Зверь лютый. Книга 16. Не-Русь

Что характерно: с поднятыми руками, как немцев в кинохрониках о Сталинграде показывают — нету. Нету и — руки за спину, как у наших принято. Или — на затылок, как у америкосов. Нет, выскакивают, кидают оружие в сторону, падают на колени и ползут на четвереньках. Или усаживаются к ближайшей стенке и руками головы закрывают.

Стереотипы поведения при капитуляции — ещё не сформировались. Причина очевидна: очень мало кому удаётся вернуться и поделиться с соплеменниками опытом "правильной сдачи".

Тут я окончательно понял — мы победили. Потому что рядом со мной образовался Николашка. С мешком. И мы, от проявления воинской доблести, перешли, минуя вторую стадию — резня зверская, сразу к третьей — грабёж побеждённых.

Надо поторапливаться. Потому что мы, конечно, оторвали лакомый кусок: цитадель — жилище местного владетеля. Тут должно быть богато. Но хлебалом щёлкать не следует: вон уже и муромские ребята кого-то трясут, и ростовские трудятся — двери в центральном бараке выносят.

Бой на стенах практически закончился. Только возле угловой башни ещё рубились присланные от эмира бойцы, да на стене между воротами и волжской стороной отбивался отряд владетеля. Кажется, они ещё имели надежду пробиться к берегу и уйти за Волгу. Ну, такие идеи приходят только от безвыходности.

Народу у меня для правильного грабежа маловато. Надо эффективно расставить и организовать ребят. Для грабежа наиболее ценного. А где оно?

Заглянул в колодец — пусто. В смысле: воду всю вычерпали, пожар заливали. Чего-то ещё дымит, но сильного огня не видно.

А в колодец посмотреть — это правильно. Когда китайцы Каракорум брали, то монголы очень страдали от жажды и пытались вырыть колодцы. Воды не нашли, но получили классные хранилища: задушили и скинули туда всех жён последнего императора и казну с сокровищницей.

Я уже говорил: убрать "под землю" — основной способ обеспечения сохранности ценностей в эту эпоху. А кроме особых ценностей что-то брать... народу у меня маловато.

Я ходил-любопытствовал, заложив руки за спину по этому... дворцу? Дворец — полутороэтажный бревенчатый барак. Всё остальное — одноэтажное. Половина — глинобитное, или глиной обмазанное. Юрты есть. И простые, и с коридорчиками. Ну, думаю, там внутри... все красавицы гарема! Надо ж... ну... Я ж заслужил!

Заглянул — нет никого. Тюндюк — затянут наполовину, уыки — торчат, кереге — стоят. Видно, что убегали в спешке, но драки здесь не было. Чего-то блестящего — не валяется. И где тут искать... злато-серебро, самоцветы-яхонты?

Чисто из любопытства поковырял сапогом — под кошмой деревянная дощатая площадка. И как-то... неправильно половичок лежит, угол загнулся. С чего бы это? Откинул — точно, люк квадратный. Откинули крышку — подземелье, лесенка туда ведёт. Темно. Шипение, пыхтение, шевеление, завывание... Непонятно. Боязно. Копьём, что ль потыкать?

А у меня — "зиппа"! Мою Маноха забрал, у меня — Ивашкина. Щёлк... Светло! Прогресс! Красота!

Мда... насчёт красоты... можно было и не светить.

Под лесенкой на полу на животе лежит мужик. Здоровый. Здоровенный. И как-то... туда-сюда дёргается. Голову поднял и, подслеповато мигая на свет, меня рассматривает. Страхолюдина. Настолько страхо...

Я сразу, с перепугу, скомандовал:

— Сухан! Взять!

Сухан туда прыгнул, Мужик как-то... даже не сдвинулся. Зацепился, что ли? Ну и получил боевым сапогом по затылку. И я — следом, уже с наручниками в руках. Щёлк-щёлк.

Факеншит! Что ж это мы такое нашли?!

Валяется тут... джина арабского после бутылки — представляете? А Валуева после двух? В наручниках за спиной, в состоянии крайнего озлобления, средневековом доспехе и чёрном халате? С окровавленным полуторным палашом рядом... И — рычит.

Быстро очухался. Головой трясёт и пытается подняться.

Рост — два пятнадцать, вес под полтора центнера без обвязки. На морде лица выражение типа: подходи ближе — порву нафиг. Не считая сломанного и свёрнутого на спину носа.

Фактура, блин. Типаж, факеншит.

Я... даже расстроился. Как Базаров: "Такое богатое тело! Прямо в анатомический театр". А до того времени — и мне бы в хозяйстве пригодилось. "Жаба" у меня... Чуть смерть отодвинулась — начинаю подгребать. Жаль же убивать! Такого... типично зверского убийцу.

— Сен кимсин? (Ты кто?)

— Ве сен? (А ты?)

— И — Иван, вахси бир хаюван (Я — Иван, лютый зверь)

— И — Салман, сиюах корку (Я — Салман, черный ужас).

Мда... Поговорили.

Дядя пытается подняться на ноги, пытается разорвать наручники. Но... это ж инновация! Это ж тебе не верёвочные или ременные путы. Пальцами за спиной ощупывает, а понять не может. Цапнули за шиворот, дёрнули...

Оп-па. А под ним — тельце.

Размер — детский, пол — мужской, вид — голый. Только на голове — ком одежды. И на щиколотках... остатки шаровар. Судя по деталям... контакт был жёстким и, для активного партнёра, успешно завершённым.

— Бу недир? (Это — что?)

— Абдулла. Ибн Абдулла.

Исчерпывающе.

Ребёнок, лет 10-12, начинает шевелиться, стонать. Позвали ребят, вытащили наверх этот... "Чёрный ужас" и его жертву.

Начинаю разговаривать, выяснять. Салман особенно и не запирается. Отвечает спокойно.

Салман — раб. Урождённая двуногая скотинка. Отца и матери никогда не знал. С детства отличался силой и ростом. Отчего воспитывался в духе местного "бушидо" — пути воина. Убивать любого, на которого покажет хозяин. Год назад хозяин его продал — поменял на дорогого скакуна. Попал к владетелю Янина, Абдуллой звать. Впечатлённый ростом, воинским мастерством и жестокостью нового раба, владетель определил Салмана в телохранители и учителя боевого мастерства к своему сыну.

Мальчишка сперва испугался нового слуги. Затем, мстя за свой страх, за естественные неудачи в воинской науке, просто — за силу своего раба, начал его... гнобить.

Воспитывать Абдуллу так, как его самого воспитывали — Салман не мог. За такие шутки с сыном хозяина убьют сразу. Не глядя на рост, вес и мастерство.

Весь комплект гадостей, которые может сделать воспитателю воспитанник — были исполнены. В процесс были активно вовлечены и другие слуги. Пошла коллективная травля "Чёрного ужаса". Ужас он внушал всем, поэтому и травили его все. Ответить он не мог, потому что мальчишка всегда принимал сторону его противника, а владетель — сторону сына.

Самый сильный зверь — слон — больше всего боится мышей. Самый сильный человек Янина был не в силах ответить на поток унижений, оскорблений и издевательств со стороны слуг, рабов и соседей. Помимо неизбежности наказания и привычки к повиновению господину, вбитого "с молоком матери", Салмана удерживала клятва верности, принесённая владетелю.

Сегодня, в ходе нашего штурма, владетеля убили — клятва отпала. Захват нами городка освобождал от неизбежности наказания, а привычку к покорности... Салман превозмог. И сделал, наконец то, о чём мечтал весь последний год — отомстил.

Вынужденный, по приказу господина, сидеть возле женщин и детей, а не биться с врагами на стенах, как и положено воину, он присоединился к их попытке спастись.

Управитель дома, поняв, что дело плохо, возглавил спасение семьи владетеля и ближайших слуг: указал тайный путь в подземелье. Предполагалось, что беглецы отсидятся до ночи под землёй, а ночью выберутся тайным ходом на берег Волги, проберутся вокруг Лба и там... Там должны были быть лодки рыбаков, служивших владетелю.

* * *

Не смотря на некоторую авантюрность, этот план имел смысл: для населения захваченного города самое главное не попасться на глаза чужеземным воинам в первые часы после штурма. Озверевшие и одуревшие от боя люди легко выхватывают оружие и пускают его в ход, совершенно не задумываясь. Не понимая не только чужих слов, но и самих себя.

Пехотные подразделения Красной Армии после рукопашного боя отводили на трое суток в тыл, в средневековье взятые штурмом города отдают на три дня войскам на разграбление. И дело не только в имущественном стимуле для атакующей армии — дело в невозможности управлять озверевшими людьми. Если начать наводить дисциплину — многие из вчерашних героев окажутся преступниками. Бывшие первыми на стене станут первыми на плахе.

* * *

Салман сломал план эвакуации. Разместив гражданских в подземелье, он их там и запер. А своего малолетнего мучителя — вытащил, разложил и поимел. Получая огромное удовольствие от криков о помощи, о пощаде, от трепыхания этого мягкого, привыкшего к хорошей еде и удобной одежде, не привыкшего к тяжёлому труду, тельца. И вообще — удовольствие.

Теперь, исполнив давнюю мечту, он был равнодушен к своей судьбе.

"Мир и благословение Аллаха лучшему из творений, нашему Пророку Мухаммаду, да благословит его Аллах и приветствует, который сказал: "Часто поминайте конец всех удовольствий — смерть".

Всевышний также сказал:

"Если бы ты видел, как ангелы успокаивают неверных и бьют их по лицу и ниже спины [со словами] "Вкусите наказание огненное за то, что сотворили ваши десницы! Аллах никогда не притесняет своих рабов".

Так чего ему, Салману, волноваться? Что "конец всех удовольствий — смерть" — общеизвестно. А ангельский мордобой и огненная порка — ему не грозят: "Аллах никогда не притесняет своих рабов".

Ребятишки выволакивали из подземелья гарем и прислугу покойного владетеля. Терентий, поставленный на "сбор урожая" раздражённо повторял, несколько только что выученных фраз по-тюркски:

— Тум реддедер. Мусевхерат — сол, гюим — догру. (Снимай с себя всё. Украшения — влево, одежду — вправо)

Женщин заставляли распускать косы и приседать, расставив ноги. Находили не только нитки жемчуга, драгоценные камни, золотые вещи, но и оружие. Потом кидали им что-то из снятого с убитых во дворе тряпья — прикрыть наготу. Хотя — не всем. Трёх-четырёх — у стенки поставили. Пейзаж для релаксации.

Из подземелья периодически доносились восторженный вопли Николашки: он добрался до казны. И прочего барахла.

Накапливающийся вокруг нас разно-хоругвенный народ начал волноваться. И по теме — "бабы", и по теме — "барахло". Но тут из лагеря ребята принесли Марану. И все поняли, что "глухая исповедь" — самое актуальное изобретение человечества. В смысле: у каждого есть возможность сдохнуть. Не сопровождая это ненужными звуками.

Марана сходу заняла аналог местной поварни — хоть воду можно подогреть. Развернула там лазарет. Как не крути, хоть и куда меньше, чем в Бряхимовском бою, но потери у меня есть. Туда же отволокли и этого... Абдуллу.

По нормам 21 в. — педофилия в особо жестокой форме. Здесь... Это даже не "Святая Русь" — на Востоке мальчик в 10 лет может быть военачальником. Может требовать "припадания к земле пред моим сапогом" от взрослых, умудрённых, опытных воинов. Может быть женат, может предавать казни людей и целые города. Имеет право свершать деяния. Значит — должен отвечать за содеянное. В такой же мере, как и совершать.

Ни Салман, ни Абдулла, ни остальные не воспринимают произошедшее, как сексуальное насилие взрослого над ребёнком. Для них это... социальная революция? "Верхи" — не смогли поддерживать свою "верхность", "низам" — надоела их "низость". Взбунтовавшийся раб сумел отомстить злому хозяину. "Восстание Спартака" в виде единичного "спартака" страхолюдного вида.

Типа как у Твена о революциях: "Простолюдины взыскали полной мерой — по капле аристократической крови за каждую бочку пролитой своей".

Причём, судя по комментам шёпотом, народом отмечается гуманизм и человеколюбие Салмана:

— Мог ведь и ноги поломать, и глаза выдавить, и печень у живого вырвать, а так... владетель-то наш по-молоду и сам...

Меня от этого... передёргивает. "Они же дети". Но "право" всегда сопровождается ответственностью за его применение. Иначе это безответственность. Самодурство. Следствием которого является бесправие.

"Свобода без пределов — беспредел" — ещё одна русская мудрость.

Ломать исконно-посконные обычаи сотен этносов, десятков поколений, сотен миллионов людей... просто потому, что я привык к иному... Я не настолько империалист.

А по христианству: "И воздам каждому по делам его" — с какого возраста — не указано.

Во дворе начался шум — пришлось выглянуть. Резан сцепился с какими-то... из Углича, кажется. Халат шёлковый на покойнике не поделили. Пришлось объяснить воинам, что когда мы тут кровь проливали и замок владетеля брали, они там, на пляжу, сидели да задницы свои берегли. Соратники обиделись, начали возражать, начали рукава засучивать.

Тут в ворота цитадели въехали конные. Князья заявились.

Боголюбский осмотрел ограниченное высокими стенами пространство, поморщился и выразился в смысле:

— Не подойдёт. Другое место надо найти.

А Живчик кинулся ко мне с восторгом:

— Ванька! Плешивый! Ну ты и молодец! Ну у тебя ума палата! Ну ты и зах...ячил со своей телегой! Мы ж на стену как по мостовой — бегом! Без забот и несуразиц! Как к себе в терем!

И добавил, обращаясь к Боголюбскому:

— Ловок. Ой, ловок. Такую штуку уделал. И — храбр. Первым на стену заскочил. Как на совете и сказывал. И вон туда — на самую верхотуру — тоже первым.

Боголюбский был, явно, чем-то раздражён или встревожен. Это для меня, для остальных воинов — всё, победа. Можно покурить и оправится. А для него сегодняшняя удача — только шаг. На длинной дороге, которая называется "воинский поход".

Он, чуть повернувшись всем корпусом в сторону Володши, произнёс:

— За храбрость и смекалку — наградить.

К Живчику:

— Размещай людей. Смотри, чтобы без драк и пожаров.

И сыну:

— В другом углу, где владетеля добивали — дом гожий. Поехали.

Муромский Юрий-Живчик начал указывать — где каким отрядам становиться. Гридни его, естественно, заняли "полутороэтажное палаццо", начали костры жечь, мясо жарить, девок мять. Посторонних со двора — гнали за ворота, тащили и делили хабар и полон...

Мастера! Всё-таки гридни — элита вооружённых сил "Святой Руси". Их с младенчества натаскивают. Когда 12-13-летний дружинный отрок чётко бьёт здорового мужика-булгарина ножнами меча между ног, тот всякое желание спорить по теме — куда это его жену тащат, мгновенно теряет... Выучка, однако. Навык, епрст.

* * *

Я уже объяснял, что мне здешние стандарты женской красоты... Фотографии любимых жен иранского шаха второй половины 19 века никогда на глаза не попадались? Очень был прогрессивный деятель. Съездил как-то в Россию, увидел там балет, привёз в Тагеран пачку балетных пачек. И фотографа. Которого заставлял делать фотографии своих жён. Даже не кастрировав! Я же говорю: шах был большой демократ. И — гуманист.

"Это не мужчины и не гермафродиты, как подумали многие, увидев эти фото. Нельзя сказать, что подобных обитателей в гареме не было. Но это были отдельные редкие случаи, которые держались в секрете, поскольку Коран... запрещает подобные вещи. В растительности на лице наложниц гарема нет ничего удивительного. Небольшие усики характерны для восточных женщин. А вот сросшиеся брови смело можно назвать элементом моды того времени. Что касается полноты обитательниц гарема, то и в 18 и 19 веке там было очень много упитанных женщин. Более того, полнота считалась признаком красоты. Женщин специально плотно кормили и практически не давали им двигаться, чтобы они становились такими же полными, как дамы на этих фотографиях".