Здание гильдии было построено так, чтобы внутри образовать небольшой дворик, в который вёл из зала коридор. Когда Лоуренс бросил взгляд на пустой в это время года дворик, шедший впереди Якоб, заполнявший собой почти всю ширину коридора, спросил:

— Человек от Ремерио случайно не проходил мимо тебя?

— Мы разошлись. Прямо у входа.

— Вот как. А я подумал, как нам повезло, что вы разминулись.

— Почему?.. — спросил Лоуренс, не поняв.

По затрясшимся плечам Якоба он понял, что глава рассмеялся.

— Потому что не последовало драки.

Хоро тоже захихикала, а Лоуренс лишь пожал плечами.

Потом Якоб открыл дверь по правой стороне коридора и предложил зайти внутрь.

— Это моя рабочая комната. Здесь нас никто не подслушает. Не беспокойся на этот счёт.

Не слишком большая комната была, однако, набита бумагами без счёта. Вся поверхность стен, за исключением двери и окна, была увешана полками, заполненная несметным числом документов, перевязанных шнурами и без особой аккуратности втиснутыми в свободные промежутки. Посреди комнаты стоял столик и кожаное кресло, недавно обтянутое кожей.

Стол побольше, стоявший рядом с дверью, был также завален документами. Бумага с каждым годом дешевела, но всё же оставалась предметом роскоши, и изобилие её здесь свидетельствовало о том, что здесь не жалели денег на сбор и хранение сведений. Даже знаменитые теологи, наверное, не часто хранили столько бумаг.

— Что ж, мне стоило бы выслушать, что ты скажешь, — произнёс Якоб, усаживаясь на громко скрипнувшее кресло.

Эти слова, обычно служившими приглашением к разговору, сейчас легли страшным грузом на душу Лоуренса. В его голове промелькнуло: как же хорошо, что Хоро рядом, будь я один, мне бы тогда и головы не поднять.

— Во-первых, хочу спросить, что это ещё за девушка там стоит? — спросил Якоб, глядя, тем не менее, на Лоуренса, а не на Хоро.

Если вдуматься, то для торговца, не способного платить по долгам, разгуливать с городской девушкой — поведение более чем недопустимое. Будь Якоб менее выдержанным по натуре, он бы вышвырнул Лоуренса вон, как только увидел Хоро.

— Мы вместе торгуем, это связано с интересами торговли.

— Хо! Интересами торговли? — улыбнулся Якоб, взглянув, наконец, на Хоро и явно не восприняв этого объяснения всерьёз.

Хоро, улыбнувшись, легонько кивнула.

— Отделение торговой гильдии Милонэ в Паццио покупала меха за сто сорок серебряков трени, но продан товар был за двести десять. Она была той, кто этого добился.

Хоро сделала гордое лицо и выпятила свою скромную грудь. Якоб недоверчиво посмотрел на неё. Что не удивительно. Лоуренс и сам бы не поверил, скажи ему такое кто-то ещё. Вес гильдии Милонэ хорошо известен во многих странах, в гильдии работали превосходные торговцы, их трудно заставить согласиться с таким увеличением цены.

— Когда я приходил утром, я сказал, что без должного возмещения не буду тратиться, — заявил Лоуренс без колебаний, по крайней мере, история с продажей шкурок была истинной правдой.

Лоуренс даже не стал раздумывать, не обидится ли Хоро на такие слова, он не сомневался, что она воспримет это как необходимую сейчас уловку.

Якоб прикрыл глаза, его лицо разом помрачнело.

— Ладно, не буду выспрашивать насчёт деталей. Изредка встречаются такие, как ты.

— Э?

— Однажды появляется в гильдии такой, он разгуливает с невероятно красивой женщиной, и всё у него в порядке в делах и в жизни. Писание гласит: не упорствуй, стараясь открыть ящик с неведомым содержимым.

Эта ситуация словно бы цепляла чем-то Якоба, но Лоуренс не понимал причины этого. И задумался о другом. О той истории, в которой лошадь, тащившая груз торговца, оборачивалась богиней удачи и странствовала потом с торговцем. О том, что эта история могла случиться на самом деле. Лоуренс и сам решился странствовать с волчицей в образе девушки, волчицей, называвшей себя мудрой. А торговец — человек слишком практичный, чтобы считать себя единственным в своём роде.

— Мудрое решение, — ответила Хоро, и Якоб тут же расхохотался.

— Ладно, тогда не будем тянуть и приступим к делу. Будь вы просто женаты, я бы подумал убедить вас отправиться в церковь и развестись. Но партнёры в торговле — дело иное. Беда твоего партнёра — твоя беда. Денежные узы крепче родственных, — кресло Якоба снова громко скрипнуло. — Давайте посмотрим, что тут у нас. Из того, что рассказал человек из Ремерио. Короче говоря, Крафт Лоуренс из торговой гильдии Роэн купил в торговом доме Ратпеарон в Поросоне доспехов на сотню румионов. Почти на половину стоимости — в долг. И теперь долг передан гильдии Ремерио. Возражений, кажется, нет.

Лоуренс удручённо кивнул.

— Мне не сказали, что это за доспехи, но цена на них упала ниже десятой доли прежней цены. И даже если бы товар удалось продать за десятую часть стоимости, долг составил бы румионов сорок. Или порядка полутора тысяч серебряков трени.

Прибыль, полученная от заварушки в Паццио, составила тысячу серебряков. Долг намного превысил бы её, даже если бы такая удача снова повторилось.

— В этом я вижу лишь, что торговый дом Ратпеарон тебя дочиста обчистил, но подробности спрашивать не буду. Кто бы что бы ни думал, это ничего не изменит. Ты потерпел поражение, потому что пожадничал? Верно?

— Всё так.

Прощения ему не было. Потерял деньги, потому что пожадничал — точное описание ситуации.

— Раз ты понимаешь, разговор простой. Гильдия не оспорит долг и, возможно, примет его на себя, а тебе придётся вернуть его самому. В случае обмана, ограбления, ранения или болезни тоже могут появиться долги. Тогда помочь — дело чести гильдии, но только не сейчас. Поможет погасить твой долг разве что сам Бог, — Якоб сделал короткую паузу и неожиданно указал пальцем на Хоро, хотя смотреть он продолжал Лоуренса. — Или разве что та девушка.

— Понимаю.

В отличие от гильдий ремесленников торговые гильдии объединяют торговцев из одного места, позволяя им помогать друг другу. Члены гильдии делают свои взносы, на которые гильдия существует, чтобы помогать тем, кто оказался в трудном положении, как сказал Якоб, либо чтобы вместе выступить, если в других странах с кем-то из гильдии поступят несправедливо.

Гильдии создаются не для того, чтобы покрывать долги жадных и неудачливых. И если даже в таких случаях гильдия временно примет долг на себя, этот долг будет взыскан строго и въедливо. Отчасти потому что другие члены гильдии не захотят просто давать деньги, отчасти потому что должно показать членам гильдии, что жадничать не следует.

Глаза Якоба расширились, словно натягиваемые луки.

— Беда в том, что я не том положении, чтобы проявить снисхождение к тебе. Скорее, я всё ещё занимаю своё место, потому что стою вместе со всеми на твёрдых позициях. Это закон гильдии. Если мы начнём поливать сиропом, мигом сбежится столько муравьёв, сколько захочет.

— Конечно, всё так. И если бы кто-то другой потерпел неудачу из-за жадности, я бы сам рассердился, если к нему проявили иное отношение.

Хорошо, что Лоуренсу удалось изобразить себя сильным, в противном случае он бы просто не выдержал.

— Кроме того, ты, наверное, уже знаешь, что члены гильдии не могут давать друг другу взаймы, как и сама гильдия не может одалживать её членам.

— Да, знаю.

Вторая родина Лоуренса теперь наглухо закрывала для него свои двери.

— Судя по тому, что мне сообщила гильдия Ремерио, срок твоего долга истекает через два дня. Другими словами, о твоей несостоятельности станет тогда известно, и я должен буду взять тебя под стражу. Что отсюда следует?

— Если за два дня я не подготовлю сорок семь румионов и не отобьюсь от гильдии Ремерио, завтра после этого для меня не наступит.

Якоб слегка покачал головой, потом опустил взгляд.

— Это не означает, что завтра не наступит, — произнёс он, и рядом с Лоуренсом раздался шорох, вероятно, их издали уши и хвост Хоро. — Завтра для тебя обязательно наступит. Но завтра будет темно, тяжело и больно.

Его слова косвенно означали, что он осудил бы возможное намерение Лоуренса покончить с собой из-за неизбежного разорения.

— Сорок семь румионов — столько ты сможешь вернуть за десять лет плавания на торговом корабле, который ходит в дальние страны. Можешь ещё копаться в руднике. Если не получишь увечья и не заболеешь.

Любой, кто видел переписку капитанов кораблей с главами судовладельческих компаний, сразу поймёт призрачность возможности расплатиться подобным образом. Девять десятых содержания писем составляют просьбы прислать новых гребцов на замену и необходимые меры для продления срока службы корабля. В среднем четверо из пяти гребцов на судах дальнего плавания превращается в калек или умирает за два года. За следующие два года та же участь постигает половину оставшихся, а уцелевших, самых крепких, передают на боевые галеры, преследующие пиратов, и оттуда они не возвращаются. И всё же лучше попасть на корабль. Потому что в шахтах чаще всего умирают за один год от болезни лёгких, если же посчастливится избежать болезни, рабочих часто погребает обвалом. Почти никто не выживает в шахтах дольше двух лет работы.

Те же, кто попал в беду из-за стихии или болезни, могут рассчитывать на благосклонное отношение, их долг берёт на себя гильдия, а они, хоть и возвращают эти деньги гильдии, но понемногу и под очень умеренную лихву. Всем следовало понять, что неплатежеспособность из-за своей жадности была равносильна преступлению.

— Но я не хочу твоей гибели. Прошу, не забывай об этом. Наказание за грехи. Я просто обязан исполнить эту очевидную необходимость.

— Да, знаю.

Якоб вновь поднял взгляд на Лоуренса. В первый раз за их разговор в его глазах загорелся огонёк сочувствия.

— Ещё есть два дня, постарайся, как только в твоих силах, сделай всё возможное, тебе ничего другого не остаётся, и если я чем-то могу помочь тебе, я помогу, если речь пойдёт о нормальных торговых делах, то препятствий не будет. Не жалей сил. И ещё, я доверяю тебе. Есть ещё два дня, я бы мог повязать тебя на это время, но ты волен свободно выйти отсюда.

Слова я доверяю тебе дополнительным грузом легли на плечи Лоуренса. Хоро сказала, что, если, в конце концов, это станет необходимым, она поможет ему бежать. Но воспользоваться её помощью означает ещё и предать доверие Якоба. Могу ли я так поступить? — задался вопросом Лоуренс.

— Спасибо, что сохраняешь меня в своей душе. В эти два дня я постараюсь подзаработать деньжат.

— В торговле могут открыться неожиданные лазейки. Лишь безвыходная ситуация заставляет найти среди них выход.

Слова Якоба несколько ошеломили его. В них предполагалось возможность использование незаконных способов заработка. Якоб, глава отделения торговой гильдии Роэн в Рюбинхайгене столкнул Лоуренса с суровой действительностью лоб в лоб, но, похоже, искренне беспокоился о своём подопечном. Одной непреклонностью невозможно быть хозяином отделения того, что является для торговцев вторым домом.

— Может, хочешь что-то спросить или сказать? — спросил он.

Лоуренс покачал головой, но тут ему в голову пришла мысль, превратившаяся в слова:

— Пожалуйста, не забудь подумать о словах изумления, которыми ты меня встретишь, когда я покончу с этим долгом.

Якоб на мгновенье округлил глаза, а потом громко расхохотался. Должно быть, тогда шутки смешнее всего, когда должно быть вовсе не до смеха.

— Если ты способен шутить, дела должны пойти хорошо. Может, ещё девушка выскажется?

Лоуренс думал, что Хоро что-то скажет, но к его удивлению она молча покачала головой.

— Тогда пока закончим разговор. Слишком долго разговаривать нехорошо. Люди напридумывают слишком много чего лишнего. А если разлетятся плохие слухи, двигаться дальше станет тяжелее.

Якоб поднялся с кресла и пошёл к двери, Лоуренс с Хоро последовали за ним. Якоб с Лоуренсом знали, насколько плохо торговцу иметь унылое лицо, и оба постарались придать лицам обычное выражение. Будто они немного поболтали в той комнатке.

В зале хозяин отделения занял своё обычное место и просто махнул Лоуренсу рукой — иди, мол. Однако, выпивавшие в зале проводили Лоуренса молчанием, почувствовав, что не всё так просто.

Лоуренс закрыл дверь, словно хотел защититься ею от взглядов, буравивших его спину. Худшее, о чём можно было подумать в этих обстоятельствах, это его задержание. Лоуренс не мог не думать с благодарностью о щедрости Якоба, подарившего ему два дня свободы.

— Сейчас у меня есть два дня свободы. Мне ничего не остаётся, кроме как сделать за эти два дня столько, сколько смогу, — пробормотал он под нос, хотя считать, что за пару дней без достаточных средств можно заработать немыслимые сорок семь румионов, — это немалое заблуждение.

Если бы такой способ существовал, все нищие мира легко бы разбогатели.

Однако поразмыслить следовало. Если этого не сделать, наступит то самое завтра, о котором даже думать не хочется. Мечта о собственной лавке развеется дымом, вернуться к деятельности торговца уже не удастся, его жизнь завершится в тускло освещённом руднике либо на корабле, на котором, как рассказывали, стоны и крики агонии перекрывали рёв волн.

Лоуренс убеждал себя, что заставит себя что-то предпринять, но чем дольше он убеждал, тем больше ощущал, что на самом деле задача перед ним неразрешима.

Якоб оказал Лоуренсу доверие, дав ему два дня свободы до взыскания долга. Однако теперь Лоуренс начинал ощущать другое значение этого доверия, оно означало, что Лоуренс просто мог провести на свободе два дня, оставшиеся до признания неплатежеспособности. Потому что чем больше он думал, привлекая здравый смысл, тем лучше понимал невозможность заработать за два дня эти большие деньги — сорок семь румионов.

Когда Лоуренс выбрался из своих раздумий, его руки заметно дрожали. Он выглядел просто жалко и потому сжал руку в кулак, чтобы унять дрожь. Поверх кулака легла маленькая ручка.

Хоро, — вспомнил, наконец, он об её существовании.

Он не один. Осознав это, Лоуренс смог глубже дышать.

Если так пойдёт и дальше, его слово отвезти Хоро в северные леса окажется нарушенным. Застывшие мысли в его голове понемногу зашевелились. Заметив это, Хоро произнесла:

— Ну, что ты собираешься делать?

— Есть кое-что, что нужно попробовать прямо сейчас, прежде чем думать дальше.

— То есть? — спросила Хоро, поднимая голову.

— Долг поверх долга.

Не слишком богатый или не слишком щедрой души человек, вероятно, не позволит себе запросто дать кому-либо в долг большие деньги. В то же время он не станет особо усердствовать с возвратом небольших денег, одолженных кому-то, если только сам не будет испытывать нужду в деньгах или если окажется слишком недальновидным. Долг подобен надвигающемуся мутному потоку. Если весь поток грозит смыть должника, у него есть возможность справиться с ним, ухитрившись разбить поток на множество мелких ручейков.