Перекрестки Берии

Хуже того, быть просто поднятым на смех неприятно, но переживаемо. Но когда ты не знаешь, посмеет ли отвергнуть потому что неприятен или испугается погон и власти, сразу настроение портится. И посоветоваться не с кем. Не с Студилиным же. На что способны иные деятели он хорошо знал и почему боятся МГБ тоже.

В 45г он лично расстрелял Шуляка. Они были знакомы с 42-го и отряды действовали рядом. Командир в тамошних лесных условиях — это царь и бог, самолично решающий кого казнить, а кого миловать. Шуляк был неподдельно храбр, как бывший командир РККА, попавший в окружение, умел поддерживать дисциплину среди подчиненных. Его люди давали реальный результат, громя немецкие гарнизоны и пуская поезда под откос, а не занимаясь отписками и враньем.

При все этом он не выдержал тяжести бесконтрольной власти. Пил, практически каждую симпатичную женщину в отряде заставлял с собой спать. Когда, не выдержав придирок, два десятка человек захотели перейти к другому командиру их всех перестрелял. Были еще убитые в пьяном виде колхозники, сказавшие нечто поперек. Когда устроил в очередной деревне погром, поскольку тамошние крестьяне не могли дать столько продовольствия, сколько хотел, количество жалоб окончательно перевесило размер терпения. Пригласил к себе, якобы обсудить операцию и разоружив всю команду прислонил к стенке после суда.

Потом была большая разборка с командованием бригады и даже Штабом партизанского движения в Москве. Очень уместным оказалось, что боясь потерять руководящую роль Шуляк прикончил заброшенную в лес группу советских разведчиков. Причем радистку предварительно изнасиловал и потом собственноручно застрелил.

Что-что, а информацию Старовский качал качественно и свидетелей под протокол допрашивал до похорон бывшего героя. Отбросить показания и гибель спецгруппы оказалось невозможно. Так все и спустили на тормозах. Любви к нему от остальных партизанских вожаков не добавилось. За каждым нечто числилось не всегда законное и праведное. На действия Большой земли они б утерлись и стерпели, но от такого же? Чем он выше?

— Ты все равно других языков помимо русского не знаешь, — задыхаясь под наглыми руками. — Так что не нарушай одиннадцатую запись.

— Есть такая? — он даже остановился в удивлении. — Я плохо помню, но вроде десять?

Странно, что вообще хоть в курсе, с его воспитанием.

— Самая важная! Не дурачь женщину — серьезно рискуешь.

— Я тебе никогда не вру!

Просто молчишь о многом, подумала Ирья. Потом говорить стало совсем невозможно. И много позже, пристроившись уютно на плече и осторожно водя пальцем по старому шраму:

— Вань.

— А? — бормочет сквозь дрему.

— Почему я?

— Мне нравятся блондинки по имени Ира.

— А говорил, не врешь!

— Чистая правда.

— Лишь бы отвязаться!

— Ох, — сказал он. — Ну как объяснить то, что сам не понимаешь. Не любят за что-то. Просто любят.

— А почему ты никогда не спрашивал, люблю ли я тебя?

— Боялся услышать отрицательный ответ.

— Теперь спроси!

— Сейчас это будет не честно.

— Я все равно скажу!

— И? — после долго молчания потребовал.

— Да, я люблю тебя.

— Тогда выходи за меня замуж.

— А надо? — спросила она помолчав. — Анкета у меня, ты ж знаешь. Или не знаешь?

— Я хороший опер, Ир. Еще когда про твою подругу спрашивал, поинтересовался.

— Тогда зачем портить карьеру?

— Если б меня волновало очередное звание, обязательно бы прислушался. Все равно моральный облик не соответствует высокому званию офицера МГБ. Ну пусть хоть за дело склоняют.

— В церковь не пойдешь?

— Это перебор. За такое точно уволят из органов. Чем ЗАГС то плох?

— Я подумаю над твоим предложением.

— Только недолго, блондинок в Таллине много.

— Скотина! — задохнувшись от смеха, стукнула кулачком. — Кто ж так уговаривает?

Дым стоял в помещении пивной плотным облаком. От него не помогали открытые двери. Но люди внутри, казалось, не замечали ничего. Пили свое паршивое пиво, лениво перебрасываясь репликами. Между столиков сновал инвалид без ног на низкой тележке, отталкиваясь небольшими палками-рычагами от пола и выписывал виражи между посетителями. Достаточно агрессивно приставал к стоящим с кружками и время от времени ему наливали или оставляли допить. Связываться с ним желающих не находилось. Продавщица всегда защищала калеку, позволяя ему ошиваться здесь. А появись на шум патруль, тоже могли встать на его защиту. На старой гимнастерке от постоянно носил награды — медаль 'За отвагу', ордена Красной звезды и 'Славы'. Так что постоянные посетители о том в курсе и старались не задевать. Мог открыть рот и в голос обложить матюгами, отравив удовольствие.

Новый гость о тонкостях общения в здешней забегаловке был не в курсе, но нервного инвалида обошел стороной, подойдя к столику в углу, среагировав на жест там стоящего. Здешние подставки не имели стульев и специально высокие, как на загнивающем западе. Еще с прежних времен сохранились.

Был пришелец в дорогом импортном пальто, да еще и шляпе. А на ногах модные ботинки. Зима тут не зима, а сплошная слякоть, однако снег все-таки выпадает и ходить в таких не рекомендуется. Не иначе, в основном ездит, а не пешком топает. Обычно в пивной обретались люди рангом пониже, но народ правильный. Без причины не цепляется.

— Иван Иванович? — спросил богато одетый на подвинутую к нему кружку с пивом.

— Все правильно, — подтвердил Воронович.

— Я так понимаю, записаться на прием сложнее, чем обратиться с просьбой о встрече столь странным образом.

Ну, да. Елена Васильевна являлась его любовницей. А еще она работала прокурором города. И занималось тем, что брала взятки у подследственных и их родственников. И не важно, что за освобождение пойманного за руку на хищении получила 500 рублей, два куска сала и палку колбасы. Преступление есть преступление и наверняка при правильной проверке будет выявлена куча нарушений. Один факт уже имелся. При зарплате 950 рублей в месяц на днях отправила перевод в три с половиной тысячи матери. Когда Иван объяснил ей конкретные сроки отсидки и попросил взамен закрытия глаз на случившееся о маленьком одолжении, Елена Васильевна не колебалась ни минуты. Оба они прекрасно знали, с таким покровителем и при стандартном нежелании юридического ведомства выносить сор из избы, до тюрьмы дело не дойдет. Возможно все закончится выговором по партийной линии. Но кому нужны неприятности с вероятным переводом с понижением на другую работу? Даже второй секретарь ЦКЭ не всегда сумеет прикрыть полностью. Ему тоже светиться в подобном случае не хочется. А так... Нашел капитан способ попросить об услуге.

— Гадость, — сказал, отхлебнув Кедров. — Разбавляет она, что ли? Вот и занялись бы.

— Вы правы, — не обращая внимания на предыдущие слова, обычная попытка указать на место, согласился Воронович. — Меня не тянет оставлять явные следы в вашем секретариате. И проблема, отнюдь, не в вашей знакомой.

— О чем тогда речь? — не особо поверил собеседник.

— В МГБ и прокуратуру поступили сигналы о крупных хищениях на спиртовом заводе.

— Это не новость. Меры приняты.

Он курировал пищевую промышленность и не мог не быть в курсе, чем занимались последние три месяца проверяющие. После той истории с уничтожением двух групп Вороновича, за все хорошее, включая отсутствие субординации, отправили в качестве вечного дежурного писать бумажки и затем в помощь созданной сводной группе. Там стрелять не требовалось, зато приходилось разбираться в финансовой документации. Не то чтоб никогда не занимался хозяйством. Не один год контролировал снабжение собственного отряда с упором на количество имеющегося у крестьян. Лишнее брать — вместо дружелюбного приема примутся немцам сообщать. Зачем мужикам грабители. Потому всегда приходилось держать в голове размер запасов, имеющихся и даже урожай в районе. Далеко не все мечтали делиться и это тоже учитывалось в планах.

Но здесь делопроизводство гораздо запутаннее, причем из-за бюрократии и сознательно тоже. Инструкции за разные годы, приказы из главка и министерства частенько противоречили друг другу. А где нет, там находились веские причины для нарушений. Например, в 43г. разрешили продажу водки в порядке стимулирования работ на спиртозаводах в размере от 500 до 2000 литров в месяц. Однако на строгость соблюдения этих лимитов закрывали глаза: регулярный перерасход, спирт вместо продажи отпускался бесплатно. Если чисто по закону — хищение. Все дело в том, что алкоголь стал вторыми деньгами. Без бутылки ничего не двигалось.

Но хуже всего, в общей системе участвовали и ответственные работники. Ко всем праздникам они получали вне любых лимитов и правил определенное количество спирта. Привозили бидонами в ЦК и переливали для банкета в бутылки, разбавляя водой. Ежемесячно тоже шли поставки. Норма выдачи колебалась в зависимости от занимаемого положения Первый

секретарь райкома ВКП(б) и председатель райисполкома получали от 3 до 5 литров, секретари райкома партии и заместители председателя

райисполкома по 2-3 литра и зав. отделами по 1-2 литра.

Немного? А если в этом участвовали десятки человек и продолжалось годами? Откуда возьмется дополнительная продукция? И тут начиналась наиболее серьезная часть, подпадающая под статьи уголовного кодекса. Создавались неучтенные излишки. Для этого занижалась крахмальность сырья, завышалась влажность и сорность. Принималось в переработку сырье от частных лиц. Огромное количество картофеля и зерна списывалось на потери и гниение.

Частично так и было, поскольку хранилось сырье не по правилам, но на практике все было сложнее. Немало творилось и прямых махинаций, когда путем подделки документов создавались огромные излишки. Написать увеличенную сорность или влажность зерна. В результате по бумагам от 10 до 20% продукта исчезало. Фактически резервы продукции переправлялись на водочные заводы, откуда через базы и магазины спирт распродавался, а деньги присваивались.

После месяца трудов голова гудела, но благодаря парочке настоящих профессионалов, работающих с ним рядом и объясняющих непонятное, со временем разобрался в схемах. Ничуть не удивили признания ответственных работников, о том, что такое происходит повсеместно в СССР. Тем более и итог тоже оказался вполне предсказуемый. Руководителям региональных партийных и советских организаций доклады о происходящем были хуже горькой редьки. Они сами получали бесплатно или по госцене сверх любых нормативов и заинтересованы в сохранении такой практики и в дальнейшем.

Под следствие попали 'стрелочники' и даже им серьезный срок не грозил. Разматывать клубок злоупотреблений под давлением начальства никто особо не стремился. Бесплатный спирт получали помимо партийцев начальство МГБ и прокуратуры и лишиться живительного источника не стремилась. К тому же и им могли предъявить претензии. Зачем дело раздувать? Причастным начальникам 'поставили на вид'. Инженер, конюх и парочка экспедиторов получили от 3 до 6 лет. Директора завода даже с должности не сняли. Казалось бы, на этом можно закрывать дело и забыть о неприятностях навсегда.

— Новость в другом, — сказал Воронович. — Мой прямой начальник подполковник Студилин дал указания разоблачить вредительскую группу троцкистов, свивших гнездо в партийном руководстве.

Человек напротив непроизвольно подался вперед.

— Не просто хозяйственное дело, а политическое. Полкана крайне интересуют связи расхитителей и заговорщиков в ЦК Эстонии. Он явно не сам придумал заговор и выполняет заказ. Намеки достаточно ясные. Министр МГБ республики решил сильно отличиться, обнаружив, что не просто так покрывали воров, а с дальним умыслом. Не бытовое разложение, а сознательное вредительство и инструкции американских империалистов. Тут пахнет уже не выговором, а процессом, когда начнут пачками забирать. Пока еще в Москву не доложили, выбивая нужные показания из арестованного директора и парочки секретарей райкомов. Их тихо забрали и колют во Внутренней тюрьме МГБ. Мне туда доступа нет и подробности неизвестны. Но долго это не продолжится. Тогда спецсообщение пойдет куда положено и если там одобрят, любые возражения будут считаться клеветой на честное имя работников МГБ. У вас еще есть время связаться с, — Иван ткнул в потолок, — и попытаться остановить. Но его осталось совсем мало.

Он назвал десяток имен, о которых знал, что на них хотят получить сведения об участие в подпольной троцкистской группе.

— Почему? — спросил после длинного молчания Кедров, нечто для себя просчитав. — Почему вы обратились ко мне?

— За мной много чего есть, — сказал Воронович, — и кровь, и ошибки, приводящие к крови. Но никогда сознательно не заставлял врать арестованного, чтоб дополнительный орденок получить. Меня учили расследовать, а не шить липу. Тем более такую. Вор должен сидеть и это правильно, но за то, что он совершил, а не из-за желания генерал-майора стать генерал-лейтенантом и пойти на повышение, раскрыв козни империализма. Стоит начать и полетят головы. Причастных и посторонних. И уж точно не агентов разведки, а вполне лояльных советской власти. Как там Ленин говорил: история оценивает нас не по нашим желаниям и стремлениям, а по результатам наших действий. Хотите верьте, хотите нет, — он усмехнулся, — я за главенство закона. Можете передать Елене Васильевне, поймаю второй раз — сядет. Конкретно за взятку, а не попытку морально разложить члена ЦК. Будьте здоровы, — поставив пустую кружку на столик, пошел к выходу.

Может и не стоило последнего говорить, но не сдержался. Прокурор, отпускающий преступников за такую ерунду, как кусок сала, не имеет права находиться на этой должности. Ее не прощает даже голод. Как раз, на данной должности получает неплохо и деньгами, и продуктами. И она гораздо гаже тех работников спиртового завода. Их преступления спровоцированы вынужденостью хозяйственного управления, когда начальству не откажешь. А Елена Васильевна руководствовалась исключительно корыстью. Ко всему еще имеет покровителя и может не бояться последствий. Конечно, на практике необходимость потрафить вышестоящим и личный прагматический расчет частично переплетаются. Жизнь вечно сложнее элементарной схемы и в мотивах людей присутствует много всякого. И все ж работник юстиции должен получить максимальный срок, не смотря на должность любовника-покровителя.

— Где ты ходишь? — возмущенно потребовал уже капитан Кангаспуу. — Через пять минут все должны быть на собрании.

— А в чем дело? — вяло поинтересовался Воронович, закуривая.

— Еще и выхлоп от тебя!

— Дальше фронта не пошлют, — все тем же тоном сообщил Иван.

Настроение у него было паршивое. Рассуждая про чужие грехи он, попутно, совершил самое настоящее должностное нарушение, вкупе с разглашение секретной информации и злоупотреблением служебным положением. И это по минимуму. При желании можно навешать и 58-ю. Навскидку 1, 11 и 14й пункты. Но в этом смысле он не страдал угрызениями совести. Сделал все правильно, прекрасно зная о вероятных последствиях. Вряд ли Кедров станет его покрывать, загреми всерьез. Не сват и не брат. Плохо другое. В итоге это может коснуться Ирки и других знакомых. Любой контакт, например, с Борисом и кое-кем из партизан он регулярно переписывался, может попасть под контрреволюционные связи или подобную белиберду. Вряд ли кому станет легче, если ничего против власти не злоумышлял.