| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
"Ломала голову". Прямо-таки каламбур получается. Врач сказал, что у меня трещина затылочной кости черепа. И ушиб головного мозга средней степени. И что меня теперь всю жизнь будут преследовать головные боли. Но ни это, ни переломанные рёбра и руки, ни отбитые почки не шокировали меня так, как... Как известие о том, что у меня может не быть детей.
Я не люблю детей. По крайней мере, чужих — ведь своих у меня нет, и, скорее всего, уже никогда не будет. Но почему тогда я кинулась в драку, едва заслышав детский крик, хотя исход её был изначально понятен? И почему тогда так щемит в груди?
Сухие глаза. Наверное, запас слёз, отводящийся человеку при рождении, не безграничен, и я свой уже исчерпала. Ну и пусть, буду казаться сильной.
"Может не быть" — не значит "не будет". Но мне всё равно страшно. Внутренне кровотечение открылось из-за разрывая правого яичника. Кровотечение остановили, яичник ушили — придумают же термин. Но оба они — и левый, и правый, оказывается, поросли какой-то дрянью. В общем, поликистоз — по-моему, именно так это называется, является причиной женского бесплодия. Врач говорил, что с этой напастью успешно борются. А ещё — что она может рассосаться сама. Но время... время играет против меня.
К моему совершеннолетию может оказаться так, что я не смогу ощутить радостей материнства без медицинского вмешательства. Господи, о чём я думаю? Какое может быть материнство, когда нет кандидата на отцовство? Кажется, что мне придётся встать на учёт не только к невропатологу, но и к психиатру заодно...
Глава 20
Дни идут, а, кроме погоды, ничего не меняется. Мама взяла отпуск и сидит теперь со мной. Водит меня за руку по врачам, обследованиям, и ни на шаг не отпускает от себя. И, в кои-то веки, меня это не раздражает.
Нам сказали, что мои галлюцинации — тоже одно из возможных последствий серьёзной черепно-мозговой травмы. Не считая тех, что я видела в бреду, лёжа в больнице, первая посетила меня в день выписки, когда мы ехали домой.
Папа тогда вызвал такси, хотя от больницы до нашего микрорайона можно было за полчаса доехать на трамвае. От остановки мы дошли бы до дома ещё минут за десять — максимум, пятнадцать. Но родители были непреклонны, отвергая все мои просьбы подышать свежим воздухом и мотивируя отказы тем, что я ещё слишком слаба для подобных вояжей. То, что я боюсь — а потому не люблю — ездить на машинах, их не волновало.
Сначала мне просто стало немного не по себе — почти сразу же, как мы выехали с территории больницы. Когда я сказала об этом маме, водитель такси посоветовал мне смотреть на дорогу — так меньше должно укачивать. Мама на всякий случай приготовила мне пакет, хотя тошноты я пока не чувствовала. Вообще, ощущение было странным — оно то накатывало, то отпускало, и было похоже... Даже не знаю, на что. Как будто на меня что-то давит, а вдоль позвоночника в это время пропускают электрический ток. Добавить к этому шум в ушах и "гусиную кожу" по всему телу... А ещё мне было страшно. Неопределённое такое чувство страха, даже, скорее, предчувствие чего-то нехорошего...
И всё же, эти ощущения были мне смутно знакомы. Я уже когда-то чувствовала нечто подобное... Но вот где, когда и при каких обстоятельствах?..
На одном из перекрёстков все эти ощущения усилились, буквально заставив меня скорчиться на сиденье. Это было жутко, и, одновременно с этим, мерзко — будто меня облепило что-то гадкое, смердящее и склизкое. Меня охватил животный ужас, затмевающий все остальные мысли и чувства. Потом, внезапно... всё ушло.
Закрыв глаза, я вжалась в кресло и попыталась восстановить дыхание. Когда мне это удалось, мы уже проезжали мою школу — при желании, её забор можно было разглядеть между домов...
Тихо ругнувшись, таксист резко затормозил — прямо перед автомобилем перебегала дорогу пара подростков. Им что, до перехода лень лишнюю сотню метров пройти?
Машина медленно тронулась с места и так же медленно двинулась дальше — впереди "лежачий полицейский" и "зебра"...
В ушах снова зашумело, желудок свело судорогой. Я вцепилась в мамину руку, а она в ответ погладила меня по колену и напомнила, чтобы я смотрела в окно. Я повернулась к окну — и опешила: оно выглядело мутным. Ещё минуту назад всё было нормально, а сейчас казалось, что на стекло плеснули грязной воды. Ничего не понимая, я прислонилась лбом к его прохладе, пытаясь разглядеть то, что за ним. Мокрая дорога, какие-то пятна, обломки. Откуда всё это здесь взялось? Прямо перед моим лицом оказалась какая-то тёмная груда, заставив меня отпрянуть.
"Мама, посмотри в окно!.."
"Да, уже совсем ничего осталось, через пять минут будет дома..."
"Мам..." — Снова выглядываю на дорогу...
Что-то бесформенное лежит прямо на разделительной полосе; я смотрю на это, и не могу отвести взгляд. Перед глазами всё расплывается, нарастает шум в ушах... Прикрываю глаза. И вдруг я вспоминаю. Со мной такое уже было. Но тогда всё ощущалось более... щадящим. В голову совсем некстати приходит сравнение: это как смотреть на солнце сквозь тёмные очки, а потом — резко снять их...
Все эти приступы, преследовавшие меня после изнасилования. Всё то же самое, только теперь это выматывает ещё и физически...
Осознание поразило меня. Я открыла глаза и...
Прямо под машиной я заметила чьи-то ноги. Мы переехали кого-то!
"Там человек! Вы сбили человека!" — Совершенно обезумев, я кинулась на водителя через спинку переднего сиденья. Но, как только я двинулась с места, меня скрутил рвотный позыв...
Остаток того дня просто выпал у меня из памяти. Помню только ужасную головную боль и постоянный привкус желчи во рту.
На следующий день я пыталась поговорить об этом с мамой, рассказать ей, что я видела, но она только гладила меня по голове и уверяла, что всё пройдёт. Потом начались походы по врачам, а легче мне так и не становилось. Подобные приступы всё равно повторялись. Иногда я видела на дорогах тошнотворные картины разбитых машин и человеческих тел, которых там на самом деле не было, реже мне везло, и всё ограничивалось просто "набором приятных ощущений" — спасибо, что хоть без визуального сопровождения.
Добавить к этому непрекращающиеся головные боли, становящиеся совершенно невыносимыми после каждого такого приступа — и можно получить примерное представление о моём долгожданном летнем отдыхе.
Я просто лежала дома, и ничего интересного не происходило — разве что, примерно через неделю после выписки к нам зашёл в гости молодой мужчина — оказалось, что мои родители уже пару раз общались с ним, пока я лежала в больнице. Это к его жене и ребёнку пристали те отморозки. Он вкратце рассказал мне предысторию тех событий, и ещё немного о том, что было после.
В тот день их четырёхмесячный сын постоянно капризничал, крича и не желая ложиться спать. Под вечер вконец измотанная молодая мать уже не знала, что делать. И вдруг вспомнила, что ребёнок хорошо заспал на улице в едущей коляске. Несмотря на то, что уже начинало темнеть, она вышла с ребёнком во двор. Там заседала шумная компания, и девушка решила погулять по аллее за домом. А, свернув на неё, повстречала своего подвыпившего одноклассника, который шёл на какую-то пьянку вместе со своим другом. Одноклассник этот в девяностых сел за рэкет, а, выйдя — снова загремел на нары, уже за грабёж. А буквально за несколько дней до того вечера — снова оказался на свободе, попав под амнистию. И дружок у него был под стать — отмотал шесть лет за изнасилование....
В общем, этот одноклассник со школьной скамьи питал нежные чувства к Алине — так зовут ту девушку. Поэтому, встретив её на тёмной безлюдной аллее, решил пригласить с собой. Отказ воспринимать оказался, и тут же вспомнил, что она замужем за "ментом поганым"... Остальное я видела своими глазами.
На месте преступления обнаружили только два тела, мой баллончик — и ничьих следов, кроме наших. Того мужчину, который доставил меня в больницу, так и не нашли. Всё поутихло. Дело отложили в долгий ящик и — со слов нашего гостя — вряд ли его раскроют. В принципе, я считаю, что в каком-то смысле справедливость всё-таки восторжествовала.
А вчера мне наконец-то сняли гипс с левой руки. А под ним обнаружился сюрприз — нет, не золото и бриллианты. Зато стало ясно, почему у меня всё время ужасно чесалась и болела ладонь — прямо по центру в ней было выжженное пятно. И, судя по тому, что я не могла ни сжать, ни разжать пальцы, ожог был довольно глубоким. От этого центрального пятна — и до самых кончиков пальцев — тянулись неровные плотные канавки тёмной коагулированной ткани. В выписке это интерпретировалось как некое подобие электроожога, хотя, откуда он мог взяться — не представляю.
Я устроилась на подушке поудобнее, и начала разрабатывать кисть. Часа через пол, выглянув в окно, я обнаружила, что уже смеркается — и дождь уже прекратился. А ещё меня совершенно сбило с толку внезапно возникшее желание подышать свежим воздухом. Наверное, иду на поправку. Да и голова сейчас как-то не так сильно болит...
Я уселась на кровати, свесив ноги на пол. Черри, весь день продремавшая на "своём" половичке, сейчас подняла голову и внимательно уставилась на меня.
"Спи, с тобой папа попозже выйдет", — шепнула я собаке и пошла на кухню, где мама занималась приготовлением ужина.
— Ты встала, — мельком взглянув на меня, она повернулась обратно к плите. — Как себя чувствуешь?
Эту фразу я слышу от неё по много раз на дню.
— Хорошо. На удивление. — Бросаю взгляд под раковину, и замечаю, что мусорное ведро уже забито под завязку. О! — Мам, ведро полное. Я вынесу?
Она снова поворачивается ко мне. Во взгляде сквозит недоверие: раньше я соглашалась вынести мусор только после длительных споров.
— Так он же в мешке, и идти не через весь двор, а только спуститься на один пролёт к мусоропроводу, — пытаюсь объяснить свой внезапный приступ альтруизма. Да, мусорные пакеты — это нечто. А то, как вспомню паломничество с вёдрами к местной помойке — так вздрогну.
— Ну, вынеси. Только не надолго. А в следующий раз говори прямо: "Мама, я засиделась дома". — Пристыдила. Что ж, надо отрабатывать навык сочинительства — мало ли где пригодится...
Выйдя с увесистым синим мешком на площадку, я остановилась. Откуда-то сверху доносились звуки игры на гитаре, взрывы хохота и обрывки то ли куплетов песни, то ли просто разговора. А может, и всего вместе — разобрать что-то в этом шуме было просто невозможно. Голоса были знакомыми — видимо, из-за дождя сосед со своей компанией перебрались в подъезд — да так здесь и осели.
Я спустилась к мусоропроводу и закинула мешок в его тёмное жерло. Пару мгновений спустя мусор с грохотом приземлился где-то внизу. Так...
Из трещины в окне тянуло прохладой и сыростью. Хотелось выйти на улицу и полной грудью вдохнуть ту ни с чем не сравнимую смесь запахов, которая наполняет воздух после летней грозы: лёгкого привкуса озона, вымытой зелени, прибитой дождём пыли, мокрой земли... и чего-то ещё, чего я не могу описать.
Но выходить из подъезда почему-то не хотелось. И тут я вспомнила один интересный момент: дверь, ведущая на крышу из нашего подъезда, никогда не запиралась на замок — видимо, считалось, что консьержка не пропустит никого чужого, а своим, судя по всему, ходить по крыше не возбранялось. А ещё оттуда открывается шикарный вид, и там я уж точно никого не встречу.
Поднявшись на свой этаж, я вызвала лифт. В нём даже кто-то вымыл пол — ну, надо же. Немного помедлив, я нажала кнопку девятого этажа. Двери закрылись, и кабина медленно поползла вверх.
Уже через полминуты, жмурясь от бьющего в глаза света, я выходила на ярко освещённую площадку последнего этажа. Подойдя к перилам, я перегнулась через них и выглянула вниз — да, так и есть, на седьмом этаже было сборище. Сейчас можно было отчётливо разобрать слова какой-то похабной песенки. Как, оказывается, мало нужно людям для счастья: чего-нибудь для разогрева и музыкальное сопровождение...
Несмотря на то, что девятый этаж был последним, широкая лестница здесь не заканчивалась, а уходила выше, ведя на технический этаж и крышу. Мне туда. Когда папа помогал Антону с сетевым кабелем, мы с Лесей несколько раз поднимались наверх, принося инструменты, или просто для того, чтобы посмотреть на окрестности с высоты. Вздохнув, я начала решительно подниматься по ступеням.
Выйдя на площадку технического этажа, я заколебалась. Здесь не было света, а на улице уже стемнело... Моя уверенность в себе испарилась, да и пылу поубавилось: я с раннего детства панически боюсь темноты. И тут я разозлилась. Ну, хватит уже этого детского сада. Затолкав все свои страхи поглубже, я бегом преодолела два лестничных пролёта и оказалась возле приоткрытой двери, ведущей на крышу. Чтобы пролезть в неё, нужно было подняться по трём металлическим ступеням, что я и сделала. Толкнув холодный лист металла, который с противным скрипом открылся наружу, я пригнулась и вылезла на крышу.
"Умница. Переборола себя". Но, вместо торжества, я почему-то ощущала только нарастающую тревогу. "Глупости это всё. Вон, какой закат в тучах красивый..." Здесь не так темно, как на лестнице, но сердце почему-то быстро-быстро трепыхалось где-то в районе горла.
Я отошла от чердачной двери, пытаясь отвлечься от мыслей о том, как я буду идти назад. Пытаясь сосредоточиться на деталях, я рассматривала небо, раскрашенные лучами заходящего солнца тучи, лужи на битумном покрытии крыши...
И замерла. Внутри всё словно заледенело — мне показалось, что я заметила какое-то движение возле вентиляционной "будки". Ужас парализовал меня, а я всё всматривалась в сгущающуюся темноту. "Дура, дура, дура!" — Стучало у меня в голове.
Вроде, показалось. Но страх не ушёл. Он волнами накатывал на меня, заставляя пятиться на полусогнутых ногах. Стук сердца отдавался звоном в ушах и заглушал все остальные звуки. А в голове постепенно нарастала пульсация боли...
Добравшись до бетонной стены лифтовой шахты, я присела на корточки. Ноги не слушались. Волны ужаса и тошнотворной головной боли заполняли всё моё сознание. Звон в ушах усиливался, и всё, что мне оставалось — это пытаться не скулить как побитая собачонка.
Из полуобморочного состояния меня выводит резкий скрип двери и последовавший за ним громкий удар металла о бетон. Я сжимаюсь в комок, пытаясь раствориться в ночи, с ужасом прислушиваясь к доносящимся шагам. Идут в мою сторону... Мамочка...
Чиркнула зажигалка.
— Ух ты! Лиса, — довольный голос соседа показался мне самым приятным звуком на свете. — Ты что тут делаешь, красавица?
От облегчения я рассмеялась.
— Сижу, — пульсация в голове поутихла, но всё равно ещё больно. — А ты что тут забыл?
— Услышал, как кто-то полез на крышу, и решил проверить. Мало ли, кто и зачем. А то тут пару лет назад какой-то мужик повесился — то ли хотел спрыгнуть, но потом испугался, то ли... хрен его знает. Вон, прямо на куске арматуры — видишь, над вентиляционной шахтой торчит?
От этого пояснения мне снова стало плохо. Боже, какой ужас... Желудок, казалось, стянуло в тугой узел, а по спине побежали мурашки.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
