Отбор. Как царевна мужа выбирала

И только передав пленных, бросился к той женщине, которую любил.

— Убей меня, — прошептала она. — Я не хочу жить.

— Я не могу, — прошептал Алан. — Лекаря! — крикнул он.

— Не надо. И дитя унесу с собой.

— Мари!

— Алан, будь счастлив! Я тебя дождалась, но какой ценой.

— Мы залечим все твои раны. И душевные тоже. Я найду волхва, — шептал он.

— Я не хочу! А людям ты нужен.

Она умирала, он это видел. Как капля за каплей из неё утекает жизнь.

Я прервала сон Алана и свой, не желая больше глядеть. Зря я влезла в его душу. А ещё подглядела то, что он вряд ли б открыл чужому человеку. Не стоило этого делать. Столько боли. И я вновь вызвала её. Но как же теперь всё исправить?

Наслать ли на него второй сон про его мечты на наш союз? Уже не хотелось ничего. Истекающая кровью Мари, будто ночной страшный морок, стояла пред очами.

Но что подумает Алан, проснувшись после этого сна? Что ему не стоит сражаться за меня? Стоит отступить да помнить ЕЁ?

Надобно продолжить сон. Начать с того места, на каком закончился. Это сложно — управлять снами. Но уж раз я могу наслать сон, значит и продолжить — тоже. Не пробовала, но постараться стоит.

Не сразу, но удалось задуманное. Вновь представила, как Мари прощается с возлюбленным.

— Не уходи, я не смогу без тебя, — шептал Алан. — Кто подарит мне улыбку, когда я буду уезжать, кто станет ждать?

— Я убила собственное дитя.

— Это была случайность...

— Я убила много детей. Герцог не знал. Хотя, догадывался. Эта тяжесть стала самой длинной. Мне запрещали вставать. Но, видно, для тебя сделали исключение. И я воспользовалась этим, как только ты окликнул меня.

— Что ты такое говоришь? — не поверил он.

— Правду. Ты можешь ненавидеть меня... во мне не осталось добрых чувств. Да, я ждала тебя. Надеялась, что уйду раньше. Герцог не позволил... — её лицо исказила боль. Схватки? — Я тебя ненавижу, Алан! И... — она улыбнулась как-то чудно. — ... эта ненависть помогала мне жить и не сойти с ума после всего. Ты забыл про меня. Ты не спас меня вовремя. Я ведь ждала... Но сейчас я тебя прощаю... Хочу навсегда тебя забыть и не быть с тобой связанной. Надеюсь, — она сглотнула, — найдётся та, кто будет для тебя важнее меня, кого ты сделаешь счастливой, да и сам сможешь быть счастлив.

Алану эти слова дались особенно тяжко. Видно было, что он заставляет себя держать голову любимой. Похоже, он в ней разочаровался.

— Но почему?

— Потому что плодить потомков герцога нельзя. У них в крови эта жестокость. Да и дети, зачатые в насилии принесут лишь горе. Я просто не смогла бы полюбить это дитя.

Он отвернулся, молча глотал слёзы.

И когда колдуна привели, он отослал его.

Любимая же Алана улыбнулась. На этот раз искренне. Мне кажется, иль она солгала. Может, не во всём, но она хотела, чтобы он её отпустил. Но тут вновь лицо исказила боль, но она продолжила улыбаться.

А потом безжизненное тело обмякло. Лицо разгладилось, улыбка исчезла.

У Алана и самого руки повисли плетью. Он бережно положил её на пол королевского дворца.

Всю казнь он молчал, глядя вдаль невидящим взором. Потом подожгли кроду* для всех погибших воинов и его возлюбленной. А Алана объявили единоличным королём всех бриттов. Пришлось ему вырваться из своих тяжких дум да ответить на приветствие народа.

Потом было дел невпроворот, они мелькали как незначимые. Ему предлагали жениться, но он не торопился. Пока не принесли ему мой лик. Он окинул его равнодушным взглядом да занялся своими делами.

— В этот раз подумай над женитьбой, — сказал ему советник.

— Некогда мне об этом думать, — отмахнулся Алан.

— Царь за дочку обещает военную поддержку. Все смуты будет давить тут же, позволяя удержаться у власти.

— Царь? — переспросил Алан.

— Да.

Алан задумался.

— Отнесите лик в мои покои! — велел он.

— Да, ваше величество! — сказал слуга, беря лик у посла.

— Больше царь ничего не обещает? — спросил Алан у посла.

— Нет.

— Она хоть красива?

— У царя с царицей получаются красивые дети, — уклончиво ответил гонец.

— А вы видели принцессу?

— Царевну, — поправил гонец короля.

Подумалось, что такая дерзость может стоить послу жизни. Но Алан промолчал, видно, ожидал ответа.

— Да, видел.

— Какая она из себя?

— Гордая, как и положено царевне.

— И всё?

— Я близко с нею не знаком, — поспешил ублажить короля гонец.

— Царь только мне предлагает свою дочь?

— Нет. Будет ристанье. Царевна достанется победителю.

Алан нахмурился. Не на это рассчитывал?

— Ладно, передай царю, что я приеду.

— Благодарю, ваше величество! — поклонился посол.

Затем Алан стал готовиться к отъезду. Усилил границу своих земель, оставил вместо себя наместника — своего советника. Только после этого с отрядом воинов поехал к нам.

Пока добирался, думал о том, как всё будет. И эти мысли я видела.

Он надеялся на то, что я его буду ждать. В политику не вмешиваться, зато рожать и воспитывать его детей. В его отлучки стану ждать, занимаясь детьми. И он надеялся, что я буду доброй и нежной, а ещё непохожей на Мари. О большем он не мечтал. На этом сон закончился. Я проснулась да выпустила из рук лик. Тот со стуком упал наземь. Но глядеть, целиком ли досмотрела, не стала.

Примечания автора:

крода* — погребальный костёр. До появления христианства в землю не хоронили людей, а сжигали. Считалось, что так душа легче отходит от земных привязанностей, возносится к Предкам, к роду, чтобы потом пойти на перевоплощение.

Глава 15

После сна такой осадок был. Вот зачем я полезла в душу Алана? И желание лезть к кому-то ещё отбилось напрочь.

Я поднялась на верхний ярус башни да вышла на балкон. Весенний воздух приятно холодил мои щёки. Как-то неудачно всё с женихами. То Свен всё подпортил. Ведь говорила матушка оставаться дома. Так нет же, не послушалась. Теперь вот с Аланом влипла. И хоть не сделала ничего плохого, но отчего ж так погано на душе?

Не для этого меня учили даром пользоваться. А в целях державы.

"И зачем, ты, Свен, варил мой лик в котле? Уж не для того ли, чтобы в твою голову не лезла?"

Сейчас же я не была в обиде на колдуна за котёл. Но вряд ли смогу простить то, что произошло на Купалу. Я грустно вздохнула. И поговорить не с кем. Не с Зорькой же такие дела обсуждать. Да и с батюшкой как-то не с руки. У него своих забот хватает.

"Что тебя тревожит?" — появилась мысль.

"Что поступила плохо, а теперь совесть мучает," — ну вот, уже сама с собой разговариваю.

"Так исправь то, что натворила".

"Как это исправить? Я влезла в чужой сон, заставила человека пережить вновь неприятные мгновения собственной жизни. Я попыталась исправить, продолжив сон, чтобы он не таким неприятным был. Но это ведь вновь вмешательство".

"Неужели ты начинаешь это осознавать?" — и голос хмыкнул. И только сейчас до меня дошло, что голос в моей голове и вовсе не голос совместной вести предков (совести).

"Свен? — я даже не рассердилась, что он, вот так влез в мою голову. Как много он слышит моих мыслей? — Ты — жив..." — кажется, я даже вздохнула с облегчением.

"Жив. Что со мной станется? А ты — переживала?"

"Да ну тебя, вечно всё извратишь!" — обиделась я.

"Мне приятно, что ты беспокоилась обо мне".

Хотела сказать, что до сих пор на него сердита. Но потом вспомнила, что он не знает, что я Зорька. И выдавать себя я не буду. Пусть помучается.

"Конечно, беспокоилась. Ты ведь ранен. Я как твой лекарь переживаю, как бы швы не разошлись, не началось воспаление..."

"Всё хорошо".

"Мне надо осмотреть тебя".

"У меня нет сил на перенос. Да и сквозь твою защиту вряд ли кто пробьётся".

"Но ты ведь смог!"

"Нет, это ты меня выдернула. Да и контур наверняка потревожила".

И я тут вспомнила, что отец явился уже после того, как колдуну была оказала помощь. Может быть, как раз защита потревожилась? А ежели сейчас перенесу колдуна, то тоже самое может быть?

"А я могу к тебе переместиться?" — не стала я испытывать защиту на прочность. Да и узнать ответ на мой вопрос не помешает.

Какое-то время колдун молчал. И я уж забеспокоилась — услышал ли меня?

"Нет!"

"Почему? Вряд ли защита была рассчитана на такое".

"Русана, хватит не думая всё делать! Наверняка у твоего отца были причины посадить тебя в башню. Скорее всего дело в безопасности. Царь на пустом месте не станет навешивать столько защиты. А потому сиди в башне и дальше".

"Но как же ты?"

"Я уже иду на поправку".

"Выбирай: ты или я?" — я не желала и слушать жалкие оправдания моей неволи. Да, небезопасно. Но вряд ли кто узнает про мою отлучку из башни. А значит, мне ничего не грозит.

Хотя я лукавила, перенестись я не могла при всём желании, ведь не знала то место, где он находился. Скорее уж выдернуть его к себе. Да и то, не уверена была в исходе этого колдовства.

— Хорошо, валяй! — разрешил он. Только что именно? Ну ладно, попробуем!

И я представила колдуна, как появляюсь к нему, как притрагиваюсь к плечу, и открываю очи. Так в первый раз вместо перемещения себя, я перенесла к себе сундучок.

Он стоял предо мною, в моих покоях.

Бледный.

— Раздевайся!

— Русана... Ты перегибаешь палку! Не слишком ли рано?.. Вот выиграю ристанье, тогда...

— Размечтался! — пресекла я, начиная злиться. — Мне надо осмотреть твои раны.

Он вздохнул и спросил:

— Можно сесть?

Похоже, его бравада напускная. Колдуна повело...

Я помогла ему сесть на диван, пока не упал, рука в месте ранения опухла. Пришлось даже ругнуться. Решив отвлечь его от своих деяний, я спросила:

— И как ты умудрился перенестись отсюда в прошлый раз?

— Я не переносился, — он скривился от боли, когда я отрывала, смоченную заранее водой повязку. А ведь больно не должно было быть. Плохо.

— Но я сама видела!

— Нет, ты сама меня и вышвырнула отсюда. Моя сила заблокирована, как же я могу переноситься?

Нехотя, но согласилась с его выводом.

Раны некоторые запаршивели, нагноились. Я поставила вариться отвар из купальских трав, потом вновь вернулась к обработке ран. Проверила его руку. Вот она, на удивление, была лучше всего остального. Кость уже вовсю срасталась.

— Я не способна к исцелению, — пожаловалась колдуну. — Но заговорить рану могу. Давай всё же обратимся к лекарю?

— Нет!

— Свен, ты уже достаточно наказан. Ты ведь хочешь продолжить состязание.

— Я и так его продолжу.

— Хочешь умереть?

— Нет.

— Упрямец! — я подняла взгляд и встретилась с голубыми очами. Он глядел на меня как-то чудно. — Зачем тебе всё это? Ты ведь конунг. Власть тебе особо не нужна, как и усиление воинской мощи. Так зачем?

— Из-за тебя. Не лезла б, я б и внимания не обратил.

А я разозлилась пуще прежнего. Из-за меня, как же!

— Поэтому ты в Зорьку влюбился?

— Прости, что назвал тебя её именем.

— После этого я должна верить твоим словам? — я вскинула бровь и встала за отваром.

— Можешь не верить, не суть важно. Но я не отступлюсь.

Я вздохнула. Настрой, может и, неплох, но с такими ранами ему не победить.

Отвар был готов. Я налила его в чашу да кружку, поднесла к колдуну.

— Пей!

Он попробовал, скривился, но продолжил поглощать моё варево. А я опустила руку в чашу, стала представлять, как впитываю полезные свойства отвара.

— Ложись! — велела колдуну.

Спорить не стал. Лёг!

Я второй рукой принялась распускать свою косу.

— Помочь?

— Да, помолчать!

Справившись с обоими деяниями, достала руку из чаши. Сквозь полуопущенные веки увидела в зелёном свечении его тело. Раны горели красным.

— Ты разрушаешь сам себя. Чувством вины.

— Я знаю.

— Тогда все мои действа насмарку! Зачем я тут с тобой вожусь?

— Прости...

— Ладно, я приложу все усилия, чтобы перебороть это.

И я запела. Вполголоса. Напитанной отваром рукой прикасалась к самим ранам, начиная с самой её глубины, постаравшись не замечать его участившегося дыхания. Больно, не спорю. Но надо потерпеть.

Когда краснота ушла из каждой раны, я опустошённая встала. Теперь следовало смыть всю ту бяку, которую я забрала из раны. Я макнула руку в особую жидкость, после чего поднесла к огню. Рука вспыхнула. Правда, боли огонь не причинял. Представила, как с огнём сгорает вся гадость. И лишь когда огонь догорел, помыла уже обычной водой руки. На ногах едва держалась.

— Повязки накладывать будешь? — спросил колдун.

— Спи. Не буду. На воздухе лучше заживает.

— Ты же меня не оставишь здесь.

— Оставлю. Куда ещё тебя девать?

— Твой отец меня убьёт! — вздохнул он.

— Раз доселе не убил, значит, не суждено твоим мечтам сбыться.

— Ты права.

Я вновь заплела косу, погасила свет. Лишь после этого сняла нижнюю сорочку. Ой, да я ж голая. Это что ж выходит? Что я уже была в нижней сорочке? И в таком виде колдуна принимала! Вздохнула. Ну, пусть тренирует выдержку! Ему не помешает после всего! А полезет ко мне, отца позову.

Ночь я спала, на удивление, спокойно. А утром вспомнила, что скоро за мною придут и подскочила.

Что со Свеном делать? Он делал вид, что он спит.

— Свен, доброе утро! Как спалось?

— Доброе, — перестал он притворяться. — Спалось хорошо, относительно.

— Что не так, — насторожилась я.

Он замялся, не зная, как сказать.

— Свен!

— Ну, мне по нужде надобно...

Я закатила очи, подскочила к нему и повела его в отхожее место. К слову, от него уже начинало неприятно разить.

— Свен, сам сможешь помыться?

— А раны?

— Можешь мочить. Или тебе помочь? — ехидно спросила я.

— Нет, я сам, — смутился он. Хотя... ничего такого в этом я не видела. Когда училась лечить людей, то и ухаживала за ними целиком. Водила в нужник, кого-то мыла.

Раз справится сам, значит, отлично!

Пока Свен был занят, я причесалась. А вот переодеваться не стала. Вдруг ему всё же помощь понадобится. Сегодня я решила, что надевать ту же Зорькину сорочку не стану. Налила полный самовар, да поставила его кипятиться, заварила чай.

Начала перебирать своё приданое. Не заметила, как Свен подошёл. В портках, влажный.

— Русана, у тебя полотенца не найдётся?

Я окинула его изучающим взглядом. Власы распущены, мокрые. Вода стекает на пол.

— Тебе тряпку дать? Кто за тобой будет лужи подтирать?

— Вначале полотенце.

— А ты попроси, как следует, может и найдётся!

— Русана, дай, будь добра, полотенце! — и даже, вроде бы, искренне молвил.

Я хмыкнула.

— Что?

— Может, с тебя толк и выйдет!

Свен недовольно поджал губы. Пришлось лезть в другой сундук да доставать вышитое полотенце, просто иных у меня не имелось.

Да и пол потом тоже взялся вытирать.

Мне Зорька принесла завтрак. Причём так, что я за хлопотами и не заметила. Принесла прямо в спальню.

— Русана, давай, завтракай, царь-батюшка вскоре явится за тобой... — и тут она осеклась, потому что увидела колдуна, полуголого, выходящего из отхожего места. Колдун мазнул по ней равнодушным взглядом и спросил меня, куда тряпку класть.