— Что именно? — заинтересовался я.
— Это место обуглено, если говорить образно. Я о самой земле, на которой росло дерево. Знаешь, что бывает, когда на свежей траве устроишь большое кострище?
— Выжженное пятно, — быстро ответил я. — На долгие годы.
— Вот и там всё будто выжжено. Какой-то силой, которой уже нет, а след остался. И годами будет оставаться, как ты верно подметил. Пока новой травой не зарастёт.
— Значит, мой братец Хоно прав, подбивая отца выкорчевать остатки криптомерии, перепахать землю и засадить её камелиями в угоду матушке? — уточнил я, не совсем понимая, о чём говорит юмеми. О том, что видит или... о том, что чувствует?
— А твой брат хочет избавиться от дерева? — пожал он плечами.
— Ну... да.
— Ещё занимательнее, — промурлыкал он. — А ты сам? — острый взгляд метнулся в мою сторону.
— Раз это память о дедушке, пускай стоит. И, понимаешь... хорошее оно было, это дерево, — смущённо добавил я, встретившись с усмешкой Ю. — Последние следы исчезнут — и будто не существовало его на свете. А такое красивое росло!
— Не знаешь, почему дед его так назвал? — ханец направлял беседу в нужное ему русло. Какое?
— Хозяйкой? Не представляю. Всегда звал, сколько себя помню. Наверно, потому что она присматривала за нашей семьёй долгие годы. Была выше всех деревьев в саду. Можешь у Дзиро спросить, вдруг ему известно? Он прежде деду служил, до самой его смерти.
— Спрошу, — пообещал юмеми.
— Источник твоего интереса скрывается — как ты выразился — в земле, выжженной некоей силой?
Собеседник кивнул, лихо опустошая новую чашечку.
— На такой почве цветы не приживутся, можешь передать своему брату. Если и примутся... впрочем, нет, и не сажайте.
Я присовокупил довод к остальным.
— А на досуге надо бы здесь подремать, — ханец обнял локтем мандариновый ствол и изобразил на прекрасном лице высшую степень умиротворения.
— Да хоть сейчас, любознательный ты человек! Главное, не забудь поделиться увиденным! — Я с неохотой покинул насиженное место, предварительно наполнив чашечку Ю. — Позволь ненадолго отлучиться. Можешь придремнуть, а можешь... тут ещё изрядно осталось, в бутылке. Я мигом — только проверю, всё ли готово!
Но моим намерениям переговорить с Дзиро было суждено слегка потесниться.
— Кай! Старина, ты вернулся! Я тут каждый день считаю! — весёлый голос из-за спины заставил меня подпрыгнуть за мгновение до того, как я оказался в приятельских объятиях друга детства, Татибаны-но Ясумасы.
Говорят, мы с ним похожи. Одного роста, равно тонки в кости, волосы в детстве — и те были сходного оттенка. У Хоно — чёрные, отливающие синевой, что украшает спелые сливы. А у нас с Ясумасой — посветлее, цвета коры камфорного дерева. Да мы и родственники с ним, по покойной бабушке. Дальние.
Наставники частенько нас путали, особенно поначалу. На самом-то деле, стоит приглядеться — мгновенно разберёшься, кто есть кто. Ясу куда серьёзнее меня. И упрямее. В детстве это проявлялось даже сильнее, чем теперь. Ему было непросто сходиться с людьми, и во многом это вина ещё одного различия меж нами. Если я могу, не напрягая зрения, разглядеть, что за добычу несёт по небу ястреб, то мой друг, по его собственному меткому выражению, слеп, как ныряльщик за жемчугом. Говорят, когда открываешь под водой глаза, кажется, будто смотришь через тонкий шёлк. Именно таким, мутноватым и размытым, видит он окружающий мир. Если наставник по стрельбе из лука восхищался моей зоркостью, не уставая попрекать несобранностью и торопливостью, то Ясумасу обучать было приятно, но бесполезно. Он упорно тренировался, последовательно и терпеливо. Отрабатывал постановку ног, рук и тела, спуск тетивы. Не добился лишь одного — попадания в цель. Какова истинная причина беспрестанных промахов, окружающим было невдомёк. Учителю он жаловался то на соскользнувшую стрелу, то на спазм в плече, то на мнимые рассеянность и бездарность. И, поскольку упражнялись мы, скорее, порядка ради — не лучников же из нас воспитывали — секрет Татибаны-но Ясумасы так и остался известен немногим. Пожалуй, только его родителям да мне.
Кстати, иногда я подменял бедолагу. Например, на торжественном показе наших достижений. И, как водится, выстрелил за друга лучше, чем за себя. Точнее, за себя я вообще промазал, на радостях и впопыхах, поскольку переоблачались-то украдкой и на скорость. За спиной у трёх чиновников и сенсея, изрядно удивлённого тем, что худший из его учеников выступил блистательнее всех. Или притворяющегося, что удивлен: уж Ясу так ему глаза намозолил, что заметить подделку учитель был обязан. Но не заметил. Полезное умение — избирательная зоркость!
Зато мечом Татибана владеет отменно. Конечно, до моего героического брата ему далеко, нет опыта настоящих битв. Но, доставая тати, он чудесно преображается: исчезает бьющийся об углы нескладёха и возникает боец, танцующий со смертью в руках. Он перестаёт спотыкаться, и всё его существо начинает источать аромат близкой опасности. Даже зрение, говорит, проясняется. Наставлял его лучший из лучших в своём деле, непревзойдённый Исикаге Таро. Как и брата. Исикаге-иэмото (32) мог позволить себе выбирать учеников. К примеру, меня эта живая легенда прогнала с первого занятия, когда на простейший приказ вынуть меч я отозвался столь рьяно, что чуть не рассёк лоб не ожидавшему такой прыти мастеру. Никакие посулы отца, никакие уговоры не смогли унять немилость Исикаге-иэмото, а потому я занимался у менее знаменитого мечника, Катоси-сенсея, и выдающихся успехов не достиг. Но от меня и не ожидалось.
В довершение к вышесказанному, Ясу преуспел не только во владении тати, но и в поэтическом искусстве. Он умеет чётко изложить то, что я способен лишь смутно ощутить. И так изложить, что сердце замрёт от восторга. Он упорен и трудолюбив, может на протяжении дзю не расставаться с тушечницей и кистью, и слова, перенесённые на бумагу его рукой, изящны и тонки как по смыслу, так и по начертанию. Полная противоположность мне. И огня в нём больше. А ещё, в отличие от меня, он до сих пор по-детски верит в истинную любовь, и что когда-нибудь отыщет ту, которая ему предназначена. А потому воздерживается от легкомысленных отношений — духовные устои не позволяют. Впрочем, и супругу выбирать не торопится. Такое упрямое безбрачие единственного сына сильно печалит его семью и, более того, вызывает ряд недостойных предположений при дворе. Однако в лицо их предпочитают не высказывать. Жизнь куда дороже возможности поглумиться над прекрасно владеющим как словом, так и оружием Татибаной-но Ясумасой, приближённым шестого ранга!
Намяв друг другу бока, мы вернулись в общество юмеми, которого Ясумаса заметил лишь после моих слов. Ханец будто слился со стволом. Я познакомил их, вкратце пояснив, что именно за ханьцем меня отправляли в Кёо, а подробности разглашать не велели. Не могу обманывать Ясу, даже пытаться не буду.
Снова потянулись за чашечками. Явится ещё кто-нибудь — и я уже не вспомню, зачем хотел увидеть Дзиро! Но кто может прийти? Брат в отъезде, Татибана прискакал (по зову саке, не иначе), а больше друзей у меня нет. Так, приятели... Девушки забыли о моём существовании, да и путь им сюда заказан. Эх, соскучился я по женскому обществу за полгода вынужденного отшельничества в Зимней Резиденции! А по Ясумасе — и того сильнее, хотя расстались мы совсем недавно. Но ведь всю Тёмную Половину — ни выпить вместе, ни поговорить по душам! Так, виделись изредка...
Я удостоверился, что в семействе друга всё благополучно, и поинтересовался, что он думает о последних оварских новостях.
— Ты о Такате? — уточнил тот, скривившись, поскольку всецело разделял мои чувства по отношению к среднему принцу.
— А разве ещё что-то случилось? — я воззрился на него. Ясу пожал плечами, и я решил не настаивать. Обычно он рассказывает всё без утайки. Не хочет говорить при юмеми?
— Так, по мелочи, — наконец, произнёс он. — Обокрали дом Китамуки, что из клана Земли. Но это было на прошлом дзю. Говорят, уже и грабителей поймали, и похищенное вернули. Что ещё? Ах да, Сэтта переехал в дом Такиги.
— И какую же из сестрёнок он выбрал? — улыбнулся я.
Человек этот вызывал у меня некоторую приязнь. Проиграв Ясумасе в поэтическом соревновании, одном из тех, что проводятся в ночь осенней луны, он вёл себя достойно и воспринял поражение легко, как подобает благородному мужчине. После этого мы втроём не раз коротали время за чашечкой-другой чая, а то и чего покрепче.
— Старшую, конечно.
Как предсказуемо! А младшая-то, певчая птичка, нравилась Сэтте больше! Другая красивее — ожидать, пока её выдадут замуж, чтобы заявить о правах на младшую девицу, не пришлось бы. Но нет, поступил согласно рассудку, ведь именно за старшей закреплён дом в квартале Северных Туч. Не победить ему Татибану и в следующем году!
— А Таката? — перевёл я разговор с темы печальной на тему... ещё более печальную.
— А Таката уже ни на ком не женится, — фыркнул мой друг, покосившись на Ю.
— Принц действительно отравился рыбой? — спросил молчавший доселе юмеми.
— Меня там не было, но говорят — да.
"Странно, до жары ещё далеко, чтобы рыба портилась", — в голову постучалась мысль, от которой сделалось неуютно:
— Что с хозяином харчевни?
— Зарублен на месте доверенным слугой принца, а семья изгнана из столицы, — вздохнул наш собеседник. — Но мы будем помнить его вечно! Мы будем называть именем этого святого подвижника детей! Такатиных, конечно. Знаешь, сколько их осталось?
— Да ладно тебе, — проворчал я. — Нельзя быть таким злопамятным.
— Кончина принца омрачает твоё сердце? — ухмыльнулся Ясу.
— Моё — нет, а дядино — да, — отрезал я. — Какой-никакой, а сын.
— Нельзя быть таким добрым, — пробормотал тот, но удержался от дальнейших колкостей.
— Ладно, — я в который раз попытался исполнить служебный долг. — С вами хорошо, но на двоих и саке крепче, так что придётся вам некоторое время скорбеть без меня. Как разрешу домашние вопросы, так и вернусь.
Очутившись в стенах родного дома, я велел послать за Дзиро и составил донесение в Судебную Управу. На самой дорогой бумаге начертал лучшей из кисточек:
Верховному Судье,
приближённому двенадцатого ранга при дворе Сына Пламени
почтенному Исаи-но Нобору
Приближённый пятого ранга Хитэёми-но Кайдомару кланяется и сообщает, что приказ, данный ему первого Дня Углей месяца Светлой Воды, выполнен, и указанное лицо согласилось оказать честь дому Хитэёми.
Вот и всё. Я запечатал послание. Судья — один из младших зятьёв императора и, разумеется, действовал по повелению последнего. Иначе оттиск на выданном мандате был бы другим — от личной печати Исаи-но Нобору, пяти тяжеловесных знаков, хитро переплетённых меж собой.
И всё-таки, почему дядюшка не переговорил со мной лично? Наверно, скрывает заинтересованность от остальных придворных. Как любопытно!
Я отдал бумагу Дзиро, и тот, брюзжа себе под нос, поковылял к воротам. Надеюсь, успеет доползти до Управы, пока та не опустела! Сам же поспешил к оставленным на произвол судьбы гостям.
Последние были весьма далеки от того, чтобы лить по мне слёзы. Ещё издалека я заслышал жизнерадостный голос Ясу, повествующего о некоей красотке, которая столь долго снимала с себя многочисленные платья, слой за слоем, что её поклонник взял да заснул на девятом по счёту, и попытка девушки настроить дружка на любовный лад провалилась. История незамысловатая, но Татибана в совершенстве владеет даром рассказчика, и прервать его граничит с кощунством.
Я дождался развязки, из которой следовало, что всех придворных дам скосила новая мода: не надевать более двух утики. Это вызвало шквал возмущения отцов, братьев и супругов, потребовавших от императора восстановления привычного порядка вещей специальным указом. Что думал на сей счёт сам государь, пока оставалось никому не ведомо, поскольку неожиданная кончина среднего сына и траур временно приостановили противоборство Инь и Ян. Сам Ясумаса склонялся к точке зрения прелестниц, полагая, что по весне лишь деревьям пристало одеваться листвой, а животным и женщинам подобает менять зимний мех на летний, а двенадцать слоёв шёлка — на два.
— Ещё одна свежая сплетня? — рассмеялся я, и мой друг кивнул. — А с кем всё это случилось, поведаешь?
— А я не сплетник, и имён не упоминаю! — сделал неприступное лицо Ясу. — Меня повеселила сама история как таковая. Вот я и решил поделиться с господином Ю.
— Поучительный случай, а вы, господин Татибана — превосходный рассказчик, — поклонился тот в ответ.
Надо же, как быстро поладили! Не мне говорить, я и сам сделал это с неподобающей поспешностью. Но мне-то обстоятельства знакомства с юмеми не оставляли иного выбора! А Ясу... Может быть, причина в том, что Ю — человек, с которым чувствуешь себя чрезвычайно легко и приятно? При всей его непохожести на моих знакомых. А возможно, благодаря оной. Совершенство или нет мой загадочный гость, но многие общепринятые пороки ему не свойственны. Так мне кажется. Впрочем, это не делает его безобидным — скорее, наоборот. С высоты жизненного опыта я едва ли смогу предсказать действия юмеми, просто потому, что не встречал ему подобных... И мой друг детства, наверняка — тоже, а посему...
— Нижайше прошу прощения, но пора отвлечь твоего терпеливого слушателя, — обратился я к приятелю, растряхивающему последние капельки саке по чашечкам. — Мы подготовили для столь значительной и почтенной особы лучшую комнату.
— А разве я — не значителен и не почтенен? — шутливо возмутился тот.
— А ты остаёшься ночевать? — с надеждой спросил я. Изумительно! У Ясумасы, в связи с занимаемой им должностью Малого Хранителя Записей Империи, работы хватает, и вытащить его хотя бы на дружескую пирушку — великое достижение. Без важных причин он не соглашается.
— Если позволишь. Конечно, — Ясу вспомнил о чём-то и хмыкнул, — моя семья снова будет разочарована, что ночевал я не у благородной девицы в десятке-другом утики, а у тебя.
— Они недовольны моим происхождением, — я схватился за рукоять тати и сделал зверское лицо, — или тем, что я не оборачиваю вокруг себя столько ткани?
— Нет, кое-чем другим, но ты слишком невинен, дитя моё, чтобы я стал распространяться подробнее, — отпарировал Ясумаса, и мы расхохотались: обычно так говорю я, когда рассказываю о любовных похождениях и подначиваю своего нравственно-устойчивого друга.
— Зато я не отказался бы от подробностей, — встрял любопытный ханец. — Или сначала требуется доказать вам отсутствие невинности?
Спустя мгновение хохотали уже трое.
Глава 8,
Опека
(Ночь между Третьими Днями Земли и Руды месяца Светлой Воды, 499-ый год Алой Нити)
— Кай! Кай!
— Ну что? — я лениво перевернулся на бок... и почувствовал, что не сплю. Нет, наоборот: сплю, да ещё как! Иначе с чего бы оказался в саду, где возвышается Хозяйка — живое, статное дерево? Такое могучее!
