Лоуренс замыслил занять много денег, а именно сорок семь румионов, у многих человек, чтобы погасить сразу большой долг, а потом эти маленькие заимствования вернуть каждому кредитору постепенно, по очереди.

Однако...

Лоуренс приходил в знакомые ему компании, и его поначалу приветствовали с воодушевлением. "О-о, господин Лоуренс. Давно не встречались. Поговорим сегодня снова, как мы сможем заработать?" Но как только он заговаривал о займе, лица его собеседников мрачнели. "Пять румионов? В общем, сейчас у нас в торговом доме с деньгами туго. К концу года вырастут цены на пшеницу и мясо, нам надо закупить запасы о весны. Так что прости, но..."

Они действовали так, словно сговорились. Что и понятно, они тоже были торговцами и хорошо чувствовали ситуацию. Когда странствующий торговец, оставшись на мели, не обращается к своей гильдии, а просит других, значит, он действительно в плохом положении, причём по причинам, не позволяющим рассчитывать на помощь своей гильдии. Никто не доверит свой груз тонущему кораблю.

Тогда хотя бы один румион, — просил он, притворяясь, что всё в порядке, но от него отворачивались, словно он уже протух.

Не находилось ни островка, за который Лоуренс мог бы зацепиться в этом мутном потоке, нередко разговор завершался тем, что его попросту прогоняли. Человек, просящий дать в долг, а не предлагающий товар или сделку, ничем не отличается от вора. Таков здравый смысл в мире торговли.

— Ладно, ещё не всё, — говорил он Хоро, ждавшей его снаружи, выходя к ней после очередного отказа.

После пятого раза он перестал это говорить. Только после первых трёх раз ему удавалось улыбнуться Хоро, а после четвёртого она перестала спрашивать — Ну, как прошло?

Разговоры мимоходом о том, как бы заработать, как занять и как вернуть деньги, тоже, в конце концов, угасли. Торговцы используют деньги в первую очередь для того, чтобы зарабатывать деньги, и очевидно, что без денег деньги не зарабатываются.

Шаги Лоуренса неосознанно ускорились, и Хоро стала отставать. Когда он это замечал, говорил себе не торопиться, но надолго это не задерживалось в его опустевшей голове. К тому же ободрительные слова Хоро, долетавшие время от времени до него, лишь сильнее его раздражали.

Плохо, всё явно складывалось плохо.

Когда солнце стало садиться, а воздух свежеть, лицо и шея Лоуренса уже блестели от обильного пота. Хотя он ожидал, что дела могут пойти таким образом, когда ему пришлось испытать всё на самом деле, ощущения оказались намного острее, чем он ожидал. Серьёзность ситуации пропитывала тело Лоуренса, как вода неглазурованную глиняную чашу.

Зачем только я пошёл на такую сделку в Поросоне? — укорял он сам себя снова и снова, не находя покоя своей душе и всё больше измучиваясь. До него донёсся голос Хоро, и он понял, что она опять сильно отстала. Он остановился и вдруг ощутил себя столь измотанным, что не мог и шага ступить.

Однако торчать на месте времени у него не было.

— Прости меня.

Пробил колокол, оповещая о закрытии рынка, почти все лавки стали тут же закрываться.

Разгрузочная площадка девятого места, куда пришёл Лоуренс, уже опустела, деревянная бирка, вывешенная у входа, оповещала о том, что торговый дом на сегодня уже закончил работу. Однако здания компаний обычно служили местом, где жили хозяева и их служащие, которые после закрытия всё равно оставались в здании. Лоуренс постучал дверным молотком и вздохнул.

Осталось совсем немного знакомых ему мест. Деньги надо было занять, даже если их придётся выдирать зубами.

— Кто там?

Мгновеньем позже дверь открылась, показалась знакомая ему полная женщина. Лоуренс хотел попросить позвать её мужа, владельца этого торгового дома, но женщина вдруг с неловким видом развернулась и пошла обратно. Владелец, стоявший сразу за ней, открыл рот:

— Давно не виделись, господин Лоуренс.

— Действительно давно. Прости, что побеспокоил тебя после закрытия, но я пришёл с одной просьбой.

В предыдущих местах Лоуренсу ещё хватило сил вести подобающий разговор, делать вид, что он пришёл для деловых переговоров. Но сейчас не смог, такой откровенно презрительный взгляд владельца пронзил его насквозь.

— До меня дошло, что ты тут и там просишь в долг деньги.

— Д-да... стыдно признать...

Торговые организации города наверняка имеют между собой прочные связи. Вероятно, кто-то из тех, к кому уже приходил одалживать Лоуренс, оповестил владельца.

— Кажется, там упоминались приличные деньги. И, возможно, всё из-за провала торговли военным снаряжением.

— Да. Я судил наивно и самоуверенно и потому встрял по полной.

Репутация Лоуренса всё равно уже была испорчена, так что он должен был занять деньги, даже если придётся умолять о милости к себе. Как ни суди, сорок семь румионов сделать за два дня из ничего невозможно. И если Лоуренсу откажут здесь, это произойдёт и в любом другом месте, куда б он ни пошёл. Если б какой-нибудь торговый дом дал ему денег в долг, то и другие подумали о том же, а пока никто не даёт, остальные тоже сочтут, что возрождение Лоуренса маловероятно.

Связи между торговцами очень сильны. Сведения, попав к кому-нибудь, тут же распространятся по всему городу.

Однако голос владельца поле его покаяния нисколько не потеплел.

— Наивно и самоуверенно? Вероятно, это отчасти так.

Даже не торговец, а просто человек, хоть как-то способный читать чувства людей, смог бы это понять. У человека перед Лоуренсом совершенно не было намерения давать в долг.

Владелец торгового дома от отвращения нахмурился и вздохнул. Возможно, уже стало известно, что Лоуренс пожадничал, приобретя товар в долг и в итоге оставшись с огромным долгом сам. Платёжеспособность — основа жизни торговца. Потеряв доверие, торговец ни у кого уже не найдёт помощи. Однако Лоуренс был сам виноват в том, что взял в долг, жаловаться ему было некому, если из-за этого он разорится. Он опустил голову, силы уходили из него, как вода в песок. Ничего поделать было уже нельзя.

Тем временем владелец продолжал говорить:

— Однако провал цены товара невозможно предсказать, если ты не сам Господь. Жестоко винить в этом лишь самого себя.

Лоуренс невольно поднял взгляд. Перед ним мелькнул спасительный огонёк. Если удастся занять денег здесь, то будет легче одолжить в тех местах, куда он пойдёт позже. Его умение торговца в какой-то степени будет признано. Тогда, наверное, надо обещать вернуть долг с лихвой через какое-то время. Он почувствовал, что в нём возрождается надежда.

Однако, подняв взгляд, он увидел на лице владельца презрение с каким-то удивлением.

— Если господин Лоуренс попал в беду, я бы, конечно же, подумал, чем бы мог ему помочь, сколь малы ни были мои возможности. Я думаю, что жить надо праведно, в соответствии с Писанием, чтобы показать другим свою искренность.

Лоуренс не понимал смысла слов владельца, он захотел что-то сказать в своё оправдание, но тот, кто был лучшим, чем он, торговцем, заставил его промолчать, сказав в завершение:

— Ты разгуливаешь с женщиной в то самое время, когда просишь других о милости дать тебе денег в долг? Ты просто смеёшься надо мной. Насколько же упала репутация гильдии Роэн.

Дверь торгового дома плотно захлопнулась, а Лоуренс, пригвождённый этими словами, не мог сойти с места. И даже, кажется, забыл дышать.

Молчавшая дверь перед ним захлопнулась столь неотвратимо, что её можно было счесть просто нарисованной на поверхности скалы. Ему казалось, что она столь же твёрдая и холодная. Эта дверь больше не откроется, а с ней оказались разорваны все связи Лоуренса с этим городом.

Никакого способа занять денег не оставалось.

Он не знал, как отошёл от двери, его тело словно само что-то сделало, а он очнулся от неё в стороне от громкого окрика:

— Что встал посреди дороги!

Это прикрикнул на него человек, управлявший повозкой, и тогда Лоуренс смог сделать несколько шагов и остановился на обочине, он чувствовал себя бродячим псом.

Что мне делать, что мне делать, что мне делать, — крутилось в его голове.

— Ты, ты как, ты в порядке? — прозвучал чей-то запыхавшийся голос. — Ты весь бледный. Давай на постоялый...

В следующий миг он хлопнул по руке Хоро, озабочено протянутой к нему.

— Да ты же... — закричал было Лоуренс и заткнулся, осознав, как он неправ.

Но было слишком поздно. Хоро смотрела на него так, будто её грудь пронзили копьём, её тянувшаяся к нему рука, медленно опустилась.

На её застывшем лице не отобразилось ни злости, ни обиды, когда она отвернулась.

— Кх... прос... ти... — сумел выдавить Лоуренс, но протянуть к ней руку он не осмелился. — А-а, дерьмо...

Ему оставалось лишь злиться на себя и ругаться. Тяжесть и ужас содеянного новым грузом легли на его сердце

— ...на постоялый двор... обратно, — тихо произнесла Хоро и пошла прочь, не взглянув на Лоуренса.

Хоро, способная с улицы уловить разговоры внутри зданий. Для неё разговор Лоуренса с владельцем не стал бы отчётливей, если бы она стояла рядом. А значит, Хоро могла ощутить себя виновной настолько, что ей захотелось бы убежать. Хотя пошла она с Лоуренсом, потому что волновалась за него, хотела поддержать. Тем не менее, она не стала извиняться и скрыла свою неловкость, вместо этого она попыталась помочь Лоуренсу. И он знал, что в такой ситуации ничего разумнее не было. И зная это, понимал, что так ему нельзя было поступать. Он не мог найти слов, чтобы крикнуть их Хоро, худенькая спина которой исчезала в толпе, да и смелости на это ему бы не хватило.

Лоуренс ещё раз обругал себя. Попадись ему сейчас богиня судьбы, он бы врезал ей в самое лицо.

На постоялый двор Лоуренс возвращался уже поздно, когда уже закрылись даже те лавки, которым разрешалось работать после наступления темноты. Ему хотелось напиться, но на это тоже нужны были деньги, к тому же напиться сейчас было бы трусостью. Да и предстать перед Хоро пьяным он бы ни за что не смог бы.

Однако припозднился Лоуренс не потому, что ему было неловко, нет, он снова пошёл по торговым домам. Если просить, отбросив гордость и достоинство, можно выпросить денег, если только таким путём хозяева могли отделаться от навязчивого просителя. Так он рассудил, возобновляя свои попытки.

В итоге ему удалось занять в четырёх местах чуть больше трёх румионов. В трёх из них ему даже сказали, что долг можно не возвращать. В итоге кое-что ему занять удалось. Но, само собой, собрать сорок семь румионов таким способом было невозможно. И преумножить собранные деньги за столь короткое остававшееся время было немыслимо. Положение не улучшилось. Более того, он разорвал все отношения с людьми ради этих денег, отношения, столь важные и столь необходимые в торговле.

Возможности значительно преумножить собранные деньги практически не было. Но всё равно, прежде чем об этом думать, надо было кое-что сделать. Позаботиться кое о чём было нужнее, чем пытаться преумножить полученные деньги. Вот почему Лоуренс заставил себя не думать о последствиях, когда выклянчивал деньги.

Он вдруг вновь ощутил, как его рука бьёт по руке Хоро из-за того, что он поддался вспышке раздражения, и в его груди запульсировала боль, словно тот удар угодил в его сердце.

Войдя на постоялый двор, Лоуренс увидел сонно зевавшего мужчину за стойкой. В городе хозяева постоялых дворов не должны были отправляться спать, пока не вернутся все постояльцы. Если кто-то не возвращался до установленного времени, хозяин должен был доложить об этом ближайшему дозору стражников, и таким образом помешать приезжавшим в город ворам или грабителям заниматься своим промыслом.

— Раненько ты вернулся домой, — саркастически произнёс хозяин.

Пропустив это мимо ушей, Лоуренс направился к своей комнате.

Вот она, комната на третьем этаже. Ему даже думать не хотелось, что Хоро могла куда-нибудь пойти.

Он дважды глубоко вдохнул-выдохнул, прежде чем взяться за ручку двери.

Эта дверь скрипела независимо от того, быстро или медленно её открывать, поэтому Лоуренс открыл дверь разом.

В тесно застроенном Рюбинхайгене, в который к тому же съезжалось намного больше путешественников, чем в обычные города, роскошью считалась уже отдельная комната с кроватью. И эта, с грубой кроватью посреди комнаты, окном с деревянными ставнями и простым столом у окна, стоила немалых денег. Впрочем, сейчас Лоуренс был благодарен тесноте комнаты. Будь здесь хоть немного просторней, он, возможно, не решился бы и рта раскрыть.

Хоро лежала на кровати, свернувшись калачиком, на неё через щели в ставнях падал лунный свет.

— Хоро.

Это короткое обращение так быстро пронеслось по тесной, тёмной комнатке и потухло, что возникало сомнение, прозвучало ли оно. Хоро на кровати даже не вздрогнула. Однако, если бы она Лоуренса и видеть бы не хотела, то, наверное, не вернулась бы на постоялый двор. А она, по крайней мере, вот, здесь, свернулась калачиком.

— Это была моя вина.

Единственное, что он мог и должен был сказать, но Хоро не шевельнулась.

Лоуренс не мог поверить, что она просто спит, он шагнул одной ногой в комнату, и у него перехватило дыхание. В тот миг, когда нога в комнате коснулась пола, ему показалось, что в ступню воткнули острый нож. Его прошиб холодный пот, он поспешно поднял ногу, и ужасное ощущение исчезло.

Он невольно глянул на ступни Хоро.

Когда кто-то действительно разозлён, а ты окажешься с ним рядом, тебе кажется, что его злость обжигает. Такого не может быть, и Лоуренс медленно протянул вперёд руку. Это было невероятное ощущение. Он отчётливо ощутил гнев Хоро. На расстоянии вытянутой руки воздух таинственным образом морозил и в то же время обжигал.

Лоуренс заставил себя продвинуть руку дальше. Ощущение было таким, словно он сунул руку в раскалённый песок с лезвиями ножей. Ему показалось, что он сейчас сгорит, станет угольком и будет измельчён ножами. Ему припомнилось подземелье, залитое водой, где он впервые увидел волчью форму Хоро. И всё же он шагнул вперёд. И тогда...

Шурх, — услышал он, заметив одновременно, что одеяло на Хоро приподнялось, в следующий момент что-то твёрдое врезалось в его руку.

— Цца... — вырвалось у него.

Он понял, что удар по пуке нанёс её распушившийся хвост, удар столь болезненным, что и мысли не возникло, что это могло показаться. Он сразу понял. Хоро, должно быть, дала ему понять, как было больно ей самой. А ведь Лоуренс в какой-то мере был к удару готов, а для неё он был полной неожиданностью. От неожиданности ей было ещё больнее.

Лоуренс снова обругал себя за свою ошибку. Потом достал из-под куртки кожаный кошель и бросил на кровать. Деньги, которые он собрал, пренебрегая последствиями. Отношения, которые он выстроил с торговцами этого города, образно говоря, были обращены в деньги.

— Деньги, что смог собрать я сам. Три румиона из общего долга. Мне надо что-то ещё сделать с остальными сорока с лишним румионами, но я больше ничего сделать не могу. У меня нет никаких мыслей на этот счёт.