Финская Руна

Слава смутно помнил, что использовался какой-то подвальный грибок и при этом все это происходило в "чашках Флери". В памяти всплыла фамилия Флеминг. Несмотря на предельную скудость сведений, он осознавал, что, тем не менее, обладает самым важным — точным знанием эффективности технологии и путей ее достижения. Наверняка, людям с биологическим образованием, таких данных окажется более чем достаточно. Но сейчас самому требовалась помощь. Со стоном Викторов оторвался от сена и поплелся к крыльцу слепой сказительницы. Ноги ели шли и точно требовали ухода — судя по ощущениям, их вчера кое-где стер до мяса.

Мария Евсеевна оказалась добра к страдальцу и первым делом поднесла склянку с огуречным рассолом, высказав даже при этом неожиданное для Славы теплое сочувствие его состоянию. Выпив живительный эликсир и озабоченно, со скрипом, потерев отросшую щетинку, собиратель сказок пожаловался на боль от царапин, ран и мозолей. Так как осмотр старуха не могла провести по естественным причинам, а от ощупывания раненый отказался, то пришлось прибегнуть к помощи плотного мужичка, который тоже оказался в избе. Тот считался каким-то родственником старухи, и заночевал по "техническим обстоятельствам", сраженный загадочной русской болезнью под названием "перепил". Слава подозревал, что после вчерашней пьянки то ли собаки хозяина не признали, а то ли у жены возникли вопросы, которые, действуя как сотрудник коллекторского агентства она задала, приложив для верности скалкой по хребтине гулены. А по поводу родственных связей, то тут Викторов наивно считал, что в деревне через одного все друг другу родственники. Кряхтящий мужик, назвавшийся как Павел, поминутно пытаясь руками тщетно погладить самого себя по больной спине, придирчиво осмотрел царапину у Славы на правом плече и вынес свой вердикт:

— Вспухла ранка, залечивать надо. Как председатель съедет на выезд, пойдем огородами к бабке Васси. Не надо чтоб он нас видел.

Помолчал, а потом добавил, чтобы уйти от скользкой темы, почему прозвучало не честное "меня", а хитрое "нас":

— Ну ты лихо вчера показывал, как раны лечить надо. А сегодня, значит, покумекав, сам решил к дедовскому способу? Тебе же сказали — поссать надо было сразу, все бы и там зарубцевалось.

Викторов возмутился:

— Дурной совсем? Как я сам себе на плечо это сделаю? В лесу? Он у меня резиновый что-ли?

Хронодиверсант неожиданно спохватился и переспросил напрягший его момент:

— А что я такого рассказывал про лечение?

Павел смеялся долго и громко, пока боль в спине его не скрутила обратно. Захлебываясь он рассказал, что пьяный в дупло Викторов принялся хвастаться боевыми ранами, которые ему нанесли какие-то японские "нинся", с которыми подрался в лесу на волшебной могиле Куллерво. Потом еле отняли бутылку с самогоном, с ее помощью рассказчик попытался "продезинфицировать" следы от ударов загадочных японских мечей с лезвиями веером. Под конец собиратель сказок потребовал в категоричной форме патроны, чтобы вынутым из них порохом прижечь края ран. Оттерев слезы, под конец рассказа, Павел заявил, что такого качественной, необычной и смешной байки он не слышал уже давно.

Неожиданно встряла в рассказы хозяйка. Она своими бельмами как-то поймала взгляд рассказчика и спросила в лоб, не отвлекаясь на второстепенные вопросы на тему выдумал ли ее новый постоялец всю эту историю, и есть ли в ней хоть часть правды:

— Могила Куллерво? Так на ней пролилась кровь или нет?

Слава замялся. Он вспомнил, как почти случайно опрокинул мензурку на черную землю надгробия, поверх которой не росло ни былинки.

— Да я не в курсе. Если и пролилось, то не больше нескольких капелек... — как можно беспечнее заявил расспрашиваемый о колдовских местах.

— Ну-ну, — задумчиво, как то с испытующим нотками протянула старушка. — Тут как беременна — или да, или еще нет. Да и то место за р е ч к о й. Откуда все знаешь? Ты либо брехун, либо замалчиваешь. А это грех! Как кровь прольют — война начнется.

Викторов посчитал за лучшее вновь отмолчаться. Молчание, оно, как известно даже не серебро — а золото!

Вновь ожил Павел, который припомнил еще одну яркую подробность вчерашней попойки:

— Про дирижабль ты хорошо рассказывал, все в избе заслушались. Прямо герой!

Викторов судорожно сглотнул и закашлялся. Горло стало совершенно сухим и колким.

— Дирижабль?!...

— Ну тот, который полтора года назад под Кандалакшей врезался в гору и взорвался. Ты там рассказывал, как в февральский мороз вдоль железной дороги костры раскладывал, специально для авиаторов, а затем скакал на олене всю ночь, чтобы найти выживших. Молодец, паря!

Хронодиверсант с диким ужасом припоминал отрывки своего отчаянного хвастовства. Опираясь на воспоминания своей прабабки он приписал себе заслуги своего прадеда, который реально участвовал в спасательной экспедиции к потерпевшему крушению советскому дирижаблю, который в свою очередь летел спасать полярную экспедицию Папанина. Правда, тот не скакал на олене верхом, а ехал в санях, запряженными рогатыми четвероногими. Не найдя что сказать, он только неопределенно покачал головой.

— Но ты правду нам скажи! — не слезал с горе-хвастуна следующий допрашивающий. — Что там на нем взорвалось? Гиперболоид, или снаряд, которым хотели земную ось сдвинуть, чтобы растопить льды севера?

У Викторова натурально выпала челюсть. Судя по всему, приняв на грудь, он взял себе роль своего прадеда. Но что там за взрыв был такой, о котором Павел так расспрашивает? Насколько помнил ту историю, пропахав просеку в лесистом склоне Небло-горы, неотмеченной на картах-десятиверстках 1909 года, по которым прокладывала маршрут экспедиция, гондола врезалась в землю. Затем от сотрясения взорвалась несколько тонн пиротехники, которую везли, чтобы в условиях полярной ночи искать погибающую полярную экспедицию, уже плавающую на льдине пятьдесят на тридцать метров. Следом взорвались емкости с бензином для двигателей, и в довершении воспламенился водород вытекающий из вспоротой оболочки. Люди, пытаясь выбраться из горящего дирижабля, голыми руками разрывали плотную ткань охваченной огнем оболочки, накрывшей гондолу. Несмотря на сильную череду взрывов, которую слышали в округе на десятки километров, шестеро из девятнадцати аэронавтов ухитрились выжить. Они находились в кормовой части корабля и сразу после крушения оказались скрыты от взрывной волны складкой местности.

Тут же скакнула разрядом молнии мыслишка: "Надо помалкивать! А то запросто устроят в колхозе творческий вечер героического спасателя выживших с дирижабля "СССР-В6". Кино-то здесь не часто крутят, а народ развлекать надо, поэтому не отвертеться от участия в шоу. Это будет покруче, чем изображать из себя детеныша лейтенанта Шмидта".

— Слушай, Павел, ты, я вижу мужик с головой. Давай замнем тему для ясности. От этого нам обоим только лучше будет. Ну, ты и сам осознал уже.

Собеседник понимающе тихонько кивнул головой. И тут же перескочил на другую тему. В этом виде спорта Павел мог считаться заслуженным мастером.

— Глянь-ка, председательская подвода идет. Сейчас выждем минутку, и айда до Васси.

Когда транспорт местного руководителя скрылся за поворотом, соратники по несчастью рванули к дому врачевательницы. По их бодрому темпу и нельзя было даже заподозрить, что эти двое страдают от каких-нибудь физических недугов. Человек — существо загадочное, в состоянии ленивого гедонистического покоя способен загнуться от сковырнутого прыщика, но дай ему цель, замотивируй как надо — и он свернет горы, сделав это даже с переломанными руками-ногами.

Так, от бабушки к бабушке проходил путь знакомства с этой деревней у нашего хронопопаданца. Имя Васси оказалось производным, местным полупрозвищем, видимо, данным живущими здесь карелами, так как его спутник уважительно именовал знахарку Василисой Матвеевной при личном обращении. В ответ же услышал:

— Ну что Пулька-Поавила, опять пулю проглотил?

Судя по прозвищу, спутник Славы неожиданно для него оказался карелом. Такой плотный сплав народов, ухитрявшихся иметь одновременно сразу несколько имен для каждого жителя легко вызывал небольшую путаницу для стороннего человека.

— Ну что ты, Василиса Матвеевна? Ведь сказано же, кто старое помянет, нет? Это когда было-то. У меня ушиб спины, с лавки упал. Залечи, а? Вот еще ученый из города. Он частушки собирает, тоже мучается — на спине у товарища старая рана открылась, полученная во время спасения "папанинцев". У него и деньги есть, заплатим!

При словах о спасении "папанинцев" Слава залился красной краской. Прозвучала наглая ложь, которую, впрочем, он не мог после вчерашнего опровергнуть, так сам не знал чего набрехал по пьяни. И все это уже не вызвало отторжения по двум другим моментам: что он, оказывается, собирает частушки, и что за лечение обоих заплатит из своего кармана. У его нового знакомого характер и ухватки были канонического крестьянина — и вроде как приятель, да не дурак и попользоваться чужим достатком.

Также Викторов обратил внимание, что все в деревне "тыкают". "Вы" в русском языке появилось относительно недавно, наверное, каких-то пятьсот лет, и явилось следствием расслоения общества — на "вы" обращаются к благородным господам. До русского крестьянского севера, который настоящее крепостное право узнал только в беспаспортные тридцатые годы двадцатого века, "вы" еще дойти не успело.

Знахарка, даже не оговаривая возможную плату, с каждым провела сеанс отдельно. Первым она оприходовала "ученого из города". Заставила раздеться до пояса, а затем смазала раны каким-то бальзамом, что-то шепча себе под нос. Потребовала снять обувь и только всплеснула руками, глядя на стертые в кровь мозоли.

— Надо было сразу собственной мочой обработать, глядишь, и обошлось бы без воспаления! — выдала она под конец приема, вручая склянку пахнущую медом и липой. — Надо мазать три дня и все само заживет.

Слава в благодарность протянул ей несколько банкнот, но старушка взяла только одну, самого мелкого достоинства, при этом сказав что берет только на новую посуду и на покупку перца и чая. Затем велела позвать томящегося в сенях Павла. Выходя из светлицы, Викторов быстрым движением положил банкноты на колоду, то ли служащую гостевым стулом при входе, а то ли подставкой для расщепления лучин. Второй сеанс тоже занял примерно полчаса, и вместе, практически излеченные, и самое главное, запредельно воодушевленные легким путем к выздоровлению, товарищи вывались на божий свет из полутемных сеней.

И тут же оказались перед председателем и его возницей. То, что перед ним местный глава, Слава понял по торжествующему виду человека в кожанке и начищенных яловых сапогах, а также по тому как съежился его попутчик.

— И где тебя, Павел, носит?! — грозно надвинулся на мужика председатель. — Все на работах, один ты у нас баклуши бьешь? Совсем страх потерял?

— Так я это, ученого из города лечил! — попытался выкрутился обвиненный в прогуле колхозник. — Совсем плох после вчерашнего, сам бы не дошел. Не привык к такому — городской же...

Викторов даже не нашел что сказать, экстренно пытаясь выработать линию поведения. Но все решили за него.

— Зря вы, товарищ ученый, сразу, вот так пошли по избам! — сделал неожиданное заявление председатель даже не представившись. Это было первое "вы" которое Слава услышал в этой деревне, и выдавшее его произносящего, как повидавшего немного мир человека. — Ведь по уму-то, сначала ко мне надо было заглянуть. Я бы вам уже указал к кому обратиться и лично проследил бы за всем...процессом. А теперь что? — и палец председателя уперся в Павла.

— Что?! — растерянно переспросил вопрошаемый.

Председательский палец устремился ввысь.

— А напишут, глядя на тебя, что работают в "Красном Труде" одни пьяницы и лентяи! И председатель за этим не следит! Усек, Павел?!

— Так все цивильно было! Частушки как петь без сугреву горла? Машина без бензина не ездит, конь без овса не скачет! Посмотрите в тетради у ученого — не было пьянки, все чернилами записано. Он вообще не из-за этого дела здесь лечился, у него раны вскрылись после спасения дирижабля, что в прошлом году взорвался под Кандалакшей.

— Хватит!!! — заорал взбешенный таким изворотливым отпором чиновник. — Бегом на рабочее место! Ты еще даже минимум трудодней не отработал! Может мне и проверку твоего личного приусадебного участка начать, на предмет излишек, да отрезать все что выше нормы? Вот выкину из колхоза — все вообще потеряешь. Мало того что сам с голода сдохнешь — всю семью свою на это подпишешь.

Запуганный до смерти колхозник, даже не пытаясь в этот раз вывернуться, побледнел и поплелся за калитку.

— Эй, Павел! — неожиданно окликнул его председатель колхоза.

— Что? — встрепенулся тот, оглянувшись и ищуще поймав взгляд разошедшегося не на шутку начальства.

— Выплюни пулю, вот что! Иди трудись. И хорошо работай!

Покрасневший симулянт, возмущенный таким обращением, ускорив шаг, скрылся за палисадом.

Взгляды хронодиверсанта и председателя колхоза "Красный труд" скрестились. Такую породу начальников Слава ненавидел всеми фибрами души. Хотя, конечно, их методы, если не приводили к уголовщине, показывали высокую эффективность работы, сопровождаемую, правда, запредельной текучестью кадров. Но в местном мироустройстве Юрьев день, похоже напрочь отсутствовал. Здесь от такого "барина" не сбежишь.

— Иногда напугать не мешает, — решил начать общение с этой сентенции местный сатрап. И тут же вновь обрушился на лжеученого.

— А вы, товарищ ученый, стыдились бы. Кстати, вас уже товарищи ваши заждались, спрашивали про вас! Кузьмич, вези обратно!

"Бежать!" первая мысль ожгла паническим испугом. Товарищи, которые "заждались" могли быть У Славы только одни. Но адреналинового скачка почему-то не произошло. Тело отозвалось тоскливым усталым гулом в неотдохнувших мышцах. Ноги, стертые в кровь вчерашним путешествием, никуда не хотели двигаться. Голова болела тупой после похмельной болью. А интуиция, глядя на мучения организма, нагло шепнула: "А мне кажется, все нормально, не побегу!"

Возница, подойдя к телеге, подождал пока в нее усядутся бодрый председатель и помертвевший псевдоученый, а затем, щелкнув вожжами, пошел рядом с бортом. Спустя минуту они подъехали к дому с надписью "Красный Труд" и прошли внутрь.

— Вот ваши товарищи, товарищ ученый! — несколько подобострастно указал рукой на сидящих за столом двоих людей главный колхозник.

Викторов в течении нескольких секунд пристально разглядывал сидящих за столом людей, пытаясь с надеждой обреченного отметить детали, которые могли опровергнуть его опасения. Полувоенного покроя, но все же совершенно гражданская форма одежды. На стене на гвоздях висели фуражки без военных атрибутов, а стол был завален планшетами, вещмешками и коробами. Два охотничьих ружья, прислоненных к столу, явно показывало на гражданскую профессию присутствующих.

— Никитин Георгий Александрович, заведующий отделом Государственного Музея Этнографии.