Восьмой медальон. Том 3 (черновик)

— Негодяи! — проворчал господин Бертгард.

Метр Себерн изогнул бровь:

— Не о таких ли вы мечтаете?

Градоначальник прикусил язык.

— Мессер Ансберт внимательно всё выслушивал и даже записывал на особом пергаменте. А через неделю началась облава. Хватали торговцев, хватали купцов, хватали старейшин гильдий. Арестовали и Аптекаря... Всего набралось человек двести — и с каждым мессер Ансберт побеседовал лично. Несколько смельчаков упорно молчали, им пришлось познакомиться с палачами. Не думаю, что дело дошло до настоящих пыток — изнеженным горожанам хватило одного вида крючьев да щипцов. Только Аптекарь не желал ничего говорить. Но и мессер Ансберт не спешил: оставил его в покое и начал обстоятельно так готовиться к казням. Объявили, что первые семь человек отправятся на костёр. Народ возликовал — обрадовались, что им-то повезло, можно перевести дух. Казнь устроили на площади у Городского дворца, украсили его флагами, лентами, изображениями богов, установили трибуны — точь-в-точь какой-нибудь праздник. Пришли жрецы из храма Семи богов. Мессер Ансберт прочёл гневную проповедь, а после подал знак. И тут объявили о приезде графа Артландского. Все засуетились, об осуждённых на время позабыли, начали ждать важного гостя. Но ничего особенного не случилось, если, конечно, не считать того, что граф явился не один, а с полусотней баронов — тех самых головорезов, что держали в страхе честных купцов. Мессеру Ансберту он поцеловал руку и сказал, будто давно ждал, когда же столичные священнослужители вспомнят, что и вдали от Везерхарда пышным цветом цветёт ересь, а маги безнаказанно разгуливают по улицам. Больше тянуть было незачем. Наконец-то заполыхали костры. Толпа пришла одновременно в ужас и в восторг. "Так им и надо!" — крикнул кто-то, другие завопили: "Смерть магам! Смерть еретикам!" Члены Городского совета начали кивать, как деревенские дурачки, а граф сказал мессеру Ансберту так громко, чтобы все услышали: "Верно! Народ хочет, чтобы ни одного преступника не осталось на земле Лотхарда, слышите? Клянусь душой, не понимаю я, с чего это вы не развели на площади один большой костёр и не спалили всех негодяев разом. Надеюсь, никто из них не избежит наказания?" Мессер Ансберт, конечно, разозлился, но ведь не скажешь же: "А тебе какое дело? Ступай откуда пришёл!" Пришлось ему самому уйти побыстрее. А толпа ещё долго не расходилась, слушок пополз нехороший: мол, как бы и впрямь негодяи не спаслись от костра... Странный оборот приняло дело: казалось бы, графа в городе ненавидели, баронов боялись, но стоило ему только намекнуть — и лотхардцы поверили в полнейшую чушь. Следующим вечером мессера Ансберта встретили ропотом, досталось и членам Городского совета — неясно, правда, за что, но ругательств им пришлось выслушать немало. В осуждённых кинули несколько камней. Ещё и люди графа подняли шум. На третий день пришлось вывести уже два десятка приговорённых. Пока их везли Городскому дворцу, проклятия не умолкали ни на секунду, а возле самой площади чуть не опрокинули повозку. Какие-то бешеные бабы чуть не бросались на пики стражников, мальчишки визжали, будто их грыз за ноги демон ночи. Теперь свою порцию брани получили даже священнослужители. Посреди казни толпа вдруг стала редеть. Вскоре примчался перепуганный тюремщик — взбесившиеся лотхардцы напали на темницу, охранники пытались сдержать толпу, но, понятное дело, решили, что своя шкура дороже, и разбежались...

Энгерранд опустил голову и прикрыл глаза. В памяти его всплыли картины недавнего бунта в столице. Опять странное совпадение... Арестанта молодой человек почти не слушал — эта часть рассказа была прекрасно ему известна. Госпожа Элоиза часто вспоминала о "великих безобразиях", случившихся в дни её молодости, и больше всего на свете боялась, что однажды они вновь повторятся.

А дальше произошло вот что.

Глава Городского совета и градоначальник встали во главе стражников (а те, прямо скажем, не горели желанием иметь дело с разъярёнными горожанами) и поспешили на помощь, но едва они очутились в узеньком переулке, путь им преградила такая плотная толпа, что пробиться сквозь людские ряды вряд ли удалось бы даже с оружием в руках. Пришлось повернуть обратно — но и тут на дороге выросла громадная масса лотхардцев, вооружённых, ко всему прочему, камнями, палками, прутьями и даже вертелами из близлежащей гостиницы. "Проклятье! — завопил разъярённый градоначальник. — Это же настоящая засада, по всем правилам!" И он приготовился подать знак, приказывающий идти в атаку. Но глава Городского совета, человек, известный своей осторожностью — или, скорее, трусостью, — схватил его за руку и тихо проговорил: "Не нужно злить народ, умоляю вас!.. Хотят разгромить — демон с ними. Побесятся немного и разойдутся по домам". — "Но ведь тюрьма..." — "Да когда мы придём, там уж ничего не останется".

Словно почувствовав слабость правителей, толпа затянула грозную песню, известную ещё со времён Великого разлада. Боевой задор горожан не только не угас, но стал лишь сильнее. Камни полетели в Городской дворец, где укрылись мессер Ансберт и Главный жрец храма Семи богов, в резиденции гильдий, в дома богачей... А кое-где помимо булыжников в руках бунтовщиков появились ещё и факелы. Вскоре несколько зданий уже полыхали, а обитатели их метались среди огня, не зная, что страшнее — быть разорванными обезумевшим простонародьем или сгореть заживо.

Кто-то крикнул: "Идём в храм! Поджарим этих жирных бездельников! Пусть знают, как обирать бедняков!" Призыв был встречен всеобщим ликованием. Однако выбраться из города оказалось не так-то просто — у ворот собралось немало стражников, которые, конечно, не горели желанием вступать в битву, но и трусливо бежать им тоже не хотелось.

Увидев в руках служителей закона луки со стрелами, горожане, возглавлявшие толпу, остановились в замешательстве. Однако задние ряды напирали, и людская волна покатилась по улице, словно поток по ущелью. Несколько человек упали. Послышались стоны, но быстро потонули в яростном рёве — несчастных затоптали их же товарищи. Стражников смело, точно лавиной.

Немногие священнослужители, оставшиеся в храме во время казни, видимо, уже знали, что в Лотхарде стряслась беда — дымно-багровое зарево, висевшее над городом, было красноречивее любых слов. Ворота оказались накрепко заперты, холодные стены храма серой громадой выступали из мрака, лишь одно окно, в сотне локтей над землёй, светилось жёлтым.

На минуту горожане притихли. Внезапно в окне появился чёрный силуэт, послышался мягкий голос: "Что с вами, добрые люди? Зачем вы пришли сюда в этот час?" Кто-то взвизгнул в ответ: "Выходи!" — "Выйду, конечно, но не сейчас, — засмеялся жрец. — Спрошу ещё раз: что с вами? Понимаете ли, что натворили?" — "Не болтай! Отворяй ворота, а то разнесём тут всё! Живо!" — "Несчастные... сознаёте или нет, что безумствами своими, своей неутолимой жаждой крови вы пробудили силы тьмы? Неужто не видите, как мгла сгущается вокруг вас?"

Бунтовщики притихли и начали оглядываться по сторонам. На первый взгляд ничего не поменялось; напротив, если прежде небо было затянуто облаками, сейчас пелена их истончилась, прорвалась, и на землю устремились потоки лунного света.

"Ах ты, брехливый пёс! Напугать нас хотел? Отворяй воро..."

Мощный порыв ветра принёс с собой далёкий волчий вой — и наглец умолк на полуслове.

Лунный диск выплыл из-за облаков, однако небеса вокруг него были черны и бездонны, и громадные звёзды сияли в их глубине ярче обычного. И вновь завыли волки.

"Вот демон! — прокатилось по толпе. — Что ж творится-то?!" Кто-то робко предложил: "Может, пора по домам, а? Всё ж таки святое место..." — "Да! Не вышло бы беды..."

И тут один из горожан вдруг упал. Из горла его хлынула кровь, чёрной змейкой заструилась по земле, тускло сверкнула, попав в луч света, отбрасываемого луной. Почва вдруг зашевелилась, вздыбилась, из неё начали пробиваться ростки — один, другой, третий, — извиваясь, точно щупальца, опутали несчастного. Толпа оцепенело следила за этим. Только увидев, как из земли появляется чудовищная голова, кто-то истошно крикнул: "Демон праха!"

Но было поздно. Тварь увидела — или скорее, почувствовала, — добычу. Щупальца метнулись в разные стороны. Послышался хруст, сдавленные стоны. А совсем рядом завыли волки. Началась страшная давка, словно дело происходило на крошечной площади, а не за городскими стенами. Люди метались, не замечая ничего вокруг себя.

Внезапно отворились ворота храма. На пороге появился жрец и крикнул: "Молите же о спасении светлых богов! Глупцы!" Горожане кинулись было к святилищу, но путь им преграждал демон. Все в ужасе остановились. Тварь тоже замерла, только бездонные глаза на уродливой голове казались живыми, обшаривали пространство вокруг себя невидящим взглядом. Но стоило только одному человеку двинуться, как щупальца обхватили его, сжали — совсем немного, как могло бы показаться со стороны, но этого хватило, чтобы жертва забилась в предсмертной конвульсии.

Увидев, что лотхардцы никак не решаются сделать хоть шаг к спасительному храму, жрец выругался, словно самый обыкновенный простолюдин, и сделал было шаг, но тотчас отступил обратно. Демон метнулся к нему... и вдруг одно щупальце его словно натолкнулось на невидимую преграду, остальные же бессильно повисли. И не просто коснулось её — похоже, прикосновение это вызвало у твари страшную боль. Послышался отвратительный звук, словно кто-то раздирал мясо — чудовище, видимо, пыталось освободиться, но тщетно.

Священнослужитель сошёл вниз, остановился возле чудовища, прошептал молитву. В руках его сверкнул нож, кровь брызнула из раненой ладони... На миг вспыхнуло синее пламя, горожане зажмурились, а когда открыли глаза, тварь исчезла, и лишь комочки земли на ступенях храма напоминали о том, что минуту назад здесь бесновался демон праха.

Жалобно завыли волки. Свет луны казался удивительно нежным, звёзды мерцали в небесах. Лотхардцы в едином порыве упали на колени и вознесли молитву Семи богам, спасшим их от смерти. Жрец стоял и улыбался. Это был мессер Эльмерий.

Глава 11

Энгерранду слабо верилось в религиозный экстаз лотхардцев — верно, это была лишь выдумка горожан, попытка их превратить рассказ о безобразиях и злодеяниях в красивую легенду, которую подхватили доверчивые кумушки. Однако метр Себерн, не отличавшийся, как думал молодой человек, восторженностью госпожи Элоизы, не только не опустил эту часть повести, но и приукрасил не хуже почтенной хозяйки. Видимо, в ней и в самом деле содержалась доля правды.

— Значит, бунт закончился? — хмыкнул Энгерранд.

Ответ оказался неожиданным.

— С чего вы это взяли? Горожане у храмовых ворот, конечно, превратились в кротких овечек, а вот прочие ещё долго крушили всё, что попадалось на глаза. Хорошо хоть не вздумали напасть на Городской дворец. Им, правда, тогда и пришлось бы несладко — уверен, мессер Ансберт придумал бы какую-нибудь штуку, такую, что им бы не поздоровилось.

— И когда бесчинства прекратились? — спросил господин Бертгард. Уже четверть часа он то и дело принимался ёрзать на стуле — не приведи боги случиться в столице таким ужасам! А ведь может произойти, может...

Метр Себерн понял, о чём тот думает, и губы его на миг сложились в злорадную улыбку.

— Через двое суток.

— Градоначальник? Глава Совета? С ними ничего не случилось?

— Нет.

— Самых буйных, надеюсь, выследили и наказали по всей строгости закона?

— Какой болван стал бы это делать? — фыркнул арестант. — Дураков-то идти против толпы, как видите, не нашлось.

Градоначальник пробурчал себе под нос несколько ругательств, затем выдохнул:

— А тюрьма? Верно, даже камня не оставили?

Метр Себерн отрицательно покачал головой:

— Представьте, ничего особенного не случилось. Так, порезвились немножко во дворе, пограбили в комнате тюремщика, на кухне побывали, в погребах — куда ж без этого? Потом пошли гулять по коридорам — и тут-то разбушевались не на шутку: все решётки вырвали, двери выломали, проклятых магов и еретиков...

— Убили? — ахнул градоначальник.

— Ясное дело.

— Вот ублюдки!

— А главное-то не в этом... Аптекаря тоже прирезали, представляете! Виданное ли дело — на такого человека руку поднять! Да не просто убили, брюхо искромсали, будто каждый по очереди подходил и бил кинжалом. Нужно ли говорить, как взбесился мессер Ансберт, когда узнал обо всём? Он-то ведь так и не успел допросить негодяя как следует. И что делать? Устраивать новую облаву? Не получится. Да и горожане что-то совсем перестали его бояться, зато валом повалили в храм Семи богов. Как же! Там ведь защитник есть, победитель отродий тьмы! Вот это мессера Ансберта злило страшно — а ничего не поделаешь.

— И вернулся он в столицу ни с чем...

— Как сказать! — возразил метр Себерн. — Аптекарь-то умер — значит, семейство Гиро лишилось в Лотхарде поддержки. И магов уничтожили почти всех, спаслись немногие. А главное, Верховный жрец остался доволен и даже начал подумывать, не сделать ли его своим Вторым советником.

— А Первый был на стороне метра Ольера, если не ошибаюсь? — почесал затылок Энгерранд.

— И к тому времени совсем потерял влияние. Главный жрец храма Авира — тоже.

— Значит, мессер Ансберт понемногу превращался в самого могущественного священнослужителя Алленора?

— Именно. А дряхлый Жрец доверял ему во всём — и терял остатки влияния. Метр Эделен потирал руки и ждал, что вот-вот можно будет повести решительную атаку на семейство Гиро. Но герцог Греундский отчего-то медлил. Чего не скажешь о почтенных священнослужителях. Я-то, конечно, не знаю, как там всё было на самом деле — может, Жрец и вправду заболел. Только ведь и от простуды можно умереть — главное, кто лечит. Вот и наш доверчивый старичок сперва начал покашливать, затем — хрипеть, после — харкать кровью, а через месяц и дышать перестал. Повторю, мне-то мало что известно — эти благочестивые мерзавцы свои тайны хранят почище любых интриганов или заговорщиков. Да и демон с ними! Всё равно ведь ничего не добились. Они-то на что рассчитывали? Коль скоро мессер Ансберт титула получить не успел, права участвовать в выборах он не имеет — храмовой крысе это не дозволено, иначе любой молокосос мог бы на место Жреца замахнуться.

— Вы ошибаетесь, — возразил градоначальник. — Не далее как двести лет назад уже случалось, что на выборах победил простой священнослужитель из бедной обители...

— Так ведь его нарочно объявили человеком редкостного благочестия, чтобы показать — мол, глядите, какие есть служители культа Семибожья!

— И прежде подобное случалось не раз.

— Бывало, не спорю. Только тогда Жрец перед смертью сам называл преемника — вот того и выбирали. И помнится мне, правили эти счастливчики недолго.

Господин Бертгард воззрился на арестанта с нескрываемым изумлением, к которому примешивалась даже некоторая доля уважения. Тот, разгадав, о чём думает градоначальник, непринуждённо ответил:

— Удивлены? Ну а что вы хотели? Уж сколько я наслушался тогда о тайнах священнослужителей — в самом Университете не узнаешь большего!