Река Аюр оказалась очень широкой. В моем мире по ней бы точно скользили груженые баржи и увеселительные теплоходы. Здесь возле северного берега, который контролировали войска Алифи, на якорях стояло несколько больших деревянных посудин. Противоположный берег патрулировал конный разъезд врага, но детали рассмотреть было невозможно. Великая река была естественной преградой на пути Рорка, и Алифи удачно встроили ее в свои защитные укрепления. После падения Беллора сто лет назад казалось, что пришло время тьмы, что орды варваров затопят земли Алифи и погребут под собой остатки цивилизации. Спешно готовилась полоса обороны и именно берега Аюр были выбраны для этой цели. Северный берег укреплялся, отрывались склоны, чтобы сделать их малопригодными для форсирования конными частями сходу. Засаживались участки густого леса, чтобы лишить войска противника маневра, подтапливался южный берег, чтобы усложнить проведение переправы. Тогда эти меры оказались полезными, шарги так и не смогли закрепиться на северном берегу. Куаран устоял. Сейчас ситуация повторялась.

Нашу колонну сходу направили вниз по течению, пришло сообщение, что там наблюдалась повышенная активность противника, и был риск прорыва на наш берег. Когда же мы через несколько часов вышли на место, оказалось, что бой уже идет. Густая лесополоса, идущая вдоль всего северного берега, здесь сходила на нет, что повышало шансы нападающих. Произошло ли это в результате неосмотрительной вырубки деревьев людьми, или по естественным причинам — сейчас это уже не имело значения. Шарги подвели к нашему берегу несколько больших плотов и использовали их как площадку для огневой поддержки. В то же самое время основные силы, в основном всадники, пытались форсировать реку по цепочке мелей, преодолевая многочисленные глубокие участки вплавь. Лошади не боялись воды и войска приближались достаточно быстро.

Такое решение требовало хорошей координации действий, определенной наглости, но главное — больших человеческих ресурсов. Или в данном случае нечеловеческих. Всадники, переправлявшиеся открыто средь бела дня, несли большие потери. В свою очередь, прицельная стрельба с плотов была затруднена течением и небольшой качкой. Щиты, установленные на плотах, не сильно спасали от ответного огня и то и дело то один, то другой Рорка падал в воду. Утлые суденышки, курсировавшие от противоположного берега к этим плавучим платформам, подвозили новых воинов с большими луками. Несмотря на значительные потери в живой силе, огонь стрелковых частей противника не позволял организовать достойную встречу основной части шаргов, первые всадники уже выбирались на берег и сходу вступали в схватку. Руководил переправой, очевидно, какой-то местный Жуков. По крайней мере, бойцов он точно не жалел. Народу на том берегу было столько, что логика противника становилась понятна. Имея такое преимущество в численности надо решать ситуацию в свою пользу.

Несколько сот людей и несколько Алифи пытались выполнить невозможное. Выйти навстречу разгоняющемуся груженому железнодорожному составу и остановить его голыми руками. Бессмысленно. Мясорубка еще не заработала, но боги уже монтировали ее на своем кухонном столе. Наше появление только оттягивало неизбежное. Алифи пропустили момент удара, и здесь берег удержать не получится. Но философия философией, а командиры забыли спросить мое мнение, поэтому просто с хода развернули части в боевые шеренги и бросили на уже вырвавшихся на широкий пляж шаргов. Нужно отдать должное, точечный эффект такое неожиданное появление подкреплений принесло. Линия схватки, быстро катившаяся от пляжей к высокому склону, заколебалась, а потом и попятилась. Но на пляж выходили все новые и новые воины в толстых кожаных доспехах, вскакивали в седла ярящихся лошадей и присоединялись к схватке. И не устланный бездыханными телами пляж, ни летящий со склонов дождь стрел, ни отчаянные попытки удержать берег людей и Алифи не могли их остановить...

Командира моей шестерки, молчаливого сельского парня по имени Раф убили, когда мы неслись вниз со склона. Лучники шаргов на плотах оценили угрозу и перенесли прицел на наш отряд. Оставшись без непосредственного командира, я скользил по высокому песчаному обрыву вниз вместе со всеми, а вылетев на относительный простор пляжа, просто присоединился к более-менее крупной группе.

Малый, окованный железом, щит в левой руке. Короткое копье — в правой. Тяжелая кольчуга, стесняющая и без того усталые после долгого марша движения. Бессмысленные горящие глаза, перекошенный в крике рот. Нас всех в тот день рисовали одной кистью, одними красками, и ждала почти всех одна и та же судьба. Мы ударили во фланг вырвавшейся вперед группе всадников. Беспорядочные удары копий все-таки нашли свои цели, на короткое время расчистив проход к своим, но тут же развернувшийся противник смел переднюю линию нашей группы и бой распался на десятки и сотни мелких схваток. Узкий и широкий берег не давал лошадям взять разбег, шарги вынуждены были атаковать, врываясь, нанося несколько ударов, и вновь покидать битву.

Уже погибли многие, а я только бежал, спотыкался, успевал согнуться, подставить щит под бешеный удар очередного проносящегося мимо врага. Времени и возможности ударить самому — не было. Большинство из тех, кто пытался бить сам, уже лежал в мешанине тел под ногами. Всюду кровь — на людях, на лошадях, на песке, траве, в воде. Крики атакующих, крики раненых, крики умирающих, просто какие-то крики, ржание лошадей, звон оружия, треск ломающихся копий. Какофония звуков. Смазанные движения, сознание, включающееся вспышками. Безумие. Полная прострация. Пришел в себя, оказавшись с группой копейщиков из нашего отряда. Воспоминаний о том, как к ним прибился, в памяти не сохранилось. Но копье в моей руке было все залито кровью, а щит исполосован ударами. Левая рука онемела и почти не слушалась.

Группа на удивление монолитно отступила по берегу в сторону, где песчаный пляж переходил в заросли камыша. В центре группы стоял Алифи, в котором я смутно опознал командира нашего сводного отряда. Там же обнаружился и Глыба, к которому я пристроился поближе. Образовавшийся разрыв между нами и противником дал возможности перевести дух и хоть на минуту опустить многострадальную руку. И только тогда я обратил внимание на то, что Алифи не собирается отходить дальше. Он, сведенными от напряжения руками закручивал невидимую сферу, затягивал невидимую пружину на уровне своей груди, пристально всматриваясь внутрь этого пространства. Мысли, что товарищ сбрендил, не возникло, были в его действиях целеустремленность и мрачная решительность. Наверное, так выглядят, когда вызываются закрыть собой амбразуру. Пытаясь всмотреться внимательнее, прищурил глаза. Что-то было, какие-то едва заметные цветные полосы на грани восприятия. И было ощущение, что Алифи стягивает энергию и пространство в тугой узел перед собой. Разглядывая странные действия командира, чуть не пропустил главное, передышка закончилась, и очередная группа шаргов на мокрых и взмыленных лошадях неслась к нам. Точнее ко мне, так как остальные дружно сделали несколько шагов назад, закрывая Алифи.

Забавная все-таки штука — время. Ко мне неслась смерть, взрывая копытами песок и потрясая оружием в воздухе, а я смотрел на ближайшего всадника и отмечал детали. Темно-серая кожа, даже темнее, чем у Алифи. Мощная челюсть, широкое, скорее даже круглое лицо, чрезмерно выраженные надбровные дуги, презрительно искривленный рот. И желтые глаза с такими же вертикальными зрачками. Дальше включились рефлексы, которые при всем желании я не смог бы назвать своими. Я кувырком ушел в сторону и, приземлившись на колено, ударил в бок проносившейся мимо лошади. Копье выбило из руки, но лошадь, получившая поллоктя железа в брюхо, уже рухнула на землю, а всаднику, не успевшему выскочить из стремени, осталось жить всего несколько мгновений. Лишившись оружия, я сиганул по направлению к ближайшим трупам, дабы разжиться хоть чем-нибудь, мельком отметив размазанное движение стали над своей головой. Наверное, это было опасно, наверное, лишь несколько сантиметров отделяли мои уши от веревки на шее Рорка. Я бросился пластом на чье-то тело, радостно отмечая, что и подбитые железом копыта лошади, и кривой меч все-таки разминулись с моей головой. Такой встречи она бы точно не перенесла. Наковырял рядом в грунте копье, правда длиннее и тяжелее моего. Не копье — оглобля с шипом на конце. Орудовать таким одной рукой и в более подходящие времена было бы затруднительно, а здесь, уставший, избитый, измотанный я только смог приподнять его над землей и снова уронил в песок. Пришлось отбросить щит, искать другое оружие было некогда. Было жарко, душно, пот заливал лицо и насквозь пропитал одежду. Прыжки и бег в кольчуге обеспечили не только множество новых ссадин и синяков. Я чувствовал себя крабом, сварившемся в собственном панцире. Была б возможность, я б не только щит, я б и все остальное железо с себя поснимал, но времени не было. Пользуясь тем, что на меня никто не обращал внимания, скинул дурную железную шапку, по недоразумению называемую шлемом. Дышать хоть немного стало легче. Схватив свою мачту двумя руками, развернулся к нашим. Группа оказалась существенно меньше и существенно дальше. Побежал к своим, подворачивая ногу — кульбиты и падения в полной экипировке не могли не сказаться на здоровье. Добежал, встал плечом к плечу капитана — излучал он некое ощущение мощи и надежды, что все обойдется.

Пока меня не было, Алифи уже разобрался с первой сферой, и сейчас начинал закручивать следующую. В этот раз я увидел финал — разгоревшийся бело-голубой, режущий глаза шар сорвался с места и усвистал по направлению к одному из плотов. Не знаю, какой взрывчаткой начинял его товарищ Маг, но бревна того плота вознесло на высоту нескольких метров и с грохотом опустило обратно в воду. Живых там, похоже, уже не осталось. Алифи споткнулся, обессилено опустив руки, ему помогли встать, после чего он упрямо стал закручивать следующий шар. Мимолетная надежда, что вот сейчас-то мы и начнем геноцид уродов на отдельно взятом участке речной отмели развеялась толком и не оформившись. Ощущение страшной угрозы, нависшей как бетонная плита. И уже рвались тросы, и тонны бетона готовы были рухнуть на наши головы. Надежда тут же сменилась безнадежностью и ожиданием катастрофы. Никто не видел. Никто не чувствовал. Только Алифи начал торопиться и что-то зашипел сквозь зубы. Ощущение угрозы стало неумолимым, и я сделал единственное, что умел, о чем читал или слышал. Представил зеркало. Толстый зеркальный купол в метре над собой. Я стал эти куполом, измочаленная телесная оболочка осталась внутри, а я висел над ней, и вокруг не было силы, способной меня разрушить...

Удар был такой силы, что меня впечатало в землю. Кровь заливала лицо, кровь текла из ушей, из носа, струйкой вытекала с уголка рта. Боль рвала тело, звуки пропали. Больше всего это напоминало контузию, но какая контузия в мире, где, ни снарядов, ни авиабомб еще не придумали? На мгновение показалось, что слуха лишился навсегда, но звуки вернулись вместе с дикой головной болью. Приподнялся, так и не выпустив свое коромысло из рук. Группы не было. Жуткая куча изломанных раздавленных тел вокруг. Плоть вперемешку с железом. Определить где здесь Алифи, а где люди не смог бы и патологоанатом со стажем. Большая братская могила. Рядом почувствовал движение — это вставал капитан Логор. Ни капли не сомневаясь, что мое чудесное спасение есть результат лишь моего труда, удивленно посмотрел на Глыбу. Увидел такой же взгляд, устремленный на меня. А потом переглядываться стало некогда. Несколько шаргов уже развернули лошадей в нашу сторону.

Боец из меня и без того не ахти, а в тот момент был вообще никудышный. Копье в руках я рассматривал скорее не как оружие, а как костыль, помогающий удержаться на ногах. То, что я вообще оставался жив, относил лишь на счет случая, физподготовки прошлого владельца тела, да еще места боя. Мы точно не находились на главном направлении ударов Рорка. На пляже уже было почти все кончено, но на склонах еще отстреливались десятки лучников, а крутой подъем наверх сдерживали неровные шеренги щитоносцев. Наших, кстати. В отличие от сводных частей, их командир оставил отряд наверху и теперь только они отделяли всадников Рорка от выхода на оперативный простор. Атаковать на лошадях вверх по крутому склону, да еще против тяжеловооруженной пехоты — почти непосильная задача. Но шаргам никто этого не объяснял, а потому они лавиной катились вверх, и становилось понятно, что надолго щитоносцев не хватит.

Но их беды — это их беды, а наши проблемы — это наши проблемы. Видя приближающегося врага и не имея сил так же залихватски, как раньше кувыркаться по земле, я встал на одно колено, вкрутил тупой конец своего орудия в землю, а острый направил навстречу лошади. Я не испытываю умиления при виде огромной коричневой твари, стремящейся размолотить своими копытами мою несчастную голову. Эти лошади точно не имели ничего общего с теми грациозными созданиями, что я видел по телевизору, или даже с теми флегматиками, мерно жующими траву, которых я подкармливал в зоопарке. Эти твари хотели моей смерти ничуть не меньше своих седоков. Угрызений совести от того, что отправлю еще одну к ее звериному дьяволу, я не испытывал.

Первый всадник решил, что эта острая железная палка — шлагбаум и он успеет проскочить под ним. Не успел и просто насадился на копье вместе со своей лошадью. Правда, мне пришлось слегка этому поспособствовать, но большую работу сделал все-таки он сам. Выковырять назад остатки своего копья из этого бутерброда не представлялось возможным, а искать новое уже не оставалось времени. Так, стоя на одном колене, держась за остатки вертела, я сделал еще один шаг в этом мире.

Как узнать, хочешь ли ты на самом деле жить? Посмотреть в глаза смерти. В моем случае смерть сама смотрела на меня глазами сурового воина, поднимала его руку с кривым мечом и направляла его укрытого пеной коня. Сколько нас разделяло? Мгновение? Два? В них вместилось только одно желание, неистовое и невозможное. Не жить, не убить — нет. Вырваться из этого проклятого мира, из этого царства боли и крови. И казалось, только этот воин Рорка отделяет меня от дома. Только он. Мир передернулся рябью. Мир разорвался на полосы цветной бумаги. Мир окончательно сошел с ума, и я, в кои-то веки, принял в этом участие.

Черепная коробка всадника раскрылась как цветок, мозг разноцветным конфетти разлетелся по ветру, и эдакое чудо-юдо упало с седла уже за моей спиной. Удар смел меня с ног, бросил на спину, и без того раскалывающаяся голова получила новую порцию незабываемых ощущений, из носа снова пошла кровь, а желание так и не исполнилось.

На этом мои злоключения почти кончились, а у капитана они только начинались. Упокоив одного противника своим длинным мечом, он остался один против двоих, и было видно, что крайняя степень усталости не даст ему выиграть эту схватку. Он еще боролся, но безнадежность уже сквозила в его движениях. Я, видимо, совсем потерял голову в этом вселенском безумии, потому что помчался к врагам со всех сил, которых у меня больше не было, и метнул в одного из них копье, которого у меня тоже не было. Я мчался, как лев, я летел как птица, ощущая ветер в ушах. Правда, капитан значительно позже признался, что я смешно ковылял, приволакивая правую ногу, а махнув рукой, рухнул вниз. Со стороны посмотреть — придурок придурком. Тот Рорка, в которого я метнул свое несуществующее копье, посмотреть не успел, иначе тоже бы посмеялся. Перед смертью, потому как он вместе с лошадью улетел в дальние дали. Метра на два, но это уже не имело значения. Собрать его сплющенное тело и вернуть в него те литры крови, что расплескались вокруг, не смог бы никто. Остальное я запомнил смутно...