— Если конкретно, то Предвечной Ночи. Неплохо разбираюсь в семантической магии. А ты, молчаливая юная леди?
Тианка, сидящая рядом со мной и действительно очень молчаливая, особенно по контрасту со своим соседом, объявляет:
— Я — Лаэсан. Магистр алхимии, магистр биотрансмутаций, артефактор...
— Мастер-артефактор, — уточняет чернявый.
— ...а также старший ассистент профессора.
М-да. Поторопился я с "юной леди". Сильно. Потому что если она не гений, а просто очень талантливый маг, одно только признание мастерства (не говоря уже о "дополнительных научных степенях" в количестве двух штук) в избранной области магии проблематично заработать быстрее, чем за тридцать лет активной практики.
Признанный энгастийцами мастер магии — это как доктор наук, только, пожалуй, ещё круче. И редко, очень редко кто становится мастером-артефактором раньше, чем ему (или ей) стукнет пятьдесят. Чаще до этой высоты добираются ближе к сотне...
Артефакторы — это вам не боевики, среди которых полно сорокалетних мастеров. Да.
— Я тоже ассистент профессора, магистр биотрансмутаций. А зовут меня Тицерх Тёмный...
— Но гораздо чаще, — резюмирует Сигол, — его зовут просто Болтун.
— Профессор!!!
— Ну, раз ты претендуешь на столь высокое звание, тебя не затруднит прочитать нашим гостям небольшую... небольшую!.. лекцию о магической репродукции. Всё равно никому другому ты изложить материал спокойно не дашь. Вам слово, профессор Тицерх Болтун.
Чернявый недолго попыхтел. Потом резко успокоился, пригладил ладонью вихрастую шевелюру и принялся на удивление толково "излагать материал". Если выпарить из его лекции даты и прочие малосущественные подробности, картина складывалась примерно такая.
В бытность свою студенткой Энгастийской Академии широко известная в узких кругах Ниррит Ночной Свет написала дипломную работу в конце шестого, выпускного курса. Работу ей зачли как магистерскую. А могли бы, говоря по чести, и как мастерскую — уровень позволял. В своём дипломе (который по объёму превышал среднюю работу на соискание магистерского звания примерно втрое) Ниррит вывела искусство биотрансмутации на новый уровень. Собственно, то, что она сделала, уже не укладывалось в определение магической биотрансмутации. Взяв за основу аппарат системной магии, она обобщила с его помощью техники матричного оперирования и приёмы асимметричного уподобления...
Тьфу. Короче, это юное дарование разработало принципы создания заклятий особого класса — заклятий, достаточно сложных, чтобы компилировать из первоэлементов организмы с заранее заданными свойствами и даже с готовыми рефлексами.
Если совсем просто, Ниррит научилась при помощи магии создавать новую жизнь.
Когда руководитель её дипломного проекта Сигол Лебеда подучил кое-какие разделы рациональной магии, он смог повторить её достижение. Не в полной мере и не сразу, но смог.
Тут-то он и осознал масштабы возникшей проблемы.
— Видите ли, — негромко сказал бывший профессор (причём Тицерх мгновенно умолк и даже — о диво, дивное диво! — замер, сцепив в замок длинные нервные пальцы), — наш мир является сложной системой, разом равновесной и иерархической. Вышестоящие ограничивают амбиции и свободу нижестоящих. Не только ради собственного спокойствия, но и ради общей стабильности. Не мне объяснять присутствующим, насколько опасна бесконтрольная магия... и любая новая магия, столь сильно меняющая баланс сил... Рин?
— Давайте сократим риторические периоды, Сигол. Я не сомневаюсь, что магию и даже магов надо контролировать. Однако я категорически отказываюсь считать, что устранение магов, то есть, говоря проще, убийство — это лучший способ контроля.
— А убийство и так не единственный способ...
— Простите, ещё раз перебью. Мы тут с Айсом недавно прищучили одного мерзавца. Орронэх Пёстрый. Слыхали? Ага. Что ты ответил на характеристику этого Орронэха?
— Что он — варвар от магии, — повторил Айс скучным тоном.
— Во-о-от. В точности мои слова. Но этот варвар благополучно продержался при Ледовице более двухсот лет. Его она терпела, потому что его шансы войти в Круг Бессмертных стремились к нулю. Отметим данный факт и перейдём к данным статистики. Для начала скажи нам как профессионал: как долго может прожить магистр целительской магии?
Сигол пожал плечами.
— Смотря кто он по рождению, как трансмутирован, насколько силён... много факторов.
— Ну, предположим, что это не трансмутированный, средний во всех отношениях человек. На сколько... то есть во сколько раз знакомство с целительством замедлит его старение?
— Если он магистр — то раз в пять, в семь. Примерно. Если мастер — минимум десятикратно.
— А если он Связующий? То есть высокий посвящённый?
Очередное пожатие плеч.
— Высокие посвящённые способны обращать вспять старение любых органов и систем своего тела. Теоретически Связующий энергий витального спектра бессмертен.
— Тогда вопрос тебе, Эннеаро. Хорошие правители обязаны собирать статистику и помнить основные числа. Если же учесть, что для Энгастийского королевства маги — один из главных стратегических ресурсов... хм. Итак, каков средний срок жизни энгастийского мага?
— Сто двадцать восемь лет.
— Каков процент магистров целительства, чей возраст превышает двести лет?
— Кажется, четыре. Или нет, три и шесть десятых.
— А сколько в Энгасти целителей-Связующих и каков их средний возраст?
— Сто двенадцать. Сто сорок девять.
Я медленно кивнул. И сказал:
— Обвинению больше нечего добавить. А впрочем, нет. Есть. В одном далёком мире как-то раз подсчитали, что если бы люди внезапно перестали умирать от болезней и старости, средний срок их жизни составил бы примерно восемьсот лет. Годы в том мире чуть короче, чем в Аг-Лиакке, но в принципе можно считать их одинаковыми. Вот теперь у меня точно всё.
Ассистенты Сигола выглядели, словно пыльным мешком ударенные. Особенно Тицерх. Сам Сигол и оба принца явно ничего нового не услышали. Впрочем, всех их выдавали мелочи, которые они не считали нужным прятать: профессора — поджатые губы, Эннеаро — прижатые уши, Айса — белые костяшки пальцев, сжимающих Побратима.
И всё же Сигол попытался смягчить впечатление.
— Думаю, не так уж всё мрачно. В конце концов, не надо предполагать злой умысел там, где достаточно влияния естественных законов...
— В общем и целом, конечно, так, — хмыкнул я. — Знаю, что ты хочешь сказать. Да, рост магического мастерства сопряжён с опасностью. Да, чем больше маг знает и умеет, тем выше не только его возможности, но и шире круг способов, которыми он или она могут себя угробить. Да, психика смертных не рассчитана на сроки, превышающие естественную продолжительность жизни более чем в полтора раза. Но во всё это можно слепо верить лишь до тех пор, пока не вспомнится простая аксиома: "естественные законы" Аг-Лиакка, кои ты упомянул, — продукт Воли и Представления властительного Деххато. Да вспомните хотя бы, кто входит в Круг Бессмертных! Его старейший член, Хозяин Лесов, полностью утратил возможность личного развития, став придатком экосистемы. Алый Бард бывает на родине редко и, насколько мне известно, никогда не задерживается. А Ледовица, самая активная среди старейших Круга — кто? Адепт порядка. Порядка! Видимо, потому и жива до сих пор. Сколько энгастийцев и как часто отправляется искать личного ученичества у господ бессмертных?
— Этого я не скажу, — глухо ответил наследный принц. — Нет такой статистики. Но к магам Круга уходят достаточно регулярно... а кое-кого из самых талантливых они и сами сманивают. Вот только о том, что происходит с ушедшими потом, редко можно услышать хоть что-то...
— Ниррит отправилась учиться к Князю Гор, — процедил Айс. — И я отпустил её. А ведь Эйрас меня, идиота, предупреждала!!!
Я положил руку на его закаменевшее плечо. Сжал. Сказал, на всю катушку используя ламуо для пущей убедительности:
— Твоей вины здесь нет, и ты знаешь это. Законы пишет Деххато. Он и никто, кроме него. Риллу устанавливают правила игры, смертные гнутся, как трава под ветром. Деххато и своих ручных бессмертных умеет сгибать, куда ему надо. А что до игр... может повезти раз, может — два и три раза. Даже десять раз подряд. Но в итоге казино всегда будет в плюсе.
— Тогда на что рассчитываешь ты? — поинтересовался Эннеаро.
— Я просто не играю в казино.
— Ты в этом мире — значит, ты в игре.
— Нет!
Я ненадолго расширил маскирующий меня темпоральный кокон, чтобы люди и тианцы, сидящие вокруг, ощутили биение моей личной Силы напрямую. Судя по их реакции, желаемого эффекта я добился. И продолжил, уже не утруждая себя движениями губ:
— Я — в Предвечной Ночи. В полушаге от Бездны. Я гость, пришедший из-за пределов Пестроты. Я Бродяга, видевший соблазны Дороги Сна и говоривший с богами в Сияющих Палатах. Я имею скверную привычку кусать руку, пытающуюся заклепать на мне ошейник, обманывать тех, кто обманывает меня и делать совершенно не то, чего от меня хотят манипуляторы разных рангов. А ещё я имею гордость и собственное мнение. Могу себе позволить — высший маг всё-таки.
Айс ухмыльнулся. Он единственный из всех не особо вострепетал. Впрочем, на человека, видевшего изнутри тушу Квитага и обретение Тихих Крыльев, трудно произвести впечатление несколькими особо мощными заклятьями и громкими фразами.
— Что-то ты разошёлся, дружище.
— Семантическая магия и самопрограммирование, — пояснил я, сжимая темпок.
— А-а...
— Именно, — на этой жизнеутверждающей ноте я встал и сказал:
— Хватит о грустном и высоком. Может, покажете нам хотя бы пару магров, созданных по рецептам Ниррит? Интересно всё же, на что похожи полностью синтетические существа...
Сигол тоже поднялся.
— Я могу показать вам пару поистине уникальных... магров. Мои поделки вам, если захочет, продемонстрирует и Эннеаро. А вот магры, сделанные самой Ниррит, есть только здесь.
— Веди, — сказал Айс.
Не требовалось какой-то особой проницательности, чтобы понять: он презрел наложенный Эйрас запрет и все доводы рассудка именно ради этого. Пройти по улицам, по которым ходила его любимая. Поговорить с людьми, тианцами и ваашцами, лично знавшими её, вдохнуть воздух города, ставшего для Ниррит второй родиной...
Ну и посмотреть на сделанных ею лично магров.
Собственно, почему бы и нет, особенно если предлагают?
12
Чтобы увидеть обещанное, нам пришлось подняться на второй этаж, в "капитанскую рубку". А уж там Сигол Лебеда кивнул в сторону "прогулочной палубы": смотрите сами, мол.
Мы посмотрели.
И сердце Айса — я отчётливо услышал это! — пропустило удар. Да и моё могло бы повести себя аналогично, будь у моего отражения обычное живое сердце.
...эту фигуру, особенно в лёгком, мало что скрывающем голубом платье, мы узнали бы из тысяч. В конце концов, фигура у Схетты точно такая же. Вариация на тему идеала. Правда, имелось сходу бросающееся в глаза отличие: если волосы у моей любимой, как и у оригинала, были чернее безлунной ночи, отливая глубокой синевой, то у девушки, легко опирающейся на поручни, тяжёлая коса была бело-голубой. В тон платью. То есть это платье подбирали в тон волосам.
Мальвина, хряп етидрёный...
Но только я подумал об этом, как на поручни рядом с ней в отнюдь не вороньей манере спикировал белый ворон. Я сосредоточился на звуках.
— Хиари! — это ворон.
— Уэрен?
— У тебя гости.
"Что-то этот птах слишком умён для простой птицы... а, ну да..."
— Думаешь, стоит на них посмотреть?
Белый ворон молчит.
— Да, наверно, не стоит, — добавляет Хиари (если это её имя). Отворачивается от птицы и продолжает глядеть на облака.
Но тут оживает Айс:
— Сигол! Скажи, кто для тебя... она?
— Приёмная дочь.
— Что?
— По завещанию, оставленному Ниррит, я обязан заботиться о её... дочери. И следить за её состоянием, в обоих смыслах. Вот я и удочерил Хиари.
— Ясно, — припечатал Айс. Помолчал. — А скажи-ка, отчим, когда она в последний раз ходила по твёрдой земле?
Сигол подобрался.
— Позавчера.
— Ага. А до этого?
— К чему этот допрос?
— Слишком давно, не правда ли? Я забираю её, — решительно объявил Айс и распахнул застеклённую дверь, двинувшись к паре "уникальных магров".
Мастер биотрансмутаций почти обиженно взглянул на меня. Но поддержки не дождался. Потому что в данном случае моя солидарность полностью принадлежала Айсу.
— Знаешь, — сказал я, чуть приблизясь, — "дочь" — это понятие, не сильно схожее с понятием "подопытный экземпляр"... а если Лаэсан и Тицерха тебе мало — уверен, что Эннеаро охотно поможет подобрать ещё одного толкового ассистента.
Завуалированное обвинение в рабовладении добило Сигола. Бывший профессор ссутулился и отвернулся. А я подумал и добавил:
— Но навещать её вам никто не запретит.
— Покидать эту лабораторию довольно рискованно, — напомнил принц.
Я мог бы пообещать безопасность от своего имени. Мог... много чего мог. А сказал лишь:
— Верно. Но некоторые вещи стоят риска.
Он подошёл совершенно беззвучно. Крупный даже для человека, а для тианца — почти великан. Грациозный, как танцор... осторожный? С тихим стуком прислонил к ограждению меч — вне всяких сомнений, артефактный. Очень естественно они смотрелись вдвоём: человек и его меч.
"Как я и Уэрен", — подумала она. Неожиданная мысль... её ли?
— Тебя зовут Хиари?
Почему-то он избегал смотреть на неё. И это казалось странным. Обычно бывало наоборот: все, особенно мужчины, только и делали, что глазели — кто прямо, не скрываясь, кто искоса...
— Да.
— Меня зовут Айс. Я...
У неё закружилась голова.
Нет. Вот это — точно не у неё. Это его чувства. Такие яркие... и так много!
— Прости. Я не нарочно.
— Простить? За что? — но он не ответил. Странный, странный человек.
— Ты... помнишь Ниррит?
— Конечно.
— Я тоже. Я... был её... другом. — Молчание. — Хиари, ты хочешь пожить... у нас? На земле?
Она покачала головой. Но Айс торопливо добавил:
— Не бойся, это будет безопасно!
— Я не боюсь. Но мне нельзя жить внизу. Запрещено.
Его рука сжалась на поручне, и тот согнулся. Сильно. Хотя Айс вовсе не собирался его гнуть. Она спросила, слегка оживляясь:
— Ты тоже магр?
— Что... почему ты так решила?
— Поручень. И, — она чуть склонила голову, вглядываясь, анализируя... — ух ты! Какие в тебе интересные решения применены! Очень оригинально. Сигол так не умеет... да и я повторить не возьмусь. Кто тебя сделал?
— Это долгая история. Но тебе я расскажу её... если пойдёшь со мной.
— Но...
— Забудь о запретах. Ты хочешь спуститься на землю? Или... не хочешь?
— Хочу!
Тихий, удивительно чистый свет — как улыбка, идущая изнутри:
— Тогда пошли.
— А я?
— Уэрен, не так ли? — на ворона, в отличие от неё, Айс почему-то посмотрел прямо.
— Так, — поклон по-птичьи. Взгляд, исполненный самой настоящей иронии.
