Сейчас мы отдыхали, обмахиваясь краями хитоэ, свисающими почти до самого дна нашей скорлупки. Море казалось гладким, будто зеркало. С утра веял слабый ветерок, но к полудню и он испустил последний вздох в этом удушающем пекле. День близился к закату, однако вечерняя прохлада, словно гордая и недоступная красавица, не торопилась разделить наше общество. Издевательство какое-то! И есть хочется. И пить. Надо хотя бы лицо ополоснуть... Поначалу я сидел, словно на иголках, отчаянно боясь неловким движением перевернуть лодку. Плавать-то не умеет никто! Но потом освоился, и мысль о бездонных глубинах под ногами перестала ввергать меня в оцепенение.
Я потянулся, чтобы зачерпнуть пригоршню солёной влаги...
— Ка-ай!.. — многообещающий тон.
— Ю-у-у!.. — передразнил я. — Хватить бдить за мной, как старшая императрица за дядей! Ничего не случится, если я быстренько...
— Уже случилось! Видел бы себя со стороны! Как я мог не уследить?!
Я осмотрелся. Да уж! Есть, чем взор потешить. Царапины, укусы, на ноге багровеет обширный кровоподтёк, обгоревшие руки и плечи не уступают ему по цвету.
Хотя, если подумать — а что мне терять?
— Вот перехвачу весло поудобнее, и будешь у меня сидеть смирно до поздней ночи! Или лежать.
— Строгий наставник! — фыркнул я.
— Капризный ребёнок! — не остался в долгу Ю. — Упрямый и непоседливый. Отшлёпаю. Всё тем же ве...
— Жестокая мать... нет, сварливая жена! Как там наша доченька? Того и гляди, без отца останется!
— Весло, Кай, весло. Помни о нём.
— И все-то мне угрожают, — вздохнул я, делая несчастное выражение лица. — По земле валяют, кусают, ноги отбивают, теперь ещё и веслом отделать норовят. Утопиться, что ли, самому? Небесная Владычица, за что такие муки?! Я ведь почти что праведник! Всю дорогу до Тоси на голой земле спал, саке не пил, питался впроголодь, а что касается женщин — ты даже не поверишь, светлая госпожа!..
— Прекращай голосить, а то и впрямь не поверит, — усмехнулся мой спутник. — Будешь так вертеться — перевернёшь лодку. Я бы на твоём месте передумал сводить счёты с жизнью, коль скоро нас ожидает прекраснейшее место на свете! Поверь, ничего подобного ты не... — он прикусил язык, но было поздно.
— Ю, ты бывал на Острове Блаженных?! И почему меня это не удивляет? Значит, тебе известно, как долго ещё плыть? А он действительно не стоит на месте, этот остров? Ты знаешь, в каком он направлении? А там растут плоды бессмертия — или, как в других сказаниях, бьёт родник, чья вода дарует?..
— Кай, подремал бы ты до вечера...
— Нет! Только не это! — умоляюще воскликнул я, сразу осознав, чем для меня может обернуться излишнее любопытство. Усыпит, и укоров совести не почувствует!
— Тогда не выспрашивай.
— Ну хоть один вопросик можно? — я жалобно посмотрел на вредного юмеми.
— И не торгуйся! И не смотри щенячьими глазами! И не тереби верхнюю губу!
— А губу-то почему нельзя? — обиженно спросил я, отведя руку ото рта. Проклятая привычка! Возвращается всякий раз, когда внимание безраздельно отдано чему-то одному. Сейчас меня захватывала непростая задача выудить из Ю сведения, которыми тот упорно не желал делиться.
— Умиляет, — коротко ответил тот. — Возникает желание вручить сушёный персик и погладить по головке. Ты этого хочешь?
— А у тебя где-то припрятан персик? — вновь оживился я. — И ты молчал?! Человек от голода звереет, а он...
В животе забурчало, и я покраснел. Одно дело притворяться маленьким ребёнком забавы ради. И совсем другое — вести себя, словно дитя, из-за внутренней незрелости.
— Увы, могу только погладить по головке, — вздохнул тот, не заметив моего смущения. — От персика и сам бы не отказался.
— А на Хорае, по слухам, растут дивные персики... — заметил я с выражением невинной мечтательности на лице. — Огромные и с нежно-розовым отливом, какой бывает на щеках у красоток из Южных Земель! Вопьёшься зубами — сок так и брызнет, по шее потечёт, сладкий и душистый...
— Кай. Несносный ты человек! Чего добиваешься?
— Так растут или нет? — прищурился я.
— Растут, — покладисто ответил Ю и добавил: — Но бессмертием не наделяют. Разбирай паланкин, погребу ещё немного. Да укутайся хорошенько, с головой!
Он злорадство улыбался, пока я следовал приказу. Изверг! Вот спрашивается, зачем было напускать таинственность, если персики — самые обыкновенные? Наверно, родник тоже разочарует. А кое-кто и рад позубоскалить!
Неудача слегка обескуражила, но не сломила мой дух. Ладно, зато можно вкушать местные плоды, не опасаясь "подцепить" бессмертие. Сомневаюсь, что оно пришлось бы мне по вкусу. Встреча с первым правителем Золотой Нити заставляет поразмыслить о многом, очень многом. Например, стоит ли мечтать о вечности, если она не избавляет от памяти и тоски по тем, кто не может с тобой остаться. Бедный, бедный дядя! Желать подобной участи собственному сыну, и притом — любимейшему из всех...
Конечно, принца Коори хорошо бы разыскать, для начала... Если он действительно бежал. И если император жив. Кто знает, что на самом деле творится дома? 'Тьма впереди, тьма позади — иди...' Не помню, откуда.
— Чего нахохлился? — вкрадчиво спросил юмеми. Размеренный плеск то справа, то слева от меня прекратился. Хорошо, хоть один из нас умеет управляться с лодкой! И плохо, что мне не выпало возможности овладеть этим искусством на мелководье. Но даже понимание обстоятельств не мешало ощущать себя бесполезным грузом.
Не дождавшись ответа, гребец снова продолжил своё занятие. Ладно, знаниям и навыкам Мэй-Мэй объяснение дано, но как насчёт Ю? Его жизнь в Южной Столице никак не была связана с рекой, а моря там нет и подавно. Впрочем, много ли мне известно? Даже то, что рассказывает он сам, представляется таким смутным и расплывчатым, будто хитрец намеренно путает следы. Взять хотя бы его знакомство с Тосихико...
— Скажи, — неожиданное воспоминание заставило меня отбросить околичности, — господин хранитель Тоси, он бессмертен?
— Думаю, до тех пор, пока нужен городу как хранитель, — остановившись и немного поразмыслив, сообщил Ю. — Интересуешься, каким образом он продлил своё существование?
— И как сделался хранителем, — добавил я.
— Этого я и сам не знаю, — чистосердечно признался мой собеседник. — Хотя могу предположить, что послужило причиной.
— Он говорил, что совершил какую-то ошибку, — вспомнил я и опасливо покосился на друга: не ранят ли его мои слова? Но прекрасное лицо осталось безмятежным, так что я неуверенно продолжал: — Мол, исправляет содеянное... что именно? Чем он провинился?
— Тем, что построил Северную Столицу, — ответил тот и, увидев моё изумление, пояснил: — Точнее, тем, как он её построил.
Он снова принялся работать веслом, будто дал исчерпывающее объяснение. Я некоторое время смотрел, как под белоснежной кожей перекатываются мускулы, а с лопасти весла, переливаясь на солнце, опадают брызги. Неужели грести так легко?
— И что же он сделал неправильно? — Я приподнялся на колено. — Дай, попробую!
— Нет уж, жизнь дороже отдыха! — отрезал Ю. — А некоторым должна быть дорога шкурка, и без того подпаленная. Мне-то солнечные лучи не помеха ... Что касается Тоси, начну издалека, — он шумно выдохнул. — Ты считал, сколько в городе ворот?
— Пять, — не моргнув глазом, ответил я. — Это каждому ребёнку известно: Северная Столица — древнейшая, и только в ней пять внешних ворот. Потому-то не все из них располагаются чётко по сторонам света, как в Оваре и Кёо.
— Так и есть. А знаешь, почему их пять, а не четыре? — обернувшись, он многозначительно посмотрел на меня.
— Чтобы почтить каждую из стихий? — предположил я.
— И призвать их на защиту города! — уточнил юмеми. Он приостановился, утирая пот. — Люди его поколения хорошо представляли истинную мощь природы. И Тоси — не исключение, ведь ему довелось противостоять Нефритовому Владыке, а в те времена должность придворного онмёдзи не была тёпленьким местечком для старого дедушки. Нет, Кай, его враги были влиятельны и сильны. По сравнению с ними наша мико — кроткая горлица! Сделавшись правителем, он возненавидел волшебство и ввёл запрет на тайные искусства. А прежнюю столицу, чьи стены проросли могуществом её защитников, сравнял с землёй, а землю засыпал солью. С тех пор, говорят, в долине Усеикавы — солонцовые степи... Но, знаешь, он ведь и раньше был к этому предрасположен. Отвергал всё, выходящее за рамки рассудочного, за пределы того, что можно взять в руки и сосчитать. Никого не напоминает? — он снова принялся за работу.
— Да уж, — вздохнул я. — Напоминает до боли. Но разве не он возвёл Врата?
— Он. Как и положено, пять. Врата Земли, северо-восточные. Врата Воды, восточные. Врата Пламени, южные. Врата Металла, западные и, наконец, Врата Древа, северо-западные. Тебе эта последовательность, случайно, не знакома?
Я мысленно прокрутил её. Земля впитывает воду, вода гасит пламя, пламя... о боги!
— Но как он мог не сознавать, что она разрушительна? — обомлел я.
— Начнём с того, что он не был онмёдзи. И, как я уже упоминал, предпочитал закрывать глаза на недоступное разуму. Вот скажи, знал ли твой брат, что его избранница — не простая женщина, и тайны её наверняка объясняются именно этим, а не бытовыми причинами? Конечно, да — он ведь неглупый человек. Но это знание вступало в противоречие с внутренними устоями, и оказалось легче заподозрить любимую в обмане, нежели смириться с тем, что не всё в мире очевидно.
— Да, братец всю жизнь пестовал эту веру, — вздохнул я, припомнив насмешки Хоно над дедушкиными рассказами, — наверно, он бы почувствовал унижение, если бы пришлось от неё отказаться.
— Как часто люди отказываются от счастья ради сохранения видимости собственной правоты! — тень пробежала по вспотевшему лицу, когда южанин обернулся и встретился со мной глазами. — А Тоси... он был упрямцем, каких поискать. Одарённый полководец, удачливый мореход, неподкупный и твёрдый в убеждениях человек, правитель, чьи деяния были направлены на благо народа — но упрямый, как тысяча Они...
Отложив весло, он присел рядом со мной.
— Когда война закончилась, а столица была покинута, многие лишились крова, и Тосихико повёл их на север, обещая, что выстроит город лучше прежнего. Он избрал весьма удачное место, учитывая ещё и скромное намерение наложить руку на острова Фунао, но в первую очередь — нужды людей. Здесь каждый мог заработать на мисочку риса: рыбак и каменотёс, лесоруб и земледелец. В верховьях Араи до сих пор, как ты знаешь, промышляют зверя и валят лес, а близ озера Ёми плавят руду и разрабатывают угольные залежи. Рыболовы, каменотёсы и гончары селятся по побережью, где вдоволь прекрасной глины и ракушечника. Тоси вырос за считанные годы, и так расширился, что понадобились крепкие стены и ворота по всем сторонам света. Разрушенная столица — город-крепость, возведённый на острове ещё в те времена, когда ваши предки только приплыли сюда с юго-запада, из страны, называемой ими Благословенной, а ныне известной под именем Лао — была маленькой и тесной. Она ютилась на треугольничке суши, с востока ограниченном устьем Усеикавы, а с юга — морем. С запада же к самым стенам древнего города подступали степи, через которые даже дорог не прокладывали, обходя их по побережью или вдоль реки. Так что, внешними были только врата Земли, Пламени и Воды, расположенные на севере, юге и востоке соответственно. Ещё одни пропускали народ во внутренний город, а последние, пятые, вели к дворцовой площади. Тяжело было захватить столь хорошо укреплённую твердыню, но это отдельная история.
— Я всегда готов послушать, ты же знаешь. Тащи весло, восстановлю наше укрытие.
— Нет, я уже почти закончил, — усмехнулся тот. — Просто неудобно грести и говорить одновременно, да ещё то и дело оборачиваться из вежливости. Так вот, когда новый город, названный в честь Сына Земли его прежним именем, разросся, уже было ясно, где располагать ворота. Разумеется, четыре — на проезжих участках, и пятые для защиты города с моря, а также для сбора водяной пошлины. Старые укрепления снесли, воздвигли высоченные стены, и оставалось лишь дать названия воротам, навесить ленты и устроить торжество. Понятно было, что морские врата можно посвятить лишь Воде. Но что касается остальных...
— Но ведь это очевидно, — я покосился на спутника. — Южные врата от века посвящают Пламени: и в Кёо, и в Оваре это так. Восточные — Воде, всё верно. Западные — Металлу. Тем более, ты сам говорил, что к западу от города уже тогда добывали уголь и плавили руду! А с северо-запада сплавляли лес — помнишь решетки над Араи возле Древесных Врат? Значит, Земле доставались северо-восточные. Твой друг этим руководствовался?
— Именно, — кивнул Ю. — А ещё желанием доказать всему миру, что волшебство повержено, и власть его над людьми подошла к концу, а значит, опасаться нечего. Война случилась не на пустом месте, сам понимаешь. Восстание было — и всё равно страх прижился в сердцах. А Тоси хотел выкорчевать его с корнем, чтобы и воспоминаний о минувших временах не осталось! Его и так едва уговорили на постройку Древесных Врат, изначально он собирался обойтись без них.
— А знаешь, — задумчиво произнёс я, — начинаю его понимать. Трудно судить, как бы я сам поступил на его месте, но мне понятен его выбор. Он чувствовал, что не добился того, ради чего пошёл против правящего клана, ради чего сражался! Война завершилась, но победы не принесла. Так?
Чувство острого сопереживания кольнуло сердце. Тосихико вызывал всё большее уважение, и даже некоторую приязнь. Надо быть сильным человеком, чтобы признать мнимость победы, за которую тебя восхваляют! И очень добрым, чтобы не только переживать о благополучии подданных, но и стремиться подарить им спокойствие, уверенность в том, что прежние страхи не вернутся никогда...
— Да. Вот только одного он не учёл, — резко сказал юмеми. — Того, что Силам, управляющим нашим миром, глубоко безразлично, верит он в них или нет, одобряет или нет, боится или нет. Чему удивляешься — конечно, он боялся! Вот и закрывал на них глаза. Только если не видишь перед собой бурную реку или обрыв, это не означает, что их нет, как бы ты себя ни убеждал. Один шаг может доказать, что ты ошибаешься. А некоторым достаточно и прислушаться.
— И разве обрыв или река виноваты, что ты закрываешь глаза, не желая их замечать, и можешь упасть или утонуть? — завершил я напрашивающуюся мысль.
Юмеми кивнул.
— Так и случилось. После освящения последних ворот над городом будто проклятие нависло: то Араи выйдет из берегов и снесёт мосты, то прибрежные скалы, что заменяют стену на участке между Чёрными и Золотыми Вратами, осыпятся и погребут целый квартал, то пожары... А сам Тосихико, вернувшись из похода на север, вскоре заболел и, спустя какой-то год, скончался, прежде будучи здоровым, полным сил человеком. Да ты и сам его видел!
— Как же он сделался хранителем?
— Мы ведь не успели поговорить, откуда мне знать? — пожал плечами тот. — Могу лишь предположить, что его вечное существование — скорее искупление вины и тяжкий труд, нежели награда за заслуги. Но город до сих пор стоит и даже процветает, невзирая на пренебрежение последних правителей. Выходит, не без его стараний. И кто бы мог подумать, что этот упрямец будет рассуждать о вредоносных проявлениях потусторонних сил?.. Свершилось, не прошло и тысячи с лишком лет!
