| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Ещё из приятного — наш авангард подсуетился. У нас Муромские впереди идут. Они ещё затемно здесь высадились. Ухитрились и посад почти целым взять, и мост с избушкой. Теперь вяло перестреливаются с защитниками крепости. И луки слабые и стрелять снизу вверх неудобно.
Пока войско ставило лагерь, мы с Суханом облазили окрестности. Даже в овраги нос сунул: подглядел из-за угла, как булгары воду из болотца таскают да на стены выливают. Боятся, наверное, что запалим всё это хозяйство.
* * *
Принципиальная особенность средневековых крепостей на Русской равнине — дерево-земляной характер.
ДЗОТ — это исконно-посконно, это по-нашему! И даже если по не-нашему, то — всё равно, исконно, по-здешнему.
На Западе, после относительно короткого периода после падения Римской империи, перешли к каменным укреплениям, на Востоке часто глиняные делают. А вот у нас... хоть готы, хоть булгары...
Если дерево внутри, в земле — оно гниёт, если снаружи — сохнет, горит. На линии укреплений древних городищ почти всегда можно найти следы пожара — сгорела вся "защита и оборона".
Интересно: а колодцев у них внутри нет? Раз они воду из оврага ведёрком таскают... Должно быть, просто берегут питьевую воду. Народ из посада в город убежал. А главное — скотину пригнал. На такую ораву — много воды надо.
* * *
Уже ближе к вечеру по лагерю забегали сеунчеи — большой военный совет.
Я, знаете ли, совершенно не торопился. Там всё с молебна начнётся — чего спешить? Тем более, после "божьего поля" в Мологе, у меня на 18 лет освобождение. От церкви вообще и от молебнов — в частности.
Да и штуку интересную нашёл. В посаде, пока Николашка у муромских ребят коровку трофейную на ужин торговал, увидел такой... Луноход? Членовоз? Звездо-вагон? Несамоходная многоколёсная платформа. Под юрту. Монстр!
Обычные юрты разбирают и перевозят "россыпью". Но летописцы отмечают и возимые на телегах. Восьмиколёсное чудовище в полтора метра ростом, с площадкой... 6х5 метров. Это ж сколько лошадей сюда запрягать надо?! Хотя... если у каждого кыпчака на походе 10-12... а эта штука, наверняка, для какого-нибудь хана... интересно, а оно катается? — Катается. Тяжело, скрипуче, но — транспорт.
Тут в третий раз прибежал сеунчей, уже с матюками и повизгиванием — пришлось идти.
С накрывшей меня депрессией и апатией я упустил очень важное дело — переподчинение отряда. Тошно мне с людьми разговаривать. Так что, уселся тихонько среди тверских. Володша обернулся, смерил меня презрительным взглядом, хмыкнул. Но тут какой-то боярин, не старый, но с совершенно седой, серебряной, половиной русой бороды, говорить начал:
— Промыслом Божьим и милостью Богородицы дошли мы досюда. Ныне перед нами Янин — городок крепкий. В нём, как языки сказывают, четыре сотни горожан да посадских. Которые за семейства свои, за дома да имение, будут биться крепко. Ещё — десятка три дружины местного владетеля да ещё три — от эмира присланы ныне. Не "белые булгаре", но тоже воины добрые. Припасов у них... довольно. С водой — хуже. Но колодцы и в городе, и в замке — есть.
Мужчина внимательно оглядел собравшихся и продолжил:
— Говорить они не хотят. На подмогу надежду имеют. Толмачей наших шуганули от стен стрелами. Сидеть тут в осаде... нет времени. Лазутчики наши доносят, что эмир собирает два войска. Конное — на низу, у Ага-Базара, лодейное — у Биляра.
Помолчал, оглядел князей. Дождался пока Боголюбский чуть прикрыл глаза, и выдал:
— Есть слух, что эмир, де, в три дня будет здесь. С лодиями. И с десятью тысячами войска. И выкатиться сюда они могут резво. Пройдут тишком северными протоками Камы и ночью, через Волгу на огонёк из города, нежданно-негаданно... Прям тут.
Оп-па! Ну ни фига себе!
Народ сразу зашумел, заволновался.
— Откуда?! Откуда столько?! Мы ж их под Бряхимовом в пыль раскатали... Они ж от нас всю дорогу улепётывали! Брехня! Врут твои соглядатые!
Но стоило Боголюбскому кашлянуть, как шум стих. И боярин ответил спрашивающим:
— Откуда?! Оттуда! Под Бряхимовом мы били лесовиков волжских. Бестолковищу дремучую. Теперя эмир своих булгар собирает. Не поганые с чащоб вылезают — идут агаряне безбожные. Ополчения городские, да вятшие с дружинами. Вот они и ударят. В два войска. Одно с востока, другое с юга. А, может статься, и третье войско заявится — суваши навалятся. С запада.
— Дык... Это что ж получается? Они нас заманывали?! Окружили-обошли?! А мы, аки сопляки желторотые, в самое их гнездо влезли? А теперя они нас... голыми руками со всех сторон... Окромя северу... Бечь надо... Спешно уйти до Казанки... А то — к Свияге... А лучше к Суре и там уж... А на что нам та Сура? Хай там мордва мордуется... И то дело — навоевались и домой... Да что ж мы как медведь в пчелиное дупло...?! Тута — ихние земли... Пожгли-пограбили — пора и честь знать...
Вдруг рядом с Боголюбским вскочил на ноги молодой парень лет шестнадцати:
— Стыдно! Стыдно господа бояре да воеводы! Нам ли об убегании думать? Или не мы крест святой несём? Или не с нами милость Царицы Небесной? Или нет в нас доблести воинской, храбрости русской? Воздвигнем же мечи наши славные да и сокрушим полчища басурманские! С нами господь бог и воинство небесное! Не устоять никаким ворогам!
Наконец-то я рассмотрел старшего сына Боголюбского. Не похож: ни смуглости на коже, ни скуластости, светлые глаза, русые волосы. Скорее — славянин из вятичей. Кровь с молоком. В мать пошёл. А вот убеждённость, напор, такой... религиозный фанатизм.. похоже на Боголюбского. То-то он на сына с хоть и скрытой, но — с любовью посматривает.
Командирское собрание дружно начало бурчать:
— Оно конечно... Царица Небесная — само собой... Только ежели они разом... Да хоть и по очереди... Это ж каждый — впятеро против нас! Ежели и суваши — и поболее... Не, пустое, не сдюжим... А ну как она... за грехи-то наши... Да об чём толкуем?! Их же ж... Полчища! Тьмы! Аки борови! На что нам смерти лютые в земле басурманской?
Ропот нарастал. Конечно, против господствующей идеологии никто не вякнет, но соображение же надо иметь! А Изяслав Андреевич уж больно сразу по христианскому... уелбантурил: "Кто не с нами — тот против нас!". С нами сила божья — кто против?
Ответ очевиден: только собственная наша глупость.
Боголюбский шевельнулся, устраиваясь поудобнее, пристукнул своим посохом, ропот стих. И в мгновения наступившей вдруг тишины неожиданно громко прозвучало моё бормотание, под сурдинку, себе под нос:
— Брать. Брать Янин. Спешно.
— Это кто сказал?!
Боголюбский впился глазами в ряды окружающих его бородатых лиц бояр и воевод.
Вот же попал! "Язык мой — враг мой" — сколько раз сам себе повторял! А всё не выучил.
— Я, княже.
Пришлось встать и посмотреть Боголюбскому в глаза. Тот откинулся назад, смерил полуприщуренным взглядом, взмахом руки оборвал начавшийся, было, ропот и веско произнёс:
— Обоснуй.
Та-ак. И вот я тут — весь из себя такой... "обоснувальник". Теперь давай — делай ему презентацию проекта. В стиле: "не для того — чтобы хорошо", а "потому что — иначе хуже будет". Перебор вариантов надежды в безнадёжном положении.
Нормально — типичная ситуация по первой жизни: делать надо необходимое. Остальное само получится.
— Сидеть здесь под стенами — нельзя. Эмир соберёт столько войска, сколько захочет. Ударит — когда захочет, как захочет. Отдать тактическую инициативу... э... право выбора — бить битыми. Уходить — нельзя. Большое лодейное войско — догонит, прижмёт к берегу. Они-то — свежие, без груза. На берегу соберётся и конное войско, и ополчение сувашей. Раскатают, в землю вобьют, в реке утопят.
Я хорошенько подумал и подытожил:
— Мы во всём их слабее. В разы. В лодиях, в воинах, в конях...
— С нами сила господня!
— Это — точно, княжич. Но на Руси говорят: "на бога надейся, а сам не плошай". Давай-ка и мы своим умом малость подумаем. Чтобы не оплошать. Мы во всём булгар слабее. Кроме одного — страха. Они — битые. Не все — верхушка. Эмир, ближники его, гридни — "белые булгары". Они битые, они от нас недавно в страхе бегали. Стало быть, надо страх им — усилить. Убежать или на месте стоять — дать им страх перебороть, осмелеют они. А идти им навстречу, бить их войски порознь... Не потянем, маловато нас. Получается... Надо брать Янин. Брать легко, играючи, быстро. Чтобы лазутчики эмиру донесли: "Богородица и на этой земле русским щастит. Боголюбский только ножкой топнул, а у нас крепость крепкая — сама ему в руку упала". Тогда можно его и дальше пугать: не надейся, де, эмир, на крепости. Мы тебя и поле бивали, мы тебя и в городках побьём.
Я, очень довольный собой, поклонился слушателям и сел ногу на ногу, ожидая, в тайне, криков "браво" и аплодисментов.
Увы, первая реакция зала звучала иначе:
— Шо за придурок?
— А... шпынь мутный... набродь смоленская... у тверских мурло какое-то прирезал — вот и славится.
— А... а то я уж подумал — всерьёз...
Рязанский князь Глеб, до того отрешённо смотревший в сторону, повернул ко мне своё несколько лошадиное, вытянутое лицо, ещё удлиняемое обширными залысинами и с нескрываемой брезгливостью, обычной по отношению к невежде, к наглому сопляку, влезшему в разговор серьёзных, старших и вятших людей, поинтересовался:
— Ну и как же ты городок брать надумал? Воевода свежевылупленный.
Я?! Брать?! Я не надумывал — "как"! Я надумывал — "нужно" брать. Что нельзя убегать, стоять, ждать. А — как...? Я ж в этой... в полиоркетике...
И, кстати, Боголюбский, к примеру — тоже. Уж сколь много есть примеров его кавалерийского геройства, а вот крепости... Даже и ты, Глеб Рязанский — Боголюбскому такой возможности не предоставил: когда братья Андрей да Ростислав (Торец) к Рязани подступили, сам с отцом в Степь сбежал. Сдал город, не дожидаясь штурма. Ещё известны две чётких неудачи. Две осады, Луцка и Чернигова, в которых Андрей принимал участие, проявил героизм, был ранен при отражении вылазок... обе закончились безуспешно.
Булгары не сдадутся, они подмоги ждут. Штурмовать крепости наши полководцы не умеют... А я... Да я и вовсе никогда...!
— Брать-то? Да как обычно. Залезть на стенку. Попихать сторожу. Открыть ворота. Которые там... с ножиками будут бегать, слова доброго не слушать — прирезать.
Глеб непонимающе мигнул. Ещё раз мигнул. И расплылся в улыбке. По собранию прокатились смешки, перешедшие в общий хохот. Не "аплодисменты, переходящие в овации", но тоже... "порвал зал".
Общее напряжение, дошедшее, после изложения оперативной обстановки, едва ли не до мордобоя между членами этого... княжвоенсовета, рассеялось. Глеб, отсмеявшись, аккуратно вытер уголки рта и, повернувшись к Володше, негромко, но очень отчётливо, спросил:
— Твоё? Бестолочь приблудная. Липнет же... всякое дерьмо к красному сапогу.
Лицо у меня... стало в цвет красного княжеского сапога. Смолчать... да я...! да мы...! попандопулы всех времён и народов...! Эти укреплённые курятники... одним задрипанным авианосцем... да просто доисторической трёхдюймовкой даже с не полным БК...!
Что характерно для 12 века: авианосцы по Волге не шныряют. И всего прочего... даже доисторической трёхдюймовки... даже допотопной трёхлинейки... Из всего... допотопного — имеется одна Ванькина голова. Которая сегодня смотрела и думала. Сваливала на свалку и молотила молотилкой.
Я вскочил на ноги:
— Государь! Дозволь сказать!
Боголюбский вяло отмахнулся ручкой. Ну уж нет! Ты сам меня дёрнул.
— Тогда дозволь сделать!
— Чего? Чего сделать-то?
— Как я сказал: влезть на стену, побить сторожу... Только их там много, помощники нужны.
— Х-ха. Сделаешь. Полезешь. Нынче ночью все полезут. Там и поможете. Друг другу.
Во как! Ты, Ваня, думал, что здесь совет. Свободное обсуждение мнений. Общая выработка наилучшего решения. А здесь — чемпионат. По выявлению дурней. А решение-то уже принято. И — не здесь.
Боголюбский медленно осматривал собравшихся.
— Сегодня ночью — общий штурм. После полуночи. Как рог запоёт. Давай, Вратибор, сказывай.
И он кивнул полуседобородому боярину. Похоже, этот Вратибор — типа начштаба. Где же он так бородой-то... фигурно поседел?
Смысл плана простой. Ночью, потому что обороняющиеся превосходят нас в стрелках, точнее — в удобстве стрельбы сверху, подойти со всех сторон и дружно полезть на стены. Всем хоругвям иметь по лестнице длиной в семь саженей. Это около 8.5 метра. Не предел: при штурме Измаила в одном месте потребовались лестницы в 12 метров — такой был перепад высот от дна рва до верха стены.
— На передние концы набить крюки. Вон, хоть мотыжки втульчатые из посада. Лестницы кидать на стену, цепляться крюками, лезть дружно. Стрелкам в хоругвях бить ворогов с луков. Как свои влезли — и самим лезть на стену. Передним — тяжёлых щитов не брать.
Дальше пошла разбивка отрядов по направлениям. А я сообразил, что... что не только я в войске умный.
— Дык... эта... дозволь спросить. Это ж ведь... таку лесенку-то можно и с нашего берега прям на стенку-то перекинуть. Ну, в ров-то... выходит, лезть не надо?
— Верно. С южной стороны — через овраг, с западной — через ров. От Волги с востока — кидать снизу от воды прямо на стену. С востока и с запада — иметь лесенки на сажень длиннее. А с северной, где дорога идёт, на нижнем краю — кидать через овраг, а по дороге, щитами покрывшись, идти с короткими лестницами, вполовину. И их на стену закидывать.
Русские воеводы воспользовались очевидным недостатком укрепления: относительно малой шириной рва и оврагов, относительно низкой стеной. С южной стороны, со стороны Лба имеем 5 метров ширины оврага, 3.5 метра — высота сруба, 1.2 — высота парапета.
"Сумма квадратов катетов есть квадрат гипотенузы" — кто сказал?! — Пифагор. — Ну, Пифагор, бери топор и пошли делать лестницу. Как твою гипотенузу, но с запасом.
Народ повалил из-под княжеского полога, почёсывая отсиженные задницы и уточняя между собой разные мелочи. А я подкатился к Муромскому князю Юрию. Князь стоял на берегу великой русской реки и от души отливал накопившееся. На его душе легчало прямо на глазах. Вид на Волгу и простор Камской дельты также способствовал умиротворению.
Довольно мелкий ростом, очень живой, отчего и получивший прозвание "Живчик", молодой мужчина, только два года как ставший, после смерти отца, Муромским князем, был постоянно озабочен происками своего двоюродного дяди — Глеба Рязанского. Ещё: тлеющим в Муроме язычеством, которое периодически прорывается даже и в убийствах воевод, священников и членов княжеской семьи, своеволием своих бояр, набегами соседей-мокши и беспорядками подданных-муромы...
Но более всего — необходимостью очень синхронно "уклоняться вместе с линией партии".
"Партия", в лице Боголюбского, всякую "рассинхронизацию" рассматривала как измену, и наказывала... без ограничителей. А Мурому, последнему русскому городу на востоке, зажатому погаными, басурманами и противниками со всех сторон — без поддержки Суздаля не выжить.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
