Неведомая Реальность, книга 1: "Смирись и постарайся выжить" (Закончено)

НЕВЕДОМАЯ РЕАЛЬНОСТЬ

книга первая

"Смирись и постарайся выжить"

Сведения о книге:

Название: "Смирись и постарайся выжить"

Принадлежность к серии: "НЕВЕДОМАЯ РЕАЛЬНОСТЬ"

Номер книги в серии: первая

Автор: Крылова Марина Андреевна

Критика: Miraj

Жанр: любовно-фантастический роман с элементами мистики и хоррора.

Местами встречается ненормативная лексика и описания сцен жестокости.

А кое-где и эротика проскальзывает.

Рекомендуемые возрастные ограничения: от 17-ти лет.

Также автор настоятельно рекомендует воздержаться от прочтения лицам с ослабленной/неокрепшей/неустойчивой психикой и особо впечатлительным особам...

Представители перечисленных категорий народонаселения допускаются к прочтению произведений этой серии на свой страх и риск. Поэтому автор не несёт ответственности за возможные последствия подобных литературных экспериментов.

Слоган (концепция): "Не верь глазам своим"

От автора:

Произведение не является ни документальным, ни автобиографическим, и имеет весьма посредственное отношение к реальным событиям. Все имена являются вымышленными, а совпадения — случайными. По крайней мере, автор на этом настаивает.

Все права на мир, который читатель интерпретирует как свою среду обитания, принадлежат Творцу.

А вот всё то, чего вы, дорогие мои, не замечали в окружающей действительности — это всё моё, авторское.

Приятного прочтения...

АННОТАЦИЯ

Какова она, окружающая нас действительность? И насколько она реально отличается от нашего субъективного восприятия?

Алиса — вполне обычная девушка. Она любит жизнь, а та ей отвечает взаимностью. До поры — до времени.

Одно жуткое событие — и всё радикально меняется. Яркий, жизнерадостный человек становится напряжённым комком страха и боли. Преследующие её во сне и наяву кошмары и внезапные приступы леденящего душу ужаса — всего лишь следствия перенесенной травмы, или за ними кроется нечто большее? И как преодолеть то, о чём и понятия не имеешь? Как во всём этом выжить и не лишиться рассудка?

Своими силами тут явно не обойтись. Но как научиться снова доверять людям, и чем это может обернуться? — найти ответ на этот вопрос можно лишь одним способом — рискнуть и отдаться на милость случая.

Закрой глаза

Чтоб избежать соблазна

Увидеть то,

Что лишь прочувствовать дано...

ПРОЛОГ

Пары скользят по паркету с завораживающей грацией. Лучезарные улыбки. Мерцающие переливы тканей. Радужное сияние расшитых кристаллами кружев...

Спортивные бальные танцы. Международный турнир. Европейская программа. Молодёжь. Праздник красоты и роскоши.

...Непринуждённые движения танцоров создают иллюзию полёта, и, на первый взгляд, не требуют от своих исполнителей совершенно никаких усилий. Созерцание этой сказочной красоты — цельного образа юношей и девушек, кружащих по залу, целиком отдавшись музыке — заставляет сердце биться быстрее, и в то же время оказывает умиротворяющее воздействие.

Новый круг. Элегантные молодые люди ведут в танце своих партнёрш. Отороченные перьями подолы колышутся в такт медленной мелодии. Развевающиеся фалды фраков и шикарные платья — восхитительные и умопомрачительно дорогие...

Внезапно одно из платьев привлекает всё моё внимание. При взгляде на него у меня возникает лишь одна ассоциация: колышущееся на ветру пламя. Его лиф расшит нежно-розовым кружевом, украшенным россыпью сверкающих камней. Струясь по бёдрам, паутина переплетающихся цветов разделяется на отдельные искрящиеся языки, спускающиеся до самого низа атласной юбки.

Льдисто-розовый и сочный, насыщенный персиковый — совершенное сочетание моих любимых тонов.

Это платье идеально. Великолепно. Бесподобно. Но я во все глаза смотрю на него не потому, что оно так прекрасно...

По спине пробегает холодок. Таких совпадений не бывает. Я знаю, что это платье шилось по моим эскизам для меня. Медленно, словно мгновения растянулись на минуты, поднимаю глаза на лицо счастливой обладательницы этого изумительного наряда...

Почему же я раньше ничего не заподозрила? Почему мне сразу не показалось странным, что я наблюдаю за происходящим из-за кулис, в то время как должна блистать на паркете?

Волна ужаса накрывает меня с головой, полностью обездвиживая. Дыхание перехватывает, сжимая грудь, когда я узнаю эту девушку.

Это... я. Я улыбаюсь своему партнёру, судьям, зрителям и остальным конкурсантам. Я. Там. На сцене...

И, словно дождавшись этого умозаключения, из-за моей спины взметнулась чья-то рука, зажимая мне рот.

Захлебнувшись безмолвным криком, я оказываюсь прижатой к чьей-то груди... А когда в затуманенный мозг приходит понимание того, что произойдёт дальше, моё тело растворяется в агонии, а сознание прекращает жалкие попытки борьбы за существование.

...Нет! Боже, нет! Только не это. Не снова. Пожалуйста, нет... нет...

Глава 1

Я просыпаюсь, рывком садясь на кровати. В холодном поту. Со спутанными волосами, прилипшими к лицу...

Опять этот сон.

Нет, не совсем так: этот сон всегда разный. А вот его конец — постоянно один и тот же.

В последнее время он снится мне уже реже — не всякий раз, когда я закрываю глаза — иначе меня бы уже давно отправили в одно печально известное специализированное медицинское заведение... Хотя, не могу сказать с уверенностью, что такой вариант никогда не казался мне привлекательным. Расслабиться. Забыться. Выспаться... Без снов. Без кошмаров. Что может быть лучше?

Шумно выдыхаю, на мгновение крепко зажмурившись. А когда снова открываю глаза, все ощущения кажутся какими-то притуплёнными — словно я не полностью проснулась...

Ночник мягко освещает комнату — я сплю при свете. Всегда. Взгляд рассеяно скользит по спальне, ненадолго задерживаясь на залёгших по углам тенях. Становится жутковато... Липкий, обволакивающий ужас тоненькими ручейками начинает просачиваться в сознание...

Не хочу! Нет! Хватит! Всё!

Собрав остатки самообладания в кулак, мысленно шепчу себе: "Всё хорошо... Это был всего лишь сон. Сон — и ничего больше... Просто сон..."

Всё будет хорошо. Обязательно будет...

Странно, но сегодня этот нехитрый внутренний монолог успокаивает меня. Может, время всё-таки способно вылечить?..

Грустно улыбаюсь собственным мыслям. Когда-то меня переполняли оптимизм и жажда жизни. А теперь... теперь осталась лишь усталость. И боль. Боль от осознания того, что мне уже никогда не стать прежней. Ведь время нельзя обратить вспять — и прошлого уже не изменить...

И снова остаётся лишь безразличие ко всему. Ну и пусть...

Немного успокоив бешено колотящееся сердце, осторожно встаю с кровати. Если до сих пор не прибежали взволнованные родители, значит, я не кричала во сне. Уже неплохо. Тогда почему же мне так паршиво?

Тссс... Всё будет хорошо...

Возможно, будет. Когда-нибудь...

Дрожу. Ночная рубашка противно липнет к спине. Обхватываю руками плечи — скорее, защитный жест, чем попытка согреться — и на подкашивающихся ногах плетусь в ванную. И, едва выйдя за порог своей спальни, чуть-чуть не спотыкаюсь об расстелившуюся на полкоридора Черри — полуторагодовалую чёрную как смоль овчарку. Тихонько хмыкаю. Эта не в меру пушистая полоса препятствий порой возникает в самых неожиданных местах и при этом старается занять всё свободное пространство. Как ей это удаётся? Видимо, ответа на этот вопрос просто не существует в природе.

Прикусываю губу. Вот и очередная попытка возродить былое чувство юмора. Провальная и совершенно неуместная — а оттого ещё более жалкая. Хотя, по крайней мере, я её предприняла.

Значит, пациент скорее жив, чем мертв. Или не совсем безнадёжен. Наверное.

Скользнув в ванную, я тихонько прикрываю за собой дверь и включаю горячую воду. Затем, вздохнув, присаживаюсь на краешек ванны — переждать новую волну дрожи в коленях...

Повернув голову, тянусь рукой к лицу, чтобы убрать со лба прилипшие пряди — и пальцы замирают на полпути, когда я встречаюсь глазами со своим отражением в зеркале.

Зеркало... Овальное. С матовым плетением по ободку. Новое... как, впрочем, и всё остальное в квартире. И сама квартира. И город. И страна...

Тот случай лишь приблизил наш грядущий переезд — так что новое место жительства было найдено заранее, и на его выбор не повлияло ничего, кроме личных предпочтений моих родителей. И, по правде говоря, при других обстоятельствах эта квартира могла бы понравиться и мне — но тогда я не разделяла восторгов родственников...

Но, по крайней мере, эта квартира нравится мне значительно больше старой — здесь мне гораздо спокойнее. А та квартира меня всегда настораживала, сколько я себя помню. А последние месяцы там вообще превратились в сплошной кошмар.

Я не могла там спать. Забыться удавалось только урывками, и только при свете солнца. После заката со мной начинало твориться что-то невообразимое: периодически воздух вокруг меня словно сгущался, отчего становилось трудно дышать, появлялось чувство абсолютной безысходности, которое сменялось паническим ужасом — а потом всё это внезапно улетучивалось, оставляя звенящую пустоту... но лишь для того, чтобы вскоре снова вернуться и терзать меня.

Поэтому ночи я проводила, забившись в уголок кровати, накрывшись с головой одеялом и боясь пошевелиться. Становилось немного легче, когда я включала весь свет, а ко мне в постель забиралась Черри. И как бы дико подобное заявление не звучало, но, пожалуй, именно Черри — то единственное существо, благодаря которому я всё ещё не распрощалась с собственным рассудком.

Родители... они ничем не смогли мне помочь. Хотя перепробовали всё возможное — и даже немного больше. Но...

Мама водила меня по врачам, а те лишь пожимали плечами и говорили, что с точки зрения физиологии со мной уже всё в порядке. Никаких психических отклонений тоже зафиксировано не было, наблюдалась лишь реактивная депрессия... "Прогноз — благоприятный, всё пройдёт со временем..." и прочая утешительная ерунда в том же духе.

Поэтому всё, что нам оставалось — это ждать и надеяться на лучшее.

Я разглядываю своё отражение, будто вижу его в первый раз. В каком-то смысле, так оно и есть. Это я действительно вижу впервые. Из глубины стекла, уже начавшего терять ясность из-за покрывающего его конденсата, в меня настороженно всматриваются огромные зелёные глаза — неестественно яркие на бледном, осунувшемся лице...

Плотно сжатые бескровные губы. Правильной формы носик. Впалые щёки. Куда подевались нежный овал лица и плавные линии скул? Неужели чья-либо внешность может настолько измениться без хирургического вмешательства? Хотя вряд ли кто-либо захотел бы так "преобразиться"...

Я напряжённо вглядываюсь в своё отражение... и не узнаю себя. Эти глаза, с выражением полной безысходности смотрящие на меня с лица незнакомого человека... они не могут быть моими. А длинные чёрные ресницы, которые замечательно смотрелись бы в каталоге декоративной косметики, лишь подчёркивают глубину залёгших под ними теней...

Эта девушка в зеркале... Неужели это я?

По щеке покатилась горячая слеза, оставляя за собой жгучую дорожку. Как же права была моя мама, когда говорила: "Алиса, посмотри на себя. Что же ты с собой делаешь?"

Хотя, что я с собой делаю? Ничего. Совсем. Просто пытаюсь жить дальше — только и всего.

Я заправляю за ухо последнюю непослушную прядь — сейчас мои волосы непонятно-бурого цвета, тусклые, безжизненные, неприятные на ощупь... А раньше они были тёмно-каштановыми с рыжеватым отливом и вспыхивали на свету золотистыми и красноватыми искорками... Когда-то я любила смотреть сквозь них на солнце и любоваться радужными отблесками — это всегда казалось мне чем-то необычным, чудесным, даже когда я узнала, что такое физическое явление называется дифракцией... Тогда мои волосы вились крупными локонами, ниспадая до талии, а теперь они напоминали паклю, беспорядочно торчащую в разные стороны.

Я смотрю на себя в зеркало, осмысляю перемены во внешности — и... это задевает меня. Мне уже не всё равно. Мне... досадно оттого, что я позволила себе выглядеть подобным образом.

Но, ведь, сами по себе эти изменения во внешности ничего не значат. Они — всего лишь следствие. А причина кроется внутри, съедая меня живьём. Её самой не видно, а вот глаза... эти глаза затравленного зверя пугают меня больше всего. Если они на самом деле являются зеркалом души, то с ней у меня всё очень и очень плохо — зияющая пустота, внешне отражающаяся двумя провалами на лице, полными слёз...

Щемящая боль в груди нарастает, не оставляя сил сдерживаться — и вот уже я плачу, зарываясь лицом в ладони...

Через какое-то время становится немного легче. Я снимаю насквозь промокшую ночную рубашку и встаю под горячие струи душа, смывая с себя испарину вместе с остатками кошмара. Понемногу одеревеневшее тело начинает оттаивать, и на смену боли приходит сонливость.

Завтра будет новый день. Заранее знаю, что он будет не из лёгких. Начать, хотя бы, с того, что он станет моим первым днём в новой школе.

Приходить в новый коллектив, где никого не знаешь, посреди учебного года — занятие не из приятных. Хотя, я честно пыталась найти во всём этом положительные стороны и убедить себя, что это даже к лучшему. Взять, к примеру, хотя бы тот факт, что мне всё равно пришлось бы идти в новый класс новой школы — вот только случилось бы это в следующем, выпускном году. А так — учёба уже началась... даже, я бы сказала, близится к завершению — февраль как-никак. Соответственно, все уже раскачались и вошли в ритм, а значит, до меня особо никому не будет дела — ведь думать придётся не о новенькой, а о "хвостах".

Сама не знаю почему, но раньше окончания первого семестра большинство моих бывших одноклассников за книги и не садились, поэтому очень хотелось бы надеяться, что здесь дела обстоят примерно так же. А что касается самой учёбы, то нагрузку нам пообещали адскую.

На личном собеседовании, предшествующем моему зачислению, завуч даже несколько раз переспросила, по какой программе я обучалась раньше, и пыталась прикинуть, как много мне придётся вынести на самостоятельное изучение, чтобы догнать одноклассников. Как выяснилось — зря она беспокоилась, потому что я, сидючи дома и пытаясь отвлечься от терзающих меня страхов чтением учебников, даже успела немного забежать вперёд по основным дисциплинам. Так что, вероятно, учёба займёт всё моё время, и на личные переживания ничего не останется. Если бы ещё удалось разобраться с этими снами...

К слову о сне. Давно пора.

* * *

Остаток ночи проходит лучше некуда. В моём случае это значит — без сновидений. В последнее время я почти счастлива, когда не вижу их... хотя раньше всегда засыпала с улыбкой на губах, увлечённо пытаясь отгадать, что же мне приснится на этот раз.

Наверное, это глупо — жалеть о каких-то снах, когда есть более реальные проблемы... но я ничего не могу с собой поделать. Конечно, я и сейчас вижу сны. Скажу даже больше — я сверх всякой меры насмотрелась их за последние полгода... и каждый раз, просыпаясь, заходилась в крике. Но, ведь, так было далеко не всегда.

Раньше я видела совершенно другие сны. Они были... даже не знаю, какое слово лучше подобрать... правдивыми, живыми, настоящими. Именно настоящими. Не просто яркими или красочными, нет. Эти сны были полны запахов, ощущений, чувств, эмоций — словно я проживала ещё одну жизнь. И она порой казалась мне не менее реальной, чем та, которую я вела, бодрствуя.

Конечно, я скучаю за теми красочными грёзами, казавшимися мне такими реалистичными, но... учитывая, что в последнее время они в любой момент могут обернуться жутчайшим из кошмаров... Нет уж, обойдусь как-нибудь без этого сомнительного удовольствия.

Погрузившись в невесёлые раздумья, я не замечаю, как пролетает время — уже бы и уходить пора, а надо ещё с Черри погулять. Опоздать в первый же день — как раз то, что мне необходимо, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Как мило.

Накинув куртку, я выскакиваю с Черри на улицу. Как ни странно, она внимает моим мольбам побыстрее заканчивать с утренним моционом — и уже спустя несколько минут я бегу в направлении школы, на ходу перекидывая сумочку через плечо.

"Добро пожаловать в новую жизнь", или, может, "Оставь надежду, всяк сюда входящий"? Заодно и выясним.

* * *

Месяц пролетел совершенно незаметно — множество мелких рутинных дел отлично этому поспособствовали. Мне до сих пор кажется, что ещё вчера лютовали февральские морозы — а за окном-то уже середина марта...

Ярко-синее, без единого облачка, небо и пригревающее солнце создают обманчивое впечатление тёплой весенней погоды. Но, стоит только выйти из дома на пронзительный ледяной ветер, как становится ясно, что зима ещё не сдалась, не признала поражения, и борется за господство над городом, свирепствуя по ночам и беря передышку при свете дня. А толстый слой льда на лужах и намерзающие к утру на крышах и балконах сосульки ясно дают понять, что эта снежная дама просто так не сдастся, не уступит свои права весне.

Сегодня — суббота, а потому я позволила себе поспать подольше, в результате чего наша с Черри утренняя прогулка закончилась ближе к одиннадцати. И вот теперь, стоя у окна и глядя на барабанящую по жестяному отливу капель, я мысленно подвожу итоги прошедшего месяца.

Учиться в новой школе оказалось не сложнее, чем в бывшей. В первый же день познакомилась со всеми одноклассниками — а, если быть совсем честной, то они сами со мной познакомились. Коллектив собрался довольно дружный, практически все — из окрестных домов. Вместе ходят в школу, из школы, гуляют тоже вместе. И даже меня приглашали. На что получили вежливый отказ и туманные объяснения. Не могу же я им всем объяснить настоящую причину того, почему стараюсь лишний раз не выходить из дома...

Хорошее настроение внезапно меркнет. На самом деле, я немного большего ожидала от перемены мест. Не могу сказать, что я считала её панацеей от всех своих бед, но, по крайней мере, думала, что в этом городе всё будет по-другому. Естественно, сам по себе город и был другим. А вот ощущения остались прежними.

Я осознала это ещё в тот самый первый день, когда, опаздывая, бежала на уроки. Это сейчас уже мне показали дорогу, ведущую к школе через дворы, а тогда я решила, что надёжнее будет пойти вдоль проезжих улиц — получался довольно внушительный крюк, но зато я была уверенна, что не заблужусь.

И вот тогда, идя вдоль одной из крупных дорог, я вдруг ощутила странное тоскливо-давящее чувство, которое ушло так же внезапно, как и накатило. Подобное уже случалось со мной раньше, но я всегда считала, что всё это было каким-то образом связано с тем городом, который мы так спешно покинули... поэтому, наверное, просто не ожидала снова ощутить ничего подобного.

Это уже потом, прокручивая в памяти события того дня, я вспомнила об этом. А тогда... тогда я даже не успела ничего понять. Просто кольнуло сердце, просто немного сбилось с ритма, просто перехватило дыхание — но я была так сосредоточена на том, чтобы не опоздать, что просто не придала этому значения.

Затем был долгий первый день — череда повторяющихся знакомств с учителями на каждом уроке, наперебой представляющиеся одноклассников... любопытная соседка по парте, заинтересованные взгляды парней и оценивающие — девушек... В общем, я была страшно рада, когда этот учебный день всё-таки закончился.

Если не учитывать одного досадного происшествия, прошёл он не так уж и плохо. В принципе, ничего страшного тогда в школе не случилось, но осадок, как говорится, остался...

На одном из уроков — не помню уже точно, каком по счёту, я вдруг задумалась над тем, а не рассказала ли мама учителям о моём прошлом. Не помню даже, что вдруг навело меня на мысли об этом, но, так или иначе, это произошло. И я про себя очень возмутилась — ведь я же просила маму...

Это, в конце концов, моя жизнь. И у меня есть право решать самостоятельно, кого и о каких фактах моей биографии ставить в известность...

Тогда от этих неприятных мыслей меня оторвало осторожное прикосновение к руке — это соседка по парте пыталась привлечь моё внимание. Выяснилось, что учительницу интересует, какой материал я уже успела изучить, чтобы, если возникнет необходимость, скорректировать для меня задание. Ответом на эти, в общем-то, похвальные побуждения педагога стал полуминутный непонимающий взгляд, после чего мне всё-таки удалось уловить суть вопроса и попытаться заверить её, что я и так справлюсь.

Надеюсь, она поверила моему объяснению, будто я активно вспоминала старую программу, и не посчитала меня умственно отсталой. Вот гадство — я всё-таки выставила себя на посмешище, да ещё и завралась. Да, видимо, мне всё-таки снова пора сходить к врачу.

Я хмыкнула. Что ж, по крайней мере, мне удалось отвлечься от боли. Значит, я смогу справиться с собой. Всё наладится, всё забудется... Последняя фраза оказалась лишней.

Этого мне никогда не забыть. И все эти странные и страшные, а главное — совершенно непонятные вещи, которые стали происходить после... Нет, не сейчас. Не хватало ещё разрыдаться у всех на виду...

"Не смей. Хватит с тебя того, что ты сама считаешь себя ущербной, не надо ещё и окружающим давать повод для размышлений на эту тему..."

Я попыталась сосредоточиться на повествовании учительницы. К слову, информацию она подавала очень интересно... Вот так, худо-бедно, мне удалось отвлечься от сеанса глубокого самоанализа.

На переменах подходили мои новые одноклассники, что-то рассказывали, а я старательно держала себя в руках, пытаясь улыбаться и отвечать впопад. Вроде, все остались довольны, потому что перед последним уроком ко мне подошла одна из девушек, Алеся — Леся, как она представилась — и предложила пойти домой вместе. Я согласилась. Почему бы и нет?

Её компания состояла из шести человек, и жили они, как я поняла из их беседы, на полпути между моим домом и школой. Четыре девушки, два парня. Кто-то из них поинтересовался, какой дорогой я шла утром. Выслушав мои объяснения, они предложили пойти тем же путём — проводить меня до дома и по пути пообщаться. Я возражать не стала. Может, они привыкли гулять после школы...

И вот, после окончания уроков мы вышли во двор, к тому времени уже успевший превратиться в импровизированное "поле боя". Февраль выдался снежным — до сих пор можно увидеть сугробы по пояс, а тогда заботливо собранные дворником возле школы кучи снега были чуть ли не с меня ростом. И их облюбовали любители покидаться снежками. А так как меткость большинства из них оставляла желать лучшего, тут же появились и невинные жертвы.

Нам тогда удалось форсировать школьный двор без потерь. Уже неплохое достижение, учитывая, что "снаряды" летели со всех сторон, а те, кто их бросал, не целились в кого-то определённого...

Меня приятно удивило, что никто из моих "провожатых" не навязывался с расспросами, и, что оказалось ещё более приятным — не вызывал антипатии и отторжения. Вот, бывает же иногда — ещё не знаешь человека, а он уже тебе неприятен. А после знакомства эта неприязнь обычно только усиливается. Или это только мне так "везёт"?..

Пока мы удалялись от школы, я вполуха слушала разговоры своих новых приятелей, одновременно присматриваясь к ним более внимательно. Все — мои ровесники, ведут себя спокойно, не играют на публику. Они нравились мне всё больше и больше. В особенности — Леся. Чем-то она неуловимо напоминала меня саму — какой я была раньше. И её не по годам серьёзные глаза словно хранили какую-то тайну. Надеюсь, не очень страшную: почему-то мне очень хотелось, чтобы у неё всё было хорошо. И, что также стало для меня полной неожиданностью, от общения с этой девушкой у меня возникали интересные ощущения — будто мы знакомы не несколько часов, а целую вечность. Причём, даже не просто знакомы, а нас связывают тёплые дружеские чувства. Я, конечно, раньше легко сходилась с людьми, но такого испытывать ещё не доводилось...

Помню, я ещё тогда подумала, что, быть может, нам и на самом деле удастся сблизиться... но в этом случае мне придётся рассказать ей о своём прошлом, а на тот момент я ещё не была к этому готова...

От воспоминаний меня отвлекает заливистый лай Черри. С чего бы это она так старалась? Пока я пытаюсь понять, в чём же дело, раздаётся длинная трель дверного звонка. Ага. Теперь всё ясно. Видимо, звонят уже не в первый раз. И я, кажется, даже знаю, кто — я же сегодня собиралась к Лесе.

Вчера она пригласила меня в гости — посидеть, чаю попить. А потом добавила заговорщицким тоном, что, если я захочу, и мои родители не будут против, у неё можно будет остаться с ночёвкой.

Идея мне понравилась, поэтому, как только я вернулась из школы, сразу же озвучила её маме. Которая, не теряя особо времени на расспросы, созвонилась с Лесиными родителями — как ни странно, они тоже уже успели познакомиться и даже пару раз сходить друг к другу в гости.

А после того, как всё было обсуждено и улажено, мы с подругой договорились, что утром она зайдёт за мной, и мы наведаемся на базар, выберем самый большой торт и пойдём к ней.

Хороший торт — как раз то, что нужно для поднятия настроения. Благо, обе мы худенькие, и можем не ограничивать себя в сладостях.

Улыбнувшись, я иду открывать дверь...

Глава 2

Мудрейшее житейское наблюдение: не стоит ходить в продуктовые магазины, испытывая чувство голода. Или же нужно заранее принудительно ограничить себя в средствах. А ещё лучше — и то, и другое одновременно.

К чему бишь это я? Да как раз к тому, что мы с Лесей вваливаемся к ней домой с полными сумками всяческой аппетитной снеди. В одной руке я торжественно несу огромный бисквитно-йогуртовый торт, украшенный желе и взбитыми сливками, а в другой — пакет с ингредиентами для "говядины по-французски" и салата из морепродуктов. К слову, у Леси тоже обе руки заняты. Мы с ней так разошлись, фантазируя, какие блюда будем готовить, что теперь, судя по всему, первую половину этого дня безвылазно проведём на кухне, нарезая четыре — если не все пять — видов салатов и запекая в духовке мясо. А остаток выходных уйдёт на то, чтобы всё это съесть.

Лесины родители ещё вчера уехали к своим каким-то то ли дальним родственникам, то ли просто знакомым — на свадьбу их сына. А, поскольку свадьбы у нас в деревнях гулять любят и умеют, вернутся они не раньше завтрашнего вечера.

Что касается моих родителей, то они особо не возражали против моего предполагаемого суточного отсутствия дома. Мама только очень настоятельно попросила, чтобы я звонила ей время от времени и ставила в известность, как у нас дела. Признаться честно, меня такая сговорчивость с её стороны даже несколько удивила — учитывая, что нам с ней не так давно пришлось пережить.

Но, в то же время, я почти уверенна, что она искренне рада такому развитию событий — ведь это значит, что я наконец-то стала интересоваться жизнью и снова начала общаться со сверстниками. Думаю, в глубине души мама уже отчаялась увидеть меня прежней... Как, в общем-то, и я сама.

Но за этот месяц мне действительно стало лучше. Я постепенно находила в себе силы жить дальше, а Леся всячески меня в этом поддерживала. Она ещё не знала, что именно и почему со мной происходит, но как раз сегодня я решила рассказать ей всё.

Сняв куртки и разувшись, мы проходим на кухню и начинаем разбирать продукты. И прежде чем приступить непосредственно к приготовлению всех запланированных блюд, мы решаем выпить чаю с тортом. А пока Леся ставит чайник, я раздумываю над тем, с чего бы начать разговор и как бы потом перейти к тому самому, чем я хочу с ней поделиться.

За месяц нашего, в общем-то, тесного общения, мы ни разу не затрагивали болезненные для меня темы. Леся никогда не задавала наводящих вопросов, да и вообще практически ничего не спрашивала ни о моём прошлом, ни о странностях моего поведения... хотя я прекрасно видела, что она подмечает даже малейшие перепады моего настроения.

Удивлённо приподнятая бровь, быстрый внимательный взгляд слегка прищуренных глаз... и никаких расспросов — вот и вся её реакция. Ладно, мою скованность и зажатость ещё можно было бы списать на природную нелюдимость... но не истерику же, приключившуюся, когда наши одноклассники попытались вывалять меня в снегу. Тогда Леся прикрикнула на парней и помогла мне подняться — подозреваю, взгляд у меня тогда был просто дикий... и руки тряслись так, что я даже сумку не смогла взять...

Пока я гадаю, что послужит началом для предстоящей, скажем прямо, не очень-то лёгкой и приятной беседы, решение находит меня само. Помешивая ложечкой только что залитые кипятком в заварочном чайнике ароматные листья, Леся заводит разговор.

— Алис, могу я тебя кое о чём спросить? — В её тоне сквозит смесь понимания, сожаления и хорошо сдерживаемого любопытства. — Если не хочешь говорить об этом, я всё пойму и не обижусь, в конечном итоге, это — твоя жизнь...

Она замолкает, видимо, подбирая слова. Я поднимаю глаза, и наши взгляды встречаются. На её лице отражается столько эмоций... но особо явно среди них выделяется сочувствие — и мне даже начинает казаться, что она и так всё знает и хочет мне помочь — но не знает как...

Заглушив волну паники, я нерешительно улыбаюсь.

— Веришь, как раз сижу и думаю, с чего бы начать... Но мне нужно так много тебе рассказать — причём я даже не уверенна, что ты станешь слушать весь этот бред... мне и самой порой кажется, что такого просто не может быть... Поэтому, даже не знаю...

— Не говори глупостей. По-моему, ты — одна из самых адекватных людей, с кем мне доводилось общаться. И если тебе что-то кажется бредом, это ещё не значит, что так оно и есть.

— В последнее время я почти уверена, что адекватность — не сильнейшая из моих сторон, — пытаюсь отшутиться я.

Теперь улыбается она — тепло и чуточку снисходительно — как взрослый неразумному ребёнку.

— Ладно, будем считать, что тебе виднее.

Тут её лицо серьёзнеет.

— Я тебя вот о чём хотела спросить... Помнишь самый первый день в школе? Когда мы все вместе домой шли? — Сердце глухо бухнуло где-то в груди, а кровь резко отхлынула от лица.

Не знаю, что при этом отражается в моих глазах — ужас, отчаяние, или ещё нечто подобное, потому что Леся вдруг сникает, и начинает извиняться.

— Алис, прости меня. Я не хотела. Правда, не хотела делать тебе больно. Извини меня. — В её глазах стоят слёзы, а я замечаю, что моё отражение в зеркальной дверце кухонного шкафа белее мела.

Я глубоко вдыхаю — раз, другой... и вскоре ощущаю, что снова могу говорить.

— Ты здесь ни при чём. Просто... я не ожидала, что ты так сходу спросишь... я даже не думала, что кто-то обратил тогда внимание... В общем, слушай. Может, мой рассказ покажется тебе сбивчивым, или дурацким, а страхи — надуманными, или ещё что-то в этом духе... Не знаю. Но пока могу сказать только одно: тот раз был далеко не первым. И я не могу понять, почему это со мной происходит.

Я собираюсь с мыслями и начинаю излагать свою сбивчивую, запутанную версию рассказа о событиях того дня.

— Помнишь, когда мы остановились, не доходя до перехода? Ты же именно про тот эпизод спрашиваешь? В общем, давай, расскажу обо всём по порядку...

...Мне тогда как раз объясняли, что, если от моего дома пойти к школе напрямую через дворы, то можно выиграть минут пять-десять. Я только, было, открыла рот, чтобы в очередной раз признаться в абсолютном незнании нашего района — да и всего города в целом — когда меня снова застало врасплох то неприятное чувство, от которого сердце словно сдавливалось ледяным обручем, по позвоночнику пробегал парализующий разряд, а всё тело покрывалось "гусиной кожей". Неприятненькое такое ощущёние, мягко говоря.

Я споткнулась, останавливаясь. Мне просто необходимо было успокоиться. Отдышаться, взять себя в руки. Боже, какой же я стала слабой! По несколько раз на дню молю жизнь о передышке... С другой стороны, хороша же я буду, стоя посреди тротуара в компании новоиспечённых знакомых, хватая ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба. Лучше могла быть только потеря сознания — ведь и такое со мной бывало. Среди бела дня, на ровном месте... А потом, когда я приходила в себя, вся в слезах — голова словно раскалывалась от боли...

"Сейчас же успокойся. На тебя люди смотрят, и тебе ещё с ними жить!" — как ни странно, но даже такой сомнительный аргумент помог мне тогда справиться с собой. Я рассеянно огляделась по сторонам, будто у меня была возможность увидеть причину этого внезапного приступа паники.

Вслед за мной остановились и остальные. Мы стояли посреди широкой аллеи, отделённой от проезжей части зелёным насаждением. В это время года, оно, естественно, зелёным не было, но как ещё можно назвать ряд посаженных вдоль дороги деревьев?

Приблизительно в сотне метров от нас был пешеходный переход. Обычная "зебра", пересекающая дорогу чуть наискось. Я поёжилась. Никогда их не любила. Светофора нет, одни белые полоски. Идёшь и думаешь — остановится водитель или нет? Заметит тебя или в облаках витает? Может, мне просто не повезло, а может, я слишком впечатлительная, но после того, как прямо на моих глазах какой-то мудак — я не ругаюсь, а просто называю вещи своими именами — сбил насмерть девочку, идущую по такой же "зебре"...

"Всё. Хватит. Потом, в другой раз..."

Мой взгляд снова и снова возвращался к проезжей части, хотя ничего особенного я в ней не замечала. Не очень оживлённая, но и не пустынная. Обычная городская дорога, не претендующая на звание магистральной. И всё же, когда я смотрела на неё, моё сердце болезненно сжималось. Совсем сбитая с толку, я перевела взгляд на ряд голых деревьев, и моё внимание привлёк какой-то необычный сугроб между ними.

Я внимательнее присмотрелась к странной куче снега и обомлела — неужели памятник?

На этом месте я прерываю рассказ и обращаюсь к Лесе:

— Это же был памятник? — я всё ещё не в состоянии принять результаты визуального анализа полученной картинки.

— Да.

— А что он там делает? — никогда в жизни не видела ничего подобного. — Это же не... могила?

— Нет, что ты, просто памятник. Могилы, они, знаешь ли, на кладбищах. — Невесело улыбнулась девушка.

— А что он в таком случае делает у дороги? Понимаешь, я впервые в жизни увидела... подобное. Ещё и это мерзкое ощущение...

Тут Леся начинает мне объяснять, что в большинстве стран СНГ — и не только — принято оставлять памятные знаки возле мест трагической гибели людей. Многие приносят цветы или венки... а некоторые — ставят памятники своим безвременно почившим близким.

Видимо, там, где я выросла, подобное было не принято. Или, может, не так ярко выражено... или я просто не обращала внимания, или не замечала... Не знаю. Так или иначе, я была несколько шокирована и молча переваривала полученную информацию. А моё больное воображение услужливо вырисовывало различные картины происшествий — одну другой краше.

* * *

Впрочем, моё упадническое настроение развеивается практически сразу же, как только Леся ставит на стол торт. Ну, тут уж я с собой точно ничего не могу поделать: что бы ни случилось, как бы плохо на душе не было, а вкусности игнорировать у меня никогда не получалось. И от их поглощения настроение у меня моментально переползает на позитивную часть шкалы.

В предвкушении я восторженно разглядываю произведение кулинарного искусства. Прелесть. Даже резать жалко. Но, любуясь, голод не утолишь. Леся выдаёт мне огромный нож, мотивируя это тем, что сама она тем временем разольёт по чашкам чай.

Разложив куски по блюдцам, я начинаю машинально помешивать чай, хотя он без сахара. На пару минут воцаряется молчание, но оно не ощущается тягостным. И нарушает его Леся.

— Хотела тоже кое-что тебе рассказать. Я говорила, что мои родители уехали на свадьбу сына папиной двоюродной сестры?

Ах, вот как у них всё запутано...

— Говорила, но, если честно, я не запомнила всех нюансов ваших родственных связей, — улыбаюсь я. — Кстати, а ты почему осталась?

— Ну, я не очень-то люблю туда ездить... теперь. А тут такой повод отлынить. В общем, слушай: я тебе расскажу небольшую предысторию, а потом объясню, почему я хотела спросить про тот эпизод с памятником, хорошо?

— Хорошо. Вся — внимание.

— В августе позапрошлого года мы с родителями ездили к тем родственникам. На день рождения папиной двоюродной сестры. Кстати, они с моей мамой — хорошие подруги, и это она познакомила моих родителей. В общем, эти подробности не важны. Их сын на девять лет меня старше. Это он сегодня женится. Тогда ему было двадцать два, если не ошибаюсь. И он только-только купил себе машину. Раздолбанную копейку. Ездить толком не научился, но и за пределы своего посёлка не выезжал. Так, по-местному развлекался с новой игрушкой.

Она вздыхает, отводит взгляд в сторону. Потом вдруг спрашивает:

— Не хочешь глоток глинтвейна? А то я, кажется, немного простудилась, пока мы по базару гуляли... Я не сторонница выпивки, ты не подумай. Скорее, даже, наоборот. Но сейчас мне кажется, что если ничего не предпринять, завтра я из постели не встану...

Она, и правда, выглядит несколько приболевшей: глаза уж точно нездорово блестят — да и голос немного осип.

— Не против. Сама немного подмёрзла. Вот тебе и весна.

Она достаёт из бара початую бутылку тёмно-красного, почти чёрного вина, кажущегося очень густым, и какие-то специи.

— Мой папа считает, что это — лучшее средство от надвигающейся простуды. Но, конечно, злоупотреблять им не следует. Этой бутылке уже полтора года, кстати — и она всё ещё недопита.

Потряся для наглядности бутылкой, Леся берёт маленькую кастрюльку и начинает колдовать над ней — и вскоре по кухне волнами растекается восхитительный запах. Никогда не подозревала, что вино может так пахнуть.

Спустя некоторое время Леся ставит передо мной маленькую кофейную чашечку с ароматным напитком. Который, к слову, оказывается очень приятным на вкус. Я прикрываю глаза, наслаждаясь расплывающимся внутри теплом. Как хорошо...

Мечтательно смотрю в окно. Здесь так уютно. Как дома. Одна из немногих квартир, где по-настоящему приятно находиться.

Подруга тем временем успевает покончить с глинтвейном и сходить умыться. Судя по виду, ей стало лучше. По крайней мере, она откладывает в сторону дежурные салфетки, которыми промокала нос — а это значит, что ей на самом деле полегчало.

— Так вот, слушай дальше. Обычно мы ездили туда на неделю. И в тот раз тоже. И вот, однажды вечером, когда до отъезда оставалась всего пара дней, Лёша — мой троюродный, что ли, братец, пригласил меня прокатиться на машине. А мне тогда это казалось таким захватывающим... чем-то совершенно особенным... мне же тогда было всего тринадцать, а тут такой взрослый парень предлагает проехаться с ним. Да ещё и на машине. В общем, я согласилась, не раздумывая. Сказано — сделано. Уселись мы в эту копейку, пристегнулись. Он заверял меня, что это — излишне, но тут я с ним категорически не была согласна. Ещё и его уговорила ремнём воспользоваться. Представляешь? — Леся невесело усмехнулась.

Она всегда казалась мне такой серьёзной, ответственной, что мне даже не верилось, что когда-то она была способна на подобную авантюру. Хотя, кто бы говорил... А она, тем временем, продолжала.

— Мы без приключений доехали до края села. На самом деле, это не совсем, чтобы село, скорее, посёлок городского типа — в центре даже есть многоэтажные дома... А наши родственники живут в частном домике с большим участком, ближе к окраине. И вот, вместо того, чтобы развернуться и ехать назад, Лёша сказал, что хочет прокатиться до трассы и обратно. В принципе, я не возражала. Мне даже было жутко интересно, каким из желаний было продиктовано это его заявление — подольше не вылезать из-за руля, или провести больше времени со мной. Знаю, звучит это дико, но он мне нравился, даже очень... даже несмотря на то, что он — мой родственник, хоть и дальний, а я, скорее всего, в его глазах выглядела малолетней козявкой. В общем, меня полностью захватило чувство какой-то томительной неопределённости, и очень хотелось, чтобы он сделал хоть какой-то шаг мне навстречу — пусть бы даже по-дружески обнял... Ну, или не совсем по-дружески...

В ответ на моё недоумевающее выражение лица Леся нарочито страдальчески возносит глаза к потолку, после чего возвращается к рассказу.

— Уже смеркалось, и пришлось включить фары. Знаешь, я тогда ещё про себя отметила, что дорога в сумерках выглядит жутковато — колышущиеся переплетения теней, а вдоль обочины — шелестящие и поскрипывающие на ветру деревья... Дорога делала резкий поворот, и когда мы проехали его, прямо перед машиной вдруг метнулся кто-то. Фары выхватили из полумрака пригнувшийся силуэт. Я даже не успела ничего понять. Лёша вывернул руль, машину сорвало с дороги... Последнее, что я помню — пляшущие в свете фар ветки приближающихся с огромной скоростью деревьев... словно узловатые, хищные, тянущиеся ко мне лапы...

Леся поводит плечами — думаю, ей не очень приятно об этом вспоминать... Я накрываю ладонью её пальцы:

— Всё хорошо, ты здесь, со мной... мы — у тебя на кухне, пьём чай...

Она награждает меня вымученной улыбкой.

— Не переживай, я понимаю, что всё это уже в прошлом. Просто не знаю, было ли то, что я увидела потом, галлюцинацией или чем-то подобным... Я столько раз возвращалась к событиям того дня, что могу расписать его чуть ли не по секундам... и всё равно никак не могу решить для себя, было ли хоть что-то из того, что мне удалось вспомнить, на самом деле, или мне всё привиделось... В общем, слушай...

* * *

...Следующая вспышка сознания поведала, что я плашмя лежу на чём-то твёрдом и неровном — как я потом уже понимаю — скорее всего, на земле. Грудь горит, как в огне, и я не могу вдохнуть. Не чувствую ног. Руки — в чём-то горячем и липком. Такая боль, будто в кости заколачивают раскалённые гвозди. Пытаюсь открыть глаза — не получается. Спина — словно онемела от лопаток и до самой поясницы, изредка прорываются всплески боли. Понимаю, что глаза покрыты какой-то вязкой массой, хочу смахнуть её — и не могу пошевелиться. Осознаю, что пытаюсь кричать, но не слышу ничего, кроме пульсирующего грохота в ушах. Да и как кричать, если даже вдоха сделать не можешь?

Ощущения начинают притупляться, я словно отдаляюсь от них. И только жжение в груди усиливается. У меня нет сил бороться, я хочу, чтобы всё это прекратилось, хочу тишины и покоя... и чтобы ничего не болело... Что-то накрывает мой рот, и это сопровождается нестерпимой болью. Я судорожно разжимаю челюсти в бесполезной попытке втянуть хоть немного воздуха... И он вихрем врывается в меня, достигая лёгких, но я откуда-то знаю, что происходит это не благодаря моим усилиям. Кто-то вдувает его в меня, делая мне больно. Я хочу вырваться, но по-прежнему неподвижна. Из глаз катятся слёзы, смешанные с кровью...

...Что-то мазнуло по векам. Я снова пытаюсь открыть глаза и сквозь мутную плёнку вижу размытые очертания какого-то светлого пятна с расплывчатыми краями. Мозг отказывается работать, но каким-то образом я понимаю, что это — чьё-то лицо. Оно неузнаваемо и словно находится в тумане... Я не могу сфокусировать на нём взгляд, глаза не желают ничего видеть и всё время норовят закатиться... мне стоит невероятных усилий снова и снова возвращаться к этому лицу. И, наконец, мне удаётся на нём сосредоточиться. Сквозь пелену мути удаётся различить вспышку — глаза? Сверкающие красными отблесками... глаза? Совершенно нечеловеческие, и в то же время — не звериные. Я давлюсь криком. Дикая боль пронзает ногу, отдаваясь в мозг. Это агония. Этого не может быть на самом деле. Я умираю...

...Печёт... печёт грудь, печёт горло, печёт голову... меня словно сжигает заживо. Всё тело будто объято пламенем. Я уже умерла? И меня решили сжечь в крематории? Почему же тогда этой оболочке так больно? Неужели никто не знает, что это настолько мучительно? Или я уже в аду? За что, Господи?

Сквозь фоновый шум прорывается глухое рычание: "...Останься... Не смей уходить... Живи..."

Боль поглощает всё моё тело и испепеляет разум. Меня больше нет...

* * *

Лесю колотит крупной дрожью, но на моё предложение прервать рассказ она лишь отрицательно мотает головой.

— Я об этом никому ещё не рассказывала — думала, что всё равно не поверят... у меня ведь была тяжёлая черепно-мозговая травма, какое-то сильное сотрясение мозга. Окончательно я пришла в себя в "Скорой помощи", закутанная в плед, а рядом сидела мама. Лёшу тогда вырезали из груды металлолома, в которую превратилась его машина. Я вся была в крови, одежда — сплошные лохмотья. Помимо боли я ощущала злость и страх, а ещё облегчение — и не могла понять, откуда у меня взялись эти эмоции. Когда я спросила у мамы, что с Лёшей, меня снова окатило вспышкой гнева, на смену которому пришло беспокойство. Мама ответила, что он жив, даже в сознании, только ноги зажаты, из-за чего его не смогли достать до прибытия спасателей. После этого объяснения меня заполнила безграничная нежность с отголосками страха и печали, а мама начала гладить меня по голове и говорить, что я чудом осталась жива, и никто не знает, как мне с такими травмами удалось выбраться из машины, которая ещё и влетела в ствол дерева моей стороной... Уже потом, когда выяснялись подробности аварии, сердобольная тетёчка с погонами поздравила меня со вторым рождением, объяснив, что после такого столкновения от пассажира на переднем сиденье должна была остаться груда мяса с торчащими из неё костями...

Леся замолкает. Всхлипывает. Но тут же пытается изобразить улыбку и откашливается.

— Извини, это — не лучшая тема для застольной беседы, но я просто не могу и дальше держать всё это в себе. Так вот, помимо того, что я не знаю, как оказалась снаружи машины, со временем я начала замечать за собой некоторые странности. Оказалось, что эмоции, которые я ощущаю — не всегда мои. Вот, например, тогда, возле памятника — я услышала тебя. Ужасное ощущение, вот что я тебе скажу...

* * *

Мне оставалось только глазами хлопать. Столько информации за один раз — это уже слишком. Ужас, как Лесе удалось это пережить? С другой стороны, похоже, мы с ней действительно удачно нашли друг друга. Ведь кто поймёт человека "со странностями" лучше, чем другой такой же бедняга?

— А ты... Даже не знаю, что сказать... — по-моему, я просто лишилась дара речи. — Погоди пару минут, в голове это всё не укладывается...

— У меня у самой это до сих пор в голове не укладывается, хотя уже столько времени прошло. Если бы не эта свистопляска с эмоциями, я бы, скорее всего, с удовольствием убеждала бы саму себя, что всё, о чём я только что тебе рассказала — плод моего больного воображения, результат серьёзной травмы головы... придумала бы ещё тысячу правдоподобных объяснений, и, в конце концов, сама бы в это поверила. Но я не смогла. Не после того, как та женщина-эксперт в ГАИ сказала мне, что, если бы не ремни безопасности, эта поездка стала бы для нас с Лёшей последней. И что никто не знает, как я оказалась вне машины — ведь лобовое стекло было всё в крови и трещинах, но осталось на месте, а двери пришлось вырезать автогеном... и почему мой ремень был разодран в клочья... Знаешь, эти подробности пугают меня больше всего. Из-за них я почти уверена, что всё это мне не привиделось.

Вздохнув, она поднимает взгляд на меня, будто ждёт чего-то...

— Мне тоже кажется, что тебе это не померещилось. Почему — попытаюсь объяснить чуть позже. Ты мне лучше скажи, что врачи по этому поводу говорят?

— А что врачи? Сказали, что всё зажило на удивление быстро. Я к ноябрю уже вовсю в школу бегала. Это притом, что поначалу все вообще сомневались, что я ходить хоть к Новому году начну. Помимо закрытой черепно-мозговой, было ещё два компрессионных перелома позвоночника, сломано несколько ребёр, обе голени — тоже сломаны в нескольких местах и, вдобавок к этому — перелом правого бедра. Что-то с коленями, не помню, как они это назвали. Руки — вообще крошево, под общим наркозом собирали. Но на то, чтобы всё это срослось, ушло чуть больше месяца. А по поводу побочных эффектов — я же никому о них не распространялась. Боялась, что по обследованиям затаскают, а мне так хотелось покоя...

— Понимаю. Удивительно, что ты с такой лёгкостью обо всём рассказываешь...

— Как тебе объяснить... После того, что я думала, будто умираю, или даже уже умерла — я научилась радоваться жизни. Каждому её мгновению. Самым незначительным её проявлениям. Оказаться живой — это уже само по себе счастье.

— Да, тут ты права. И не поспоришь ведь. Спасибо. А то я, наивная, думала, что уж мне-то пришлось хуже всех. После твоего рассказа, я, пожалуй, многое переосмыслю. И, думаю, нам есть, что обсудить. Со мной тоже кое-что случилось. Кое-что мерзкое. Об этом здесь никто не знает, кроме моих родителей, да и им я не рассказала многого из того, что стало происходить со мной после... по той же причине, что и ты. И ещё я думала, что мне не поверят. Да и пытались мы к врачам обращаться — не помогло. Почему-то мне кажется, что ты меня поймёшь. Просто выслушай меня, хорошо? А потом вместе подумаем, как нам быть дальше. Кстати, будь добра, плесни мне ещё своего замечательного варева, если не сложно...

Наконец-то закончив свой рваный монолог, я одним глотком опрокидываю в себя содержимое маленькой чашечки и мысленно возвращаюсь в тот июньский день — почти на год назад — который перевернул всю мою жизнь.

Глава 3

...Одна из последних тренировок в этом сезоне должна была состояться в пятницу вечером.

Бальные танцы — это, прежде всего, тяжкий труд, что бы по этому поводу не думали сторонние наблюдатели. Конечно же, глядя на порхающие над паркетом пары, среднестатистический зритель и не заподозрит, сколько усилий приложили танцоры, чтобы добиться этой непринуждённости. И, тем не менее, многое из того, что нас окружает, является на самом деле не совсем таким, каким кажется.

Наш танцевальный клуб арендовал помещения во Дворце Культуры одного из ведущих предприятий города. Это здание можно было с чистой совестью назвать грандиозным — построенное в форме куба, оно являлось монументальным напоминанием о былом величии Советской державы. Его размеры поражали воображение: в центре находился концертный зал на тысячу мест — с огромной сценой, партером, амфитеатром и многоярусными балконами. А вокруг этого зала — на все шесть этажей в высоту — тянулись многочисленные коридоры, переходы, лестницы, проходные комнаты, малые залы, кабинеты, рекреации...

Все желающие попасть внутрь этого бетонного гиганта могли воспользоваться одним из четырёх действующих запасных входов... или же войти через главные двери в отделанное мрамором паркетное фойе со строгим консьержем за широкой стойкой. К слову, нетрудно догадаться, что у "чёрных входов" никто не дежурил.

Помимо нашего клуба в этом здании располагались и другие кружки и студии, но ДК был настолько большим, что практически всегда казался безлюдным. А субботним утром, на которое была перенесена наша пятничная тренировка, и вовсе создавалось впечатление, что во всём этом внушительных размеров здании нет совсем никого, кроме нашей танцевальной группы, пары тренеров и консьержа.

Тренировка началась в девять утра, и прошла по обычному расписанию. Полтора часа физической нагрузки: бег, отжимания, приседания, упражнения на растяжку и прочие прелести в том же духе, затем — час танцевальной разминки для разогрева всех мышц — будто они до этого не разогрелись — и лишь потом, собственно, два часа непосредственно оттачивания танцевального мастерства. Последние месяцы у нас был особый "жестокий" режим, введенный в преддверии закрытия сезона и приуроченного к нему чемпионата страны. Честно говоря, параллельно я занималась боевым самбо, и могу со всей уверенностью заявить, что там нагрузка была более щадящей...

Когда наши четыре с половиной часа "неземных наслаждений" как-то незаметно пролетели, мы всей группой ввалились в раздевалку — уставшие, но вполне довольные жизнью. Никто никуда не торопился, все пребывали в благодушном и расслабленном настроении.

Неспешно переодеваясь, мы делились планами на лето. Кажется, все решили запастись новыми впечатлениями и посмотреть на мир — кроме нас с Вадимом. Мы с ним к тому моменту уже три года вместе танцевали, и половину этого срока являлись парой не только на паркете, но и по жизни. Что, в принципе, не удивительно — подобное в нашей среде случается сплошь и рядом.

К слову, я была самой младшей в этой группе, мне тогда только-только исполнилось пятнадцать. А Вадим был на четыре года меня старше, и наши коллеги, шутя, прозвали его "истинным любителем детей". Незаслуженно, в общем-то, обзывали, ведь мы с ним никогда не заходили дальше поцелуев... Тоже, кстати, была проблема.

Я-то знаю, что ему хотелось большего, хоть он ни разу даже намёка на подобное развитие событий себе не позволил. Говоря начистоту, я тоже вполне разделяла его желания — одна только реакция моего тела на его присутствие в зоне досягаемости чего стоила — но моральной готовности к такому шагу не ощущала. Что-то меня каждый раз останавливало, словно в голове срабатывал какой-то блок.

А ведь проявлять инициативу в случае чего пришлось бы именно мне — Вадим слишком трепетно ко мне относился, чтобы действовать настойчиво и решительно. Боялся меня обидеть. Эх, знал бы он, о чём я с завидным постоянством думала... Хотя, если бы он вдруг об этом узнал, мне было бы очень-очень стыдно...

Поживём — увидим. Тогда я считала, что у нас в запасе есть ещё год, прежде чем мне придётся навсегда покинуть этот город. Само собой разумеется, родители не спрашивали моего мнения относительно смены места жительства, а просто поставили перед фактом, показывая фотографии новой квартиры. И, естественно, я злилась. А толку-то? Вадиму я не стала ничего об этом говорить, откладывая этот неприятный разговор на потом и внушая себе иллюзию отсутствия проблемы... В общем, действовала как страус, прячущий голову в песок...

А перспектива переезда меня не просто раздражала — бесила. Мне казалось, что родители ломают этим мне жизнь. У меня ведь были друзья, школа, танцы, самбо... Особенно было жаль танцы, поскольку мне очень повезло с той группой, и было понятно, что на новом месте я даже пытаться не буду начать всё с начала...

Вообще-то, я попала в группу, где все были значительно меня старше, из-за довольно серьёзной проблемы: когда у меня начался период бурного роста, все мои ровесники оказались минимум на полголовы меня ниже, а это, в свою очередь, значило, что партнёра своего возраста мне не видать... Вот и предложили мне, двенадцатилетней, попытать счастья со взрослыми — как мне тогда казалось — дядьками и тётками, перейдя в группу "от шестнадцати и старше".

Поначалу я их очень стеснялась, а в присутствии Вадима вообще краснела с завидной регулярностью, но за пару месяцев всё же пообвыклась. Продолжать и дальше испытывать неловкость в присутствии человека, к которому тесно прижимаешься по два-три часа в день, три-четыре раза в неделю — и это только на общих занятиях, не считая индивидуальных — было бы, по меньшей мере, просто смешно. И, к тому же, не стоило забывать, что любой представитель рода человеческого — удивительное существо, имеющее свойство адаптироваться к любым нюансам окружающей среды...

Из-за ширмы, разделяющей раздевалку на мужскую и женскую половины, выглянул Егор. Его фирменная лукавая улыбка не оставляла равнодушной ни одну представительницу прекрасной половины общества, а мне всегда почему-то казалось, что он улыбается даже во сне. Все мы, конечно, были в курсе того, что их с Ингой вертикальные выражения страстей довольно часто переходят и в горизонтальную плоскость, но можно же было хотя бы притвориться, что держишься в рамках приличий? Тем более, когда вы не одни в раздевалке.

В Егора одновременно прилетели три туфли — ему ещё повезло, что на всех шпильках были защитные колпачки. У нас, конечно, стеснительные не приживаются... но одно дело — когда приходится светить бельём и телом в силу обстоятельств, переодеваясь в рекордные сроки к следующей программе в компании товарищей по несчастью, и совсем другое — когда можно этого избежать. Так что, злодей получил по заслугам и поспешно ретировался. Никто так и не понял, чего он вообще от нас хотел.

Пожав плечами, я надела ажурную кофточку с глубоким вырезом на груди и коротенькую джинсовую юбочку, в которых пришла на тренировку утром. Да, минимум одежды — как раз то, что надо, когда на улице в тени +36RС. Это, конечно, не особо спасает, зато, если дунет ветерок — вполне можно жить. Обуваться я пока не стала. Зачем сразу менять одни десятисантиметровые шпильки на другие, если можно дать ногам хоть немного отдохнуть? Хотя, с другой стороны, в такой обуви мне удобно и ходить, и танцевать, поэтому в заслуженном отдыхе нуждались не столько ноги, сколько вены...

А, тем временем, все уже переоделись и собирались уходить — только меня ждали. Мы всегда в полном составе доходили до автобусной остановки, где стояли, беседуя, пока все не разъедутся, после чего вместе с Вадимом и Егором пешком шли по домам.

Нам с ними было относительно по пути — грубо говоря, в одну сторону. Поэтому сначала мы провожали Вадима — его дом был ближе всего к ДК, затем — меня, после чего Егор в гордом одиночестве отправлялся к себе. На всю дорогу у меня уходило минут сорок, которые, при желании, можно было растянуть на час, но в хорошей компании любой промежуток времени почему-то всегда кажется значительно короче, чем есть на самом деле...

Но именно тогда я намеревалась пойти домой одна. Для начала мне нужно было зайти в один специализированный магазин, находящийся в другой части ДК — присмотреть новые туфли-лодочки для конкурсной европейской программы. Потом я собиралась дойти до телефона-автомата в главном фойе и созвониться с одноклассницей, чтобы зайти к ней за списками экзаменационных вопросов, которые удалось достать её маме-учительнице.

Девятый класс, конечно, не одиннадцатый, но к экзаменам надо было готовиться — я на медаль всё-таки шла... И, к тому же, мне нужно было о многом подумать, а в обществе Вадима голова упорно отказывалась работать. Поэтому я сказала, что сама отдам ключи от раздевалки вахтёру — тренера уже сбежали, суббота как-никак — и пожелала всем удачно отдохнуть на выходных.

Вадим поцеловал меня на прощание, в результате чего наше выражение взаимных симпатий несколько затянулось. А прервал его всё тот же Егор, который, как выяснилось, уже успел спуститься вместе со всеми на первый этаж, подождать нас там и подняться обратно, чтобы ехидно поинтересоваться, "а чем это мы тут занимаемся?" и "не нужна ли помощь?" В результате я залилась румянцем, быстро чмокнула Вадима в щёку и сбежала на верхний этаж — в уборную — только бы больше не видеть этой фирменной ухмылочки Егора, который просто не мог отказать себе в удовольствии лишний раз вогнать меня в краску.

Металлические набойки гулко цокали по мраморным ступеням. Этот этаж был последним. Выше — только технический и некое подобие чердака. Казалось, сюда вообще редко кто забредает, хотя я ещё помню, как в детстве мы занимались в одном из этих проходных залов... Ну, если честно, не столько занимались, сколько играли в догонялки и прятки. Особенно — в прятки, потому что такое количество ниш и колонн, казалось, было создано специально для этой игры.

Подойдя к двери с табличкой "Женская уборная" — интересно, а более чопорного названия не было? — я, тихонько хмыкнув, вошла в помещение.

Вымытый, чуть ли не сверкающий, кафель... белые блестящие раковины без единого рыжего потёка... не битые и не залапанные зеркала... мыло в мыльницах... За следующей дверью — туалет: ряд кабинок с закрывающимися на защёлки дверями и пахнущим хлоркой полом. Вечно пустые мусорные вёдра — неужели кроме уборщиц сюда никто не заходит?..

Умылась холодной водой — щёки просто огнём горели. Эх, Егор-Егор... Я-то понимала, что его подколки напрочь лишены злобы, но смущаться от этого не переставала.

Через несколько минут я уже шла обратно, к лестнице. До сих пор не знаю, что заставило меня пройти мимо неё и направиться к витражному окну — как раз в тот зал, где я ещё ребёнком играла в прятки. При этом я настолько погрузилась в размышления, что ничего не видела и не слышала — хотя вряд ли даже полный спектр тревожных сигналов от всех органов чувств смог бы уберечь меня от того, что случилось потом...

* * *

Я вырываюсь из цепких лап прошлого. Моргаю. Смахиваю слёзы.

Всё будет хорошо. Теперь я не одна. Леся выслушает меня и поймёт. Я просто это знаю. Вместе мы справимся...

Подруга тихонько сидит напротив меня. Совершенно неподвижно, будто каменное изваяние. Кажется, она даже затаила дыхание. Исходя из того, что она мне недавно рассказала, можно понять, что послужило этому причиной — вот оно, сопереживание, во всех смыслах этого слова. Надеюсь только, что я не доставлю ей особого дискомфорта, делясь своей болью.

Одно обнадёживает — время и поддержка близких людей притупили мои страдания, сделав их более терпимыми. Может, когда-нибудь мне даже удастся избавиться от всего этого...

— Ты успокоилась, — слова Леси звучат как утверждение. — Продолжишь, или тебе нужно ещё немного времени?

— Давай, что ли, поставим всё вариться, а я пока окончательно приду в себя и решусь на продолжение. — Мне удаётся улыбнуться. Определённо, за этот месяц мне стало значительно легче.

Она кивает. Уже через пару минут вся плита заставлена разнокалиберными кастрюльками: в одной — варятся яйца, в трёх других — закипает вода для варки креветок, тушек кальмаров и ещё какого-то незадачливого морского обитателя.

А я, между тем, выторговав у своей совести ещё одну чашечку глинтвейна, с удивлением прислушиваюсь к собственным ощущениям.

Вроде бы — ничего необычного, но в то же время мне удаётся абстрагироваться от отвратительных ощущений, сопровождающих мои воспоминания о том дне, и взглянуть на события с позиции стороннего наблюдателя. Главное теперь — не переусердствовать, чтобы случайно не получилось "напиться и забыться".

Заметив, что Леся уже снова сидит за столом, выжидающе глядя на меня, я собираю всю свою волю в кулак и приступаю к самой неприятной части рассказа.

* * *

...Я стояла у витражного окна, облокотившись на балетный станок. Большая часть здешних залов была явно оборудована для занятий танцами — в каждом по периметру размещались такие станки, а этажом ниже — там, где обычно проходят наши занятия — одна из стен была полностью зеркальной.

Я снова задумалась о нас с Вадимом, в который раз задаваясь вопросом, люблю ли я его? Наверное, да. А если так, то почему тогда я постоянно задаю себе этот вопрос? А если нет, то почему мне так хорошо, когда он рядом?..

Мои мысленные препирания были прерваны грубейшим образом: внезапно я ощутила чьё-то присутствие у себя за спиной, а уже через какую-то долю секунды перед лицом взметнулась чья-то рука, зажимая мне рот.

Поначалу я даже испугаться не успела. Просто не ожидала, что со мной может что-то случиться. Это же я. Я же никак не могу оказаться в числе тех несчастных, про которых регулярно упоминают в сводках новостей. Просто потому, что это — я. Всё, что угодно, может произойти с кем угодно — но только не со мной. Ведь это — я: умница, красавица, хожу на боевое самбо и могу за себя постоять... Наверное, где-то в глубине души все люди так считают...

Может, это кто-то из наших решил так пошутить? Эта мысль привела меня в бешенство. "Это не смешно! Отпусти меня, скотина! Вот я тебе сейчас дам!" — мысленно воскликнула я, поскольку закричать в голос не давала ладонь, зажимающая мне рот. И поэтому всё, на что я была способна — это какое-то тихое, невнятное мычание.

А пока мои мысли метались, словно стая вспугнутых птиц, утекали драгоценные секунды, за которые я, возможно, и могла бы что-то предпринять. Вторая рука, обхватившая меня чуть ниже груди, заблокировала мои локти, прижав их к телу, и увлекла меня в сторону от окна.

Почему-то только тогда до меня наконец дошло, что всё это как-то совсем неправильно. Вот тогда-то я испугалась по-настоящему... А когда осознала, что это — не шутка и не дружеский розыгрыш, меня уже тащили за одну из колонн, в угловую нишу... Естественно, я несколько раз попыталась лягнуть обидчика, но стоит ли говорить, что моя нога всё время попадала в пустоту?

Боже, да кто же это? Кто может быть достаточно силён, чтобы с лёгкостью меня поднять, и достаточно высок, чтобы мои ноги едва касались пола?

Когда я оказалась в нише, меня ощутимо подтолкнули, прижимая лицом к стене. До сих пор иногда вижу во сне узоры розового ракушечника... При этом я машинально отметила про себя, что тот, кто меня сюда затащил, даже не запыхался — его дыхание, которое я ощущала чуть выше своего правого уха, было ровным.

Меня сковал ужас. Что этот мужчина со мной сделает? Определённо, это был мужчина — судя по силе сдавливающих меня жилистых рук и прижимающейся к моей спине твёрдой груди. И ещё его запах... При других обстоятельствах этот запах показался бы мне приятным, но теперь он тоже периодически мерещится мне во сне, добавляя правдоподобности сводящим меня с ума видениям...

Дыхание нападавшего щекотнуло кожу у меня за ухом... Затем что-то потёрлось об мою макушку, и я услышала долгий вдох...

Новая волна парализующего страха. Ощущение полной беспомощности. И сердце, пытающееся разорвать грудную клетку изнутри.

Он зарылся лицом в мои волосы... рука, прижимающая меня к нему, напряглась. Я стояла, даже не пытаясь шелохнуться. Если жертва не будет дразнить хищника бешеным сопротивлением, может, он потеряет к ней интерес? Конечно, тогда я не думала об этом. Просто стояла и не могла заставить себя даже дёрнуться...

Что-то скользнуло по волосам к моему виску. "Тссс, я не сделаю тебе больно..." — прошептал он, касаясь губами моего уха. И снова ледяная волна душащего, обезволивающего ужаса... Скрюченные в судороге пальцы. Впившиеся в ладони ногти. Подкашивающиеся колени. Судя по голосу, это уже далеко не мальчик — скорее, взрослый мужчина...

Последнее, самое отчаянное, самое безнадёжное упование, что всё это — чья-то дикая выходка, испарилось.

В то время как я стояла в ступоре, застыв от страха и не в силах пошевелиться, все мои чувства обострились до предела, обрушивая на меня поток ненужной информации, которая никак не могла мне помочь.

Приглушённый шорох шин по асфальту, далёкий автомобильный гудок... еле уловимый запах то ли одеколона, то ли туалетной воды... твёрдые пуговицы, вдавливающиеся в мою левую лопатку... прохлада скользкой материи его рубашки на моём обнажённом плече и жар прижимающегося ко мне тела, ощутимый даже сквозь одежду...

Я всхлипнула — и по щекам градом покатились слёзы. За что? Что теперь со мной будет?..

Я вздрогнула, когда он поймал губами моё ухо. Его пальцы, не дающие мне закричать, поглаживали моё лицо, размазывая по нему слёзы. Тело сотрясала крупная дрожь... Пусть окажется так, что всё это мне снится... Но это была явь — моё непослушное тело в руках какого-то...

"Тише, тише, не плачь..." — обжигая дыханием мою шею, шептал он. — "Прости меня..." Его губы приникли к ямке у меня за ухом, а потом неистово впились чуть ниже, в шею...

Моё тело настолько обмякло, что если бы я не была прижата к стене, то сползла бы на пол. Я даже рук не смогла поднять, когда он ослабил хватку, и его ладонь скользнула к краю моей юбки. Умом я понимала, что сейчас можно было бы попытаться вырваться, но так и не смогла перебороть слабость своей плоти, смирившейся с приговором и ожидающей действий палача.

А мои ощущения тем временем претерпели какое-то неуловимое изменение — сейчас я испытывала только полную апатию ко всему происходящему, а в голове осталась лишь странная звенящая пустота.

Его правая рука по-прежнему не позволяла мне даже пикнуть, а левая теперь блуждала по моему бедру. Он прижался ко мне ещё теснее, вклинивая колено между моих бёдер...

Брюки из мягкой ткани и рубашка с длинным рукавом... в такую жару... Да кто же ты такой, мать твою?!

Его рука переместилась к моим трусикам, поглаживая сквозь них ту часть моего тела, которой никогда прежде не касалась рука мужчины... "Как глупо..." — успела подумать я, прежде чем его пальцы сдвинули последнюю преграду со своего пути.

Видимо, это послужило сигналом для моего подсознания. Если всё, что происходило до этого момента, я помню вплоть до мельчайших подробностей, то мои воспоминания о том, что было после — всего лишь разрозненный набор отрывочных картинок. Как же я благодарна своему организму за такую защитную реакцию...

...Я стояла, вжимаясь в стену, будто она была моей последней связью с этим миром. Казалось, что если я приложу ещё немного усилий, то смогу раствориться в ней, избавив себя от необходимости участвовать в этом гнусном действе...

...Моя юбка оказалась задранной, а его бёдра — прижатыми сзади к моим. Затем он немного отстранился... хозяйничающая между моих бёдер рука на несколько мгновений оставила своё занятие...

Звук расстёгиваемой молнии.

Его рука легла мне на низ живота... слегка надавливая, продвинулась дальше. Пытаясь высвободиться от неё, я подалась назад, но поскольку моя грудь всё так же была прижата к стене, то мне удалось всего лишь немного прогнуться...

Он что-то тихо говорит мне, а я не могу разобрать слов из-за стучащей в ушах крови. И не хочу ничего слышать. И видеть. И ощущать...

Что-то влажное и горячее упруго ткнулось в мою ягодицу. Это же не... Я этого даже не видела ни разу...

"Я не хочу делать тебе больно... Доверься мне", — шепчет он мне прямо в ухо.

Горечь слёз на пересохших губах...

Я знаю, что ощущает обречённый человек, смирившийся со своей участью. НИЧЕГО. Пустоту. Страх, гнев, жалость к себе — всё это уходит, как только осознаёшь необратимость происходящего. Как только понимаешь, что ты не в силах ничего изменить, и что уже никто не сможет тебе помочь — все чувства и эмоции угасают.

Где-то на периферии моего сознания мелькнула даже не надежда, а слабый проблеск нездорового интереса: "А что, если у него ничего не получится?" — я вспомнила, как наши девушки не раз обсуждали "трудности процесса" и то, как "плохо входит и ничего не выходит"... А потом меня окатило волной жара вперемежку с диким, животным ужасом — от нового воспоминания о том, как однажды в детстве, оставленная одна у телевизора, увидела выпуск криминальных новостей. Диктор, нервно сжимая в руках лист бумаги, рассказывала о жертвах какого-то маньяка, описывая их во всех подробностях. Все они погибли от внутренних кровоизлияний — из-за разрывов органов таза. Медленная и мучительная смерть. Тут же память услужливо напомнила мне ещё об одном репортаже — о женщине, найденной в каком-то заброшенном здании. Она пролежала там почти сутки, изнасилованная, с вывернутыми через естественные отверстия организма внутренностями. Умерла она по приезду в больницу, не приходя в сознание. Смерть, порой, бывает гуманнее жизни...

Я дрожала, по щекам катились обжигающие слёзы... Мой мучитель льнул к моему телу, а потом, плавно подавшись вперёд, оказался во мне.

...Перед глазами плясали чёрные точки. Шум в ушах нарастал. Боли я не чувствовала. Только гадливость.

...Лёгкое саднение и чужеродное движение внутри...

Из бесчувственного состояния меня вырвал визг тормозов. За ним последовал глухой удар, затем — ещё и ещё и — крики. На какое-то мгновение весь мир словно застыл, а потом моё тело взорвалось вспышкой чистой боли. Грохот в ушах перерос в рёв, а мельтешение перед глазами сменилось беспросветной чёрной пеленой...

Глава 4

...Сознание вернулось вместе с тошнотворной болью — голова словно раскалывалась изнутри.

Я распахнула глаза. Небо. Синее-синее небо с белыми-белыми облаками. Яркий свет отозвался пронзительным всплеском боли, сосредоточившейся сначала в области лба, а затем запульсировавшей где-то позади глаз. Я рывком подняла запрокинутую голову, и уже в следующее мгновение меня согнуло пополам рвотным позывом. Каждая новая судорога, как и следующие за ней приступы сухого кашля, отдавались острой болью в затылок и в виски. Я кашляла и вытирала вязкую слюну тыльной стороной ладони — рвать было нечем, я с самого утра ничего не ела...

Срывая ногти, я вцепилась в скамейку, на которой сидела. Зажмурив глаза, попыталась отдышаться. Потом, очень-очень медленно, будто хрупкий, полный до краёв сосуд, подняла голову, чтобы оглядеться.

Этого не может быть! Перед глазами всё качалось и дрожало, но я не могла ошибиться. Есть места, которые узнаёшь при любых обстоятельствах, в любом состоянии... и это был как раз тот случай — я мешком развалилась на лавочке возле собственного подъезда.

Лишиться рассудка мне не дал скрипучий старушечий голосок. "Ишь, молодёжь нынче пошла. Ничего святого. Молоко на губах не обсохло, а они — дымят, калдырят, голову дурманят, по кустам валяются... а потом улицы облёвывают. Не девки, а лярвы одни. Ни стыда, ни совести. Тьфу, срань Господня".

Я слегка повернула голову в направлении источника звука. Мимо проходили две седые бабушки. К счастью, незнакомые. Перед глазами по-прежнему всё плыло, но я заметила, как одна из них указывает на меня клюкой. Вторая тихим голосом начала что-то возражать своей товарке — до меня долетали обрывки фраз, что-то про "...нашу молодость..." и "какова сама была-то". Вторая возмущённо, с чувством ущемлённой гордости заявила, "так то ж молодухи на селе... а эти — городские"... Их голоса постепенно отдалялись, и я снова прикрыла глаза.

Как я здесь оказалась? Как это вообще возможно? Мелькнула слабая надежда, что мои воспоминания обманывают меня, и мне просто стало плохо на улице...

Затаив дыхание, я осторожно наклонила голову. Приоткрыв глаза, увидела собственные колени. Выше... ещё выше... Мой взгляд зацепился за малиново-бордовый кровоподтёк на внутренней поверхности одного из бёдер. Внутри всё похолодело. НЕТ!

Кое-как, опираясь на скамейку, мне удалось подняться на ноги. Колени подгибались, меня шатало. Потеряв равновесие, я стала заваливаться набок... Выставив руку, чтобы восстановить баланс, зацепилась за что-то тёмное и мягкое, и смахнула это со скамейки — оно упало на землю с глухим шлепком. Моя сумка со сменной одеждой и обувью для тренировок. Внезапное осознание того, что её не было со мной, когда меня... даже мысленно не могу произнести это слово.

Выходит, я её где-то забыла? Тогда... откуда она здесь?

По спине поползла струйка холодного пота. Подхватив сумку, я, пошатываясь, кое-как добрела до подъезда. Не помню, как мне удалось заползти на второй этаж и нажать кнопку звонка...

Воспоминание, врезавшееся в память: мама, улыбаясь, распахивает передо мной дверь, держа в руках миску с черешней. Она по инерции щебечет, что сходила на базар, только вернулась, и едва успела разобрать покупки... Её фраза обрывается на полуслове, глаза расширяются, а блюдо со стуком летит на пол из разжавшихся пальцев... Блестящие, кроваво-красные ягоды на песочном линолеуме...

"Доченька!" — вскрикивает она, подхватывая моё тело, оседающее на пол. — "Денис! Вызывай "Скорую", Алисе плохо!" — Она передаёт меня на руки выбежавшему из комнаты отцу, а сама выхватывает у него трубку радиотелефона...

"Скорая" ехала к нам больше получаса и всё это время я лежала, словно в бреду, на своей кровати под двумя одеялами. Я дрожала — но не от холода, зубы отбивали какой-то жуткий ритм. Мама сидела рядом, обтирая моё горящее лицо мокрым платком. Отец говорил с кем-то по телефону, периодически повышая голос. Насколько я поняла, собеседником был его дядя, который занимал одну из руководящих должностей в областной прокуратуре.

Закончив разговор, папа появился в дверях моей комнаты. Заходить он не стал, а, скрестив руки на груди, прислонился к дверному косяку. Его подбородок дрожал... Полчаса назад, когда мама объясняла что-то диспетчеру "Скорой", он спросил у меня, что случилось. Я так и не смогла озвучить ответ на заданный вопрос, выдавив только: "Я... меня..." — и разрыдавшись. Тем не менее, синяки на шее и бедре, а также то, как я отпрянула от него, когда он попытался погладить меня по голове, оказались красноречивее любых слов.

Он тогда резко развернулся на пятках и вышел из комнаты — позвать ко мне маму — но я успела заметить, как заиграли желваки у него на щеках и побелели костяшки пальцев, сжатых кулаки.

Родители, казалось, постарели на несколько лет. А я сгорала от стыда — за то, что это со мной случилось... за то, что я позволила этому произойти... за то, что мои родители теперь страдают и выглядят морально раздавленными... За то, что моей маме пришлось спрашивать у своей единственной дочери, кто это с ней сделал... За то, что всё так обернулось.

За то, что одно ничего — казалось бы — не значащее решение может послужить началом цепи событий, которые в итоге разобьют жизни стольких людей.

Я беззвучно плакала, находясь в каком-то неестественном оцепенении — всё происходящее воспринималось с опозданием — и только когда мама встала с моей постели, я заметила, что в дверях рядом с папой стоит женщина в спецодежде.

Дождались, наконец-то.

Мне вкололи обезболивающее и успокоительное. Когда мы с мамой сели в карету "Скорой помощи", фельдшер сказала, что нас повезут не в районную больницу — огромный медицинский комплекс, помимо всего прочего включающий в себя и областную "неотложку" — а куда-то в центр города. На вопрос мамы, с чем это связано, женщина устало объяснила, что в районной сейчас не до нас: чуть больше часа назад произошло крупное дорожно-транспортное происшествие, и всех пострадавших доставили туда.

Моё сердце сжалось. Что-то мелькнуло в памяти, но тут же ускользнуло. А может, мне просто показалось. В любом случае, голова отказывалась работать и казалась набитой ватой. А сама я будто плыла в подрагивающем тумане... Наверное, успокоительное так подействовало.

Остаток пути прошёл в гнетущей тишине. По приезде в больницу нас попытались направить на освидетельствование, но папа, успевший уже лично встретиться со своим дядей и перезвонить нам, настоял, что необходима экспертиза — и её соответствующим образом оформленные результаты. Спор со старшим по приёмному покою закончился тем, что мама передала ему мобильный, после чего меня повели всё-таки на экспертизу.

Экспертом оказалась пожилая женщина, очень приятная в обхождении. Она успокаивала меня, проводя внешний осмотр. Потом, пригласив на гинекологическое кресло, предупредила, что будет немного неприятно, и попросила потерпеть.

У меня дрожали коленки, но голову уже немного отпустило. Происходящее воспринималось несколько отстранёно — оно и к лучшему. Я равнодушно наблюдала, как эксперт берёт что-то из лотка и наклоняется ко мне... а потом просто закрыла глаза. К счастью, эта пытка длилась недолго.

Как только я оделась, эксперт отдала мазки лаборанту и сказала, что теперь нужно будет подождать пару часов. И ещё сказала, что мне несказанно повезло — насколько это слово вообще применимо к жертве сексуального насилия — ни крупных ссадин, ни внутренних разрывов, ни обширных кровоизлияний. Отделалась, что называется, малой кровью...

Пока мы сидели в коридоре, дожидаясь результатов, снова позвонил папа — сообщить, что нужно будет ещё написать заявление в районном отделении милиции. Через три часа, с заключением эксперта на руках, мы с мамой уже сидели там, в кабинете дежурного — круглолицего узкоглазого сопляка, типичного местного представителя и, как мы потом узнали, редкостной мрази. Но обо всём по порядку.

Началась наша с ним беседа с того, что он, ехидно ухмыляясь, выпустил несколько клубов дыма прямо мне в лицо. Прошедшая, было, головная боль вернулась с новой силой. Мама вежливо попросила его потушить сигарету, на что он ответил, что волен делать в своём кабинете всё, что ему вздумается, а наше дело — радоваться, что нас соблаговолили выслушать в выходной день, да ещё и вечером.

Милое начало милой беседы. Дальше было ещё интереснее. Узнав, что мы хотим подать заявление по поводу изнасилования, он пришёл в дикий восторг и начал от всей души глумиться надо мной, рассказывая, что все жертвы насилия, с которыми ему доводилось общаться, неделями лежали в больницах, а не прибегали в тот же день подавать заявление. А ещё он попутно поинтересовался, не получилось ли так, что я "дала своему дружку, а потом испугалась папы с мамой и придумала душещипательную историю"...

А когда у него перед носом помахали заключением эксперта, он заявил, что не видит состава преступления. Дескать, "не покалечил, и даже в тебя не кончил — точно, дружок постарался". После всех его издевательств я не выдержала и разрыдалась, а мама, побледнев, стала снова звонить папе.

И на этот раз опять пришлось привлекать влиятельного родственника. После его звонка нас пригласили в другой кабинет, где, извинившись за поведение коллеги, наконец-то приняли заявление, и, после ряда уточняющих вопросов, отпустили домой.

Ехать пришлось снова на такси — я ощущала такую слабость, что без поддержки не могла и двух шагов ступить.

Оказавшись дома, я попыталась смыть с себя всю грязь — по большей мере воображаемую. Драила себя мочалкой до красноты, до боли, но, естественно, стереть память это не помогло. В конце концов, усталость взяла верх... да и голова болела безбожно, поэтому мама, видя моё состояние и душевные терзания, отправила меня спать. Выпив ещё одну таблетку "Анальгина", я свернулась клубочком под одеялом и провалилась в беспамятство.

В ту ночь мне впервые приснился сон. Из тех кошмаров, что мучают меня и теперь. Как и все они, он начался с чего-то безобидного, а потом была концовка, которая с тех пор повторяется в каждом из этих ужасных снов. Мне снится, что меня насилуют. Но не так, как это было на самом деле. Меня бьют, режут, жгут, ломают кости, дробят суставы... каждая следующая пытка привносит новый оттенок в бесконечность боли. А проснуться удаётся лишь тогда, когда в агонии растворяется каждая частичка моего существа. Это сводит с ума. Хотя сейчас уже стало значительно легче. А тогда, в первый раз... не знаю, как мне удалось справиться с этим.

* * *

Леся держит меня за руку, успокаивая. Я рассказываю ей ещё много чего — про то, как всё лето пролежала "овощем" дома, как маме пришлось бросить работу, чтобы быть рядом со мной. Как меня иногда парализует необъяснимый ужас, и про то, как теряю сознание на улице... Как оборвала все связи со своими друзьями и знакомыми, и уехала, так и не поговорив с Вадимом. Ни с кем не поговорив. Даже по телефону...

Про то, как я теперь боюсь закрытых помещений... и открытых пространств... Что панически боюсь оставаться одна... И про то, что после всего произошедшего считаю себя увечной... и что ещё месяц назад не знала, для чего жить. А ещё про то, что того, кто это со мной сделал, так и не нашли...

О чём я умолчала, так это о том, что мне теперь иногда мерещится его присутствие... и о том, что я не испытываю к нему ненависти, несмотря на всё, что мне довелось пережить — воспоминания о нём не вызывают у меня никаких чувств, кроме страха. Страха повторения. Мне кажется, что любой мужчина может поступить со мной так же, а я снова не смогу защитить себя. Это заставляет меня бояться их. Всех.

Когда я заканчиваю говорить, мы с Лесей ещё какое-то время храним молчание. После таких откровений — как с моей стороны, так и с её — нам обеим есть о чём задуматься. Да, и приготовление вкусной пищи — тот процесс, который требует к себе пристального внимания и полной отдачи, а потому совершенно не сочетается с серьёзными разговорами. А на светскую болтовню как-то нет настроения. Пока.

Выговорившись, я чувствую колоссальное облегчение. Настроение резко улучшается — как, оказывается, мало для этого было нужно... Хотя, думаю, тут дело в удачной совокупности многих факторов... Впрочем, неважно. Подумаю об этом позже... может быть.

Улыбаюсь — жизнь всё-таки налаживается. А прошлое... Пусть остаётся в прошлом, там ему самое место. Хватит хандрить, впереди ещё столько всего интересного! Удивительно, но сейчас я на самом деле — а не только на словах — чувствую себя способной закрыть эту дверь и двигаться дальше...

Пока подруга занимается салатами, я беру говяжью вырезку, промываю её под струёй прохладной воды и начинаю нарезать поперёк волокон. Вообще, у однообразной работы есть одно неоспоримое преимущество — пока руки при деле, голова совершенно свободна...

Краем глаза наблюдая за Лесей, замечаю, как она слегка закусывает губу, а на её щеках намечаются ямочки — будто проблеск сдерживаемой улыбки. Очевидно, ей очень хочется меня порасспрашивать — но врождённое чувство такта оказывается сильнее.

С минуту понаблюдав за её внутренней борьбой, не выдерживаю и широко улыбаюсь — сама ведь тоже любопытная, дальше некуда. Все мы, женщины, такие. Ничего не попишешь.

— Лесь, выкладывай уже, не томи. Я же вижу, ты места себе не находишь. Так приплясывать с ножом в руках — грубейшее нарушение правил техники безопасности по работе с колюще-режущими предметами, — хихикаю я.

— Ммм, я смотрю, кому-то здорово полегчало. На самом деле, не хочу пока задавать никаких вопросов — ты сейчас такая довольная, вдруг, спрошу что-нибудь не то, и ты опять скиснешь...

— Не-дож-дёшь-ся! — практически по слогам произношу я. — С сегодняшнего дня я начинаю новую жизнь. Ты, надеюсь, поддержишь меня в этом начинании? — Я снова не могу сдержать улыбки. Давно уже не чувствовала себя так легко. Ощущение эйфории окрыляет — хочется кричать об этом всему миру, танцевать и сворачивать горы. Причём, всё это одновременно.

— Куда ж я от тебя денусь-то? — Леся широко улыбнулась мне в ответ. Какая же она красивая, когда улыбается. Нет, не так. Красивая она всегда. А когда улыбается — просто ослепительная. Ровные белые зубки, ямочки на щеках... лицо, словно озарённое внутренним светом. Не зря же говорят — хочешь узнать, каков человек, прислушайся к ощущениям, которые вызывает у тебя его улыбка.

Я продолжаю любоваться подругой. Глупышка, она говорила мне, что стесняется своих шрамов. Но они же совсем незаметны! Тот, который на лбу, у самой кромки волос, она прячет под густой чёлкой. На мой взгляд — совершенно напрасно, ведь чтобы его разглядеть, нужно знать о его наличии и очень долго присматриваться.

Как я теперь понимаю, ещё одно напоминание о той аварии — сетка тонких шрамов, покрывающих её руки. Но и эти дефекты кожи настолько бледные, что едва различимы. А на фоне общего впечатления от изящных запястий и длинных пальцев они и вовсе теряются. Кто вообще обращает внимание на такие мелочи?

Леся высокая — метр семьдесят три — всего на пару сантиметров ниже меня, и стройная, если не сказать — хрупкая. Но не худая — всё при ней. У неё прямые иссиня-черные волосы, блестящие и спадающие чуть ниже лопаток. Глаза — карие, почти чёрные. Очень тёмные брови и ресницы. Чуть смугловатая кожа и яркие губы. Неужели она не замечает взглядов, которыми провожают её встречные парни?

— О чём задумалась с таким мечтательным видом? — всё ещё улыбаясь, спрашивает она.

— О том, что ты красивая, — выдаю, не успев задуматься. — А ещё — что по тебе столько народу сохнет, а ты никого в упор не замечаешь... никаких, даже самых целомудренных, отношений не заводишь. Не то, что наши общие знакомые. Извини, конечно, за бестактность, но я не понимаю, почему.

Сама не знаю, почему я завела разговор в эту степь. Интересно, это побочный эффект от глинтвейна, или я просто дала себе волю и расслабилась по полной программе?

Леся, тем не менее, и бровью не ведёт. И даже не перестаёт улыбаться.

— Ты про обустройство личной жизни? Да как-то пока не хочется. Смотрю я на наших одноклассников и диву даюсь. Ссорятся, мирятся, сходятся, расходятся... и всё ради чего? Чтобы быть не хуже других? Чтобы ничем от них не отличаться? Ну, для тебя же не секрет, что половина наших девочек — уже не девочки. И из них только одна-две сделали этот шаг если не осознанно, то с уверенностью, что по большой любви. И что все они от этого получили? Осознание собственной исключительности? — Леся кривится. — Вон, Ирка на днях жаловалась: "трахаешься, трахаешься" — говорит — "и гадаешь, будет ли у этих отношений хоть какое-то будущее, или используют тебя как шкуру и передадут в следующие руки..." И это в свои неполные шестнадцать. Попробовала она одному отказать, еле ноги от него унесла: как это так — другу дала, а ему — нет? Ирка, конечно, та ещё штучка, и её пример — слишком утрированный, но всё же. Понимаешь, мне кажется, что, заводя с кем-либо отношения — пусть даже поначалу чисто платонические — надо мысленно ответить себе на вопрос, готова ли ты с этим человеком завести общих детей. Если ответ отрицательный — то нечего и время тратить. Вот такая я идеалистка, ты уж извини. Особенно, насмотревшись на свою двоюродную сестричку.

— Лучше быть одной, чем с кем попало, — усмехаюсь я. — Уважаю. Радикальные жизненные принципы — гораздо лучше, чем их полное отсутствие. Ну, у меня тоже свои тараканы в голове. Не думаю, что когда-нибудь решусь снова с кем-то сблизиться... Так а что там с сестричкой? — я мастерски меняю темы разговора, разве нет?

— Есть у меня сестричка. Ей сейчас восемнадцать. И сыну четыре месяца. Залетела, когда ей семнадцать было. От большой-пребольшой любви. Поженили их быстро, живут теперь все вместе у её родителей. В общем, ничего особенного. Всё как у всех. Кстати, можно задать тебе очень личный вопрос?.. Ну, ты не обязана отвечать...

— Задавай, почему бы и нет. После того, что я тебе уже рассказала — слишком личных вопросов быть не может.

Говоря так, я не кривила душой. Почему-то мне кажется, что будет правильно, если у нас не останется секретов друг от друга.

— Ааа, ладно. Ну... А, эээ... какие-нибудь последствия были после того... случая с тобой?

— М. Ничего не скажешь, интересный вопрос. Честно говоря, я просто упустила из виду этот момент, когда рассказывала. Нет, к счастью, не было. По крайней мере, физических. Мне, и правда, очень повезло. Смешно это слышать, да? Он меня ничем не заразил и... этой, ну, ты поняла... спермы, короче... так вот, её во мне не обнаружили. Нашли чуть-чуть чужой флоры, ну, без всякой заразы, просто... вот. А самой хорошей новостью было то, что, со слов эксперта, даже слегка потрёпанная девственность осталась при мне — всего-то пара надрывов и синячков. Короче, бережный мне насильник попался, всё не как у людей. Или просто некрофилия его не возбуждает — думаю, я мало чем, кроме температуры тела, от трупа отличалась. Или испугался... я же сознание потеряла. — Такой тирады я сама от себя не ожидала. И, что самое удивительное, произнесла её без внутреннего содрогания. Точно, градус сделал своё дело. Ну и ну...

— Эээ, ничего себе. А как так может быть? Ну, чтобы всё осталось?

— Ну, там осталось далеко не всё. Хм. Та женщина сказала, что я очень удачно отделалась. А объяснила она это эластичностью тканей и особенностями строения... ну, ты понимаешь, чего. Короче, с какой стороны не глянь — везде повезло, — я гнусно хихикнула. — Ну, если не обращать внимания на причину моего к ней попадания.

— Да, ну тебя. Ещё и шутишь...

— Я же сказала — хватит мне кукситься, буду жить дальше. И так год в личном аду провела...

Леся вертит в руках креветку. Обдумывает сказанное? Видимо, так. А какая-то часть меня тем временем ликует, избавившись от очередной страшной тайны, столько времени бережно хранимой в себе...

— Знаешь, — голос подруги звучит тише, проникновеннее. — Кажется, я кое-что поняла. Пока ты не спросила, я даже особо и внимания не обращала... По-моему, я знаю, почему до сих пор ни с кем не встречаюсь. Может, со стороны это покажется глупостью, но я попробую объяснить. Не знаю, сталкивалась ли ты с чем-то подобным — иногда бывает такое... состояние, что ли, когда точно знаешь... просто знаешь, что что-то должно быть именно так, и никак иначе. И всё.

Леся примолкает, закусив губу. Хмурится. Взмахивает рукой, словно пытаясь помочь себе подобрать нужные слова... Выглядит она при этом очень взволнованной, а я всё никак не могу понять, что её так задело. То, что я её об этом спросила? Вряд ли...

— После аварии мне не даёт покоя один вопрос: кто там был помимо нас с Лёшей? Ведь кто-то вернул меня буквально с того света, фактически вдохнув в меня жизнь. Я же точно знаю, что умирала... И медики это подтвердили — потом уже, задним числом констатировали факт. Ко мне в палату почти каждый день приводили новых врачей — посмотреть на "уникальный случай: травмы, практически несовместимые с жизнью, а девочка сама выкарабкалась" — я же слышала, что они говорили. И кто-то ведь вытащил меня из машины, кто-то был со мной... кто-то вызвал "Скорую". Звонок диспетчеру с неопределённого номера — они до последнего момента думали, что это — розыгрыш. А когда приехали, кроме нас там никого не нашли, хотя никто и не искал особо — не до того было. Так кто же мог там быть?

Леся говорит и жестикулирует так эмоционально, что мне почему-то становится немного стыдно оттого, что я не знаю ответа на её вопрос. Я виновато пожимаю плечами, так и не найдя подходящих слов. Немного успокоившись, она продолжает.

— А ещё — чужие эмоции... Это я сейчас понимаю, что они чужие, а первое время думала, что сошла с ума. Да не переживай ты так — со мной всё в порядке, даже справка есть, — она слабо мне улыбается, — я вообще завела об этом разговор, чтобы ответить на твой вопрос. Алиса, не смотри на меня так, а то мне страшно даже представить, что ты обо мне подумаешь, когда услышишь продолжение...

Она по-прежнему улыбается, а взгляд при этом несколько настороженный — будто девушка оценивает, насколько со мной можно быть откровенной. Или тут что-то другое?..

— Кто угодно, но только не я. Если что, нас в одну палату поселят, так что мне можешь смело рассказывать всё. Если хочешь, можешь даже немного приукрасить, я не обижусь.

— Не, приукрашивать точно не буду, и так всё невероятно. Так вот. Мне периодически снятся необычные сны. Только не смейся. В них я оказываюсь в каком-то странном месте. Даже не в каком-то конкретном месте — окружающая обстановка бывает разной... Не знаю, как объяснить, просто, когда я туда попадаю, то знаю, что это — именно оно. Там всегда кажется, будто ты — лишняя, чужая этому месту... вроде бы что-то вокруг тебя есть, но в то же время как бы ничего и нет... то есть, ты сама по себе ... А ещё там не ощущается время... Совсем запуталась. Вроде, всё просто и понятно, а объяснить не могу...

Вот оно в чём дело, оказывается... Я ободряюще улыбаюсь Лесе.

— Ладно тебе, не мучайся. Я-то как раз знаю, что иногда встречаются такие вещи, которые невозможно объяснить, как ни старайся. Так что, оставь пока... Насколько я поняла, тебе снятся сны про это место? Там что-то происходит, или это место само по себе странное?

— Ну... ничего особенного там не происходит. Просто, я там не одна. Всё время чувствую чьё-то присутствие. И, знаешь, что самое удивительное? Я однажды сорвала там травинку, довольно сильно об неё при этом порезавшись, и проснулась. А когда открыла глаза, ладонь была оцарапана до крови на том же месте, где и приснилось... я тогда ещё подушку кровью испачкала. Ничего не понимаю, как такое может быть?

А я бы тоже не отказалась узнать ответ на этот вопрос... Всё-таки мы с ней слишком похожи...

— Если честно, не знаю. Я тоже как-то раз всё утро ломала голову над тем, откуда у меня чуть выше колена взялся огромный свежий синяк... пока не вспомнила, как мне ночью снилось, что я долго от кого-то убегала и упала на острый камень. После чего — проснулась, потёрла ушибленное место и снова заснула. Я тогда не придала этому значения и списала всё на буйную фантазию, но, может, и зря. Кстати, сейчас надо залить картошку майонезом, присыпать её сверху тёртым сыром и поставить в духовку минут на сорок...

— Ммм, вкусно, наверное, будет... Как поставим, пойдём ко мне в комнату — там кресло и диван удобные, не чета этим табуреткам. Совсем забыла... ты же знаешь, что моя мама родом из того же города, где вы раньше жили?

— Да. Папа очень обрадовался, что встретил землячку. Так они, по-моему, чуть ли не на одной улице жили, представляешь? Кстати, заметила, что многие вдали от родных мест становятся очень сентиментальными...

Наверное, именно поэтому наши родители так быстро нашли общий язык.

— Это точно. Моя мама, вон, каждую неделю в интернете читает сводку новостей из родного города.

— Ничего себе. И что там хорошего пишут?

— Хорошего? Хммм... В общем, идём, я тебе покажу. Если ты, конечно, не против. Мама говорит, что сейчас там всё очень сильно изменилось — раньше было спокойно — тишь да благодать, а в последнее время регулярно о каких-то ужасах пишут... Так что, может, это и не лучшая идея.

— Нормальная идея, ничем не хуже других. Самой интересно, что там да как. Помню, перед тем, как мы уехали, по всем каналам крутили сюжеты про банду каких-то изуверов... не знаю толком, чем они занимались, но наша пожилая соседка причитала, что тоже уехала бы, если бы средства позволяли. Люди боялись из дому выходить...

Леся выставляет таймер на духовке и ведёт меня в свою комнату — повышать общую эрудицию за счёт годичного запаса международных сплетен. Тоже нужное дело. Заодно и напомню ей, чтобы рассказ свой о снах закончила. Она явно хотела ещё что-то добавить...

Глава 5

Я пытаюсь подняться со стула. Именно пытаюсь — потому что сделать это оказывается значительно труднее, чем я ожидала — ноги кажутся ватными. Покачнувшись, опираюсь на стол. Что со мной? И такое необычное и приятное ощущение тепла и расслабленности внутри... я что, пьяная? Кто, я? Не может этого быть...

Леся, стоящая в дверях, с любопытством наблюдает за мной. Под её немного насмешливым взглядом мне удаётся собраться и заставить себя стоять ровно, не ища опоры.

— А ещё говорят, что весь спирт испаряется при варке, — обиженно надув губы, заявляю я. Потом, не выдержав, хихикаю. — Запомню на будущее — мало ли, что...

Леся только качает головой, и, убедившись, что я не собираюсь сбивать всю мебель на своём пути, уходит вперёд.

Окно в её комнате открыто нараспашку, наполняя помещение свежим воздухом — прохладным и пахнущим весной. Не дожидаясь приглашения, я плюхаюсь в кресло, в то время как Леся закрывает окно и включает компьютер. Хмель выветривается довольно быстро, оставляя после себя лишь лёгкое ощущение расслабленности...

Пока загружается система, я звоню маме и отчитываюсь, что у нас всё нормально. Заканчивая разговор, она желает нам хорошо провести время.

А Леся уже ждёт меня возле монитора, предусмотрительно подставив к нему дополнительный стул. В открытой вкладке браузера я вижу фотографию Центрального фонтана — одной из достопримечательностей покинутого мною города... сердце болезненно сжимается. Несмотря ни на что, я до сих пор люблю этот город и всё, что с ним связано... и только сейчас осознаю, насколько.

Как я могла так поступить со всеми, кто был мне дорог? Как посмела просто вычеркнуть их из своей жизни? Какая же я сука...

Перед глазами замелькали обрывки воспоминаний — обнимающий меня Вадим, смеющиеся над какой-то очередной сплетней девочки из нашей танцевальной группы, многочисленные конкурсы, наряды, примерки, вылазки на природу, прогулки по городу, одноклассники, планы на каникулы — я не могу остановить этот поток, да и не хочу...

Ещё одно воспоминание: я лежу на своей кровати, бесцельно уставясь в потолок. Слышится едва различимый звонок в дверь и последовавшие за ним шаги по коридору. Тихий разговор. Скрипнув, приоткрывается дверь в мою комнату. "Алиса", — будто сквозь слой ваты доносится до меня голос мамы, — "к тебе пришли Инга с Катей, выйдешь?" И мой ответ, звучащий, словно слова чужого, незнакомого мне человека: "Не хочу никого видеть. Меня здесь больше нет..."

Я вспоминаю, как Вадим буквально умолял мою маму, чтобы она разрешила ему меня увидеть, как он звонил по несколько раз на день и заходил к нам каждый вечер, подолгу о чём-то беседуя с моими родителями... Как я рыдала, оплакивая себя и свои несбывшиеся мечты, а Черри слизывала слёзы с моего лица. Как просыпалась, захлёбываясь криком, и видела склонившихся надо мною родителей... Сочувственные лица специалистов, к которым меня приводили, и их слова о том, что время — лучшее лекарство.

Я вспоминаю всё. И в кои-то веки мне не больно. Только стыдно. Стыдно за то, что я сломалась. Ведь я же была такой сильной...

Я снова бросаю взгляд на монитор. Я должна буду что-то сделать. Хотя бы попытаться что-то исправить. Если ещё можно исправить хоть что-то... Леся протягивает мне салфетку. Промокнув глаза и нос, я поворачивась к ней.

— Как ты думаешь, меня простят?

— Не знаю. Попробуй. Хуже не будет, это точно.

— А как? Я же здесь, а они — там.

— Адреса помнишь? Напиши письма. Правда, с электронной почтой было бы быстрее и удобнее...

У меня где-то были их электронные адреса. Проблема в том, что интернета у меня пока не было, а провести его должны были приблизительно через месяц, вместе с локальной сетью — помню, папа что-то говорил насчёт этого...

Кивнув, Леся открывает архив новостей сайта и передаёт мне мышь. Я перехожу к июню прошлого года и с замиранием сердца жду, пока загрузится страница. Жирный заголовок сразу же бросается в глаза: "ЖУТКАЯ АВАРИЯ, УНЕСШАЯ ЖИЗНИ ОДИННАДЦАТИ ЧЕЛОВЕК". О, Боже. Я понимаю, что не надо открывать эту вкладку, но ничего не могу с собой поделать... Много текста, пустые поля вместо не загрузившихся фотографий...

Я практически прилипаю к экрану, пожирая глазами буквы...

"Сегодня, 12 июня 2001 года, около часа дня, на пересечении улицы Горького с проспектом Правды произошло ужасное дорожно-транспотное происшествие, в результате которого одиннадцать человек погибли и ещё восемнадцать получили ранения различной степени тяжести. Среди жертв — трое детей. Автомобиль Toyota Land Cruiser двигался на запрещающий сигнал светофора со скоростью, значительно превышающей разрешённую для данного участка дороги. В результате его водитель не справился с управлением, и автомобиль Тойота выехал на полосу встречного движения, где совершил столкновение с автомобилями ВАЗ-2103 и Mazda-626. После чего Тойота вылетела за пределы проезжей части и совершила столкновение с остановкой общественного транспорта. Водитель и двое пассажиров автомобиля ВАЗ, а также четверо пешеходов, находящихся в момент столкновения на остановке, от полученных травм скончались на месте. До прибытия карет "Скорой помощи" не дожил и находившийся на пассажирском сидении сын водителя Тойоты, 1993 года рождения. Остальные пострадавшие были доставлены в реанимационное отделение Областной Клинической Больницы Скорой и Неотложной Помощи, где трое из них умерли, не приходя в сознание. Состояние десяти человек — стабильно тяжёлое, врачи борются за их жизни. Единственным, кому не потребовалась медицинская помощь, оказался виновник аварии — водитель Тойоты. Он отказался покидать автомобиль до прибытия сотрудников дорожно-транспортной инспекции. По предварительным данным, он находился в состоянии тяжёлого алкогольного опьянения...

Скачущие буквы, плывущая картинка перед глазами. Когда зрению возвращается резкость, я вижу загрузившиеся фотографии с места происшествия. Знаю, что должна отвернуться... понимаю, что мне нельзя этого видеть... но какая-то сила снова и снова заставляет меня возвращать взгляд к экрану.

...Груда искорёженного металла неопределённого цвета — видимо, "тройка". Чуть позади неё — красная машина с раскуроченным передом. Россыпь битого стекла на мокром асфальте дороги...

Густые тёмные потёки и какие-то детали...

Новый мужской туфель с аккуратной шнуровкой...

Крупный план: лежащая на дороге кисть правой руки с ухоженными, покрытыми бежевым лаком ногтями и массивным кольцом на безымянном пальце...

В цветных разводах лужи — коричневая женская сумочка и вывернутое из неё содержимое: блокнотик, пудреница, губная помада, надтреснутое зеркальце, мелочь...

Яркий шлёпанец с отломанным каблуком, прикрывающий крошечный сандалик, словно стараясь защитить его от вездесущего объектива фотоаппарата... К горлу подступила тошнота. Господи, ПОЧЕМУ?!

Каталка с окровавленным детским тельцем... Безвольно раскинутые ручки... Кислородная маска, слишком большая для маленького личика... Люди в форме "Скорой" и куртках с надписью "МЧС", суетящиеся вокруг...

Изломанное тело под наброшенной на него простынёй... Из-под которой торчит неестественно вывернутая голая нога.

Огромный чёрный джип в бетонной стене остановки... Ворох ткани и алая жижа, собравшаяся в лужицу возле колеса...

Ещё одно израненное тело в лохмотьях одежды. На лицо наброшен яркий журнал.

Мужчина, прикрывающий своей футболкой что-то, лежащее на дороге...

Зарёванная женщина, сидящая на асфальте возле реанимобиля.

Четверо молодых мужчин в форменных синих рубашках сажают в служебный автомобиль какого-то мордоворота, собой закрывая его от наседающих людей...

Всё. Не могу больше. Такие мрази не заслуживают жизни...

Моё внимание привлекает курсивная сноска: "Одиннадцать отнятых жизней тянут на четыре года лишения свободы — УСЛОВНО". Ниже в тексте сообщается о том, что суд, приняв во внимание состояние здоровья виновного и ряд других факторов, вынес постановление о таком смехотворном наказании. Ещё ниже — информация о том, что убийца является близким другом губернатора. Сам представитель власти в приведенном там же интервью выражает свои "искренние" соболезнования членам семей погибших, и тут же характеризует своего приятеля как очень положительного человека, ни разу в жизни не преступившего закон, и, к тому же, трезвенника...

Твари. Как так можно?

Меня трясёт, тошнота усиливается. Пожалуйста, только не сейчас. Леся, которая до этого сидела, закрыв лицо руками, вскакивает со стула и через пару минут возвращается с чашкой вина и лимоном. Я кусаю кислый плод вместе с кожурой. Тошнота отступает на задний план. Делаю несколько осторожных вдохов. Вроде, стало лучше. Прошептав "спасибо", осторожно перебираюсь в кресло.

Устроившись в нём с ногами и поджав колени к подбородку, замечаю, что всё тело словно вибрирует. Странное и неприятное ощущение — будто каждая клеточка ноет. Мне кажется, что я уже испытывала нечто подобное. Вот только когда это было? Я пытаюсь вспомнить... Ответ внезапно сам всплывает из глубин памяти: похожее ощущение — только во много раз больнее — было последним, что я почувствовала перед тем, как потерять сознание в руках своего насильника.

Меня обдаёт жаром. Потом внутри всё словно вымерзает. Я же была всего в нескольких сотнях метров от этого ужаса... Я сама могла оказаться там. Мы все могли. Это же та самая остановка, с которой все разъезжались по домам после тренировок. Неужели...

Резко подскочив, я кидаюсь к монитору и начинаю судорожно прокручивать страницу. Там должен быть список погибших. Господи, пусть там не окажется знакомых...

Через несколько минут я возвращаюсь в кресло совершенно опустошённая. Все фамилии в списке были незнакомыми, но там были указаны года рождения пострадавших. Многие из них были совсем молодыми. И их жизни оборвались, даже не успев толком начаться...

Я сижу, уставившись в пространство перед собой ничего не видящими глазами. А в мыслях крутился один вопрос — как я попала домой в тот день? Я должна была проходить мимо всего этого... но я ничего не помню. Никаких воспоминаний с того момента, как я услышала визг тормозов и до того, как открыла глаза на лавочке возле подъезда.

Может, я шла там, видела это, и что-то отложилось в подсознании? Может, поэтому меня теперь мучают кошмары? Не знаю. Не помню. Не могу понять.

Пока я занимаюсь самокопанием, Леся что-то довольно долго читает с экрана. Потом она разворачивается ко мне и пересказывает, что прошлое лето в городе моего детства окрестили "Чёрным". После аварии объявили траур в память о погибших, а через пару недель всю страну всколыхнула череда жестоких убийств. Жертвами становились подростки. Их изувеченные тела находили вплоть до конца сентября. Ещё два десятка оборванных жизней. Милиция сбилась с ног, а убийц так и не нашли. Потом всё прекратилось так же внезапно, как и началось.

Поистине хорошей новостью стало то, что того самого водителя Тойоты через пару дней после оглашения постановления суда нашли мёртвым в подъезде его дома. Правосудие всё-таки восторжествовало. По словам очевидцев, вся лестница была залита кровью, а ошмётки плоти пришлось соскабливать со стен и потолка. Труп опознали по зубному слепку. И при этом никто из соседей ничего не слышал. Милые, душевные люди. Да здравствует суд Линча — самый гуманный суд в мире!

Наш разговор, который плавно переместился на тему преступлений и наказаний, прерывает трель дверного звонка. Удивлённо взглянув на Лесю, я спрашиваю, ждёт ли она кого-нибудь — хотя по ней и так видно, что она удивлена не меньше моего.

Ещё раз переглянувшись, мы выходим в коридор.

* * *

Отпрянув от дверного "глазка", Леся громко спрашивает: "Кто там?" В ответ из-за двери слышится мужской голос. Слов мне разобрать не удаётся — я стою слишком далеко.

Обернувшись ко мне и прошептав одними губами "знакомые", Леся начинает отпирать замки.

Я напрягаюсь. Какие ещё знакомые? Леся толкает дверь, и я вижу стоящих на пороге двух парней. Что за нафиг? Это ещё что такое? И она хороша — могла бы и предупредить... Пытаясь сдержать нарастающее раздражение, я скрещиваю руки на груди.

А один из визитёров тем временем извиняется и спрашивает, дома ли Лесин папа. Судя по тому, как эти двое держатся, чувствуют они себя немного не в своей тарелке...

Тут зазвенел таймер на духовке, и я нехотя удалилась на кухню. За мной туда же просачивается Леся — посоветоваться. Она объясняет, что эта парочка — знакомые её отца, с которыми он планировал встретиться на этих выходных. Но, поскольку туманное "на выходных" распространяется и на сегодняшний день... в общем — вот они, явились. А папы-то нет. И что теперь с ними делать — не понятно.

В итоге мы сошлись на том, чтобы пригласить их зайти. Знакомые, как-никак. Тем более, что Леся заверила меня, что парни — вполне приличные, со всех сторон положительные, занимаются компьютерами и везде ходят парой. Прелестная картинка вырисовывается... Ну, а мы — девушки вежливые.

Но Антон и Олег — так их, оказывается, зовут, к застолью присоединяться отказываются, ссылаясь на какие-то срочные и неотложные "дела". Ага, так мы им и поверили. Однако, прежде чем уйти, Олег говорит, что Лесин отец согласился помочь им с прокладкой сетевого кабеля в своём доме, и они хотели обговорить дату и время сего мероприятия.

Узнав, что эти двое занимаются организацией местной компьютерной сети с Интернетом и кабельным телевидением, я, недолго думая, решаю надиктовать им свой домашний номер и имя своего папы — у него довольно свободный график, да и специальность близкая по тематике... Думаю, он тоже не откажется помочь.

Когда Леся запирает за нежданными гостями дверь, я предлагаю ей выпить ещё чаю — во рту после лимона до сих пор ощущается горьковатый привкус...

* * *

Пока мы сидим на кухне, Леся успевает рассказать мне всё, что сама знает о наших визитёрах.

Олегу — двадцать пять, и у него есть собственный игровой зал. Его отец когда-то прикупил бывшее складское помещение, а потом помог раздобыть оборудование... В общем, мальчик трудится в поте лица. Антон на два года его младше, и горит идеей создания компьютерной сети, которая бы охватила весь наш район. Похвальное желание — особенно, если учитывать, что сейчас практически в каждом доме есть по две-три мелких локальных сетки, где народ бегает в Counter-Strike и Warcraft. А поскольку денег на наёмных рабочих у парней нет, то заниматься всем им приходится самостоятельно: и по чердакам лазить, и кабели тянуть... вот и приглашают они помощников из числа настоящих и будущих пользователей.

Тут подругу прерывает телефон — звонит её двоюродная сестра Алёна — та самая, о которой Леся мне рассказывала — и приглашает нас в гости на следующей неделе.

Меня это приглашение несколько удивляет — ведь я для этой девушки — незнакомый человек... да и ребёнок у неё маленький, а она так просто заявляет: "а... ты с подругой... ну ничего, приходите вместе".

Леся объясняет это тем, что Алёна настолько замучалась в роли матери, что ей постоянно требуется общество — неважно, чьё, лишь бы не оставаться наедине с ребёнком. Дааа, что уж тут скажешь... Радости материнства, ага.

Когда ярко-оранжевое солнце скрылось за соседскими высотками, мы уже выполнили программу-максимум на сегодня: съели большую часть того, что наготовили, посмотрели пару фильмов и послушали музыку, рассказали друг другу множество смешных — и не очень — историй из жизни... и почти допили вино. Ладно-ладно, "почти допила" его я одна, без помощников.

Ещё раз позвонив родным и отчитавшись, я начинаю замечать, что отчаянно зеваю. Глаза слипаются, а тело, вопреки моему желанию, активно отходит ко сну...

Заметив такое дело, Леся предлагает ложиться спать. И тут же возникает вопрос, куда меня укладывать: одна в чужой квартире я не усну — так что остаётся только Лесина комната, а диван у неё там неудобный...

Зато кровать широкая. Поэтому, не долго думая, сходимся на том, что спать будем вместе.

Пока я умываюсь, Леся расстилает постель. Вернувшись из ванной, я падаю на кровать, перекатываюсь к стеночке... где незаметно для самой себя и проваливаюсь в сон, так и не дождавшись подруги. Пьянству — бой.

Просыпаюсь я в темноте и довольно долго не могу понять, что не так. То, что я не у себя дома, не производит на меня должного впечатления. А вот тихие всхлипывания... Приподнявшись на локте, я протягиваю руку и начинаю шарить по постели — Леся лежит, свернувшись клубком, и тихонько плачет. Почувствовав моё прикосновение, она начинает рыдать в голос.

Да что с ней такое? Часы на прикроватной тумбочке показывают начало четвёртого утра...

Потом мы долго сидим, обнявшись, и Леся, кулаками размазывая слёзы, всё время повторяет: "Зачем он так со мной?"

Всё, чего мне удаётся от неё добиться — ей сегодня опять приснился тот "странный" сон. Ранее, этим же вечером, ей всё-таки удалось сформулировать, что же именно с этими снами не так. И почему она придаёт им такое значение.

Помимо того, что все они объединены общим пространством, ещё одной их отличительной особенностью является его присутствие. Он всегда там, рядом с ней. И он кажется ей смутно знакомым, но она почему-то никак не может вспомнить, где и при каких обстоятельствах она могла бы с ним встречаться. Поначалу она просто ощущала, что не одна, и ещё — "тепло его эмоций и обволакивающее спокойствие и умиротворение"; немного позже ей стало удаваться мельком заметить какую-то тень... Затем он перестал скрываться от неё... но даже тогда ей по-прежнему не удавалось разглядеть его лица. Он ни разу не произнёс ни слова... просто был рядом. А ещё через какое-то время она уже могла коснуться его...

Леся снова всхлипывает и пытается заговорить.

— Он... Он... Он никогда... А сегодня... — Вытерев нос ладонью, она поднимается с кровати и скрывается за дверью. А вернувшись через несколько минут, снова присаживается рядом со мной и продолжает как ни в чём ни бывало:

— Сегодня всё было совсем не так, как раньше. Находиться возле него было подобно стоянию во время шторма на волнорезе — хлипкая оградка и бушующее море вокруг... гипнотизирующая красота и смертельная опасность... Он никогда прежде...А сегодня... — Она низко опускает голову и продолжает. — Он сгрёб меня в охапку — так, что аж рёбра захрустели... потом, правда, слегка ослабил хватку... И он поцеловал меня. Даже не поцеловал, а просто набросился на меня... Он словно пытался выпить меня досуха, до боли прижимаясь своим ртом к моему. И знаешь... это было приятно... И боль была приятной... Моё тело... оно словно стало невесомым... А потом всё закончилось. Он отстранился, шепнув мне в губы: "У тебя ещё вся жизнь впереди, девочка" — и я проснулась... Алисонька, до чего же больно... в груди словно дыра выжжена. Это было прощание, я точно знаю, — всхлипывая, шепчет Леся. — Я больше никогда его не увижу — ни во сне, ни наяву...

Подруга прячет лицо в ладонях, снова сгибаясь пополам. Я нерешительно глажу её по плечу, совершенно не понимая, как ещё могу ей помочь.

— Лесь, ну ты чего... а может, это всё-таки просто сон? — Я по-прежнему не могу ничего понять.

— Не просто сон. И я знаю, кто это был... я бы узнала этот голос из миллиона других. Это он говорил со мной, когда я умирала. Это он вернул меня к жизни. А теперь его нет у меня. И никогда больше не будет. Посмотри на мои губы, они же горят. Или ты хочешь сказать, что это тоже просто сон?

В свете настольной лампы я толком ничего не могу разобрать. Тогда Леся включает верхний свет и медленно поворачивается ко мне... Ох, ты ж, Боже ж ты мой... Ничего себе... Мне приходилось возвращаться домой с такими губками и выслушивать от мамы долгие нотации... и Вадиму тоже доставалось от неё при встрече. Эх, Вадим, Вадим... А как всё могло бы быть...

Пока я окунаюсь в омут воспоминаний, Леся подходит к трюмо. Проводит пальцем по напухшим губам и розовой каёмке вокруг рта... Потом оборачивается, и удивлённо произносит:

— Смотри, там кровь.

Я подхожу ближе. На нижней губе подруги, немного левее центра, замечаю тёмно-вишнёвую бусинку. И, правда, кровь. А сами губы... зуб даю на холодец, завтра они будут лиловыми... Волосы у меня на затылке встают дыбом, и я буквально прилипаю к зеркалу, рассматривая собственное лицо. Но с моими губами всё в порядке... А я уже, было, всякое думать начала... Но, в таком случае, если я спьяну не начала приставать к подруге, то остаётся самый нелепый вариант — это с ней произошло во сне.

Кто-нибудь, помогите нам... А ещё лучше, забронируйте нам двуместную палату со всеми удобствами...

Глава 6

К концу марта зима окончательно смирилась с поражением, тоненькой корочкой льда подписав капитуляцию на лужах талой воды, и отправилась восвояси — вновь дожидаться своего часа. А в начале апреля солнце уже нещадно палило, прогревая землю и пробуждая затаившуюся в ней зелень.

Прошедший месяц тоже был насыщен событиями: мы с Лесей успели съездить в гости к её двоюродной сестре и понянчиться с её сыном, записаться на курсы самбо — к сожалению, спортивного... Мне провели локальную компьютерную сеть, и у меня появился доступ в Интернет. А Олег — тот самый, у которого игровой зал — повадился подолгу общаться со мной на отвлечённые темы в приватном разговоре сетевого чата.

А ещё я наконец-то стала выходить гулять. И начала тесно общаться с людьми. В частности, с Лесиной компанией...

Я шнурую кроссовки — сегодня мы собираемся открывать волейбольный сезон. Оказывается, где-то неподалёку есть огромный спорткомплекс — так там даже свой футбольный стадион имеется. С настоящими трибунами. И ещё — баскетбольная и волейбольная площадки, боксёрский ринг и теннисные корты... И принадлежит всё это раздолье спортивному училищу Олимпийского резерва. И, что самое удивительное, вход на территорию этого комплекса свободный, и главные требования к посетителям — не мешать тренировкам и не мусорить. Даже не верится...

Затолкав в карман лёгкой спортивной курточки эластичный бинт — я с непривычки растянула запястье на прошлой тренировке — и бросив последний оценивающий взгляд на своё отражение в зеркале, я выскакиваю за дверь.

Не став вызывать лифт, бегу вниз по ступеням. И только спустившись на один пролёт лестницы, осознаю, что в подъезде кто-то есть. Тяжёлый запах сигаретного дыма и глухие голоса, доносящиеся откуда-то снизу, заставляют меня замереть на месте. Голова моментально наполняется отборнейшими обрывками моих ночных кошмаров, и я, схватившись за перила, начинаю отступать вверх...

А говорящие тем временем затихают. Спустя несколько мгновений слышится смачный плевок, и кто-то прочищает горло.

— Эй, ты здесь недавно поселилась? Не боись, спускайся, мы не кусаемся. — Дикий гогот. Их там человека четыре, не меньше. Что им от меня нужно?

— Да спускайся уже, я знаю, что ты там стоишь. Поздороваемся по-соседски, и пойдёшь, куда шла.

По-соседски? Вот уж угораздило... Я птицей взлетаю на свой этаж и нажимаю кнопку вызова лифта. Глупо, конечно... но дома у меня кроме Черри всё равно никого нет... да и не успею я открыть все замки, если эти надумают подняться.

Что-то подозрительно стучит и скрипит, пока кабина спускается откуда-то сверху. Когда она наконец-то достигает моего этажа и двери, звякнув, разъезжаются в стороны, я начинаю жалеть, что не пошла пешком.

Обшарпанные стены, облагороженные ёмкими надписями, освещает тусклая лампочка. Её свет не достигает пола, который, как мне удаётся разглядеть, почти полностью мокрый. В нос ударяет тяжёлый спёртый запах. Фу. Опять обоссали лифт... Тяжело вздохнув, я шагаю в смердящий полумрак, выбирая более-менее сухой островок. Брезгливо тыкаю ногтём в липкую кнопку первого этажа... Надо было задержать дыхание...

Лифт приезжает подозрительно быстро. Когда двери открываются, я с ужасом обнаруживаю, что это — не первый этаж. А ещё — что мне в лицо приветливо ухмыляются четыре пропитые рожи...

* * *

— А ничё так новая соседка, симпатичная. Не то, что эти две крысы с шестого. — Тянет тот, что стоит поближе. Глубоко затянувшись спрятанным в кулаке "бычком", он подмигивает мне, криво ухмыльнувшись. Затем запрокидывает голову и выпускает к потолку струю сизого дыма. После чего, отхаркнув и сплюнув в сторону, хитровато прищуривается и продолжает:

— Да ты не ссы, выходь из этой параши. Отвечаю, мы не кусаемся. — Снова регот. Мысли лихорадочно мечутся.

Уехать не получится, двери закрываются слишком медленно... успеет протиснуться или застопорить их. Эти алкаши пока выглядят дружелюбно. Что же делать? Выйду. Если что — буду кричать. Всё же, лестничная площадка — не тесная коробка, застрявшая между этажей...

Поборов паническое желание нажать кнопку своего этажа, я выдыхаю и шагаю наружу из этой, как он выразился, "параши".

Лестничные площадки в домах нашей планировки огромные — по шесть квадратов, а входные двери квартир находятся в длинных коридорах, в простонародье именуемых "тамбурами". Сама лестница находится сбоку от площадки и отгорожена от неё перилами.

Я бочком пододвигаюсь ближе к этой самой лестнице. Там светлее и не так накурено. А этот не в меру общительный молодой человек с опухшим лицом, одобрительно клацнув языком, протягивает мне пачку сигарет.

— Куришь? Да вижу, что нет. Расслабься, солдат ребёнка не обидит. Ты молодца, что ломаться не стала. А мы дембель обмываем. Да не смотри ты так перепугано, мы просто познакомиться хотели. Ты ж здеся новая. Интересно же. Тя звать как?

Эх, была — не была.

— Алиса.

— Обана. Алиса. Из страны чудес, что ли? Ладно-ладно, шучу. Меня Серым звать. А это — Василий, Толян и Лысый. — Последний, церемонно шаркнув кедой по полу и склонив голову, пробурчал что-то типа "Оччприятна". Два остальных типа просто ухмыльнулись ещё шире, после чего Лысый обратился к Серому, панибратски хлопнув того по плечу:

— Слыш, красава, не пугай деваху. Ты её батю видел? Он те яйца узлом на спине завяжет, если она ему расскажет.

Почесав репу, Серый возмутился.

— Да кто её пугает, мы ж просто знакомимся. Алиса, тебе страшно? Да чё ты смотришь-то так затравленно? Сосед я твой, из девятой... Ладно, ты торопишься куда? Или ещё с нами постоишь?

Забрезжила надежда. Может, всё обойдётся?

— Меня друзья возле подъезда ждут...

— Друзья — эт святое. Не смеем задерживать. — Отсалютовав мне незажжённой сигаретой, Серый сдвигается в сторону, освобождая мне дорогу на волю. По стеночке протиснувшись мимо них, я со всех ног кидаюсь вниз. Позади снова раздаётся взрыв гогота. Придурки.

Толкнув железную дверь, я выскакиваю из подъезда. В ушах стучит кровь, во рту сухо. Неужели проскочила? Даже не верится...

Кстати, местных алкашей я не обманула — меня уже ждут. Целых восемь человек, я буду девятой. Поздоровавшись со всеми, я интересуюсь, не мало ли нас. На что получаю ответ, что недобор всегда можно восполнить по месту. Как интересно...

Через каких-то полчаса мы уже на месте. Пока парни развешивают сетку, мы с девчонками встаём в круг и начинаем разминаться — если тот балаган с мячом, что мы развели, можно так назвать.

Я всё время пропускаю адресованные мне пасы, постоянно отвлекаясь от мяча. Кручу головой, пытаясь рассмотреть весь этот комплекс, но — увы и ах. Единственное, что я успеваю заметить — покрытие площадок и кортов кажется резиновым, а возле ринга располагаются какие-то странного вида тренажёры...

А тем временем нашего полку прибывает — к нам прибиваются ещё пятеро незнакомых парней, которые просто подходят и спрашивают разрешения присоединиться к игре. Наши девушки тут же забывают про мяч и сбиваются в кучку — обсудить вновь прибывших, и, как я догадываюсь, "разделить сферы влияния".

Мы с Лесей в дележе сомнительного имущества участвовать не стали — я выбрала как раз это время для того, чтобы пожаловаться на новоприобретенных знакомцев из числа местного контингента. Подруга меня внимательно выслушала и посоветовала не переживать, мотивируя это тем, что, во-первых, эти молодчики, судя по всему, побаиваются моего папу, а, во-вторых, гадить на своей территории не принято даже у самых отмороженных типов. Ну, что ж, будем на это надеяться...

Во время обсуждения тактики и стратегии моего дальнейшего поведения по отношению к местным я успеваю перебинтовать растянутое запястье. Потом мы делимся на команды и играем первую партию, после которой трое из вновь прибывших куда-то исчезают. А ещё чуть позже мы с Лесей замечаем тех, кого совсем не ожидали здесь встретить.

Через баскетбольную площадку к нам направляются Олег с Антоном. Вот это номер. А мы-то думали, что они от мониторов оторваться не могут. Вот, оказывается, как бывает. Только решишь, что раскусила человека — и тут — на тебе, такой облом. Жизнь вообще нечестная штука.

Пока мы с Лесей пытаемся совладать с проявлениями крайнего удивления, предпринимая жалкие попытки позакрывать рты, эти двое, как ни в чём не бывало, спрашивают, можно ли присоединиться к игре. Получив положительный ответ, они заходят на площадку. Олег примыкает к нашей команде. Антон — к противникам. Ещё один фокус в исполнении стервы по имени "жизнь". Я почему-то была твёрдо убеждена, что они даже спят вместе, пусть даже в самом целомудренном смысле этого слова. Да...

Между тем, играет эта парочка очень даже неплохо. Олег почему-то берётся опекать нас с Лесей, принимая на себя самые сложные подачи, адресованные нам. Мы только и успеваем, что врассыпную бросаться. Интересно, чего он хочет этим добиться. А главное — от кого.

Я присматриваюсь к нему повнимательнее. Он с меня ростом — Антон повыше будет, но ненамного. Ещё Олег довольно ловко управляется с мячом — занимался где-то волейболом, что ли? Когда он отбивает очередную подачу, я замечаю, как у него руках играют мускулы. Интересно, чем это таким интересным надо заниматься за компом, чтобы заиметь нечто подобное? А ведь с виду и не скажешь — таких как он, наверное, блюстители морали и нравственности в пример всем ставят...

Ух... Опять мысли не в том направлении ускакали. Вернёмся к объекту изучения. Волосы подстрижены "ёжиком", цвет точно определить не могу... шатен, что ли?..

Пока я довольно пристально его разглядываю, он оборачивается. Наши взгляды встречаются... и он подмигивает мне. Ой. Это слегка выбивает меня из колеи. Точнее, совсем не слегка. Что он хочет этим сказать? А может, у него просто нервный тик?..

Отвлёкшись на поиск потаённого смысла этой его ужимки, я пропускаю мяч. Точнее, не совсем пропускаю... В общем, он прилетает прямо мне в голову. Когда я боковым зрением улавливаю смазанное движение и поворачиваюсь — уже слишком поздно.

Звонкий удар — и в голове раздаётся радостный звон колокольчиков. Прелестно. Мяч-то сам по себе лёгкий, а вот скорость-то у него приличная... Будет впредь наука — нечего на малознакомых мужиков заглядываться...

Играем мы до темноты. И ещё немного после. В буквальном смысле — на ощупь и по звуку. Зато это очень весело. А потом все вместе выдвигаемся по направлению к дому. Тут же, по ходу дела, выясняется, что с Антоном мы почти соседи — он от меня через два дома живёт. К слову, Олег — из соседнего микрорайона... но он почему-то тоже идёт с нами...

Оказывается, что эта "сладкая парочка" — так мы с Лесей их про себя прозвали — не такая уж и дикая, как мне поначалу показалось. По крайней мере, в коллектив они влились — и от людей не шарахаются. Антон всю дорогу травит какие-то весёлые истории, над которым все хохочут в голос, а Олег тем временем, видимо, решает воспользоваться моментом и ненавязчиво расспрашивает меня о каких-то мелочах. Получается как-то странно — "в толпе наедине".

И именно это его внимание ко мне — пусть и неназойливое — заставляет меня замкнуться и уйти в себя. Конечно, я в последнее время всё чаще и чаще обращаю внимание на гуляющую парами молодёжь и задумываюсь над тем, что они ощущают, как бы невзначай примеряя воображаемые чувства на себя... Обычно подобные эксперименты заканчиваются плачевно — в прямом смысле этого слова. Я боюсь любых отношений с противоположным полом. Может быть, за исключением дружеских.

Кстати, интересно, а могут ли парень с девушкой просто дружить? Или эта дружба обязательно как-то не так закончится?

В тот вечер Олег снова вызывает меня в приватный разговор чата и, после нескольких минут обмена общими, ничего не значащими фразами, осторожно переводит беседу на личные темы. Пока он не успевает задать прямого вопроса, я, поспешно сославшись на то, что Черри срочно приспичило погулять, покидаю чат. И бегу звонить Лесе...

* * *

Следующую неделю я отсиживаюсь дома, на волейбол не хожу. И в чате не показываюсь. А Леся звонит мне каждый день и докладывает обстановку — Олег пару раз пытался разузнать у неё, куда я запропастилась. Естественно, так она ему и рассказала.

Но постоянно прятаться невозможно, да и неправильно как-то, поэтому надо что-то решать. Одно я поняла точно — Олег товарищ целеустремлённый, просто так не отступится — поэтому разговор, так или иначе, состоится. Остаётся лишь решить для себя, что и как я ему буду отвечать.

А вот с этим у меня проблемы. Я боюсь отношений. Панически боюсь. После того, что со мной сделали... я даже представить себе не могу, как отреагирую на чужое прикосновение. Это — раз. А вот вторая проблема ещё более застарелая, чем первая.

Ещё тогда, когда я была с Вадимом, меня терзали сомнения, способна ли я кого-то полюбить. Я не могла ничего сказать с уверенностью на этот счёт. Совершенно определённо, Вадим мне нравился. Но что-то большее? Не знаю. Даже тогда я сомневалась... а теперь, когда прошло столько времени — почти уверенна, что не любила его. Да, мне было хорошо с ним... и да, я даже собиралась отдать ему своё тело... но я его не любила.

Просто я это знаю. Теперь уже. И, скорее всего, мне уже никогда не удастся ощутить это чувство...

А сближаться с кем-либо, заведомо зная, что ничего из этих отношений не выйдет? Неправильно это всё как-то. Да и не получится у меня себя пересилить. И не нужно мне всё это... Даже несмотря на то, что я всё чаще плачу по ночам не из-за кошмаров, а от щемящего ощущения одиночества и ещё — от осознания, что я никак не могу этого изменить, не сделав себе ещё больнее...

* * *

Тем временем этот учебный год близится к завершению. Естественно, учиться уже никто не хочет — какая может быть учёба, когда за окном всё цветёт? Домашних заданий почти не задают, а на уроках педагоги всё чаще предпочитают просто побеседовать "за жизнь" — обсудить какие-нибудь интересные, но совершенно не относящиеся к изучаемым предметам темы...

А ещё к нам на уроки начали захаживать преподаватели из местных вузов — проводить с нами профориентационную работу. Почему с нами, учащимися десятых классов? Да потому, что сейчас у них почти каждую неделю проводятся "Дни открытых дверей", а с осени во многих высших учебных заведениях начинаются подготовительные курсы, записаться на которые можно будет ещё летом.

Среди всех "агитаторов" особенно выделялась одна женщина — я даже запомнила её имя. Что самое интересное, Леся тоже обратила на неё внимание. Она представляла Национальный Университет — один из самых престижных вузов страны, в частности — кафедру Естествознания. После краткого обзора их специальностей, Ольга Анатольевна — так её звали — предложила всем пройти небольшой тест... Он на самом деле оказался компактным, а вот сами вопросы повергли меня в глубокий шок.

Такой тест мог бы дать психолог, а не преподаватель кафедры Естествознания. Хотя, были в нём и вопросы на общую эрудицию — кстати, довольно каверзные: на первый взгляд — ничего особенного, но, если вдуматься, ответы оказывались совсем не такими, какие приходили в голову в первую очередь.

Перед тем, как попрощаться, Ольга Анатольевна оставила на класс пять визиток: три — учительнице, и ещё две — нам с Лесей лично. Наверное, потому, что мы слушали её с явно выраженным интересом. Напомнив, что через две недели у них общеуниверситетский День открытых дверей, она улыбнулась и выпорхнула за дверь. Лёгкое, невесомое создание. Как же ей удаётся совладать со студентами?

После окончания уроков мы с Лесей решаем немного прогуляться — на улице сейчас так хорошо! Разговор получается незапоминающимся — о родителях, о предстоящей тренировке по самбо... Я жалуюсь подруге, что мама стала как-то странно относиться к моим поздним возвращениям домой — тренировка у нас заканчивается в половине десятого вечера, и маму это ужасно нервирует. А раньше она радовалась, что я вообще из дома выхожу...

Когда я снова начала выходить из дому без сопровождения родителей — ещё тогда, до переезда — папа вручил мне газовый баллончик и потребовал, чтобы я всегда и везде брала его с собой — по крайней мере, когда гуляю по вечерам с Черри. А теперь и баллончика им мало — мама стала настаивать, чтобы я приходила домой не позднее девяти вечера. И то, что в девять ещё светло, её совершенно не волнует. Как, впрочем, и то, что я хожу по улице не одна. Вот, она так сказала — и всё. Точка. Что на неё нашло?

Увлечённые разговором, мы с подругой заходим довольно далеко — я здесь ещё ни разу не бывала, ведь пошли мы почему-то в противоположную от дома сторону... С интересом оглядываясь по сторонам, я начинаю выяснять у Леси, куда мы можем выйти, если продолжим двигаться в том же направлении. Пожав плечами, она отвечает, что минут за пятнадцать можно будет дойти до ближайшей к нам станции метро. А там — множество торговых комплексов и кинотеатр.

У меня защемило в груди. Я была в кино всего раз — на первом свидании с Вадимом. Он тогда так трогательно держал меня за руку... На глаза навернулись слёзы — на моё письмо с извинениями он так и не ответил. Удалось связаться только с Егором, который сообщил мне, что очень рад тому факту, что я наконец-то объявилась... и что Вадим бросил тренировки, разорвал отношения со всеми нашими общими знакомыми, и, как поговаривают, вообще ушёл глубоко в себя. Прямого упрёка от Егора я не дождалась, но он читался между строк... Я проплакала тогда всю ночь, изливая боль от собственного бессилия и отвращения к себе, но Вадиму, естественно, не было от этого ни холодно, ни жарко...

Сжимаю кулаки, впиваясь ногтями в ладони. Это ж надо быть такой эгоистичной дурой...

Вдруг, ведомая каким-то странным порывом, я предлагаю Лесе сходить в кино. Что бы я ни чувствовала, как бы себя ни казнила, но я должна жить дальше... хотя бы ради родителей. Я и так уже сломала слишком многое... и многих.

Уже через двадцать минут мы изучаем афишу кинотеатра. Огромный плакат гласит, что через два дня — долгожданная, разрекламированная по всем каналам телевидения премьера. Жанр — фильм ужасов. Естественно, нам тут же захотелось поглядеть, будет ли он хотя бы вполовину таким, как его описывают.

Но тут есть одна проблемка... совсем-совсем небольшая — сеансы начинаются в девять вечера. И как мне уговорить маму на это?..

* * *

— Никуда вы не пойдёте! Ещё чего! Да ты хоть знаешь, что на улицах сейчас творится? — Мама кричит так, что стёкла звенят. Я, конечно, всё понимаю, но не до такой же степени... Она когда-нибудь задушит меня своей опёкой...

— Мам, ну мы же вдвоём пойдём. И баллончик обязательно возьмём. И там людей будет много... Мам, ну это же кинотеатр...

— Нет, ну где это видано! Девочки, молоденькие — и вдвоём по ночным сеансам шляться! Ты хоть представляешь, за кого вас примут?!

Во мне моментально вскипает злость.

— Знаешь, мама, что я тебе скажу? Я на своей собственной шкуре прекрасно убедилась, что для некоторых событий нет никакой разницы, когда происходить — днём или ночью. И где происходить — тоже. Не подскажешь мне, чем я была хуже других? Почему это случилось именно со мной? Не знаешь? Зато я знаю. Просто так сложились обстоятельства. И я оказалась не в том месте и не в то время. Так получилось. Теперь запри меня дома — и, может быть, завтра... или послезавтра... или через неделю — да какая вообще разница, когда — я поскользнусь на кафеле в ванной и сломаю себе шею. Или выйду к мусоропроводу вынести мусор, а меня там встретит компания местных отморозков...

Пока я говорила, лицо матери покрылось алыми пятнами — они выделяются на её побледневшей коже, будто следы от пощёчин. Боже, зачем я ей это высказала? Она же ни в чём не виновата. Просто любит меня и переживает...

— Мамочка, — я кидаюсь к ней и сжимаю её в объятиях. — Прости, прости меня. Я — дура, я не думаю, что говорю. Прости меня...

Она молчит в ответ и лишь поглаживает меня по голове. Затем глубоко вздыхает и произносит:

— Я тебя отпущу. С одним условием. Вас должны будут туда проводить. И забрать. И сдать мне лично с рук на руки. Кто это будет — выбирай сама. Но чтоб я знала этого человека. Или, хотя бы, его знали Лесины родители... и доверяли ему.

Я не верю своим ушам. И временно лишаюсь дара речи. Промычав что-то вроде "спасибо", я быстро чмокаю маму в щёку и бегу к телефону...

Через час мы с подругой уже сидим в моей комнате, обсуждая "достойную кандидатуру провожатого". А моё приподнятое настроение с каждой минутой всё стремительнее падает — пятничный вечер у большинства наших общих знакомых уже занят... да ещё надо найти не абы кого, а того, кого бы одобрили родители... Это уже слишком. Я раздражённо бросаю трубку радиотелефона на кровать и включаю компьютер...

Войдя в сеть, чтобы проверить почту — где-то в глубине моей души ещё теплится слабая искорка надежды на чудо — я обнаруживаю моргающий значок в трее.

Чат. Он грузится автоматически, и в последнее время я выхожу из него до того, как подключаюсь к сети. А сегодня, вот, забыла...

Клик по иконке — и на экране всплывает приватный разговор, где через пару мгновений высвечивается фраза: "Привет, где пропадала?"

Мы с Лесей переглядываемся.

"Привет. Пойдёшь с нами в кино?"

Глава 7

Без четверти одиннадцать. Вечер пятницы. Народу сейчас на улицах больше, чем было днём. Много шумных компаний, каждый второй встречный — навеселе. Мы вместе с толпой выкатились из дверей кинотеатра и теперь собираемся идти домой, попутно обсуждая только что просмотренный фильм. Он оказался неплохим. На удивление.

Я ощущаю лёгкое беспокойство — там, в зале, мне всё время казалось, что за мной кто-то наблюдает, и я постоянно боролась с желанием оглянуться. Одно могу сказать с уверенностью — жанр фильма здесь был абсолютно ни при чём. Что же со мной такое? Это ощущение также не имело ничего общего с тем паническим ужасом, который ранее охватывал меня, и о котором я почти забыла за последние месяцы. Осторожно повернув голову, я окидываю взглядом поток людей, продолжающий наводнять улицу перед кинотеатром.

Моё внимание привлекает женский силуэт, и я не сразу могу сообразить, чем именно. Фигура, походка... женщина кажется мне смутно знакомой, но почему-то не получается вспомнить никаких подробностей. "Повернись ко мне", — мысленно обращаюсь я к ней, а она ныряет в толпу и растворяется в ней.

Мне по-прежнему неуютно. Олег пытается растормошить меня, о чём-то спрашивает, но я отвечаю невпопад. Честно говоря, я уже и не надеялась, что у нас получится попасть на премьеру, но Олег согласился стать нашим провожатым без раздумий. И Антона с собой привёл — так что план по "провожатым" мы даже перевыполнили.

Мимо проплывает парочка — девица висит на парне, одной рукой заякорившись за его талию и засунув другую в передний карман его джинсов, а он по-хозяйски мнёт её пониже талии. Пройдя ещё пару шагов, они останавливаются, после чего все окружающие становятся невольными свидетелями затяжного сеанса петтинга в одежде. Хотя, лично мне кажется, что описанию происходящего лучше бы подошло словосочетание "оральный секс" — знаю, знаю, что оно обозначает орально-генитальный контакт, которого, к счастью, нам не показали, но что эти двое вытворяют языками! Я против собственной воли пялюсь на них, смутно ощущая зарождающееся возбуждение. Вот чёрт! Раньше меня было не так-то просто пронять. Деваха слегка запрокидывает голову и высовывает — нет, вываливает почти до самого подбородка — блеснувший металлической заклёпкой язык. А её партнёр начинает облизывать его длинными неспешными движениями, сопровождающимися характерным чавкающими звуками. Меня передёргивает. Возбуждение мигом спадает, вытесненное омерзением. Какая гадость...

Отвернувшись от продолжающегося представления, я встречаюсь глазами с Олегом. И под его внимательным взглядом чувствую, как заливаюсь краской. Чтоб их всех! Уставившись себе под ноги, я интересуюсь, не пора ли нам идти. Мой голос звучит хрипло и едва слышно. Да что ж такое?..

Злость действует отрезвляюще. Я снова могу думать о чём-либо, кроме потребностей тела в любви и ласке...

Леся смеётся в ответ на какую-то шутку Антона. Отсмеявшись, она оборачивается к нам с Олегом и берёт меня под руку. Наклонившись к самому моему уху, шепчет: "Оглянись вокруг. О, времена... О, нравы! Правда, мило?" — Затем, ещё понизив голос, продолжает: "А ты видела Ольгу Анатольевну?"

Что?! Ах, вот оно как... По крайней мере, теперь я наконец-то поняла, кого заметила в толпе. Интересно, что она здесь делала? Может, живёт поблизости?

Мне снова кажется, что я чувствую на себе чей-то взгляд. Меня клонит в сон, а где-то глубоко внутри продолжает скрестись тревога. Перед глазами всё легонько подрагивает, голова идёт кругом...

Мы идём по освещённой аллее, а я исподтишка поглядываю на Олега. Интересно, он понял, что со мной творилось? И какие сделал из этого выводы? По крайней мере, взгляд у него был довольно красноречивый. Мужской. Так смотрят на женщину, когда мысленно раздевают её и представляют дальнейшее развитие событий. А ещё такой взгляд бывает у кота, который облизывается на оставленный без присмотра горшочек со сметаной, но не спешит к нему приступать — уж он-то точно знает, что сметана уже никуда от него не денется, и растягивает удовольствие, наслаждаясь предвкушением...

Я прекрасно понимаю, что когда-нибудь моё тело одержит победу над страхами. Вот только не знаю, когда именно это случится, и есть ли ещё у меня время, чтобы попытаться убедить себя, что это — моё решение, и физиология здесь совсем ни при чём.

Правда, в этом случае возникает ещё одна проблема — кого выбрать в качестве жертвы? Я уже сделала очень больно одному человеку и не хочу повторения. Чувства Вадима, судя по всему, оказались более глубокими, чем я предполагала. Поступать так ещё с кем-то...

Олег. Он мне нравится. Но не больше. Позволить ему приблизиться к себе и ждать, к чему это приведёт? Не знаю. Может, я привыкну к нему. Может, мне даже удастся его полюбить. Может. А может, и нет. И что мне тогда делать?..

У меня кружится голова. Голоса доносятся словно издалека. Снова оглядываюсь по сторонам. Все лавочки заняты уединившимися парочками.

Неужели это я одна какая-то не такая? Почему кто-то влюбляется с первого взгляда, в то время как я мрачно торгуюсь с собой? Или это у всех так, просто они проще к этому относятся? Когда-то я пыталась поговорить на эту тему с Лесей, но у неё — сны. Были. А теперь — нет. И она очень сильно переживает по этому поводу...

— Алиса! — Я натыкаюсь на руку, преграждающую мне путь, и отталкивающую меня назад. Прямо передо мной, дико сигналя, пролетает машина. Так близко, что мои волосы, взметнувшиеся вслед за потом воздуха, оказываются у меня на лице.

Мысли спутались. Я не могу сориентироваться. Кто-то обнимает меня за плечи. Я убираю волосы с глаз. Олег. Его слова долетают до меня, будто прорываясь через слой ваты.

— Алиса, с тобой всё в порядке? Ты что творишь? Чуть не выскочила под машину!

Леся сочувственно смотрит меня и одними губами скорее утверждает, чем спрашивает: "Опять..." Да, опять. Я закрываю глаза и прижимаюсь к Олегу, пряча лицо у него на плече. Будь, что будет.

Всю дорогу до дому он не отпускает моей руки. Его ладонь ощущается прохладной — по сравнению с моей. Кажется, у меня поднялась температура — лёгкое головокружение так и не ушло, и меня попеременно бросает то в жар, то в холод.

Стараюсь не думать о том, что будет потом. Во-первых, это будет потом, а во-вторых, я очень хочу, чтобы всё было хорошо...

Когда мы подходим к моему подъезду, я уже абсолютно спокойна. Переживать теперь просто бессмысленно — свой выбор я сделала. Всё, можно расслабиться и выдохнуть. Посмотрим, куда это меня заведёт.

Мы ещё немного стоим на улице, а затем Олег спрашивает, готова ли я идти домой. Готова. Антон, глядя на меня, шутливым тоном интересуется, ждать ли им Олега. Нет. Леся, внимательно окинув меня взглядом, кивает. Обняв меня на прощание, она подхватывает под руку Антона, выдающего другу последние ценные указания и наставления, и уводит его в темноту.

Мы какое-то время стоим молча, глядя им вслед. Затем я стряхиваю с себя оцепенение и веду Олега к дому.

Оказавшись в полумраке подъезда возле двери своего "тамбура", я ощущаю растерянность... Чувствую, как зарождается паника...

Мы стоим лицом друг к другу, на расстоянии вытянутой руки. Олег по-прежнему сжимает мою ладонь, слегка поглаживая её пальцами. А я старательно изучаю кафельный пол, водя носком туфли по стыкам плиток.

Через какое-то время парень перестаёт гладить мою руку, но не отпускает её. Я поднимаю взгляд — он выжидающе смотрит на меня, снова начиная вырисовывать большим пальцем окружности на моей ладони...

Глубокий вдох... Выдох... Эх, была не была.

Не разрывая контакта глаз, отступаю к стене, увлекая Олега за собой. Его руки скользят по моим плечам, перемещаясь на спину... исследуют изгибы моего тела...

Его губы находят мои и накрывают их, сразу же переходя в наступление... я приоткрываю рот, позволяя чужому языку проникнуть внутрь, но не отвечая на поцелуй... Пока не отвечая.

Мысли покидают меня, оставив наедине с разгорающейся потребностью. Ещё немного — и моё тело попытается физически заполнить зияющую пустоту в душе...

Мне нужна передышка, иначе случится непоправимое... Мягко отстранившись, я запечатлеваю на щеке Олега лёгкий поцелуй и утыкаюсь носом ему в ключицу.

Чувствую, как ускоряется его пульс, когда он убирает волосы с моей шеи и его губы начинают покрывать её поцелуями... Плотнее прижимаясь к его коже — как раз в том месте, где под ней бьётся пульс, трусь об неё щекой, вдыхая его запах...

Когда он в нерешительности останавливается, я немного напрягаюсь, чувствуя лёгкое раздражение. И, не дав ему вернуться к моим губам, снова подталкиваю его к своей шее. По телу разливается дрожь, когда он добирается до ямочки у меня за ухом... моя ладонь инстинктивно ложится на его затылок, заставляя сильнее прижаться ко мне...

Пол уходит из-под ног, а нахлынувшие воспоминания срывают тихий стон с сомкнутых губ...

Я вспоминаю другие руки, сжимающие моё тело. Моя кожа хранит память о других губах... О незнакомце, присвоившим меня против моей воли...

И это откровение действует на тлеющее желание подобно ураганному порыву ветра. Вожделение вспыхивает во мне, обрушиваясь на мой рассудок, захлёстывая и погребая его под выпущенными из глубин подсознания низменными инстинктами.

Теперь над моим телом властвует похоть. Чистейшая похоть без примеси каких-либо других чувств. Я прижимаю зубами кожу на шее парня, борясь с желанием прикусить её ещё сильнее.

Ещё через пару мгновений его руки оказываются на моих бёдрах — и вот он уже сидит передо мной на корточках. Приподняв кофточку, целует мой живот, двигаясь вдоль пояса брюк...

Оцепенение... мои пальцы в его волосах... Он тянется к пуговице моих брюк — и тут слышится скрип открываемой двери.

Олег почти неслышно рыкает и поднимается на ноги... Уф. Соседи сверху. Я отступаю от него на шаг, приводя в порядок мысли и одежду.

Да что со мной творится-то такое? Я была готова отдаться первому встречному прямо в подъезде? Надеюсь, что нет. Очень на это надеюсь. Но, кажется, происходящее было слишком сильно похоже именно на это...

Не смотрю на Олега. Запоздалое чувство стыда и всё такое...

— Готов к передаче с рук на руки ценного приобретения? — спрашиваю я, улыбнувшись уголками губ. Глаз эта улыбка не достигла, но при таком освещении этого не видно.

Он кивает. Вот и славно... Я нажимаю кнопку дверного звонка...

Вкратце описав маме наш поход в кино — естественно, опустив все подробности, не касающиеся непосредственно просмотра фильма, я иду купаться. Лёгкое томление, поселившееся в моём теле после того неоднозначного эпизода, не даёт мне покоя. К счастью, мне известно, как с ним бороться.

Да здравствует душ — лучший друг одиноких и суперстойких девушек! Уж я-то хорошо знаю, насколько легче и проще следовать железобетонным моральным принципам, получая регулярную разрядку...

* * *

Утром следующего дня меня будит звонок телефона. Готова поспорить на что угодно, что это Лесе не терпится узнать подробности вчерашнего. Точно! Какая я проницательная. И скромная. Я поудобнее устраиваюсь на кровати, подложив под плечи подушку, и начинаю изложение подробного отчёта "не для маминых ушей".

Кстати, о птичках... удивительно, но мама на этот раз не подняла меня в семь утра, чтобы я погуляла с Черри. Странно. С чего бы это? Неужели я вчера была в таком плачевном состоянии?

Слезая с кровати, я, попытавшись прижать плечом трубку к уху, тут же ощущаю тянущую боль в шее. Взяв выскальзывающий телефон в руку, плетусь в ванную — любоваться на вещественные доказательства своей вчерашней слабости.

О, да! Левая половина шеи — синяя. Интересно, мама уже видела? Мне становится стыдно. Нет, не так. Очень стыдно. Что это на меня вчера нашло? Сроду себя так не вела... А Олег, что он про меня подумал? Хотя, нетрудно догадаться...

Расклад явно не в мою пользу — вопросов больше, чем ответов. Слинять бы из дома по-тихому, пока меня, такую красивую, родители не увидели... И надо что-то придумать с шеей. Докатилась. Никогда ещё засосами не светила, ну, кроме того раза... Да, найти бы сейчас что-нибудь лёгкое с воротничком-стоечкой...

Господи, как я люблю свою маму! Когда я появилась на кухне, старательно прикрыв волосами шею — это притом, что обычно закалываю их зажимом на затылке — она не стала задавать вопросов, сделав вид, что не заметила ничего необычного. И дала мне понять, что не слепая, всего одной фразой — когда я, наскоро перекусив, сказала, что пойду к Лесе, она невозмутимо поинтересовалась, что передать Олегу, когда тот позвонит. Думаю, здесь было бы уместней говорить "если" позвонит. Но я, естественно, ей об этом не сказала. Пусть думает, что я вела себя хорошо.

Ага, кого я обманываю...

Придя к подруге, я снова пересказываю всю историю ещё раз. Только теперь — начиная с кинотеатра. К слову, Леся очень удивляется, узнав, что мне было неуютно в зале. Как она говорит — двоим любителям острых ощущений, уединившимся на последнем ряду, там было очень даже уютно. Ага, кто бы сомневался. Вдоволь нахихикавшись по этому поводу, мы решаем пойти прогуляться...

* * *

Когда я возвращаюсь домой, мама торжественно сообщает мне, что звонил Олег. Я так "рада"... И как мне теперь действовать в сложившейся ситуации? Всё-таки, я бы многое отдала за то, чтобы узнать, как он воспринял нашу вчерашнюю импровизацию. Что касается меня, то мне было стыдно. Приличные девушки так не бросаются на малознакомых парней...

Я торгуюсь с собой до вечера, но так и не решаюсь перезвонить ему. От одной только мысли об этом сердце начинает искать аварийный выход, пробиваясь мимо желудка куда-то вниз...

В конце концов, все мои мысленные пререкания обрываются звонком в дверь. Я пытаюсь забиться в угол и тут же осознаю всю нелепость своих действий. Начинаю нервно хихикать. И тут ко мне в комнату заглядывает мама и, заговорщически улыбнувшись, сообщает, что пришёл Олег — оказывается, она ему рассказала, что вечером я точно буду дома, чтобы погулять с Черри. Огромнейшее ей за это человеческое спасибо...

По мере наполнения головы звуками весёленькой версии траурного марша пришло осознание того, что настал час расплачиваться за свои проступки. Давай, Алиса, отмочи ещё что-нибудь в том же духе, только потом ничему не удивляйся...

Сделав последний глубокий вдох — тоненький голосок внутри меня тут же пропел, что перед смертью не надышишься — я покидаю своё убежище. Не поднимая глаз, бурчу что-то приветственное и прошмыгиваю мимо опешившего Олега к двери. Всё так же внимательно глядя себе под ноги, обуваюсь и застегиваю на Черри ошейник. А эта предательница продолжает звонко облаивать ничего не понимающего парня, и пытаться взгромоздиться к нему на руки.

Когда я захлопываю дверь квартиры, Олег пытается неловко чмокнуть меня в губы и явно хочет что-то сказать, но Черри выручает меня, потянув на улицу. Мне не остаётся ничего делать, кроме как поспешить за ней. Ну почему у меня всё не как у людей?!

Мы молча доходим до парковой зоны, где я наконец-то спускаю Черри с поводка, создав хоть какую-то видимость уединения. Всю дорогу я не отрываю взгляда от земли, мечтая провалить сквозь неё. Уши горят. И мне очень, очень стыдно...

Когда наше молчание начинает грозить превратиться в давящую тишину, Олег неловко обнимает меня.

— Извини. Я повёл себя как озабоченный кобель. Не знаю, что на меня нашло. Я хотел остановиться, и не мог. Я... я не мог даже думать. Я тебя напугал, да?

— Нет. — Как по мне, так пусть лучше думает, что это он на меня накинулся, а не наоборот.

— Алиса, я же вижу, как ты себя ведёшь. Скажи правду, я не обижусь. Извини. Я... дай мне ещё один шанс, пожалуйста...

Стоим, соприкасаясь лбами. Если я подниму голову, наши губы встретятся. Как же мне этого не хватает. Как я истосковалась по ласке... Прикрыв глаза и расслабившись, тянусь к нему...

Первое же касание пробуждает дремлющий жар — как будто во мне разворачивается ненасытная сущность, которой всегда будет мало. Сколько ей не дай, она всё равно будет требовать ещё и ещё... Мне хочется слиться с ним, присвоить его, выпить досуха, оставив после себя пустую оболочку... Я цепляюсь за его плечи как утопающий за соломинку, прижимаясь к нему настолько тесно, насколько это вообще возможно. Не замечая ничего вокруг. Не задумываясь ни о чём, кроме удовлетворения вспыхнувшей потребности...

Даже услышав яростный лай Черри и её свирепое рычание, я не могу заставить себя оторваться от Олега. Реальность для меня сузилась до наших тел, слившихся в неистовом поцелуе, до моей безумной нужды... И это желание, кажущееся таким материальным... оно жжёт меня изнутри, требуя остудить этот жар, насытить этот голод...

Не могу сказать, как долго всё это продолжается, но в какой-то момент на меня словно ушат ледяной воды выливают. Восприятие окружающего становится ярче — будто я выныриваю на поверхность из какой-то вязкой, затягивающей субстанции.

Сначала приходят звуки, такие громкие, что режут слух. Какая-то возня, треск веток, рычание... Мне кажется, что мои глаза открыты, но я всё равно не могу ничего рассмотреть — только какие-то пятна, более или менее тёмные. Постепенно из этой паутины теней проступают очертания деревьев и аллеи. Опустив взгляд, я вижу Олега, стоящего передо мною на коленях — он тяжело дышит, уткнувшись лицом мне в колени.

Мои джинсы всё ещё застёгнуты — уже немалое достижение. Олег поднимает голову и сдавленно выдаёт какое-то словосочетание — сомневаюсь, что я что-то упустила, не расслышав его.

Только теперь я замечаю, что футболка Олега разодрана от горловины и до пупка, а моя кофточка комком лежит у наших ног. Поёживаюсь. Прохладно вечером — даром, что май месяц. Словно в ответ на моё движение, Олег поднимает кофточку, расправляет её, слегка встряхнув, и протягивает мне.

Я одеваюсь, поспешно застёгивая скользкие пуговки.

Рассеяно оглядываясь по сторонам, пытаюсь сообразить, как мы здесь оказались...

Черри! Воспоминания на какое-то мгновение оглушают меня. Я помню звуки борьбы... а сейчас, вроде бы, всё стихло. Да где же эта собака?! А что, если она сейчас лежит где-то, истекая кровью, пока её нерадивая хозяйка в очередной раз предпринимает попытку почесать себе одно место? Если с ней что-то случится, я никогда себе этого не прощу...

Будто услышав мой мысленный призыв, из кустов выкатывается чёрная тень, и, прижавшись к моим ногам, начинает тихонько поскуливать. Я наклоняюсь к ней, зарываясь руками в мягкую шерсть. Олег дотрагивается до моего плеча.

— Извини. Пожалуйста, не плачь. Если ты больше не захочешь со мной общаться, я пойму. Только дай мне проводить тебя до дома. Тут по ночам кого только не шляется...

— Всё нормально. Я из-за Черри перенервничала. Она с кем-то подралась, ты слышал?

— Нет... Я вообще ничего не слышал. Тебе не показалось? Давай, я посвечу. — Он достаёт из заднего кармана джинсов маленький фонарик.

В его свете все краски кажутся блёклыми, а блестящая, лоснящаяся шерсть Черри — тусклой и нездоровой. Вместе мы обсматриваем её всю — от мокрого носа и до кончика пушистого хвоста, но не находим никаких травм. Я замечаю лишь немного крови у неё между зубов, но такое бывало и раньше — когда она слишком старательно вгрызалась в палки и щепками ранила дёсна.

Напряжение уходит. Я нервно хихикаю. Опять. Похоже, это начинает входить у меня в привычку. Олег же мнётся, пытаясь о чём-то заговорить, но постоянно замолкая на полуслове. Я ловлю его за руку.

— Есть ещё немного времени?

— Для тебя — сколько угодно. Я никуда не спешу.

— Тогда идём, прогуляемся...

Далеко уйти не удаётся. Мы падаем на первую же лавочку, стоящую в стороне от аллеи. Говорим о какой-то чепухе. Он обнимает меня за плечи и шепчет всякие милые глупости. А меня клонит в сон. Незаметно для самой себя я оказываюсь лежащей у него на коленях... и он медленно наклоняется, чтобы поцеловать меня...

На этот раз нет никакого помутнения сознания — только ощущение его губ. Его рука осторожно касается моей груди — легчайшее поглаживание сквозь ткань кофточки и кружево бюстгальтера... Мы никуда не будем торопиться. По крайней мере, сегодня...

То, что я чувствую к Олегу — не любовь. Хотя, как об этом с такой уверенностью может заявлять человек, который считает, что никогда не испытывал этого чувства? Думаю, в нашем случае за это придётся побороться. В основном, мне. С самой собой. А этот враг, как известно, самый страшный...

* * *

На следующий день весь район стоит на ушах. В парке обнаружили истоптанную поляну с лужами крови и лоскутами одежды. Тела не нашли. Да и было ли оно, никто не знал. Все мамаши, словно сговорившись, запрещают детям — и маленьким, и уже подрощенным — даже близко подходить к парку, и моя не стала исключением. А я с ужасом поглядываю на Черри, которая ведёт себя, как ни в чём не бывало.

Дни тянутся однообразно — школа, уроки, прогулки с Лесей, с Олегом, иногда — со всеми одновременно. На одной из таких совместных прогулок Леся интересуется, не передумала ли я ехать на День открытых дверей в наш Университет.

Ой. А я как-то про это и забыла... Конечно, едем, не вопрос. Послезавтра? Замечательно. Тренировка? Да ну её, потом отработаем.

Насчёт тренировок — это вообще отдельный разговор. На одном из первых занятий тренер попросил меня показать, что я уже умею. После чего отвёл меня в сторону и, положив трясущуюся руку мне плечо, попросил никогда больше, ни при каких обстоятельствах, не показывать его ученикам ничего подобного. Да и вообще никому не показывать без особой надобности. Потому что, в понимании нашего правительства, цель любого единоборства — защита, а не нападение. А то, что обучить человека защите, если он не знает ничего о нападении, невозможно — это уже совсем другой разговор и об этом речь вообще не идёт. Поэтому то, что меня где-то научили приёмам нападения — несказанное везение. Но афишировать это не стоит.

Поэтому эти тренировки стали для меня чем-то вроде общей физической подготовки — чтобы форму не терять. Да и Леся, может, научится постоять за себя — времена-то сейчас вон какие. Да и раньше было ничуть не лучше. И не факт, что потом будет. Поэтому, лишние умения никогда не помешают...

Глава 8

В "День Х" — а им оказалась среда, мы с Лесей отпрашиваемся с двух последних уроков, и, перекусив у неё в гостях, едем в Университет. К слову, никто из наших одноклассников почему-то не пожелал к нам присоединиться. Ну и не надо.

Пройдясь пешком до метро, мы ныряем в переход. Меня охватывает священный трепет — стыдно сказать, но я впервые пользуюсь этим видом транспорта.

Спустившись по эскалатору, мы оказываемся на платформе. Одна её сторона пустует, и над ней висит большая надпись: "Посадки нет". Леся объясняет, что эта станция — конечная. Поэтому, если не будем щёлкать клювами, можно будет занять сидячие места — благо, ехать нам восемь остановок — то есть, чуть меньше сорока минут. К счастью оказывается, что наш Университет находится на этой же линии, и нам не придётся дополнительно блуждать по переходам.

Когда подъезжает поезд, и мы усаживаемся на тройное сиденье в конце первого вагона, Леся показывает мне карту метрополитена. Вот ужас. Здесь же заблудиться можно. К слову, наша линия — самая длинная во всём городе — в ней больше двух десятков станций. Полтора часа езды от конечной до конечной. Пока я всматриваюсь в разноцветную паутину, Леся рассказывает мне всякие байки про метро — про заброшенные станции, "полуночные составы" и прочую ерунду для устрашения детишек и гостей нашего города.

Наконец-то приехав на нужную станцию и поднявшись на поверхность, мы начинаем приставать к случайным прохожим с расспросами, как найти Университет. В конечном итоге нам везёт — сжалившийся над нами парень вызывается проводить нас прямо до места назначения. Уточнив, какой именно корпус нам нужен, он сообщает, что на дорогу уйдёт минут пятнадцать — если совсем не торопиться — и уводит нас в глубь района...

"Тихий центр"... Какое всё-таки неоднозначное впечатление он производит на меня. Я иду по щербатому асфальту тротуара, заворожено изучая лепные фасады строений. На некоторых улочках ещё сохранилась брусчатка — боюсь даже представить себе, сколько всему этому лет... и память о каких событиях хранят эти камни...

Практически все здания отреставрированы, но элементы отделки — кованые решётки крошечных балкончиков, скульптуры в нишах, барельефы — прямо-таки дышат стариной, явно указывая на возраст построек. Довоенные, дореволюционные дома. Любой из них может оказаться памятником архитектуры какого-нибудь седого поза-поза-прошлого века.

На этих узеньких улочках царит совершенно иная — будто мы из настоящего шагнули прямо в прошлое — атмосфера, с которой совершенно не сочетаются огромные витрины дорогих магазинов и современные блестящие автомобили. Последних вообще наблюдается в избытке — припаркованные плотными рядами с обеих сторон дороги — рассчитанной, судя по всему, на две кареты — они оставляют тесный коридор, проехать по которому, никого не зацепив, под силу лишь виртуозному водителю. Или какому-нибудь везучему сумасшедшему.

Улочка, по которой мы идём, выводит нас к чугунному кружеву высокого забора, местами увитого лозами дикого винограда. Кое-где между прутьями выбиваются ветки какого-то вечнозелёного кустарника, разросшегося выше человеческого роста. Дорога, приведшая нас сюда, сворачивает направо, теряясь через пару десятков метров за очередным поворотом — и на том участке ограды не видно ни ворот, ни калитки. Как, в общем-то, и слева, куда уходит пешеходная дорожка, начинающаяся недалеко от нас.

— Территория универа, — кивнув в сторону зелёного массива, бросает наш провожатый, уже успевший представиться Славиком. В просветы между ветками не видно ничего — ни корпусов, ни вообще каких-либо строений, и оценить размеры этой самой территории не представляется возможным. Над зелёной стеной возвышаются только кроны деревьев, на вид очень и очень старых.

— И где тут вход? — подаёт голос Леся.

— Направо, метров через триста, — отзывается Славик.

— Ничего себе, — вношу и я свою лепту в разговор.

В ответ на моё замечание Славик поясняет, что территория Университета просто огромная — целиком занимает холм, и выйти к ней можно от четырёх станций метро — смотря какой корпус нужен.

Да уж, впечатляет. Пока мы бредём в направлении главных ворот, Славик успевает прочесть нам краткую лекцию об Университете. Оказывается, сам он — студент третьего курса, а его кафедра находится как раз в том корпусе, который мы ищем. Так что, мы не заблудимся — парень обещает проводить нас прямо к аудитории, указанной в визитке.

Вот, как нам повезло. Будем считать это хорошим знаком.

Когда мы просим Славика описать кафедру Естествознания, он лишь улыбается и отвечает, что будет значительно лучше, если мы сами всё увидим. И вызывается устроить нам небольшую экскурсию по корпусу — если мы, конечно, захотим, и у нас останется на это время.

Нырнув следом за парнем в калитку, расположенную сбоку от главных ворот, мы с Лесей застываем, словно вкопанные. А наш проводник довольно улыбается. Кажется, он знал заранее, какое впечатление произведёт на нас Университет. Оказавшись за забором, мы словно попадаем в другой город, не имеющий совершенно ничего общего с тем, который остался по ту сторону ограды.

Я мельком смотрю на часы — мы приехали слишком рано, почти за час до назначенного времени... Идти в корпус не хочется, а вот побродить по территории — очень даже заманчивая перспектива. Конечно, обойти весь холм, на котором раскинулись корпуса, мы не успеем, но хотя бы приблизительно оценить размеры этого учебного заведения вполне реально.

От главных ворот расходятся четыре широкие аллеи. Мы сворачиваем на ту, что идёт параллельно ограде, и направляемся почти в ту же сторону, откуда пришли.

Справа от нас возвышается трёхэтажное здание с окнами в два человеческих роста и толстыми мраморными колоннами.

— Административный корпус, — кивает на него Славик.

"Неплохо устроились", — думаю я в ответ. Между аллеей и забором тянется газон. Метров пять в ширину. Теперь понятно, почему с улицы не видно корпусов.

Обратно мы идём значительно дольше, чем сюда. Когда позади остаётся около километра пути и шесть старинных корпусов, увешанных мемориальными досками вида "с такого-то по такой-то год здесь работал..." — кстати, среди фамилий попадаются и очень известные — мы выходим к повороту аллеи. Прямо перед нами возвышается какой-то высотный корпус, но Славик, не задерживаясь, ведёт нас дальше — мимо небольшой бетонной площадки, на которой стоит не больше трёх десятков машин.

С одной стороны этой стоянки — забор, с другой — заезд на территорию Университета, а с третьей, как и с нашей — ряды клумб.

— Преподавательская, — поясняет Славик. — Зацените, на чём местная профессура катается...

Да, поглазеть тут есть на что. Прямо перед нами пристроилась ядовито-алая Маздочка-двоечка в окружении пары блестящих чёрных внедорожников. Немного левее — сверкающая хромом "Победа", кофейного цвета "Харизма" и чёрная двадцать четвёртая "Волга". Впрочем, "Жигулей" тоже хватает...

В конце стоянки, у самых клумб, я замечаю две машины, к которым всегда питала особую слабость. Самое интересное, что общего у них — только класс. Первая — Мазда-шестёрка цвета "брызги шампанского" — точно на такой же папин дядя ездил, а вторая — бордовая Вольво-850...

Моя мечта. Две! Стоят рядом. Хочу здесь учиться!

Взглянув на багажник "восемьсот пятидесятой", вижу там надпись T5-R. Выносите меня. Двигатель 2.3 литра, двести пятьдесят лошадей под капотом и семь секунд до сотни... Я вообще-то плохо разбираюсь в машинах, но об этой красотке знаю всё. Влюбилась, однажды увидев в каком-то фильме огромный сундук, с хищной грацией крадущийся по ночной улице. Пока сама не увидела, ни за что бы не поверила, что такая здоровенная машина может двигаться с такой лёгкостью...

— Алис, ты что там увидела? Неужто кто-то испортил такую красивую машинку нехорошей надписью? — Леся со Славиком ушли немного вперёд и теперь ждут меня. Неужели я так засмотрелась на предмет своей страсти?

— Нет, ты что! Думаю, даже у абсолютно отбитых дебилов рука на неё не поднимется.

Славик улыбается.

— Тоже нравится? Кстати, всё никак не могу вычислить её хозяйку. Надеюсь, у неё хозяйка, а не хозяин...

Ещё пару минут пообсуждав достоинства этой машинки, мы двигаем дальше. Сразу за стоянкой обнаруживается ещё одна, примерно такая же по размеру, асфальтированная площадка — на этот раз перед мраморными ступенями очередного корпуса.

И тут Славик, придав лицу торжественное выражение, пафосно провозглашает:

— Вот мы и прибыли, леди.

А в ответ леди — то есть, мы, надо понимать — с интересом принимаемся изучать фасад здания.

Ничего так. Очень даже. На прогулку у нас ушло больше получаса, так что мы решаем, особо не задерживаясь, идти внутрь.

Когда мы проходим в двойные двустворчатые дубовые двери и оказываемся в просторном холле, Славик в очередной раз повергает нас в шок — теперь уже сообщением о том, что кафедра Естествознания занимает всё правое крыло. Целиком. Все четыре этажа и ещё половину подвала. Да... Эти товарищи, как я погляжу, тоже очень неплохо устроились.

Становится немного боязно — а вдруг у них только контрактное обучение? Мои родители, да и я тоже, рассчитывают только на бюджетную форму — поскольку у меня есть все предпосылки, чтобы поступить на бюджет...

То, что я уже успела увидеть, мне понравилось. Очень понравилось. Прямо-таки в душу запало. Глупо, наверное, но мне кажется, что моё место — здесь. Леся берёт меня за руку — видимо, уловив перемену в моём настроении.

— Тебе не понравилось? — Недоверчиво спрашивает она.

— Понравилось, даже слишком. Потом объясню. — Не очень хочется вдаваться в подробности при Славике.

На визитке стоит номер аудитории — 220. Славик объясняет, что она находится на втором этаже. А когда я задаю запоздалый вопрос, не влетит ли ему за прогул, он, пожав плечами, отвечает, что у него сейчас должна была быть пара физкультуры. Но тренер приболел, и вместо занятия получилось "окно". А ещё попутно он рассказывает, что у них — свой спорткомплекс и очень много секций, поэтому "замен" обычно не бывает...

По широкой мраморной лестнице мы поднимаемся на второй этаж. Чем ближе мы подходим к пункту назначения, тем страшнее мне становится. А что, если у них всё плохо? Фасад — конфетка, а внутри — какашка? Пусть окажется не так... Господи, пускай на этот раз жизнь побудет хорошей девочкой...

Я всё накручиваю себя и накручиваю, снова и снова замыкая этот порочный круг. Когда мы проходим по широкому коридору до конца и останавливаемся перед стеклянной дверью с табличкой "220", я вдруг понимаю, что уже совсем на взводе. Мне хочется развернуться и бежать... бежать куда-нибудь подальше, чтобы не разочароваться... потому что никогда не бывает так, как ты мечтаешь...

Леся крепче сжимает мою руку.

— Алиса, мы пришли.

Славик, немного помявшись, говорит, что ему было приятно с нами познакомиться, и он надеется ещё как-нибудь нас увидеть, но сейчас ему уже пора... В общем, мы с подругой остаёмся одни перед этой стеклянной дверью, за которой просматривается длинный коридор с блестящим паркетным полом, по левой стороне которого располагаются двери, а по правой — ряд парт вдоль окон...

За некоторыми столами сидят какие-то юноши и девушки, интересно, кто они? Молодые... Неужели студенты? Разве так можно? Почему они не на занятиях?..

Леся буквально затаскивает меня в это помещение. Сердце колотится как бешеное, а ладони моментально взмокают...

Тут ещё с десяток разных дверей, и в какую нам идти? И стоит ли вообще куда-то идти? Может, лучше тихонечко сбежать? Почему все на нас смотрят? Мы что-то сделали не так? Почему, как только мы вошли, все взгляды устремились на нас? Может, стоило постучать? Меня тошнит...

Подобных приступов паники у меня уже давненько не бывало. Помню, нечто подобное я ощущала перед первыми выходами на сцену, а ещё — на своей первой олимпиаде по математике, но это... Это было что-то.

Пока я пытаюсь взять в себя в руки, одна из дверей открывается, и из неё в коридор выходит мужчина. Пристально взглянув в нашу сторону, он неожиданно улыбается и направляется прямо к нам. На вид ему за пятьдесят, но вот как далеко — сказать сложно. Волосы посеребрены сединой, но морщин не видно. Плотный, но не толстый. Небольшого роста — ниже меня, но держится так, что смотреть на него хочется исключительно снизу вверх — и никак иначе. Тем не менее, улыбка у него тёплая, настоящая. Располагающая.

— Добрый день, девушки. Вы к нам на День открытых дверей?

— Да, — отвечает Леся, вежливо улыбаясь. — Нас Ольга Анатольевна пригласила...

— Замечательно. Я — профессор Кремень Леонид Васильевич. Идёмте со мной, провожу вас к Ольге Анатольевне. А звать-то вас как?

— Алеся.

— Алиса. — Отвечаем почти одновременно.

— Очень приятно. Проходите, не стесняйтесь. Негоже таким милым девушкам в дверях топтаться...

Убедившись, что мы отклеились от пола, профессор Кремень ведёт нас вглубь коридора.

— Наши студенты, — сообщает он, когда мы проходим мимо сидящих молодых людей. — Не стесняйтесь, можете потом у них самих расспросить, как они себя здесь чувствуют.

Когда я как бы невзначай поднимаю глаза на студентов, то замечаю, что все взгляды, обращённые к нам — дружелюбные. Или заинтересованные. Кажется, никто не собирается на нас кидаться... А ещё я с удивлением обнаруживаю, что напряжённость постепенно рассасывается...

В конце коридора обнаруживается расширение — там находятся: выход к винтовой лестнице, металлическая дверь с надписью "Доцентская" и ещё одна стеклянная дверь, за которой виднеется ещё один коридор, очень похожий на тот, по которому мы только что прошли.

Леонид Васильевич открывает перед нами металлическую дверь, сделав рукой приглашающий жест. Входим — и оказываемся в просторной светлой комнате с двумя рядами письменных столов. Интересная планировка — окна расположены и справа, и слева. А в дальней стене — ещё одна дверь. На некоторых столах лежат стопки бумаг, на других — вообще ничего нет. За двумя сидят женщины: одна — пожилая, вторая — совсем ещё девочка, аспирантка, что ли?

— Ольга Анатольевна здесь? — Обращается к ним Леонид Васильевич. — Тут к нам подрастающее поколение прибыло.

Пожилая женщина улыбнулась.

— Да, наши, вижу. Здесь Ольга, сейчас подойдёт...

Странная тётечка какая-то... Да кто нас вообще сюда возьмёт? Новый всплеск паники...

Дальняя дверь распахивается, и мы видим Ольгу Анатольевну, которая, тепло улыбаясь, идёт к нам...

Потом она, поблагодарив профессора за то, что не позволил нам потеряться, уводит нас на общее собрание. Теперь мы идём через второй коридор, который оказался зеркальным отражением первого. По дороге она заглядывает в одну из аудиторий и интересуется у сидящих там студентов, где какой-то Руслан. А они отвечают, что не знают — полпары назад дал самостоятельную работу и куда-то вышел. Предположительно — встречать абитуриентов. Ух, ты, ещё абитуриенты? Интересно, какой же у них конкурс? Очень может оказаться, что пару десятков человек на место...

Я с удивлением обнаруживаю, что напряжение схлынуло, а настроение немного приподнялось. Пока мы ждём Ольгу Анатольевну, два сидящих в коридоре оболтуса решают обсудить мой размер груди. И то, что я это слышу, их, кажется, совершенно не смущает. При этом к единому мнению они так и не приходят — один утверждает, что у меня третий, а второй настаивает, что четвёртый.

Когда, минут пять спустя, мы проходим мимо них, я наглею настолько, что решаюсь сунуть им под нос четыре пальца. Одного из них смутить удаётся, а вот второй не теряется и нарочно томно взвывает: "Киска, давай встречаться!" За что оказывается награждённым грозным взглядом Ольги Анатольевны и дружеским пинком под партой от своего приятеля.

По пути Ольга Анатольевна рассказывает нам, что на первом этаже у них лектории с мультимедийными установками, здесь, на втором — компьютерные классы и обычные аудитории, а на третьем и четвёртом — лаборатории. Также она пообещает показать нам всю кафедру после общего собрания — там должен выступить сам ректор, объявляя общие правила приёма и особенности обучения в Университете.

Когда я начинаю зондировать почву на предмет бюджета и прочих волнующих меня подробностей, Ольга Анатольевна совершенно серьёзно заявляет, что волноваться не о чем — всё будет в порядке.

Удивительно, но теперь все мои страхи кажутся смешными. Может, дело в особой "домашней" атмосфере, царящей здесь, а может — в том, что неизвестность уже почти позади... Так или иначе, мне здесь нравится. Все такие добренькие и миленькие. Даже как-то не верится в реальность происходящего...

Глава 9

Ректор говорил долго и пространно. Особо порадовали гибкие условия приёма: хочешь — поступай по результатам общих вступительных экзаменов, хочешь — по собеседованию, назначающемуся по результатам выпускных экзаменов с подготовительных курсов или специальных внутривузовских олимпиад... Также льготы давались медалистам и особо одарённым...

Когда я услышала всё, что меня интересовало, я буквально засыпала вопросами Ольгу Анатольевну — про специальности, про то, какой куда конкурс, чему учат на подкурсах и сильно ли сложно учиться на их кафедре...

Картина, вырисовывающаяся с её слов, была уж очень привлекательной. Я всё гадала, какой же окажется ложка дёгтя в этой прямо-таки бездонной бочке мёда. Я — реалистка, и жизнь научила меня одному правилу: если всё вокруг слишком хорошо — оглянись по сторонам, возможно, ты чего-то просто не замечаешь...

Когда мы, наконец, возвращаемся на кафедру, нас встречает та самая "аспирантка", которую мы видели перед уходом. Она подводит к нам рыжую девушку, которая, судя по всему, собиралась в ночной клуб — слишком броский макияж и уж очень вызывающая одежда.

Рыжая представляется Ларой и тут же начинает тараторить о том, что она опоздала, потому что заблудилась, и что тут всё так "улётно", а ещё тут "такие мужики — закачаешься" и "один сейчас шёл, так бы его и съела..."

Ужас. Хорошо, что Ольга Анатольевна её не слышит — она как раз ушла искать того самого неуловимого Руслана. Муж её, что ли? Хотя обручального кольца я у неё не заметила...

Мы ждём Ольгу Анатольевну минут десять. Возвращается она немного задумчивой — неужели они поругались? Или просто опять не нашла? Мне почему-то становится жаль её. Эта женщина мне понравилась. А у меня обычно первое впечатление о человеке — самое верное. Надеюсь, и в этот раз оно тоже меня не подведёт...

Мы вместе спускаемся на первый этаж, заходим в пару аудиторий... Лара трещит без умолку, чем жутко меня раздражает. Ольга Анатольевна показывает нам, как работает проектор, и заговорщическим шёпотом добавляет, что просмотр фильмов здесь доставляет не меньшее удовольствие, чем в кинотеатре. Когда я, удивлённая таким замечанием, оборачиваюсь к ней, то встречаю её ласковый взгляд...

Когда мы поднимаемся на третий этаж, она просит молодого лаборанта показать нам какой-то физический эксперимент, а сама, убедившись, что девочки полностью на нём сосредоточились, манит меня в сторону. Внутри всё мгновенно словно покрывается инеем. На негнущихся ногах я подхожу к ней, а она просто говорит мне:

— Не переживай. Я знаю, что у тебя сейчас трудный период. Но это пройдёт. Просто на это нужно немного времени. Леся тебе поможет. Доверься ей. И ещё, Алиса... постарайся не делать глупостей и не испытывать судьбу. В твоей жизни творятся странные и непонятные вещи, но это не так страшно, как тебе кажется. Я бы с радостью тебе всё объяснила, но, боюсь, ты сейчас не сможешь понять. Только испугаешься ещё больше. Всё, что тебе нужно знать — ты не одна. И что всё будет хорошо.

— А Леся...

— Я с ней уже говорила. Она не сказала тебе, потому что я её об этом очень сильно попросила. Но теперь моя просьба больше неактуальна. Поедете домой — она тебе всё расскажет. Кстати, тебе, как я понимаю, понравилось у нас?

— Ну... да.

— Вот и славно. Я попрошу двух студентов из своей группы, чтобы они показали вам территорию нашего Университета. Прогуляйтесь, порасспросите их. Они вам всё покажут и расскажут. Ещё такой момент: помнишь, вы писали тест в школе? Помнишь, по глазам вижу, — она снова улыбается. — Скажи, пожалуйста, не показались ли тебе некоторые вопросы странными?

— Показались. Так было специально запланировано?

— Ну да. В общем, наша кафедра заинтересована в таких студентках, как вы с Лесей. Приедешь домой — обговори с родителями возможность поступления к нам. Если они согласятся — мы вышлем тебе приглашение на бесплатное обучение на специализированных подготовительных курсах в следующем году. Если возникнут какие-то вопросы, у Леси есть мой номер телефона. Кстати, её родители уже согласились.

— Ааа...

— Предупреждаю сразу, график будет очень напряжённым. Как правило, это — четыре дня в неделю по три часа. Но занятия того стоят. Обычно детям очень нравится. Можешь расспросить наших студентов, практически все они оканчивали подготовительные курсы при кафедре. И недовольных пока не было. — Мне показалось, или она подмигнула мне? — И ничему не удивляйся. А теперь идём к девочкам...

* * *

Ещё через сорок минут мы, попрощавшись с Ольгой Анатольевной, идём изучать территорию Университета в сопровождении двух студентов-четверокурсников — Максима и Димы. Улучшив момент, когда Лара полностью переключила своё внимание на парней, я, мягко взяв Лесю под локоть, замедляю шаг. Отстав так, чтобы нас не было слышно, и в то же время, чтобы не потерять остальных из виду, я обращаюсь к подруге:

— Рассказывай.

Я и сама удивляюсь тому, как обиженно звучит мой голос. Но ещё удивительнее то, что Леся в ответ на мою реплику ссутуливается и скрещивает руки на груди, выглядя при этом довольно виноватой. Но эта поза обманчива — стоит только взглянуть на её упрямо выставленный подбородок...

— Она знала. Про аварию. И про чужие эмоции.

Шок. Ступор.

— Как? Откуда?

— Сказала, что та авария запустила какой-то процесс в организме, сильнейшее нервное потрясение и ещё травмы... в общем, имеем то, что имеем. Ещё сказала, что такое бывает. И что скоро я перестану это замечать. И ещё сказала, чтобы я присматривала за тобой.

— Ни фига себе... Слушай, а ей-то что с этого?

— Ну, она особо не вдавалась в подробности, сказала, как начнутся подкурсы, нам всё объяснят. Ещё обмолвилась такой фразой, что она — то ли мой куратор, то ли ещё что-то в таком духе... Она тебе не понравилась?

— Да нет, наоборот. Просто она меня так огорошила сходу... А у меня первая реакция — сама знаешь, какая — всё в штыки воспринимаю. Да ещё то, что ты знала, а ничего не говорила...

— Я не так давно узнала...

— Да ладно, не оправдывайся. Оправдываются виноватые. Хорошо, я всё понимаю. Просто поначалу как-то расквасилась совсем...

— Алис, всё будет хорошо. Извини, что сразу ничего не сказала. Но она подошла ко мне всего пару дней назад — помнишь, когда я тебе про сегодняшний день напомнила — как раз перед этим... Поговорили буквально минут десять... Вот.

— Девушки, не отставайте, заблудитесь. А мы вас потом до вечера искать будем, — смеясь, кричит нам один из парней. Максим или Дима? Память-то на имена у меня хорошая, но вот запомнить, где чьё — это уже превыше моих сил.

К моменту, когда мы заканчиваем обход территории Университета — по главным аллеям, никуда не сворачивая — ноги уже недовольно гудят. Хорошо, что я в спортивных туфлях — а то вот Лара на своих каблучищах взвыла уже после первых двадцати минут "экскурсии".

Парни выводят нас к главному выходу — туда, где мы заходили, и, на всякий случай, указывают направление, куда идти к метро. У них должна быть ещё одна пара, поэтому, к своему превеликому сожалению — это с их слов — проводить они нас не могут. Подозреваю, сожаление Лары по этому поводу оказывается ещё более внушительным и искренним. Ничего, как-нибудь выберемся. Если заблудимся — спросим дорогу, не маленькие.

Приехав домой, я перезваниваю Олегу — на определителе мигает три пропущенных звонка от него.

Наши отношения неспешно развиваются — после того случая в парке "приступов неконтролируемой страсти" больше не повторялось. Может, потому, что я уже немного свыклась с ним и с мыслью, что он теперь присутствует в моей жизни. А может, этому есть и другие объяснения... не знаю. Единственное, что волнует меня на данный момент — это то, что я по-прежнему не уверена в своих чувствах. Опять. Снова.

Мне вполне комфортно с ним, это факт. Но никаких глупых реакций наподобие перехватывающегося дыхания и ускоряющегося сердцебиения в его присутствии я не испытываю. И не страдаю, отсчитывая минуты, оставшиеся до новой встречи. И ещё много чего не делаю из того, что, судя по прочитанным книгам и рассказам подруг, является обязательным для юной особы, познающей столь трепетное чувство...

А, может, я ошибаюсь. И все они — тоже ошибаются. Может, все эти ощущения, отсутствие которых меня так смущает — признаки влюблённости, пылкой, всепоглощающей и скоротечной. Может, настоящее, крепкое чувство возникает как-то по-другому?.. Вот только как?

Олег отвечает после первого же гудка. И, судя по голосу, улыбается. Поинтересовавшись, где я загуляла, и, выдав порцию нежностей, спрашивает, не против ли я вместо сегодняшней тренировки прийти к нему в гости. Сердце ускоряет ритм. О, уже ближе к теме. Это что-то новенькое — и реакция, как, собственно, и предложение, её вызвавшее.

Я соглашаюсь, не раздумывая. С его родителями я знакома, да и с младшим братишкой — тоже... Следующая фраза заставляет мой пульс подпрыгнуть до заоблачных высот — "Моих два дня не будет... Но обещаю, что буду вести себя прилично". О, да. Если бы он ещё и за меня мог пообещать нечто подобное...

— Алиса, ты ещё там?

— Да.

— Не молчи. Или ты передумала?

— Нет, меня не так-то просто испугать. — Улыбаюсь, кусая губу, чтобы не рассмеяться. Отчего-то становится так легко...

— Я зайду часа через пол. Целую.

Меня подмывает сейчас же броситься звонить Лесе, но я одёргиваю себя. У меня есть полчаса, и за это время надо многое успеть...

Вот, к примеру, никто никогда не задумывался, почему девушка, собираясь на свидание, всегда приведёт себя во всех местах в порядок, даже если точно знает, что всё равно никому не позволит этого оценить? А я вот задумывалась, но всё равно не смогла придумать достойного объяснения. На всякий случай? Нет, не годится. Для собственного спокойствия? Тоже не то...

Бедные, несчастные мужчины. Я их очень хорошо понимаю. Если уж существу женского пола не под силу разгадать некоторые загадки, то что уж говорить про этих бедолаг? Остаётся лишь искренне им посочувствовать...

Олег объявляется ровно через полчаса — чертовски пунктуален. Потрепав Черри по загривку, он спрашивает у меня, готова ли я идти. Готова...

У меня маниакальное пристрастие держать своё тело в идеальной форме — и с физической, и с эстетической точек зрения. Боже, как же я ненавижу депилятор... но зато какая после него гладкая кожа... ну и пускай, что об этом известно только мне одной. Хотя... мои ножки Олег уже успел оценить. И, к слову, остался ими очень и очень доволен...

Вообще-то, с моей точки зрения, лучшим средством от всяких необдуманных поступков является какой-нибудь технический "недосмотр". Поясняю: вот, допустим, оказалась девушка наедине со своим возлюбленным. И всё идёт к этому самому не совсем обдуманному поступку... А тут — Обана! — и девушка вспоминает, что слегка подзаросла. Неэстетичненько так. Ноги, там, например, к зиме утеплились или ещё чего-нибудь в том же духе... Неважно, в общем.

Важно то, что вот тут-то и включается замлевшая соображалка и начинает лихорадочно обдумывать соотношение "за/против". И этой соображалке совершенно всё равно, что, скорее всего, парень-то и не заметит ничего "ужасного". И что у них весьма специфические соображения насчёт того, что относится к разряду "ужасного", а что — нет. И что в любимой всё прекрасно по определению — даже утренний запах изо рта... Но мы, девушки, существа в большинстве своём очень мнительные. Тем и спасаемся. И, заодно, мужиков от впадения в состояние глубокого шока спасаем. Всё исключительно из соображений гуманности, ага...

Так вот, о чём это я? В общем, практически всё время ушло у меня на выбор одежды. И белья. До которого, возможно, Олегу таки и удастся добраться.

С бельём у меня вообще отдельная история. Чашечки большие, а обхват под грудью — маленький. Попробуй, найди. На бальных танцах вообще мучалась — с относительно большой грудью особо не попрыгаешь... Как я тогда со своим вторым всё проклинала... А что бы с нынешним делала — вообще не представляю.

Я оставляю маме записку, что буду к девяти. Что бы ни происходило, а детское время никто не отменял. Ну, и не надо. Придумаем что-нибудь. Вот, исполнится мне шестнадцать — меньше месяца уже осталось, там и поговорим...

Прикрепив записку к раме, я беру Олега под руку, и мы идём к нему — вести себя прилично.

* * *

Когда я перешагиваю порог квартиры Олега, и он закрывает за нами дверь, мною овладевает запоздалый приступ паники. Сердце мечется по грудной клетке, а колени предательски подгибаются. Мысли рассыпаются и обрывками путаются в голове: "Ой-ой-ой, что сейчас будет... Я не готова, не готова... Что он скажет, когда узнает, что я уже не... Мне страшно, страшно... Мамочка... А как выглядит эта штука?.. А какая она у него?.."

Вся эта ахинея одновременно заполняет ту пустоту в моей голове, где у нормальных людей находится мозг. Я откидываюсь на стену и легонько стукаюсь об неё затылком — пытаясь выбить эту дурь. Не помогает. А Олег, повернувшийся ко мне, притягивает меня к себе и лишь усугубляет тщетность моих попыток вновь обрести трезвость мышления.

Я скидываю шлёпанцы — они, проехавшись по полу, ударяются об противоположную стену. Зычный стук отвлекает меня и помогает собраться с мыслями: "Цыц, мерзавка, сегодня тебе уж точно ничего не светит. Запрыгнешь на него сейчас — и мгновенно лишишься его уважения. И самоуважения у тебя тоже от этого не прибавится. Потеряешь всё, что с таким трудом пыталась построить..."

Я не ханжа. Просто чувствую, что — правильно, а что — нет. Интуиция меня почти никогда не подводит. Тот раз — исключение. Тогда я не прислушивалась к себе...

Эти воспоминания приходятся как нельзя кстати. По крайней мере, я теперь снова могу думать... головой. Увернувшись от ищущих губ, я игриво спрашиваю:

— А чая мне не полагается? Мог бы и предложить, раз уж обещал вести себя прилично.

— Да... Ты такая сладкая, что без чая — никак...

Когда мы приносим чашки в его комнату, Олег предлагает мне пересмотреть диски и выбрать фильм, которым мы будем смотреть, а сам тем временем возвращается на кухню за чем-нибудь к чаю.

Диски, диски... Они у него где-то в столе... Недолго думая, я рывком выдвигаю верхний ящик. Вот бардак. Только ношеных носков не хватает для полного счастья...

Эээ... А что ещё что?! Коробка презервативов, а ты что подумала? Открытая, кстати... Внутри что-то предательски сжимается. Нет, конечно же, я не думала, что Олег практикует воздержание и ведёт праведную жизнь, но... Почему-то эта находка действует на меня как удар под дых.

С грохотом захлопнув ящик, я впиваюсь взглядом в пространство перед собой. На глаза зачем-то наворачиваются слёзы. Руки почему-то сжимаются в кулаки. Судорожно выдыхая, я твержу себе, словно заевшая пластинка: "Это — нормально. Это — ничего не значит. Всё нормально..."

Мне удаётся взять себя в руки как раз перед возвращением Олега. Не могу поднять на него глаза. А он, кажется, ничего не замечает.

— Выбрала что-нибудь?

— Нет. Поставь на своё усмотрение...

Нет у меня никакого желания смотреть фильм... да и вообще ничего не хочется, но объяснять выйдет дольше. Да, и что я ему скажу? "Дорогой, представляешь, я только что узнала, что у тебя в столе лежат презервативы. Наверное, ты когда-то занимался сексом. Это стало таким открытием для меня..."

Дура. Нет, ну а чего я хотела от нормального двадцатипятилетнего парня? Становится совсем тошно. Я только сейчас задумываюсь о том, что он меня старше на целый десяток лет. Да что со мной такое?

Судя по всему, Олег замечает перемену в моём настроении. Он присаживается на корточки и кладёт ладонь мне на коленку.

— Что случилось?

Давай, расскажи ему. Вот он смеяться будет...

— Ничего. Что-то в глаз попало. — Как я сейчас рада, что не пользуюсь косметикой!

— Не верю. Посмотри на меня. Ну, давай, не упирайся. Так. Хорошо. А теперь — ещё раз: что случилось? — Я смотрю ему в глаза... а по щекам почему-то стекают слёзы...

Плачу. Самозабвенно, как маленькие дети...

Хотя, в его понимании я и есть ребёнок. Да, привлекательный в сексуальном плане, но — ребёнок.

Я плачу, а он стоит передо мной на коленях, прижимая меня к груди. Укачивает меня, шепча что-то. Его футболка промокла от моих слёз, а я всё никак не могу остановиться. Потом в голове немного проясняется.

Ну, вот почему, когда я плачу, соплей получается больше, чем слёз? Почему другие женщины, всплакнув, становятся ещё более привлекательными, а я оказываюсь похожей на хрюкающего мутанта с опухшим лицом? Да... сейчас самое время зайтись в вое: "Пааачиму жисть так несправедлива ко мне?"

Последняя мысль окончательно приводит меня в чувство. А я, оказывается, истеричка. Удивительно. Вот уж не думала. Освободившись от объятий Олега и подставив под нос ладонь, сложенную "ковшечком", я сбегаю в ванную. Не проходит и пяти минут, как об истерике уже не напоминает ничего, кроме красных глаз и носа.

Возвратившись в комнату, я не знаю, куда себя деть. Олег сидит на своей кровати. Вообще-то, это — диван, но он его никогда не складывает... Заметив, что я замерла в нерешительности, он шлёпает ладонью по покрывалу рядом с собой. Когда я пристраиваюсь рядом, он обнимает меня за плечи.

— Полегчало? Так что с тобой случилось, можешь ответить? Ты меня боишься?

Я устраиваю голову у него на плече.

— Нет. Просто... просто так получилось. Не знаю, как объяснить.

Он касается губами моего лба.

— Глупышка. Я люблю тебя.

Вот и прозвучали эти слова. А в ответ я целую его. Целую так, чтобы выкинуть из головы все мысли. Чтобы забыться. Чтобы остались только мы, только здесь, и только сейчас...

Не прерывая поцелуя, я перебираюсь к Олегу на колени. Сидя на нём верхом, я становлюсь немного выше, и ему приходится запрокинуть голову. А я получаю полную свободу движений.

Его ладони блуждают по моей спине, забираясь мне под маечку. Я поднимаю руки, когда он берётся за её край и легко тянет его вверх... Избавившись от лишнего предмета моего гардероба, Олег приникает к моей груди, заставляя меня откинуться назад — на его руки.

Но пощады, тем не менее, начинает просить первым:

— Не дразни меня, я с трудом себя сдерживаю ... — Да, я уже ощущаю физическое тому подтверждение.

— А ты не сдерживай, — легкомысленно отмахиваюсь я...

И тотчас оказываюсь лежащей на спине под ним.

Его губы оставляют на моём теле влажную дорожку, тянущуюся от груди к пупку. Лизнув эту впадинку на моём животе — щекотно! — он спускается ниже... немного притормаживает у края бриджей, поглаживая меня по бедру. Поднимает лицо, чтобы поймать мой взгляд. Его рука скользит к застёжке:

— Можно? — Голос дрожит от нетерпения...

Я мнусь. Он снова касается губами моего живота.

— Только поцелую.

Я вздрагиваю, прошептав:

— Только бриджи. Остальное — нет.

Пара ловких движений — и я остаюсь в одном белье. Олег стоит на колени, буквально поедая глазами моё тело. Его взгляд смущает меня, вызывая желание спрятаться под простыни. На этот раз первой не выдерживаю я:

— Что?!

— Любуюсь.

Пытая скрыть возникшую неловкость, я ворчу:

— Налюбуешься ещё, а сейчас — мне холодно. Видишь, вся гусиной кожей пошла, скоро синеть начну...

— Не успеешь, я тебя сейчас мигом согрею... — Шепчет он, зарываясь лицом в мою грудь...

Дальше идёт неправленный текст со старой нумерацией глав. Ничему не удивляйтесь :)

* * *

Его дыхание обожгло меня сквозь тоненькую ткань трусиков. Я сжала бёдра, закидывая одну ногу на другую.

— Нет.

— Не бойся, я только поцелую.

Я перевернулась на бок.

— Нет. — "Пожалуйста, не настаивай, а то вдруг я соглашусь..."

— Алиса... — простонал он. — Что же ты со мной делаешь...

Я поднялась на локте.

— Мне одеться?

— Нет, — целует меня в бедро. Ужасно щекотно.

— Так что же я с тобой делаю? — Ммм, в данный момент я дразню его...

Вместо ответа он берёт мою руку и кладёт её на свой живот. Чуть ниже пупка. А затем начинает медленно сдвигать её ещё ниже...

Я замираю, наткнувшись на твёрдую выпуклость. Его ладонь, накрывающая мою, легонько сдавливает её. Я слабо сжимаю пальцы в ответ. Тихий стон. Отдёргиваю руку.

— Тебе больно?

— Ооо... Алиса, ты меня в могилу сведёшь. Нет, конечно. Это место, конечно, чувствительное, но не настолько.

— Да кто вас знает... Всё у вас не как у людей...

— Уж кто бы говорил. Дай руку, я покажу...

Вернув мою ладонь в исходное положение, он сжимает мои пальцы и направляет их движение... Когда его дыхание становится прерывистым, он останавливает меня.

— Тише, подожди. — Его плоть пульсирует под моей рукой. — Ты не против? — Выдыхает он, стягивая шорты.

— Эээ... уже нет. — Я не могу заставить себя отвести взгляд от его плавок. Щёки медленно заливает краска.

— Иди сюда, — он поднимает меня и усаживает к себе на колени. — Посмотри мне в глаза. Вот так. Не надо стесняться. Я же пообещал тебе вести себя прилично.

Я улыбаюсь. Да, наверное, со стороны мы представляем собой очень приличное зрелище. Прямо-таки оплот целомудрия.

— Вот, так бы сразу. А то, видела бы ты своё лицо — ни дать, ни взять, великий учёный на пороге великого открытия...

— Засранец.

Он повалил меня на кровать, но достойно ответить так и не успел — прозвучал спасительный телефонный звонок. Теперь я знаю точно — Бог есть! Ну, или добрый ангел в лице Антона.

Олег, прослушав определившийся номер, картинно вздыхает и включает телефон на громкую связь.

— Антоша, дорогой, понимаешь, мы немного заняты... — Я изо всех сил сдерживалась, чтобы не рассмеяться, но все мои усилия идут прахом после следующей фразы.

— Олежка, солнце моё ясное, мой тебе дружеский совет — подожди ещё пару недель, всё-таки, несовершеннолетняя и малолетняя — две очень существенные разницы. — Олег хрюкает, а я смеюсь в голос и решаю присоединиться к разговору.

— Неужто ревнуешь? Ты только скажи...

— Нет, передачи этому педофилу в тюрьму носить не хочу. А, кроме меня, некому будет. — Вы только послушайте, с каким чувством оскорблённого достоинства это было сказано!

Мы уже катаемся со смеху.

— Так, голубки, одевайтесь — или что у вас там... Нет, не хочу знать. В общем, через сорок минут подгребайте к спорткомплексу — мы идём играть. Раз уж девушки решили профилонить тренировку... надо наверстать упущенное.

Кажется, я знаю, кого ещё поблагодарить при встрече. Интересно, а что у Леси с Антоном? Что-то как-то не верится в их россказни про "просто общаемся".

Сорока минут как раз хватило, чтобы одеться, быстро выпить холодный чай, зайти ко мне — чтобы я переоделась, и дойти до спорткомплекса. Как, оказывается, можно много успеть, если ограничить проявления нежности — без этой вынужденной меры мы, скорее всего, застряли бы у Олега до вечера. И неизвестно, чем бы всё закончилось.

А я и без подобных сомнительных экспериментов всю дорогу удивлялась переменам своего настроения — оно скакало из одной крайности в другую, заставляя меня то заливаться краской, то чуть ли не плакать, то смеяться без причины...

Подходя к волейбольной площадке, я разглядывала игроков. Странно, но знакомых среди них было всего четверо — Антон с Лесей, да ещё два парня из её компании. Остальных я не знала. Интересно, кто такие?

Мы с Олегом подождали окончания текущей партии, усевшись на одну из лавочек, расположенных неподалёку — оттуда очень удобно было наблюдать за игрой, и я с интересом присматривалась к незнакомцам. Их было четверо, и они неплохо играли. Удивительно, что я их раньше не видела...

Незадолго до последней подачи к площадке подошли ещё трое — с гитарой. Интересно, эти-то что тут забыли?

Как только партия закончилась, и был объявлен "перекур", Антон замахал нам двумя руками:

— Эй, голубки, хватит там зажиматься, идите сюда!

Естественно, всё внимание сразу же оказалось прикованным к нам. Я густо покраснела и двинулась к Антону с не очень хорошими намерениями. Но воплотить в жизнь все свои садистские фантазии мне не удалось — на полпути к своей предполагаемой жертве я замерла, услышав до боли знакомые аккорды. Не просто бездумное бренчание по струнам. Нет. Эти звуки брали за душу, заставляя каждую клеточку моего тела обратиться в слух.

Я зачаровано обернулась и увидела, что один из недавно подошедших парней расположился с гитарой прямо на траве. Его пальцы двигались с ленивой неспешностью, казалось, лаская струны. Никогда прежде не слышала, чтобы кто-то так играл... Студийные записи не в счёт, а на концертах я ни разу не бывала... Но когда он запел... меня буквально пригвоздило к месту. Его голос...

Уже потом, глубокой ночью, я крутилась по кровати и не могла уснуть. Странно, но причиной бессонницы стали не наши с Олегом милые игры. Стоило только закрыть глаза, и я окуналась в чарующие звуки, опьяняющие и манящие...

Глава 17

Последний звонок... Контрольные написаны, оценки выставлены, табели получены... На три месяца можно позабыть о школе. Накрашенные одноклассницы, все, как одна, в сверхкоротких юбках, обнимаются и смахивают с подведенных глаз несуществующие слёзы, чирикая о том, как им будет недоставать друг друга. Такое ощущение, что все они разъедутся, как минимум, по разным континентам... Лицемерки. У меня ровные отношения со всеми ними, но, кроме Леси, я по-прежнему так ни с кем и не сблизилась. Мне это и не нужно. Одна настоящая подруга — лучше, чем целая толпа приятельниц, улыбающихся в лицо и неизвестно чем занимающихся у тебя за спиной.

— Алиса, оставь хоть на минутку своего красавчика... никто его у тебя не уведёт. — Наташа, картинно выставив вперёд ногу, затянутую крупной сеткой колгот, мило улыбается и призывно машет рукой.

Неделю назад, когда Олег зашёл за мной в школу после уроков, она настойчивее всех интересовалась подробностями моей личной жизни. На следующий день я уже подумывала о том, чтобы нарисовать огромный транспарант "МЫ НЕ СПИМ ВМЕСТЕ!" и повесить его себе на шею. Поняв, что от меня они ничего не добьются, одноклассницы переключились с расспросами на Лесю, решив, что она окажется посговорчивее и сдаст меня со всеми потрохами. Но она, умница, проявила чудеса стойкости.

Кстати, почему она опаздывает? Позвонила мне утром и сказала, чтобы я шла на линейку с Олегом, не заходя за ней. То ли проспала, то ли ещё что-то — она не стала вдаваться в подробности...

Вздохнув и бросив Олегу: "Сейчас вернусь", я побрела к одноклассницам. В песочного цвета брюках (юбок я не ношу уже год — каждый раз, надевая даже самую длинную из них, чувствую себя голой), белой блузке и шлёпанцах на плоской подошве я выглядела полной противоположностью этих девушек. К тому же, на лице — как всегда, ни грамма косметики. Наши красавицы снова принялись засыпать меня вопросами об Олеге — кто, да откуда, да сколько ему лет, да где и как познакомились...

От применения пыток меня спасло появление Леси — что и говорить, оно было даже не эффектным, а просто сногсшибательным. Светлые "лодочки" на высоких шпильках, узкая кремовая юбка до середины колена, атласная блузка ей в тон... А её сопровождающий... я поначалу даже не узнала Антона, впервые в жизни увидев его в костюме. О да, кажется, теперь про меня все забудут.

Конечно, мы с Лесей были не единственными, кто пришёл на последний звонок со своими парнями... Но на фоне нескладных подростков в джинсах наши "дяденьки" смотрелись очень выигрышно. Как говорится, мелочь, а приятно.

Выслушав порцию охов и вздохов от товарок, мы с Лесей направились к поджидающим нас молодым людям. Обняв подругу за талию, я немного ехидно поинтересовалась: "Будешь продолжать всё отрицать?" Она только улыбнулась — "Просто друзья". Вот редиска! Ну, ничего, останемся мы где-нибудь одни — не отстану, пока во всём не признается.

Сегодня — последний день весны, пятница. С самого утра было очень жарко, и после торжественной линейки мы решили прогуляться в парк, тот самый, куда мы ходили в кинотеатр — ну и что, что там сегодня толпы народу, не всё ж время нам дома сидеть...

Эта дорога была для меня новой, и я с интересом разглядывала всё вокруг. Первые этажи домов, стоящих вдоль этой широкой, но тихой улицы, были сплошь завешаны пёстрыми вывесками — аптек, каких-то магазинов, нотариальных контор и филиалов банков. Неужели кто-то туда заходит?

Олег вёл меня, обнимая за талию. Антон рассказывал какую-то очередную байку, а я слушала его вполуха, погрузившись в свои мысли. Думала я обо всём сразу — о договоре, который мы на днях заключили с кафедрой Естествознания, и о том, что занятия у них начнутся в последнюю неделю августа...

Олег погладил меня по бедру. Прикосновение получилось одновременно и невинным, и очень интимным. Дразнится. А он, оказывается, мстительный. Пока мне удавалось балансировать на острейшей грани, но с каждым разом это требует от меня всё больших и больших усилий. Да, я завожу его. И да, за этим не следует никакой разрядки. Когда мы в последний раз оставались наедине, то были очень близки к тому, чтобы переступить черту. Мне тогда очень повезло, что Вова — братишка Олега — вернулся из школы на два часа раньше... Несчастный ребёнок долго не мог понять, почему его брат ходит по дому мрачнее тучи.

Я знаю, что так поступать неправильно, но не могу ничего с собой поделать. Тело жаждет, а я боюсь ему это давать. Вот и мучаю и себя, и Олега... И не знаю, как мне выйти из сложившейся ситуации.

Я встрепенулась от лёгкого, едва ощутимого покалывания под волосами, чуть ниже затылка. Это новое чувство не было неприятным, скорее, просто необычным. Заметив, что иду, уставившись себе под ноги, я резко вскидываю голову... и вижу мужчину, движущегося нам навстречу.

По позвоночнику словно электрический разряд прокатывается, когда я замечаю его. Ход времени будто замедляется, и в памяти откладываются абсолютно все мелочи, вплоть до самых незначительных подробностей.

...Мой взгляд скользит по нему снизу вверх, машинально отмечая мягкий блеск модельных туфель, тёмные, явно сшитые по фигуре брюки и приглушённое мерцание ткани рубашки. Хочется провести по ней рукой, убедиться, что на ощупь она такая же приятная, как кажется... Шёлк?.. Лёгкая небрежность — две верхние пуговицы не застёгнуты, открывая небольшой участок гладкой кожи, немного тронутой загаром. Или просто смуглой?

Я сбиваюсь с шага, не в силах оторвать от него взгляд, и не замечаю вокруг никого и ничего — кроме этого приближающегося силуэта. Он — то, до чего сузился в моих глазах весь окружающий мир. Телосложением он отдалённо напоминает Вадима — такой же высокий, если не выше, но менее худощавый. Более зрелый? На вид ему около двадцати пяти, но почему-то даже про себя я не могу назвать его парнем...

Сердце, судорожно сжавшись, сбивается с ритма и замирает. Потом, будто пытаясь наверстать упущенное, начинает беспорядочно сокращаться, так поспешно, что, кажется, вот-вот не выдержит и снова захлебнётся... Воздуха не хватает. Кажется, я забыла, как дышать. И для чего это необходимо. Я вообще обо всём на свете забыла, кроме этого человека, уверенным шагом приближающегося ко мне... Боже, разве обычный человек может так двигаться?

С трудом оторвав взгляд от его груди, я поднимаю глаза выше... Плавная линия шеи — ни намёка на кадык, мужественный, но не квадратный, подбородок... Чёткие очертания полных губ, ровный нос...

Его глаза скрыты зеркальными стёклами солнцезащитных очков, но я чувствую, что он поймал мой взгляд. Я попалась. Ощущая предательский жар, я почему-то дрожу, словно от озноба, вглядываясь в его лицо и не видя ничего, кроме собственного отражения... Головокружение. Слабость. Физическое притяжение, которому невозможно противостоять...

Едва заметное движение уголков губ. Он отворачивается. Стремительно проходит мимо, оставляя за собой слабый шлейф какого-то незнакомого, манящего аромата...

Я пытаюсь обернуться, но в этот момент Олег притягивает меня к себе.

— Алиса, не слушай его. — Шутливо грозит Антону кулаком. — А с тобой мы потом поговорим, друг ещё называется.

Кажется, я теперь знаю, что чувствует утопающий, уже наглотавшийся воды и попрощавшийся с жизнью, но вдруг каким-то чудом оказавшийся на берегу и теперь жадными, болезненными вдохами поглощающий воздух. Ещё не до конца придя в себя, ничего не понимая, семафорю глазами Лесе — мол, выручай. Она молодчина, сразу находится:

— Что и требовалось доказать. Алиса вообще никогда его не слушает. И в этот раз тоже. Так что, можете отложить свой мужской разговор до лучших времён.

Во, даёт! И сочинять ничего не пришлось. Бросаю ей благодарный взгляд и получаю в ответ вопросительно приподнятые брови. Чего это она? Ладно, потом разберёмся. Оглядываюсь назад — и вижу почти пустую аллею. Мамка с коляской, две старушки... Куда же он делся? Не мог же он мне привидеться?

Всё-таки, странно. Ладно бы ещё меня просто привлекали взрослые мужики... Но такая реакция на совершенно не знакомого человека? Что там дядя Фрейд писал по этому поводу? Или это был не Фрейд? В общем, без разницы. Ясно одно: так больше продолжаться не может. Надо один раз решиться, и всё встанет на свои места. Я надеюсь.

* * *

На следующий день я с самого утра заседала у Олега. Его родители собирались отвезти Вову к бабушке, и сейчас мы их провожали. Они и нам предложили присоединиться к этой поездке. Интересно, неужели о чём-то догадались? Дело в том, что, проторговавшись с собой всю ночь, я решилась. Я сделаю это. Не могу так больше. Неправильно всё это...

Не успели родственники Олега выйти из подъезда, а я уже тащила его к нему же в комнату. Если долго ждать, то можно и передумать, а я не люблю менять свои решения. Где-то я читала, что некоторым девушкам проще решиться на близость с незнакомым человеком, потому что... А что "потому что"? То, что вчера со мной случилось, говорит только об одном: мне пора. И вообще, я слишком много думаю. Действовать надо, а не думать.

Когда мы оказались в комнате, я застыла, не зная, что теперь делать. Как показать ему, что я уже готова?

Я прижимаюсь к нему всем телом, забираясь руками под его футболку. Пока я думаю, что же делать дальше, мои ладони беспорядочно скользят по его спине. Затем я просовываю их под пояс его шорт и начинаю стягивать их вниз.

Он застывает. А затем мягко отстраняет меня, заглядывая мне в глаза.

— Что ты делаешь?

— А на что это похоже?

— Ты куда-то торопишься?

— Нет. — "Да. Пока не растеряла остатки решимости".

— Успокойся. Всё хорошо. — Нежно целует меня в кончик носа. — Это из-за того, что ляпнул вчера Антон? Тебе не нужно мне ничего доказывать. И торопиться тоже не надо. Я подожду.

Антон? Вчера? А где была я? Хотя, кому я вру...

— А что вчера сказал Антон? Я прослушала... — "Я засмотрелась на незнакомого мужика и забыла обо всём на свете. А потом весь остаток дня думала о нём. И всю ночь — тоже. А теперь я думаю, что единственный вариант избавиться от этого наваждения — переспать с тобой, тёплым и реальным".

Олег вздыхает. Опускает глаза. Что-то новенькое. Так что там Антон сказал?

— Понимаешь, у меня были... отношения. Давно.

— Так. Стоп. Не хочу слушать. Или ты женат?!

— Нет, конечно, нет...

— Вот и замечательно. А теперь — не мешай мне.

Но момент был упущен, а вместе с ним улетучилась и вся моя решимость. Вскоре мы смотрели какую-то слезливую мелодраму, а я кулаком вытирала слёзы. Злые слёзы. А Олег успокаивал меня, думая, что я расчувствовалась. Да, я на самом деле расчувствовалась. Злость — тоже ведь чувство. Ненавижу, ненавижу эту слабачку внутри себя! А в ответ — лёгкая полуулыбка и дразнящий взгляд из-за зеркальных стёкол очков...

Ничего, мы сегодня опять играем, поэтому у меня будет возможность выместить своё недовольство собой на ни в чём не повинном мяче. Подумаешь, выбью пару раз за пределы площадки — ну и что с того? Зато полегчает.

Когда мы в условленное время подошли к моему подъезду, меня чуть удар не хватил. Помимо Леси и Антона, которые, якобы, просто общаются, там стояли и мои давешние знакомцы — сосед и его друзья. К их чести сказать, при свете дня и в протрезвевшем виде выглядели они получше, чем тогда, на лестничной площадке... Ещё там были те парни с гитарой, которые играли с нами в прошлый раз. Что это за сборище?

— О, Алиса! Привет-привет! — сосед, чтоб его, чуть ли не кинулся мне на шею. Хотя, если быть объективной, ничего плохого он мне не сделал, да улыбка его была дружелюбной, и тон тоже...

— Твои друзья? — Холодно поинтересовался Олег.

— Привет, — это компании. — Нет, соседи, — а это уже Олегу.

— Эй, вы там не сильно задерживайтесь, сейчас Артюха подойдёт, и пойдём. — Антон, как всегда, не смог промолчать.

Не уточняя, кто такой этот Артюха, иду переодеваться.

А когда я через десять минут выхожу из подъезда, то вижу того самого парня, который так проникновенно играл на гитаре. Ух, ты! "Летучая мышь" в его исполнении — это нечто! Если честно, никогда не думала, что мне удастся услышать эту композицию в живом звучании... Да ещё в таком! Может, он и сегодня что-нибудь нам сыграет?

Ожидания меня не обманули: пока развешивали сетку, Артём — это его мы ждали — бережно взял гитару и принялся перебирать струны. Набравшись смелости, я подошла ближе. Постояв некоторое время молча, я заговорила с ним.

— Мне понравилось, как ты играл в прошлый раз.

Он поднял голову, тряхнув волосами. Они у него были до плеч, и смотрелись уместно, не то, что у большинства других парней. Несмотря на мягкие черты лица, он не выглядел женственным

— Тогда — слушай, — улыбнулся он.

На этот раз он исполнил "Одинокую птицу". Захваченная игрой, я не заметила, что слушателей прибавилось. Олег, тихо подошедший сзади, положил руку мне на плечо.

— Идём? — Почему-то его тон прозвучал обижено.

— Конечно, — не оборачиваясь, ответила я. С чего бы это он? Что я уже сделала не так?

— Спасибо, Артём. Пойдёшь с нами?

— Идите, я сейчас.

Олег обнял меня за плечи. Но не так, как обычно. Сейчас этот жест был показательно собственническим. Он что, ревнует?

Когда стемнело и играть стало невозможно, мы засобирались домой. Сосед рассказал, что они обычно собираются компанией в беседке неподалёку от спорткомплекса. Приглашал "приходить, если что". Ну, мне это не грозит, даже если я очень захочу — во-первых, "детское время" для меня ещё никто не отменял, а во-вторых, Олегу все они явно не понравились. И ещё эта необоснованная ревность... Какая муха его укусила?

Глава 18

Неделя до моего дня рождения — он у меня шестого июня — пролетела совсем незаметно. Мы решили отметить его в узком кругу — с Лесей, Олегом и Антоном. Мои родители заранее предупредили меня, что их не будет весь день, поэтому Леся пришла с утра пораньше и помогла мне всё приготовить.

Парни пришли, как только мы закончили накрывать на стол — и на двадцать минут раньше назначенного времени. Не удивлюсь, если когда-нибудь выяснится, что у всех мужчин где-то внутри есть интегрированный будильник, настроенный на одну опцию "сейчас будут кормить". Шучу, конечно, но что-то мне подсказывает, что в этой шутке — только доля шутки...

Когда я встала из-за стола, чтобы поставить греться чайник, раздалась трель дверного звонка. Черри с лаем выскочила в коридор, а я обвела присутствующих непонимающим взглядом. Впрочем, они выглядели такими же удивлёнными. Что-то мне это напоминает. Может, у родителей планы изменились?

Я следом за Черри вышла в коридор и, придержав питомицу ногой, проскользнула в "тамбур". Интересно, кто бы это мог быть?

Подойдя к общей входной двери, я выглянула в "глазок". Почему даже днём на лестничной площадке царит полумрак? Мне удалось разглядеть только лицо молодого парня. А, наверное, этажом ошибся.

— Кто там?

— Курьер. — И диктует моё имя и адрес. Ничего себе дела...

— Сейчас, собаку закрою. — Возвращаюсь домой, зову с собой Лесю. Вкратце обрисовываю ей ситуацию. Она предлагает открыть дверь — в крайнем случае, мы дома не одни. Мудрый совет.

Лязгнув замком, осторожно приоткрываю дверь. Курьер оказался терпеливым — вот он, стоит, улыбается как ни в чём ни бывало. Профессионализм — это стабильность результата.

— Вы — Алиса, и у Вас сегодня День рождения? — Уточняет он, всё так же лучезарно улыбаясь.

Я совсем растерялась.

— Ааа... да.

— Тогда распишитесь в получении, — и протягивает мне раскрытую папку с какой-то бумагой и шариковую ручку.

— В получении чего? — Совершенно ничего не понимаю, это что, розыгрыш?

Он отступает в сторону, открывая нашим ошалелым взорам огромный букет в корзине.

— С Днём рождения. Распишитесь, и я не буду больше вас отвлекать.

Недоумённо качая головой, принимаю из его рук папку. Он показывает мне графу, в которой мне нужно оставить автограф. Немного помедлив, я спрашиваю:

— А кто... ммм... мне это подарил?..

— Там открытка.

— Ааа... хорошо. — Сама не ожидала от себя подобного косноязычия. Оставив на бумаге корявую загогулину, отдалённо напоминающую мою роспись, возвращаю ему папку.

Он поднимает корзину с пола — надо же, он подстелил под дно салфетку — и передаёт её мне: "Ещё раз с Днём рождения. Удачного дня".

— Спасибо... — Господи, какая же она тяжёлая! Я не я, там точно с десяток килограммов...

Неуклюже протиснувшись в дверь, прошу Лесю закрыть её за мной.

— Слушай, а что это было?

— Тебя поздравили с Днём рождения. — Очевидно, так оно и было.

— Я заметила. А кто?

— Мне кажется, что тебе должно быть виднее. — Смеётся. — Идём домой, почитаешь открытку. Ой, подожди, я пойду вперёд, закрою Черри в твоей комнате...

Занеся "добычу" в квартиру и поставив её на пол, тут же начинаю рассматривать цветы — полураскрытые бутоны роз совершенно немыслимого оттенка. Их бархатистые лепестки словно меняют цвет в зависимости от угла обзора и кажутся то насыщенно-розовыми, то — ярко-алыми. Как же их много! А в высоту этот букет достаёт мне до талии. Стоит, наверное, бешеных денег...

Леся, которой всё-таки удалось затолкать Черри в мою комнату, возвращается, на ходу стряхивая чёрную шерсть со светлой ткани своих брюк.

— Красивые! У тебя появился тайный поклонник? Что пишет?

Точно! Курьер говорил, что там вложена открытка.

— Сейчас посмотрим.

Антон, вышедший в коридор, тихо присвистнул.

— Ничего себе...

Шуршу целлофаном упаковки, пытаясь добраться до плетёной корзины. Где же эта открытка? Наконец, замечаю белый конверт. Ага, вот и она... С замиранием сердца открываю его, обнаруживая небольшой прямоугольник плотной бумаги. Тиснение в виде рамки, и надпись чернилами от руки: Алиса, будь счастлива. Без подписи. Ничего не понимаю. Ещё раз внимательно изучаю открытку и конверт. Ни-че-го.

Поднимаю голову и встречаю взгляд Олега, который стоит в дверях комнаты, скрестив на груди руки.

— Что пишут? — Ледяной тон. Опять эти приступы ревности, сколько уже можно...

— Желают счастья. Анонимно. Дать почитать?

— Нет, спасибо.

Леся опускается на колени возле цветов.

— Мальчики, ну разве это не прелесть? Алис, а может, это родители решили тебя порадовать? — Подмигивает. — Надо бы в воду поставить...

— Да, конечно — в тазик. Или в ванну. Потому что такой огромной вазы у меня нет...

Сошлись на ведре. Мама как раз недавно купила красивое семилитровое ведро из прозрачного розового пластика. Может, и правда, родители меня так поздравили?

Пока мы занимались цветами, Леся пересчитала их. Сто одна. Дорогой подарок. Интересно всё-таки, от кого? И Олег дуется... Кстати...

— Лесь, а что тогда сказал Антон? Ну, когда я прослушала. Помнишь, тогда, после торжественной линейки...

Леся потупила взгляд. Что-то предательски кольнуло в груди. Что же Антон такого сказал, что подруга не может мне этого повторить?

— Не молчи. Скажи мне, пожалуйста.

Она отрицательно мотнула головой.

— Нет. Спроси сама у Олега. Он тебе расскажет всё, что посчитает нужным. Извини, но я не хочу вмешиваться в ваши отношения.

Даже так... Настроение, и без того не фонтанирующее, теперь опустилось ниже нулевой отметки...

* * *

Дверь за моей спиной с грохотом захлопнулась. Засунув руки в карманы спортивной курточки, я побрела домой. Обычно на все тренировки мы с Лесей ходим вдвоём. И точно так же вместе пропускаем их, когда кому-то из нас не здоровится, или просто появляется желание устроить себе выходной. Но сегодня, несмотря на то, что Леся не смогла прийти, я была здесь. Мне просто нужно было сбросить пар, чтобы не взорваться.

Олег не женат. Больше не женат. Его — как он там сказал... "ошибка молодости" — растит их общего ребёнка и безуспешно устраивает личную жизнь. Точнее, она её устраивает активно и с недолговечным результатом. А после каждой очередной неудачи приезжает к своему бывшему мужу — поплакаться в жилетку. И, думаю, он её успокаивает не только вербально... Содержимое его стола говорит само за себя... Мерзость какая!

Он женился в восемнадцать. Говорил — "так получилось, не хотел запятнать её репутацию..." И до, и после свадьбы предохранялись методом прерванного полового акта. Результат — скоропостижная беременность. Через два месяца после рождения ребёнка — развод. Зачем только он мне всё это рассказывал? Зачем?! Зачем просил меня понять? Зачем мне было знать все пункты его послужного списка? Я сама ещё ребёнок. Мне едва исполнилось шестнадцать — и двух недель не прошло. Я просто не в состоянии понимать такие вещи. И, уж тем более, принимать их.

Со стороны может показаться, что я — неисправимая идеалистка. Ну, какое мне дело до того, что было до меня? Ан, нет. Спокойно всё выслушала, поблагодарила за откровенность. А потом ушла. Ушла от него. Совсем. Тихо, мирно, без слёз и выяснения отношений. А что выяснять, если и так всё ясно. По крайней мере, для меня. А он, похоже, поначалу даже не понял ничего. Или не поверил. Всё ещё звонит...

Как всё надоело... Наверное, я просто искала причину. Если бы я любила его, то приняла бы... каким бы б/у-шным он ни был. Нет. Не хочу об этом думать. Наверное, я — чудовище, которое по природе своей не способно любить... Ну и не надо — целее нервы будут.

Выйдя за забор школы, в спортзале которой проходили наши тренировки по самбо, я на миг приостановилась, раздумывая, какой дорогой пойти. До дома — три квартала. По этому району мы с Лесей обычно срезаем путь через дворы. Я взглянула на тусклый фонарь. Уже стемнело. Да, сегодня я задержалась — сейчас почти одиннадцать, странно, что тренер не выпроводил меня раньше. Ладно, баллончик при мне, бегаю быстро — дойду как-нибудь. Не хочу в обход топать, на это уйдёт минут пятнадцать лишних, да и дорога мне та не нравится...

А улице сейчас хорошо — приятная ночная прохлада, лёгкий ветерок треплет волосы... Дневной шум города уже стих, и можно различить отдельные звуки — тихий рокот проезжающих где-то одиноких машин, чей-то разговор... И прохожих на удивление много — кто-то спешит домой, кто-то просто гуляет... компании возле подъездов...

Из окон дома, вдоль которого я сейчас иду, на дорожку падают пятна света. Слышен грохот посуды — да уж, поздновато кто-то ужинает. Подъезды этой длинной многоэтажки выходят на другую сторону, и возле каждого всегда кто-то сидит — то бабушки, обсуждающие последние сплетни, то молодёжь. Не люблю ходить по той стороне, сама не знаю, почему. Может, потому, что всё время ожидаю, что ко мне снова кто-нибудь пристанет, как уже было раз возле этого дома... Зато с этой стороны — асфальтированная аллея, палисадники и ни одной души. Рай для человека, которому нужно побыть наедине со своими мыслями.

До меня доносятся обрывки какого-то разговора. Похоже, по поводу пустынности этой аллеи я погорячилась. Вглядываюсь в маячащие впереди тени. Какая-то компания. Стоят. Немного замедляю шаг. Может, повернуть назад?

Слышен какой-то писк, который в следующее мгновение перерастает в пронзительный крик. Я останавливаюсь — отсюда уже можно различить тонкую женскую фигурку возле коляски-люльки, в которой, видимо, и заходится в крике несчастный малыш. Не поздновато ли для прогулок? Странная какая-то мамаша. У неё ребёнок надсадно кричит, а она стоит, с кем-то разговаривает... Теперь я замечаю возле неё две тени. Ничего себе, компания. Может, она успокоит, наконец-то, ребёнка?

Где-то внутри зародилось какое-то противное ощущение. И лишь теперь я поняла, что послужило причиной для его возникновения. Обрывки фраз, доносившихся до меня ранее, складываются в связный разговор.

— Да ничё с твоим рахитом не сделается за полчаса. Пошли, посидим с нами. Харе ломаться. Ну, бля... Хочешь, Васёк с ним постоит?

Ответа я не могу разобрать — голос у девушки срывается...

— Чё, брезгуешь? Столько лет не виделись, а ты сходу в отказы... Да пошли уже.

Одна из теней хватает мать ребёнка за локоть и тащит её несколько шагов в мою сторону. Она пытается вырваться, но силы явно неравные. Второй, который стоял у коляски, прикуривает и неспешно направляется к ним. Он, кажется, вообще не проявляет никакого интереса ни к девушке, ни к её ребёнку, уже охрипшему от крика.

Волна страха, поначалу заполнившего меня, стремительно убывает под напором воспоминаний — сын Алёны, такая кроха, жмётся к матери... неуклюже тыкается носиком ей в футболку, ища грудь... кривовато улыбается беззубым ртом... цепко сжимает крошечным кулачком прядь моих волос, заставляя меня наклониться к нему... Все эти картинки промелькнули перед моими глазами за какие-то доли мгновения... Пробудив неожиданную нежность, на смену которой приходит клокочущая ярость.

Всё тело сотрясают волны дрожи. Вот мудачьё! Отступаю в тень и делаю пару шагов им навстречу. Кроссовки мягко и бесшумно ступают по асфальту, а эти гниды, похоже, слишком заняты, чтобы оглядеться по сторонам. Ещё два шага, три... Они остановились. Девушка вырывается, плачет... Один по-прежнему держит её за руку, второй просто стоит рядом, курит... Ещё несколько шагов. Подхожу совсем близко, сердце грохочет, подгоняемое адреналином... Нащупываю кнопку распылителя на баллончике. Господи, помоги нам... Мне в нос ударяет тошнотворная смесь запахов перегара и каких-то знакомых пряных духов... Неужели они ещё не заметили меня?! Глубокий вдох...

— Э, бычьё!..

...Девушке удаётся вырвать руку из хватки отвлёкшегося на меня урода... "Беги, хватай ребёнка и беги!" — Мысленно кричу я ей в спину, краем глаза замечая, что она бросилась к коляске. — "Пусть у неё получится..."

— Чё за нахуй, бля?! — На меня надвигается зверь, упустивший добычу... или переключившийся на другую... "Сейчас, пока не опомнился!"

Быстрый шаг ему навстречу, выбрасываю вперёд руку с баллончиком.

— Нюхни, пидор! — Струя бьёт прямо в поросячьи глазки... И визжит точно, как свинья...

Внутри всё кипит... словно какая-то волна поднимается из глубин тела, нарастая и нарастая... ей невозможно сопротивляться, можно только покориться, иначе она раздавит тебя, сметёт со своего пути...

Дрогнув, картинка перед глазами стабилизируется. Резкое движение слева — второй подключился. Отступив на полшага назад, чтобы сохранить равновесие, когда буду бить ногой, вскидываю руку навстречу приближающейся фигуре и...

Я будто за оголённый провод ухватилась. На миг словно ослепнув, я не увидела, что случилось. Не успела ничего понять. Только что мужик двигался на меня — и вот уже мешком оседает на колени. Ладонь словно огнём опалили. Пронзительная боль резко отдаёт в плечо, тело дубеет, потом становится ватным, отказываясь мне подчиняться... Руки бессильно падают вдоль тела, колени подгибаются. Всё происходит как в замедленной съёмке...

— Блядина! — Сокрушительный удар в живот. Меня сгибает пополам, открытым ртом хватаю воздух, но не могу вдохнуть... Вместо крика из груди вырывается глухой хрип. Обрывки сознания кричат, что нужно сгруппироваться. Бесконечное падение... Я уже на земле? Пинок по рёбрам.

— Уёбище! Овца припезденная! Какого хуя! — Пытаюсь перекатиться, но тело пронзает новая вспышка боли. "Лицо, закрой лицо, даже не пытайся уползти, тело не слушается..."

Закрываю руками лицо и грудь — на это уходят остатки сил. "Как вовремя", — мелькает в голове, когда следующий удар, сопровождающийся противным хрустом, приходится на кисть левой руки... Град ударов обрушивается на мои руки, голову... Очередной пинок выбивает из моих лёгких остатки воздуха. Нужно попытаться подтянуть колени к животу...

Женский крик. Где-то далеко, бесконечно далеко... Рука, вцепившаяся мне в волосы, вырывает пряди, резко поднимая меня с земли... Плотнее сжимаю локти, пытаюсь найти ногами опору, но безуспешно. Скользящий удар по лицу. Скрипнули зубы, немеет скула. Пересохший рот наполняется солёной влагой...

— Сучара конченая! — Встряхивает меня. — Урою мразь! — Удар ногой... В низ живота... Всплеск лишающей рассудка боли, тупой пульсацией разливающейся внутри... Меня окутывает бархатная темнота, и я не сопротивляюсь ей. Там больно не будет...

Глава 19

И снова восхитительное ощущение полёта. Мне кажется, что я парю, зависнув в пространстве. Больше нет ни страха, ни боли, только обволакивающее тепло, несущее чувство защищённости...

Я наслаждаюсь свободным падением... но оно не может длиться вечно. Это понимание приходит вместе с неописуемым ужасом, и за какие-то доли мгновения до...

..."Нет!" — полный отчаяния вопль эхом отдаётся в моей голове.

Влажный хруст — единожды услышав этот звук, уже никогда его не забудешь... обычно вслед за ним приходит адская боль... или тошнота, если его источником стало чужое тело...

Мне уже не больно. Я плыву в небытие, мерно покачиваясь на тёплых волнах беспамятства. Совсем не больно. Ни капельки.

Мелькающие вспышки — совсем как те, что озаряют потолок купе на железнодорожных переездах... и мне мерещится перестук колёс. Люблю поезда...

"...Внутреннее кровотечение..."

"...операционную..." — не мешайте своими криками, мне так хорошо — "...бригаду..."

Вспышка яркого, слепящего света. Он словно проникает в меня, растворяя моё тело, делая его невесомым... Он настойчиво манит меня ввысь... Луч света затягивает меня, унося к своему источнику... Мне так тепло и спокойно...

Какой противный писк! Кто-нибудь, выключите его! На периферии подрагивают прозрачные белые силуэты. Кто это? Ангелы? "Возьмёте меня? Я хорошая, хотя и поступала так глупо..."

На меня наваливается густая, вязкая темнота. "Нет-нет-нет-нет-нет! Я хочу к свету! Верните свет!.."

...Господи, как больно! Волна тошноты выворачивает меня наизнанку. Чьи-то руки придерживают меня за плечи, не давая мне выпасть с кровати. Кровати?..

...Моя голова... она сейчас лопнет... Кто-нибудь, сделайте хоть что-нибудь! Не могу больше терпеть! Во рту стоит отвратительный привкус желчи, а меня сотрясают новые позывы...

...Вся голова — один сплошной очаг пульсирующей боли. Тело ноет... что со мной? Где я, и как я здесь оказалась? Почему так больно?

...Что-то влажное и прохладное касается моего лба. Пытаюсь открыть глаза — левый заплыл, и веки не разлипаются. А правый... Правый показывает мутную пелену с более светлыми и тёмными участками. Мне страшно. Что, если я уже никогда ничего не увижу?

Охваченная ужасом, я пытаюсь подняться. Низ живота пронзает болью. Ему вторит затылок, затапливая сознание жгучими волнами...

Воздух с шипением втягивается сквозь стиснутые зубы. К горлу подступает тошнота. Мамочка! Мне так больно! Где ты?!

Откидываюсь на подушку, шипя от боли. Чья-то ладонь ласково гладит меня по волосам, по плечу... Пытаясь дотянуться до неё, неловко дёргаю рукой и чувствую, как сместилась игла катетера в вене. Неприятно. Прохладные пальцы поправляют венфлон и снова начинают перебирать пряди моих волос.

Почему подушка такая горячая? Как неудобно лежать! Попытка перевернуться на бок отзывается внутри новым всплеском боли. И снова наползает темнота.

..."Промедол — пока отменяем..." — мужской голос, спокойный и уверенный, проникает в моё сознание. Наверное, это — мой лечащий врач... Догадка парализует мои мысли. Я в больнице...

"Где моя мама?" — пытаюсь прошептать я, но язык отказывается шевелиться, равно как и пересохшие губы.

"Состояние стабилизировалось... но жар... бред... и..."

...На этот раз мне удалось одержать победу — я приоткрыла оба глаза. Я вижу! И пусть картина сильно смазана, но я вижу! Небольшая комнатка со светлыми стенами и потолком. Окно задёрнуто шторой, на тумбочке у изголовья — ночник. То, что находится в ногах кровати, я различаю уже совсем смутно. Кажется, там кто-то сидит. "Мам?" — силуэт сменил позу. Встаёт. Мужчина?..

Меня будит яркий свет. Кто-то хозяйничает в моей палате. Долго моргаю и пытаюсь приспособиться к освещению. Наконец, мне удаётся разглядеть невысокую молодую женщину в белом халате. Она со звяканьем что-то раскладывает на металлическом столике. Обернувшись, она замечает, что я смотрю на неё. Её пристальный взгляд внимательно изучает моё лицо, после она улыбается и подходит к изголовью кровати:

— С возвращением. Как зовут тебя, помнишь?

— Алиса. — И язык, и губы уже слушаются меня. Замечательно.

— Видишь меня хорошо?

— Относительно. А...

— Да?

— Где моя мама? И сколько я здесь?.. И что со мной?

— Мама твоя в комнате отдыха. К тебе никого не пускали, пока ты была без сознания. Если врач разрешит — я позову её сюда, — она направляется к двери.

— Подождите... Сколько?..

— Сейчас идут шестые сутки, как ты у нас...

— Как?! Позовите маму, пожалуйста... А... Можно мне сесть?

— Давай, я тебе помогу, — она подкладывает мне под плечи подушку, устаивая меня в полулежащем положении. Дыхание перехватывает. Фоновая пульсация в голове превращается в жёсткие толчки, вызывающие тошноту. Ноет низ живота, ломит рёбра. Только сейчас я обращаю внимание на то, что всю мою левую руку покрывает гипс — от кончиков пальцев и до самого локтя. — Подожди немного, я сейчас вернусь, — и, прежде чем я успеваю опомниться, она оказывается за дверью.

Мне страшно. Почти неделя! Я здесь лежу почти неделю! Ступор. "Неделя, неделя", — крутится в моей голове. Этот замкнутый круг разрывает доносящийся из коридора звук быстрых шагов. Мгновение спустя дверь распахивается, и в палату буквально врывается мама.

— Доченька!

— Мама! — По щеке катятся слёзы. Оказавшись возле моей кровати, она падает на колени, дрожащими руками смахивая слезинки с моего лица...

— Доченька, что они с тобой сделали... — Всхлипывая, повторяет она.

* * *

В голове не укладывается. Как такое вообще возможно?

Не помню, как много времени прошло с тех пор, как я вынырнула из забытья, но кажется, что это было давно, очень давно. И всё это время я пытаюсь осмыслить то, что мне рассказала мама — и не могу. Она говорила быстро и сбивчиво, перескакивая с пятого на десятое... те крупицы информации, что мне удалось выловить из её несвязного рассказа, запутали меня ещё больше.

Даже не знаю, что меня сейчас пугает больше — то, как меня искалечили, или тот факт, что там, где всё это произошло, обнаружили два трупа. Причина смерти одного — разрыв сердца, а второго — перелом основания черепа. Как такое могло произойти?..

...Почему эта головная боль не уходит?

Краем глаза замечаю расширяющуюся полоску света на стене — кто-то приоткрывает дверь в мою палату. Сиделка. Как выяснилось, у меня их две. И повышенное внимание, и одноместную палату возле отделения интенсивной терапии мне оплатил муж той девушки, от которой я отвлекла этих двух отморозков... Надеюсь, эти ублюдки отправились прямиком в ад. Или в какое-нибудь другое малоприятное место...

Но как?! Что же там случилось?

Ко мне заглядывает женщина, с которой я уже успела познакомиться. Может, это она была на смене, когда меня привезли... Заметив, что я не сплю, она открывает дверь шире.

— Плохо?

— Терпимо. Голова болит сильно, а всё остальное — уже почти нет. Можете зайти? — Нужно её расспросить... обо всём.

* * *

Допрос с пристрастием практически ничего не прояснил — кроме информации о полученных мною травмах. Но сейчас я не хотела даже думать об этом. И не могла. Потом. Потом, возможно, будет легче. Мне нужно время, чтобы свыкнуться с этим...

Пусть эта пульсация в голове немного утихнет... Она мешает мне сосредоточиться. Может, если я очень постараюсь, мне удастся вспомнить. Мне просто необходимо вспомнить!

Но я ничего не помню. Не помню, кто ещё там был. Не помню, как я оказалась в больнице. Сиделка говорит, что меня принёс какой-то парень. Она сама видела, как он буквально ворвался в приёмный покой со мною на руках. Каждое слово из её рассказа врезалось мне в память...

"...Белая как мел. Мне даже сначала показалось, что уже поздно тебя к нам нести... Ты вся была в крови — лицо, волосы, курточка... Он кричал, что у тебя внутреннее кровотечение и серьёзная травма головы. Никогда не забуду этот голос — от него кровь в жилах стыла. Все кинулись к тебе... А когда тебя уже увезли в операционную, и дежурная, оформлявшая твоё поступление, хотела расспросить этого парня, то его просто нигде не оказалось. Он как будто испарился. А примерно через час приехали твои родители..."

Кто это мог быть? Случайный прохожий? И кто оповестил моих родителей? Вопросы, вопросы... и ни одного ответа.

"Скорая помощь", которую вызвали тогда местные по просьбе испуганной молодой женщины, доехала всего за несколько минут. И вместо избитой девушки они обнаружили два мёртвых, ещё тёплых, тела. И пятна крови. Моей крови. Милиционеры, которые тоже вскоре прибыли на место преступления, прочесали все кусты в округе. А я в это время уже была на операционном столе.

И говорят, мне очень повезло — счёт уже шёл на секунды. Кому-то я обязана жизнью. И этого кого-то ищет милиция по подозрению в двойном убийстве.

* * *

В общей сложности, я провела в больнице три недели. И вот, наконец, я дома. Постельный режим и стопка листов с рекомендациями. Как трогательно. А головные боли так и не ушли... Хотя тошнота не возвращалась уже с неделю — и на том спасибо.

Жарко... Скорей бы уже Леся пришла. Она ещё в больницу контрабандой проносила мне мороженое. Конечно, я ждала, пока оно растает в кружке, но всё равно — это было мороженое. А ещё она рассказывала мне сказки и уверяла, что всё будет хорошо. Как бы это дико не звучало, но она была для меня самым желанным посетителем. На втором месте были мои родители. А анти-список возглавляли Олег и... следователь. И если первый не появлялся — родители вняли моим настойчивым просьбам и провели с ним разъяснительную беседу, то вот второй наведывался пару-тройку раз.

Не могу сказать, что этот дядька вызывал у меня страх. Нет. Он даже нравился мне. Но после каждого нашего с ним разговора меня мучили жуткие головные боли и бессонница. Он задавал мне вопросы, на часть из которых я физически не могла ответить, хотя всем сердцем этого желала. Мне и самой безумно хотелось узнать ответы на них, но — увы. Я не помнила, был ли там ещё кто-то... и знала ли я его. И, уж тем более, я не могла описать его внешность.

Кстати, описать парня, который принёс меня в больницу, тоже никто не смог. Точнее, его описывали многие, но все — по-разному. И ни одно из этих описаний не показалось мне знакомым. Снова эти вопросы, которые не давали мне покоя, и над которыми я тщетно ломала голову уже столько времени.

"Ломала голову". Прямо-таки каламбур получается. Врач сказал, что у меня трещина затылочной кости черепа. И ушиб головного мозга средней степени. И что меня теперь всю жизнь будут преследовать головные боли. Но ни это, ни переломанные рёбра и руки, ни отбитые почки не шокировали меня так, как... Как известие о том, что у меня может не быть детей.

Я не люблю детей. По крайней мере, чужих — ведь своих у меня нет, и, скорее всего, уже никогда не будет. Но почему тогда я кинулась в драку, едва заслышав детский крик, хотя исход её был изначально понятен? И почему тогда так щемит в груди?

Сухие глаза. Наверное, запас слёз, отводящийся человеку при рождении, не безграничен, и я свой уже исчерпала. Ну и пусть, буду казаться сильной.

"Может не быть" — не значит "не будет". Но мне всё равно страшно. Внутренне кровотечение открылось из-за разрывая правого яичника. Кровотечение остановили, яичник ушили — придумают же термин. Но оба они — и левый, и правый, оказывается, поросли какой-то дрянью. В общем, поликистоз — по-моему, именно так это называется, является причиной женского бесплодия. Врач говорил, что с этой напастью успешно борются. А ещё — что она может рассосаться сама. Но время... время играет против меня.

К моему совершеннолетию может оказаться так, что я не смогу ощутить радостей материнства без медицинского вмешательства. Господи, о чём я думаю? Какое может быть материнство, когда нет кандидата на отцовство? Кажется, что мне придётся встать на учёт не только к невропатологу, но и к психиатру заодно...

Глава 20

Дни идут, а, кроме погоды, ничего не меняется. Мама взяла отпуск и сидит теперь со мной. Водит меня за руку по врачам, обследованиям, и ни на шаг не отпускает от себя. И, в кои-то веки, меня это не раздражает.

Нам сказали, что мои галлюцинации — тоже одно из возможных последствий серьёзной черепно-мозговой травмы. Не считая тех, что я видела в бреду, лёжа в больнице, первая посетила меня в день выписки, когда мы ехали домой.

Папа тогда вызвал такси, хотя от больницы до нашего микрорайона можно было за полчаса доехать на трамвае. От остановки мы дошли бы до дома ещё минут за десять — максимум, пятнадцать. Но родители были непреклонны, отвергая все мои просьбы подышать свежим воздухом и мотивируя отказы тем, что я ещё слишком слаба для подобных вояжей. То, что я боюсь — а потому не люблю — ездить на машинах, их не волновало.

Сначала мне просто стало немного не по себе — почти сразу же, как мы выехали с территории больницы. Когда я сказала об этом маме, водитель такси посоветовал мне смотреть на дорогу — так меньше должно укачивать. Мама на всякий случай приготовила мне пакет, хотя тошноты я пока не чувствовала. Вообще, ощущение было странным — оно то накатывало, то отпускало, и было похоже... Даже не знаю, на что. Как будто на меня что-то давит, а вдоль позвоночника в это время пропускают электрический ток. Добавить к этому шум в ушах и "гусиную кожу" по всему телу... А ещё мне было страшно. Неопределённое такое чувство страха, даже, скорее, предчувствие чего-то нехорошего...

И всё же, эти ощущения были мне смутно знакомы. Я уже когда-то чувствовала нечто подобное... Но вот где, когда и при каких обстоятельствах?..

На одном из перекрёстков все эти ощущения усилились, буквально заставив меня скорчиться на сиденье. Это было жутко, и, одновременно с этим, мерзко — будто меня облепило что-то гадкое, смердящее и склизкое. Меня охватил животный ужас, затмевающий все остальные мысли и чувства. Потом, внезапно... всё ушло.

Закрыв глаза, я вжалась в кресло и попыталась восстановить дыхание. Когда мне это удалось, мы уже проезжали мою школу — при желании, её забор можно было разглядеть между домов...

Тихо ругнувшись, таксист резко затормозил — прямо перед автомобилем перебегала дорогу пара подростков. Им что, до перехода лень лишнюю сотню метров пройти?

Машина медленно тронулась с места и так же медленно двинулась дальше — впереди "лежачий полицейский" и "зебра"...

В ушах снова зашумело, желудок свело судорогой. Я вцепилась в мамину руку, а она в ответ погладила меня по колену и напомнила, чтобы я смотрела в окно. Я повернулась к окну — и опешила: оно выглядело мутным. Ещё минуту назад всё было нормально, а сейчас казалось, что на стекло плеснули грязной воды. Ничего не понимая, я прислонилась лбом к его прохладе, пытаясь разглядеть то, что за ним. Мокрая дорога, какие-то пятна, обломки. Откуда всё это здесь взялось? Прямо перед моим лицом оказалась какая-то тёмная груда, заставив меня отпрянуть.

"Мама, посмотри в окно!.."

"Да, уже совсем ничего осталось, через пять минут будет дома..."

"Мам..." — Снова выглядываю на дорогу...

Что-то бесформенное лежит прямо на разделительной полосе; я смотрю на это, и не могу отвести взгляд. Перед глазами всё расплывается, нарастает шум в ушах... Прикрываю глаза. И вдруг я вспоминаю. Со мной такое уже было. Но тогда всё ощущалось более... щадящим. В голову совсем некстати приходит сравнение: это как смотреть на солнце сквозь тёмные очки, а потом — резко снять их...

Все эти приступы, преследовавшие меня после изнасилования. Всё то же самое, только теперь это выматывает ещё и физически...

Осознание поразило меня. Я открыла глаза и...

Прямо под машиной я заметила чьи-то ноги. Мы переехали кого-то!

"Там человек! Вы сбили человека!" — Совершенно обезумев, я кинулась на водителя через спинку переднего сиденья. Но, как только я двинулась с места, меня скрутил рвотный позыв...

Остаток того дня просто выпал у меня из памяти. Помню только ужасную головную боль и постоянный привкус желчи во рту.

На следующий день я пыталась поговорить об этом с мамой, рассказать ей, что я видела, но она только гладила меня по голове и уверяла, что всё пройдёт. Потом начались походы по врачам, а легче мне так и не становилось. Подобные приступы всё равно повторялись. Иногда я видела на дорогах тошнотворные картины разбитых машин и человеческих тел, которых там на самом деле не было, реже мне везло, и всё ограничивалось просто "набором приятных ощущений" — спасибо, что хоть без визуального сопровождения.

Добавить к этому непрекращающиеся головные боли, становящиеся совершенно невыносимыми после каждого такого приступа — и можно получить примерное представление о моём долгожданном летнем отдыхе.

Я просто лежала дома, и ничего интересного не происходило — разве что, примерно через неделю после выписки к нам зашёл в гости молодой мужчина — оказалось, что мои родители уже пару раз общались с ним, пока я лежала в больнице. Это к его жене и ребёнку пристали те отморозки. Он вкратце рассказал мне предысторию тех событий, и ещё немного о том, что было после.

В тот день их четырёхмесячный сын постоянно капризничал, крича и не желая ложиться спать. Под вечер вконец измотанная молодая мать уже не знала, что делать. И вдруг вспомнила, что ребёнок хорошо заспал на улице в едущей коляске. Несмотря на то, что уже начинало темнеть, она вышла с ребёнком во двор. Там заседала шумная компания, и девушка решила погулять по аллее за домом. А, свернув на неё, повстречала своего подвыпившего одноклассника, который шёл на какую-то пьянку вместе со своим другом. Одноклассник этот в девяностых сел за рэкет, а, выйдя — снова загремел на нары, уже за грабёж. А буквально за несколько дней до того вечера — снова оказался на свободе, попав под амнистию. И дружок у него был под стать — отмотал шесть лет за изнасилование....

В общем, этот одноклассник со школьной скамьи питал нежные чувства к Алине — так зовут ту девушку. Поэтому, встретив её на тёмной безлюдной аллее, решил пригласить с собой. Отказ воспринимать оказался, и тут же вспомнил, что она замужем за "ментом поганым"... Остальное я видела своими глазами.

На месте преступления обнаружили только два тела, мой баллончик — и ничьих следов, кроме наших. Того мужчину, который доставил меня в больницу, так и не нашли. Всё поутихло. Дело отложили в долгий ящик и — со слов нашего гостя — вряд ли его раскроют. В принципе, я считаю, что в каком-то смысле справедливость всё-таки восторжествовала.

А вчера мне наконец-то сняли гипс с левой руки. А под ним обнаружился сюрприз — нет, не золото и бриллианты. Зато стало ясно, почему у меня всё время ужасно чесалась и болела ладонь — прямо по центру в ней было выжженное пятно. И, судя по тому, что я не могла ни сжать, ни разжать пальцы, ожог был довольно глубоким. От этого центрального пятна — и до самых кончиков пальцев — тянулись неровные плотные канавки тёмной коагулированной ткани. В выписке это интерпретировалось как некое подобие электроожога, хотя, откуда он мог взяться — не представляю.

Я устроилась на подушке поудобнее, и начала разрабатывать кисть. Часа через пол, выглянув в окно, я обнаружила, что уже смеркается — и дождь уже прекратился. А ещё меня совершенно сбило с толку внезапно возникшее желание подышать свежим воздухом. Наверное, иду на поправку. Да и голова сейчас как-то не так сильно болит...

Я уселась на кровати, свесив ноги на пол. Черри, весь день продремавшая на "своём" половичке, сейчас подняла голову и внимательно уставилась на меня.

"Спи, с тобой папа попозже выйдет", — шепнула я собаке и пошла на кухню, где мама занималась приготовлением ужина.

— Ты встала, — мельком взглянув на меня, она повернулась обратно к плите. — Как себя чувствуешь?

Эту фразу я слышу от неё по много раз на дню.

— Хорошо. На удивление. — Бросаю взгляд под раковину, и замечаю, что мусорное ведро уже забито под завязку. О! — Мам, ведро полное. Я вынесу?

Она снова поворачивается ко мне. Во взгляде сквозит недоверие: раньше я соглашалась вынести мусор только после длительных споров.

— Так он же в мешке, и идти не через весь двор, а только спуститься на один пролёт к мусоропроводу, — пытаюсь объяснить свой внезапный приступ альтруизма. Да, мусорные пакеты — это нечто. А то, как вспомню паломничество с вёдрами к местной помойке — так вздрогну.

— Ну, вынеси. Только не надолго. А в следующий раз говори прямо: "Мама, я засиделась дома". — Пристыдила. Что ж, надо отрабатывать навык сочинительства — мало ли где пригодится...

Выйдя с увесистым синим мешком на площадку, я остановилась. Откуда-то сверху доносились звуки игры на гитаре, взрывы хохота и обрывки то ли куплетов песни, то ли просто разговора. А может, и всего вместе — разобрать что-то в этом шуме было просто невозможно. Голоса были знакомыми — видимо, из-за дождя сосед со своей компанией перебрались в подъезд — да так здесь и осели.

Я спустилась к мусоропроводу и закинула мешок в его тёмное жерло. Пару мгновений спустя мусор с грохотом приземлился где-то внизу. Так...

Из трещины в окне тянуло прохладой и сыростью. Хотелось выйти на улицу и полной грудью вдохнуть ту ни с чем не сравнимую смесь запахов, которая наполняет воздух после летней грозы: лёгкого привкуса озона, вымытой зелени, прибитой дождём пыли, мокрой земли... и чего-то ещё, чего я не могу описать.

Но выходить из подъезда почему-то не хотелось. И тут я вспомнила один интересный момент: дверь, ведущая на крышу из нашего подъезда, никогда не запиралась на замок — видимо, считалось, что консьержка не пропустит никого чужого, а своим, судя по всему, ходить по крыше не возбранялось. А ещё оттуда открывается шикарный вид, и там я уж точно никого не встречу.

Поднявшись на свой этаж, я вызвала лифт. В нём даже кто-то вымыл пол — ну, надо же. Немного помедлив, я нажала кнопку девятого этажа. Двери закрылись, и кабина медленно поползла вверх.

Уже через полминуты, жмурясь от бьющего в глаза света, я выходила на ярко освещённую площадку последнего этажа. Подойдя к перилам, я перегнулась через них и выглянула вниз — да, так и есть, на седьмом этаже было сборище. Сейчас можно было отчётливо разобрать слова какой-то похабной песенки. Как, оказывается, мало нужно людям для счастья: чего-нибудь для разогрева и музыкальное сопровождение...

Несмотря на то, что девятый этаж был последним, широкая лестница здесь не заканчивалась, а уходила выше, ведя на технический этаж и крышу. Мне туда. Когда папа помогал Антону с сетевым кабелем, мы с Лесей несколько раз поднимались наверх, принося инструменты, или просто для того, чтобы посмотреть на окрестности с высоты. Вздохнув, я начала решительно подниматься по ступеням.

Выйдя на площадку технического этажа, я заколебалась. Здесь не было света, а на улице уже стемнело... Моя уверенность в себе испарилась, да и пылу поубавилось: я с раннего детства панически боюсь темноты. И тут я разозлилась. Ну, хватит уже этого детского сада. Затолкав все свои страхи поглубже, я бегом преодолела два лестничных пролёта и оказалась возле приоткрытой двери, ведущей на крышу. Чтобы пролезть в неё, нужно было подняться по трём металлическим ступеням, что я и сделала. Толкнув холодный лист металла, который с противным скрипом открылся наружу, я пригнулась и вылезла на крышу.

"Умница. Переборола себя". Но, вместо торжества, я почему-то ощущала только нарастающую тревогу. "Глупости это всё. Вон, какой закат в тучах красивый..." Здесь не так темно, как на лестнице, но сердце почему-то быстро-быстро трепыхалось где-то в районе горла.

Я отошла от чердачной двери, пытаясь отвлечься от мыслей о том, как я буду идти назад. Пытаясь сосредоточиться на деталях, я рассматривала небо, раскрашенные лучами заходящего солнца тучи, лужи на битумном покрытии крыши...

И замерла. Внутри всё словно заледенело — мне показалось, что я заметила какое-то движение возле вентиляционной "будки". Ужас парализовал меня, а я всё всматривалась в сгущающуюся темноту. "Дура, дура, дура!" — Стучало у меня в голове.

Вроде, показалось. Но страх не ушёл. Он волнами накатывал на меня, заставляя пятиться на полусогнутых ногах. Стук сердца отдавался звоном в ушах и заглушал все остальные звуки. А в голове постепенно нарастала пульсация боли...

Добравшись до бетонной стены лифтовой шахты, я присела на корточки. Ноги не слушались. Волны ужаса и тошнотворной головной боли заполняли всё моё сознание. Звон в ушах усиливался, и всё, что мне оставалось — это пытаться не скулить как побитая собачонка.

Из полуобморочного состояния меня выводит резкий скрип двери и последовавший за ним громкий удар металла о бетон. Я сжимаюсь в комок, пытаясь раствориться в ночи, с ужасом прислушиваясь к доносящимся шагам. Идут в мою сторону... Мамочка...

Чиркнула зажигалка.

— Ух ты! Лиса, — довольный голос соседа показался мне самым приятным звуком на свете. — Ты что тут делаешь, красавица?

От облегчения я рассмеялась.

— Сижу, — пульсация в голове поутихла, но всё равно ещё больно. — А ты что тут забыл?

— Услышал, как кто-то полез на крышу, и решил проверить. Мало ли, кто и зачем. А то тут пару лет назад какой-то мужик повесился — то ли хотел спрыгнуть, но потом испугался, то ли... хрен его знает. Вон, прямо на куске арматуры — видишь, над вентиляционной шахтой торчит?

От этого пояснения мне снова стало плохо. Боже, какой ужас... Желудок, казалось, стянуло в тугой узел, а по спине побежали мурашки.

— Лиса, ты чего? — "Лиса" — это прозвище, которое они мне придумали. С ударением на последний слог. — Впечатлительная, что ли?

Я вся дрожала — даже зубы отбивали дробь. Сосед вытащил из кармана спортивных штанов пачку сигарет, открыл её и протянул мне. Я отрицательно покачала головой. Тогда он вынул одну и прикурил.

— Встанешь, или мне рядом присесть? — Мне очень хотелось уйти отсюда, и я попыталась встать. Попыталась — и не смогла. Он протянул мне руку. Взявшись за неё, мне удалось подняться.

— Да ты ж холодная вся. И дрожишь. Что-то случилось? — Кажется, он вполне искренне поинтересовался.

— Да нет, ничего. Нервы, наверное.

— Нервы? Лиса, покури, успокойся. На тебя ж смотреть страшно. Белая вся как привидение. — Это сравнение заставило меня задрожать ещё сильнее.

— А, давай. Попробую... — Только бы отвлечься.

— Первый раз, что ли? Не пробовала никогда?

— Нет, желания как-то не было.

— Ну, ничего. От одной не привыкнешь, не боись. На вот, возьми. — Снова извлекая из кармана пачку, протягивает её мне.

Я беру сигарету. И что мне с ней делать?

— Тааак, всё понятно. Сожми фильтр губами и втягивай воздух, а я подкурю...

Я медленно вдохнула дым. Получилось. А со стороны казалось, что всё значительно страшнее. Дым немного щекотал лёгкие, но я постаралась не закашляться. Если вдыхать и выдыхать очень медленно, то это вполне реально.

Сосед с интересом наблюдал за мной.

— Вот, а говорила, что никогда не пробовала.

Ещё раз затягиваюсь и выпускаю струйки почти прозрачного дыма:

— Не пробовала. Это — мой первый раз.

— Ну-ну...

Ещё пару минут мы курили молча. После третьей затяжки я почувствовала лёгкое головокружение. Интересно, так и должно быть? Но спросить об этом соседа не успела — снова скрипнула дверь, заставив меня напрячься.

— Серый! — Ещё один знакомый голос, и через несколько мгновений к нам подходят трое: Артёма я знаю, а двоих других — нет.

— О, Алиса, привет! А ты как тут оказалась? — Артём внимательно вглядывается в моё лицо, неуверенно улыбаясь. — И... ты разве куришь?

— Не помешали? — Один из двух других вновь прибывших подмигивает соседу.

— Этот "вежливый молодой человек" — Иван. А то — Киря. — Представляет их сосед.

— Не, ну а что можно подумать, застукав на крыше тебя с девушкой? — Смеясь, пытается оправдаться Иван.

— Всё зависит от того, с какой именно девушкой, — отрезает Артём. — Алиса несколько отличается от твоих подружек, так что имей это ввиду.

— Всё-всё. Всё с тобой понятно, — хохотнул Иван, в то время как Серый с интересом уставился на Артёма.

— Артюха, я чего-то не знаю?.. Тоже мне, друг называется. Предупреждать надо. Лиса, а я думал, что ты с...

— Никакого "с", — поспешно обрываю его я. — Это было давно и неправда. И вообще, может, пойдём уже? Я замёрзла...

Глава 21

Эта первая сигарета стала по совместительству и моим первым шагом по наклонной плоскости. В тот вечер, зажевав мятную жвачку, я отпросилась у мамы ещё на часик, слёзно пообещав не выходить из подъезда. Когда я в сопровождении Артёма поднималась на седьмой этаж, мне было немного не по себе: всё-таки, я никогда прежде подолгу не общалась с людьми такого круга. Я не знала, что мне делать, что говорить, как себя вести... но и возвращаться домой тоже не хотелось.

Леся с родителями на несколько дней уехали к бабушке в деревню — ей там надо было с чем-то помочь. Перед отъездом подруга рассказала мне, что Олег всё никак не успокоится — не верит, что я порвала с ним, и уже несколько раз просил её уговорить меня с ним встретиться. Не хочу. Знаю, что я была не права, поступая с ним таким образом, но так было лучше для нас обоих. Я просто нашла предлог и воспользовалась им, пока всё не зашло слишком далеко. Пока не стало поздно. Надеюсь, я успела.

Если у меня появятся новые знакомые, может, это убедит Олега, что между нами всё кончено. И в этом случае я не вернусь к нему из жалости, подгоняемая угрызениями совести...

Выйдя на площадку седьмого этажа, я в нерешительности остановилась: не ожидала, что здесь будет столько народу. Заметив пару-тройку знакомых лиц, я поздоровалась с ними. Несколько голов повернулось в мою сторону, окинув меня взглядами: кто — безразличным, а кто — заинтересованным. Ну, ладно. Будем считать знакомство состоявшимся.

Артём отвёл меня в сторону, туда, где уже стояли двое его друзей, с которыми я видела его в первый раз. Если они и удивились моему появлению, то никак не показали этого.

А я, тем временем, осматривалась по сторонам. Здесь висел такой густой сигаретный дым, что видимость была далеко не идеальной. Сквозь сизую дымку я рассмотрела парня с гитарой; ещё один инструмент стоял у стены в чехле. Рядом с ним выстроилась батарея бутылок — три поллитрушки водки, одна — уже пустая, вторая — початая; ещё там была какая-то высокая бутылка, не знаю, из-под чего, и с пару десятков пивных. Хорошо народ расслабляется...

Всего, по моим подсчётам, здесь находилось чуть больше десяти человек. Кроме меня, тут была ещё одна девушка, которая всё время зажималась в углу с невысоким лысым парнем. Мило. Судя по количеству тары у стены, всем уже хорошо. А, учитывая то, что народ продолжает набираться, скоро станет ещё и весело.

Поймав мой неприязненный взгляд, Артём наклоняется к моему уху:

— Тебе здесь не нравится? — Судя по тону, ответ он уже знает.

— Я думала, ты будешь играть. И, понимаешь, у меня не та кондиция...

— Хочешь исправить?

На мгновение я задумалась. Хочу ли? Вспомнила последние события...

— Да, почему бы и нет, — а вдруг поможет? — Только я... эммм, никогда не пила.

— Это поправимо. Всё когда-нибудь случается в первый раз. Я так понимаю, до сегодняшнего вечера ты ещё и не курила?

— Я... да...

— Эй, мы — в магазин. Вам чего-то захватить?.. — Минуту спустя обратился Артём к присутствующим.

...А обещала маме не выходить из подъезда — вспомнила я, спускаясь с Артёмом с крыльца. Нам заказали сигарет — видимо, за "добавкой" побежит потом кто-то другой.

Я чувствовала себя виноватой — за то, что уже сделала, и за то, что только собиралась. Обманула маму, накурилась, планирую ещё и напиться... Я украдкой взглянула на Артёма. Почему он вообще со мной возится? Зачем ему это? По его лицу я не могла ничего прочесть. Внезапно он прервал затянувшееся молчание:

— А вы с Олегом...

— Расстались. — Я покраснела. Он заглянул мне в глаза.

— Он тебя обидел?

— Нет. — Если честно, то скорее — наоборот. — Всё нормально.

— Тогда, что с тобой? Столько времени тебя не было видно, а сегодня — сидишь на крыше и куришь. Это называется "нормально"?

— Я в больнице лежала, ну, знаешь, головой стукнулась, руку сломала... только-только гипс сняли...

— А тебе пить можно, если ты головой стукнулась? — Он замедлил шаг.

— Если только немножко, — попыталась улыбнуться я. Артём мне нравился. С самой первой нашей встречи. Что-то в нём такое было. Что-то притягивало меня...

* * *

Боже, что всего одна бутылка Ром-Колы может сотворить с ослабленным девичьим организмом! Перешагивая лужу, я чуть не плюхнулась в неё. Артём, поймав меня под локоть, вдруг оказался очень близко... и то, что я увидела в его глазах, заставило меня прильнуть к нему...

Его губы были таким осторожными, такими нерешительными, что это заставляло меня действовать всё более и более требовательно. Мои руки запутались в его волосах — они были такими мягкими...

Мы целовались, как одержимые, стоя чуть ли не посреди дороги, но мне было всё равно. Единственное, что имело для меня значение — это тепло его кожи и его руки, поначалу такие бережные, а теперь с силой прижимающие меня к нему...

Когда мы, нехотя, оторвались друг от друга, и я взглянула на часы, выяснилось, что прошло уже два часа. Два часа! Что я маме скажу?! А если нас видел кто-то из соседей?..

* * *

Две недели пролетели совершенно незаметно. Беседка у парка, компания... и Артём. Когда он брал в руки гитару, замолкали все. "Дыхание", "Одинокая птица", "На берегу безымянной реки", "Я хочу быть с тобой"... Он пел с таким чувством, что слёзы наворачивались на глаза.

В этой компании почти все умели перебирать струны, но их "Восьмиклассница", "Звезда по имени Солнце", "Прогулки по воде", "Скованные одной цепью", "Доктор твоего тела", "Взгляд с экрана" и ещё многие другие песни казались просто бледными пародиями на оригинал и... исполнение Артёма.

Наши отношения развивались бурно, и каждую свободную минутку мы уделяли друг другу, не стесняясь окружающих. С ним я забывала о прошлом и не совершенно задумывалась о будущем.

Незаметно для самой себя я перестала отказываться от предложенных сигарет и впервые попробовала водку. Артёму, кажется, это не понравилось, но он ничего мне не говорил на этот счёт. В отличие от Леси. Она каждый день приходила сюда со мной, хотя ей явно было здесь не по себе. Она пыталась образумить меня, но я в ответ только смеялась, увязая всё глубже и глубже в этом болоте.

Как-то раз сюда пришёл и Олег. Я не сразу заметила его, и, судя по всему, он увидел достаточно, чтобы понять, что между нами на самом деле всё кончено. Но не ушёл, стоя в стороне и терпеливо дожидаясь, пока Леся позовёт меня.

Взглянув на него, я почувствовала укол вины. Его поза, выражение лица... на какое-то мгновение я даже пожалела, что не согласилась встретиться с ним раньше, при других обстоятельствах...

— Прости... — начал он.

— Нет, это ты меня прости, — оборвала его я. — Я с самого начала знала, что у нас нет будущего, и всё равно позволила этому начаться. Прости меня, если сможешь.

— Ты... правда так считаешь?

— Да. Это правда. Я была эгоисткой. А потом попыталась всё исправить. И, видимо, мне это не удалось.

— Да, не удалось. Ну, что ж. Извини за беспокойство. Будь счастлива.

"Будь счастлива"... Прямо, как на той открытке, будь она неладна!

— Олег... прости меня.

— Не бери в голову.

Развернувшись, он ушёл. Не оглядываясь. Оставив горький привкус на языке...

А я осталась стоять — не хотела в таком состоянии возвращаться ко всем. Спустя какое-то время подошёл Артём:

— Ты в порядке?

Я прижалась к нему в поисках опоры — скорее, моральной, чем физической.

— Почти. Понимаешь, это не должно было так случиться. Никто не заслуживает, чтобы с ним так поступали. Мне стыдно за то, что я вообще допустила, чтобы эти отношения начались... не говоря уже о том, что позволила им развиваться... Может, если бы я прекратила это раньше... Может, тогда это не было бы так больно?..

— Может, — прошептал он и прижал меня к себе, укачивая.

Расслабившись в его объятиях, я постепенно успокаивалась. Затем вдруг внутри всё похолодело: а что ждёт нас с ним дальше? Что, если наша безумная влюблённость не перерастёт во что-то большее?

Я задрожала. Тогда он поцеловал меня, заставляя забыть обо всём на свете, сосредоточившись только на сиюминутных ощущениях. Мне было с ним так спокойно, так... беззаботно.

Но всё хорошее имеет дурное свойство рано или поздно заканчиваться. И наш безумный роман оказался скоротечным, оборвавшись так же внезапно, как и начался.

В тот день Артём был мрачным. Исполнив "Крылья", он передал гитару кому-то из парней и увёл меня в парк. Мы молча бродили по аллеям, и я почему-то не решалась заговорить первой. Наконец, он остановился. Его ладони легли мне на плечи, разворачивая меня лицом к нему. Какое-то время он всё так же молча стоял, глядя мне в глаза, а потом его руки соскользнули к моим локтям. И я прочла в его взгляде всё то, что он собирался мне сказать. Моё сердце болезненно сжалось. Почему?

Я попыталась вырваться. Хватка его рук стала твёрже, и он притянул меня к себе, обнимая.

— Прости меня. Я не могу. — Шептал он мне на ухо. — Не могу так с тобой поступить. Я не могу дать того, что тебе нужно. И не хочу делать тебе больно.

Я всхлипнула, пытаясь отпихнуть его. Да что он вообще знает о том, что мне нужно?!

— Алиса, Лисёнок мой, прости. Мне не хочется этого делать, но так будет лучше. Через три месяца ухожу в армию. На два года. Это очень долго. А ты ещё такая юная...

Я знала, что он окончил институт, но даже не догадалась поинтересоваться, была ли у них военная кафедра...

— А меня кто-нибудь спросит, чего я хочу? Или ты решаешь за меня, как мне будет лучше?

— Не калечь свою жизнь. Если бы не я, всего бы этого не было! Ты не начала бы курить и тихо спиваться! И это — пока. А что потом? Думаешь, я не знаю, как это бывает? Думаешь, я не видел таких вот девочек?!

— Не в тебе дело. Ещё не известно, что бы я сделала, если бы не ты... Может, давай... пусть будет так, будто этого разговора не было?..

— Не получится. Прости.

Его руки безвольно упали вдоль тела. Оглушённая, я отпрянула от него. Пульс гулко бухал в голове, заглушая все остальные звуки. На мгновение перед глазами всё помутнело, а потом зрение снова восстановило резкость. Я не расплачусь...

Я круто развернулась и на негнущихся ногах зашагала обратно — к беседке. В голове была только звенящая пустота. Вернувшись к компании, я поискала глазами выпивку. Ага, вот то, что нужно.

Непослушными пальцами скрутив крышку с поллитровки дешёвого прозрачного пойла, шибающего спиртом и носящего гордое название "Водка", я глубоко вдыхаю и... опрокидываю бутылку в себя. Из горла — действовать нужно так быстро, будто от этого зависит моя жизнь. Три хороших глотка... выдох... осторожно поставить наполовину опустевшую бутылку на столик...

Тишина... кто-то присвистнул. А потом одновременно со всех сторон посыпалось: "Ого!.." "Во, даёт!.." "Жжёшь, Лиса!" и "В тихом омуте..."

Леся, подскочившая ко мне, зашипела:

— Ты что творишь? — Если бы взглядом можно было убить, то я скончалась бы, не сходя с места.

— Что хочу, то и творю. — Я бесцеремонно отодвинула её в сторону и примостила зад на лавку. — Да кто вы вообще такие, чтобы учить меня жизни?

Леся вспыхнула. Беспомощно огляделась по сторонам...

По желудку растекалось пекущее тепло. Когда его волны достигли головы, перед глазами всё поплыло. Хорошо... Даже голова не болит. Только кружится. И мысли дурные в неё не лезут...

Кое-как умостив локти на собственных коленях, я ладонями подпёрла лицо. Хоровод перед глазами. Я попыталась сфокусировать взгляд на скачущей передо мной бутылке — а то так и до тошноты недалеко. Глаза постоянно порывались разбежаться, но я полностью сосредоточилась на наблюдении за бутылкой. Я упрямая.

Не знаю, сколько времени прошло до того момента, как эта бешеная пляска перед глазами немного замедлилась. Стараясь не делать резких движений, я медленно повернула голову в одну сторону... затем — в другую.

К щекам прихлынула волна жара: неподалёку от меня стояли Леся с Артёмом и о чём-то тихо беседовали, время от времени поглядывая в мою сторону.

Я резко вскочила, и даже успела сделать пару неуверенных шагов к ним, прежде чем меня снова накрыло. Головокружение и тошнота, которые мне почти удалось перебороть, вернулись во всей своей красе.

Леся подскочила ко мне, обхватив за талию, и куда-то повела. Всю дорогу я героически боролась с попытками организма избавиться от алкоголя — и, в конечном итоге — одержала верх. Один — ноль в мою пользу. Пока.

Тогда я просто ещё даже не представляла себе, в каких количествах молодой организм способен воспринимать — и усваивать — горючие жидкости.

Леся привела меня к роднику, усадила на камень у самой воды, и начала умывать. Никогда не думала, что ледяные брызги дают такой отрезвляющий эффект.

А потом меня начала колотить дрожь. Всё то, что вынудило меня попытаться напиться, вернулось, заставляя сердце мучительно сжиматься снова и снова.

— Лесь, зачем он так со мной?.. Лесь, ну не молчи... Ну извини меня...

Подруга молчала, глядя куда-то вдаль.

— Лесь, прости. Мне так больно... Прости, что сорвалась на тебя.

— Алиса, пойми, он поступил правильно. Ты же сама ему говорила... И, к слову, сама поступила точно так же с Олегом. Подумай, что было бы, если бы он рассказал тебе всё не сейчас, а потом?

— Не понимаю, зачем ему было бросать меня? Я бы могла дождаться его!

— Это говорит твоё упрямство. Ответь себе, самой себе — что, по-твоему, было бы через неделю, две? Или ты хочешь сказать, что любишь его?

Да, нет, не знаю... Меня к нему тянет. А больше? Может, это пришло бы со временем?

— Я не знаю, наверное...

— Не ври себе. Ты знаешь ответ. И ещё — знаешь, что было в прошлый раз, когда ты понадеялась, что всё само собой образуется. А Артём просто хотел быть честным с тобой. И не хотел, чтобы это снова повторилось. Подумай хоть раз о ком-то, кроме себя!

— Не выгораживай его! — Воскликнула я, хотя и знала, что Леся была права. Но от осознания этого не становилось легче.

"Поступай с людьми так, как хочешь, чтобы поступали с тобой..."

Это что, какая-то изощрённая кара свыше? Или мужская солидарность?..

__________________________________________________________________

От автора:

Песни, упоминаемые в тексте, исполняют: "Восьмиклассницу" и "Звезду по имени Солнце" — В. Цой и группа Кино; все остальные — группа Nautilus Pompilius.

Глава 22

Продрав с утра глаза, я прислушиваюсь к своим ощущениям: вроде бы, ничего необычного. Нашарив на тумбочке часики, подношу их к глазам: одиннадцать. Вот, блин. Надо бы позвонить Лесе, может, она ещё не вышла...

Не успела я дойти до ванной, как раздалась трель дверного звонка. Видимо, звонить Лесе уже поздно. Позёвывая, я плетусь открывать дверь...

Через полчаса, приведя себя в порядок и выпив чашку чая, я была готова идти. А вот Леся, сидящая напротив, сверлила меня взглядом, так и не притронувшись к своей чашке.

— Что мама сказала? — Подруга нервно барабанит наманикюренными пальцами по столу.

— А что она скажет? Повелась, как обычно.

— Да ты хоть помнишь, как вчера наквасилась? Ты же на ногах еле стояла. Не могла же она этого не заметить!

— Ну, я собралась и взяла себя в руки. Это — раз. А во-вторых, я сказала, что мне опять стало плохо. По большому счёту, даже никого не обманула.

— Алиса, завязывай с этим. Сколько это ещё будет продолжаться?

— И не подумаю. Мне так лучше. Под градусом даже голова почти не болит.

— Алиса...

— Допивай чай, и пойдём.

Неподалёку от метро открылся новый гипермаркет — кстати, первый у нас на районе. И мы с подругой наконец-то решили сходить туда — скоро в школу, да и занятия на подготовительных курсах вот-вот начнутся, нужно накупить тетрадей, ручек... И, если честно, просто интересно посмотреть, что там, да как.

Не понимаю, чего Леся парится? Я просто хорошо провожу время. Ну, выпиваю немного — с кем не бывает. Мы по-прежнему каждый вечер приходим в беседку... и я как губка впитываю в себя всё то, что раньше презирала.

Сигареты... Я не курю, я просто балуюсь. Вот так — могу в любой момент взять и перестать. О каком привыкании может идти речь, если у меня не возникает желания покурить? Если я даже ни разу не покупала курево? А когда угощают — отказываться просто некрасиво.

Выпивка... Хм, с этим всё и проще, и сложнее...

Иногда мы встречаем в беседке Артёма, но я принципиально игнорирую его. Поначалу он пару раз пытался заговорить со мной, но всё время натыкался на глухую стену — не хочу слушать его нравоучения. Пусть собой займётся — больше толку будет. Сидит мрачный, играть отказывается... зачем он вообще тогда туда приходит?

Мне больно его видеть, знать, что он рядом, и эту боль я заливаю алкоголем, топлю в пластиковом стаканчике. К тому же, попутно выяснилось, что градус немного притупляет и ставшие уже привычными для меня головные боли. С тех пор ни один вечер не обходится без выпивки.

Время утекает сквозь пальцы... Дни проносятся в пьяном угаре... Что я о них помню? Не много. Утром — а теперь всё чаще днём — я с трудом просыпаюсь, затем — вяло брожу по квартире в ожидании вечера. Зато потом... Потом я отрываюсь по полной программе.

На днях мы с Лесей встретили Антона, и он жаловался, что Олег как с цепи сорвался — почти каждый день шляется по ночным клубам, знакомится с девушками, потом — секс, если, конечно, получится, а на следующий день -новая девушка... В общем, пошёл Олежка по рукам. Ну, кто ж ему доктор? Вон, жена его бывшая приезжала, пусть бы она ему мозги на место и вправила. А то только со мной серьёзно поговорить грозилась. А что я? Я здесь совершенно ни при чём, он уже взрослый мальчик...

Зло пробирает. Неужели мне так много нужно было?

А Артём... Тоже хорош. Единственное, чем его можно пронять — так это заигрываниями с другими парнями. Вот тут-то он аж в лице меняется. И я стараюсь. А они ведутся...

Леся как-то сказала, что я стала похожа на маленького озлобленного зверёныша. Тоже мне подруга, называется. Она, как никто другой, хорошо знает, что я чувствую...

Что я ещё помню? Да, практически больше ничего... Хоровод рук, жадно шарящих по моему телу. Сегодня один, завтра — другой. Почему-то, на дольше они не задерживаются. Очень хорошо, потому что на дольше мне и не надо. Но все эти "расставания"... Это вообще клинический случай. Ну, я их прекрасно понимаю: им всем хочется большего, чем то, что я согласна им дать. Они называли меня "такой правильной", "чистой"... А себя — "недостойными такого счастья". Ага, верю-верю. И хоть бы один признался, что единственное, что их останавливает — это страх перед моим папочкой...

Если честно, мои воспоминая напоминают мозаику: какие-то куски отложились в памяти, что-то — выпало. Иногда эти пустоты удаётся заполнить, иногда — нет... Ну, ничего страшного. Думаю, ничего интересного я не пропустила...

...Визг тормозов. Медленно, словно это требует невероятных усилий, поворачиваю голову в том направлении, откуда доносится звук. Темноту прорезает свет фар, нестерпимо яркий. Неуправляемую машину несёт по скользкой дороге — видно, как фары выхватывают из тумана над асфальтом обледенелые участки...

Очень, очень близко... Второй автомобиль пытается уйти от столкновения, но скорость слишком велика. Оглушительный удар, скрежет... Машина, кувыркаясь и рассыпая обломки, летит в сторону обочины — прямо на меня. Я вижу, как она приближается, и стою, парализованная ужасом и не в силах пошевелиться. Последний переворот — и смятая груда металла влетает в фонарный столб...

Тошнота накатывает волной. Я прикрываю рукой рот, будто это может мне чем-то помочь.

Краем глаза замечаю, что во второй автомобиль, который развернуло поперёк дороги, врезается третий... Перед глазами всё плывёт и темнеет...

...Прямо перед собой я вижу взволнованное лицо Леси. Её рот открывается и закрывается, но я не могу разобрать слов.

— Алиса! — Звонкая пощёчина и жжение на пол-лица.

Снова светло. Страх ушёл на задний план. Понемногу и неприятные ощущения отступают — только голова разболелась сильнее. Я обнаруживаю себя сидящей на высоком бордюре перед какой-то знакомой многоэтажкой. Где это мы? Начинаю озираться по сторонам. Да что за херня здесь творится?

Взгляд цепляется за покосившийся фонарный столб у дороги. Перед глазами опять встаёт то ужасное зрелище...

Меня снова захлёстывает страх. Это то же самое место. Опять — неподалёку от того злополучного памятника. Какой это уже раз? Я со счёту сбилась. Приглядываюсь к виднеющейся между деревьев дороге и замечаю... Такое ощущение, что над проезжей частью подрагивает какое-то марево. Местами оно кажется густым и напоминает дымку, стелящуюся над асфальтом.

— Лесь, посмотри туда... Видишь? — Указываю ей на странный участок дороги.

— Что именно?

— Марево... Видишь, там пара участков с искажённой видимостью?

— Алис, не вижу... Расскажи, что ты там увидела.

И я рассказала. И про то, свидетелем чего стала несколько минут назад, и про остальные галлюцинации. Но эта, в отличие от тех, была динамичной... Ещё я рассказала ей про то, что я почувствовала тогда на крыше — внутренние ощущения каждый раз были одинаковыми.

Леся молчала довольно долго. Я уж, было, подумала, что она не поверила мне или считает, что я окончательно двинулась, но тут она заговорила.

— Знаешь что... Давай, когда придём домой, кое-что проверим. Если всё сойдётся, то... даже не знаю.

— Что проверим? И как?

— Зайдём на сайт местного агентства новостей. И посмотрим, что у них там есть на этот счёт. Они всегда публикуют информацию по крупным происшествиям.

— А если ничего не найдём?

— Когда не найдём, будем думать дальше.

А что? Неплохо придумала... Только сомневаюсь, что это принесёт хоть какие-нибудь результаты...

Естественно, вместо похода по магазинам мы ограничились визитом в ларёк, расположенный неподалёку — невзирая на довольно громкие протесты Леси. Но у меня дрожали колени, а я знала лишь одно средство от этого...

Потягивая холодную Ром-Колу, я раздумывала над Лесиным предложением. Точнее, над тем, что мы будем делать, когда выяснится, что она ошиблась. Мне было страшно. Ясно, что то, что со мной происходит — не нормально. Ещё, вполне очевидно, что это не собирается проходить. И что теперь? Как быть дальше?

Хотя, в прошлый раз... Прошло чуть меньше года, прежде чем это прекратилось. Но тогда всё было не так ярко выражено... И, уж точно, мне не мерещились на каждом шагу трупы и разбитые машины...

— Далеко собралась? — Голос Леси донёсся откуда-то из-за моей спины.

Оглянувшись, я увидела, что она стоит на дорожке, идущей вдоль дома — мы возвращаемся дворами. А я почему-то оказалась на тропинке, протоптанной между домами и ведущей к пешеходному переходу. Тому самому, к слову.

Ничего не понимаю, но мне хотелось подойти к переходу. С чего бы это вдруг?

— Лесь, иди сюда, пожалуйста...

...Мы были уже почти возле знака, за которым начиналась "зебра", когда у меня перед глазами мелькнула картинка: серый автомобиль и чьи-то ноги, взметнувшиеся над его крышей.

На этот раз желудок отреагировал не так бурно — меня только чуть-чуть мутило. Пульсация в голове тоже возобновилась, но уже не такая острая, как до того...

Я выдохнула.

— Всё, можем идти обратно. — Теперь мне хотелось бежать отсюда со всех ног. Как я себя понимаю...

* * *

Сказать, что я была шокирована — это если очень мягко выразиться. Я была просто раздавлена той информацией, которую Леся зачитывала мне.

Казалось бы, тихая улица с не очень оживлённым движением... И такое... На ста метрах прямой дороги — два десятка трупов. И это только за четыре года. Участок не аварийный, видимость абсолютная, не поворот, не перекрёсток... Не понимаю, как такое возможно...

...Народ отмечал старый Новый год. Дойдя до кондиции, решили устроить гонки. Две машины, девять человек. Скользкая дорога. Кажется, именно эта авария мне привиделась. Из всех них до приезда медиков дожили только трое, все — из отставшей машины. Выжил — один, оставшись инвалидом. В этой ситуации жаль только водителя и пассажира третьей машины, которые тоже погибли, оказавшись не в том месте и не в то время — их автомобиль просто разорвало пополам ударом в борт...

...Даже если переходить дорогу строго в отведённом для этого месте, никто не может гарантировать, что эти шаги не станут последними. Прямо на "зебре" было совершено четыре наезда с летальными исходами...

...Жуткие фотографии, не хочу их видеть. Мне хватит воспоминаний...

...Опять кто-то не справился с управлением...

...А, вот и те двое... Памятник установили только им...

Всё. Хватит. Кажется, Леся была права. По спине сбегает струйка ледяного пота. Это значит...

* * *

Я тогда потеряла сознание. А вечером того же дня напилась так, что почти ничего не помню — кроме того, что мне было очень, очень плохо.

Леся поставила мне ультиматум: либо — она, либо — мои "беседочные" знакомые. Теперь я хожу туда одна.

Артём там почти не появляется, вот и хорошо — надоело видеть его осуждающий взгляд. Особенно, когда на горизонте маячит парочка симпатичных парней.

...Мама закатила мне скандал за то, что я пришла поздно, пьяной и с засосами на шее. Теперь у меня "домашний арест". Интересно, что бы она сделала, если бы увидела ещё один засос — точно над тем местом, где бьётся сердце? Кстати, а откуда он там взялся?..

Через неделю не выдержала — сбежала. Пусть потом орут...

...Споткнувшись, я падаю на четвереньки, сильно ударившись коленом. Боль заставила немного протрезветь. Кончиками пальцев касаюсь ушибленной ноги и ощущаю на них влагу. Разбила.

"...И ты знаешь, зачем я явился к тебе...

Дать тебе силу, дать тебе власть..."

Это ещё что такое? Откуда эта музыка? Узнаю голос одного из солистов... но сама песня... никогда прежде её не слышала.

Подношу пальцы к лицу и за что-то цепляюсь. Это "что-то" скользит по щеке, и из уха выпадает "пуговка" наушника, повиснув на проводке. Блин! Откуда это у меня?!

Меня пробирает дрожь. Где я это взяла? Или — у кого? Ни разу не видела никого из наших с плеером... А что, хоть, за плеер?

Проследив пальцами па проводом, нащупываю в заднем кармане бриджей что-то размером с два спичечных коробка. Вытаскиваю это... Внутри всё похолодело. За такую штуку могут и по голове дать. Она же стоит дофига денег!

Окончательно протрезвев, поспешно прячу находку в карман. Блииин, откуда это у меня?..

...Не могу уснуть. Мне не даёт покоя один вопрос: как это оказалось у меня? Надеюсь, я не сделала ничего, о чём потом придётся жалеть... Боже, пусть окажется так, что я ничего такого не сделала...

Ну, почему... почему я ничего не могу вспомнить?! Что же я наделала?

Сажусь за стол, достаю плеер, включаю комп. Надо отвлечься... Один наушник — в ухо, второй — пусть болтается, так, по крайней мере, мне будет слышно, когда кто-то из родителей выйдет из спальни. Не дай Бог, мама увидит плеер — добром это не закончится... Сначала вломит мне по самое не хочу, а потом только начнёт разбираться...

Кажется, с выпивкой пора таки завязывать, а то, чувствую, если и дальше так пойдёт, то в один прекрасный день я буду возвращаться домой с деньгами, заткнутыми за резинку трусов. Внутри снова всё похолодело. Если бы меня трахнули, я бы запомнила, да?

Не знаю, сколько времени я так просидела, невидящими глазами уставившись в экран. Потом оцепенение постепенно отступило.

В голове звучат строчки одной из песен, услышанных мною сегодня впервые:

"...Как мы делаем больно

Тем, кому дарим небо..."

Глаза наполняются влагой. Так было всегда. Было до нас, у нас, и будет после...

Эта песня запала мне в душу. Порывшись в Инете, нашла её название — "Бедная птица". Песня не очень известная, не понятно, кстати, почему... Ещё некоторое время спустя нахожу названия остальных понравившихся песен, которых раньше не слышала: "Золотое пятно", "Нежный вампир" — та, под которую я пришла в себя, "Воздух" и "Джульетта" — причём, судя по возгласам и свисту на заднем плане, последняя запись была концертной.

Пролистав ещё раз весь плей-лист, обнаруживаю, что все песни исполняет Наутилус. И, что самое главное, все они — из числа моих любимых. Бывают же совпадения... Всё, не хочу больше ни о чём думать...

Заснула под утро. Поспать удалось всего пару часов — в семь меня разбудила мама и отправила гулять с Черри. Что ж, вполне заслуженно. И так уже сколько времени отлыниваю...

В девять позвонила Лесе, долго извинялась. Потом вкратце обрисовала ей ситуацию. Решили, что в беседку я больше не пойду, вместо меня туда сходит Леся — разузнать обстановку. В крайнем случае, все знают, где я живу...

Впереди — два выходных, а со следующей недели начинаются занятия на подготовительных курсах. Леся ездила в Университет, узнавала расписание — вся неделя забита, свободны только суббота и воскресенье. Все занятия начинаются в шесть вечера... Мдя...

Понедельник и среда — физика и математика, в расписании было указано, что это — "общие" занятия; вторник и четверг — биология и экология — на кафедре. В пятницу, тоже на кафедре, был заявлен какой-то странный предмет под названием "Введение в специальность". Интересно: кто, что и куда собирается вводить?!

Глава 23

Вечером понедельника, ровно в половину шестого, мы с Лесей уже топтались под дверью нужной аудитории. Выйдя за полтора часа до начала занятия, мы на удивление быстро обнаружили Главный Учебный корпус.

Хотя, мы не одни пришли за полчаса до пары. Неподалёку от нас стояли две девушки, судя по всему, не знакомые между собой. Возле окна что-то громко обсуждали трое парней. За те десять минут, что мы тут уже стоим, пришло ещё несколько человек.

Мы с Лесей решили познакомиться с девушками:

— Привет, вы на физику?..

Минутный обмен стандартными фразами — и нас уже четверо. Но мне этого мало. Я жажду общения. После двух Ром-Кол меня прямо-таки распирает от желания пообщаться. Леся долго меня отчитывала, узнав, что я "опять". Интересно, что бы она сказала, узнав, что у меня в сумочке — две бутылки настойки "Ежевики на коньяке" и упаковка трубочек?

Я чуть ли не подпрыгиваю на месте от нетерпения. Ещё раз окидываю взглядом собравшихся. Так... К ботанам соваться бессмысленно... Да и вообще, зачем куда-то идти?

— Эй, здесь есть кто-нибудь ещё с подкурсов?..

Вот, уже интереснее. Леся подозрительно поглядывает на меня, но я улыбаюсь ей с самым невинным видом. Зато теперь нас много.

Парни собираются выйти на улицу, покурить. А кто им мешает заняться этим прямо здесь? Стрельнув сигаретку, подаю наглядный пример. Если меня сейчас застукают охранники или кто-то из преподавателей — проблем не оберёшься. Но это только добавляет остроты ощущений.

О! Теперь присутствующие разделились на две части: одна смотрит на меня с восхищением, а вторая — крайне неприязненно. Кстати, тех, вторых, больше. Ну и что. Что хочу — то и делаю.

Для закрепления эффекта от показательно выступления на публику предлагаю всем выпить...

Они думали, что я блефую... Наивные...

Одну бутылку распили, выйдя на лестницу. Я, ещё одна девчонка и четыре парня. Леся участвовать в этом безобразии отказалась. Только собрались открывать вторую, как она объявилась — сказать, что преподавательница уже пришла, и через пять минут начнётся занятие.

Ну, ничего, сейчас засядем на галёрку и продолжим...

Зайдя в аудиторию, я лицом к лицу столкнулась с Ларой — той самой, с которой мы познакомились на дне открытых дверей. Только теперь её волосы были обесцвеченными, а кожа — насыщенного шоколадного оттенка. Это заставило меня задуматься над тем, что и рыжий не был для неё натуральным. Одета она и сегодня была в том же стиле: майка с глубоким вырезом и юбка, из-под которой едва не вываливались ягодицы. Босоножки были всё теми же, и сегодня она, казалось, чувствовала себя в них более чем уверенно. Ну, я за неё рада.

Завидев нас, Лара чуть ли не повизгивать начала от восторга. "Она так рада, так рада нас видеть..." Такая прямо подружка — даром, что всего раз виделись... Но, судя по всему, для неё этого было достаточно, потому что она подхватила Лесю под руку и стала выяснять, куда мы сядем. Великолепно...

Подавив раздражение, я окинула взглядом аудиторию: два ряда парт, составленные по две, занимали одну её половину. На второй половине располагалась галёрка — поднимающиеся амфитеатром длинные ряды столов с откидывающимися сиденьями. О! Нам — туда.

Мы с моими новыми знакомыми — хоть убей, не помню, как кого зовут — заняли первый ряд столов на галёрке. Леся, оказывается, собиралась сесть за парту прямо перед доской, но, видимо, решила, что за мной нужен глаз да глаз. Вполне обоснованное решение, что уж говорить...

Лара тоже присоединилась к нам. В принципе, если она сможет хоть изредка закрывать рот, то в этом нет ничего страшного...

Преподавательница начала занятие. Сначала будет повторение... О, ужас. Как хорошо, что мне есть, чем заняться в это время.

Заметив, что я собираюсь достать из сумочки вторую бутылку, Леся округлила глаза.

— Ты что?! — Зашипела она на меня.

— Я — тихонечко, — попыталась оправдаться я. Несколько человек обернулось. Совсем "не паливно" — как говаривали мои "беседочные" знакомые...

Всего в аудитории сейчас собралось около шестидесяти абитуриентов — интересно, а сколько из них собираются поступать на одну кафедру с нами?

Практически не надеясь на чудо, я начала расспрашивать соседей — тех, с которыми мы распили первую бутылку. Один ещё толком не решил, куда ему податься, второй собирается поступать на "Котлы и реакторы" — там, де, конкурса почти нет... Ещё двое хотят пойти на какую-нибудь из специальностей, связанных с транспортом — куда возьмут, туда и пойдут... Да, весело. Девушка хочет поступать на какую-то специальность, связанную с криогенными технологиями... Ну, а с Ларой и нами, вроде бы, всё ясно. "Естественные науки" — и никакой конкретики...

Занятие прошло спокойно. Пару раз я была близка к провалу, но всё обошлось. Главное, напиваясь на паре, не сёрбать. Это — раз. Второе — это когда пустая бутылка с грохотом валится с колен на деревянный пол, не растеряться, и свалить всё на зонтик. Тут мне просто повезло — он всегда лежит у меня в сумочке, поэтому я даже предъявила его по просьбе преподавательницы...

После окончания занятия все, разбившись на несколько больших групп, пошли к метро. Леся злилась и не хотела со мной разговаривать; часть девушек косилась в мою сторону, обсуждая что-то и хихикая. Поймав несколько заинтересованных взглядов, я расправила плечи. Пусть думают обо мне, что хотят. Мне всё равно...

Лара активно привлекала к себе внимание, явно играя на публику: зазывно хихикала и стоила глазки направо и налево. Если она будет продолжать в том же духе, то скоро точно найдёт приключения на то место, которое всё время порывается засветить. Фу...

* * *

Вторник. Биология. Я пришла на кафедру подвыпивши, но, по крайней мере, ничего не принесла с собой. И чего это Леся опять такая недовольная? Всю дорогу молчала, надувшись, словно мышь на крупу... Не пойму её. Я же ей объясняла...

Оказывается, нас всего одиннадцать человек. Если я правильно понимаю, то все мы будем учиться в одной группе. Интересно, а какие ещё специальности тут есть? Не может же быть так, что на такой огромной кафедре будет всего одна группа первокурсников?

Сегодня на стоянке опять видели ту бордовенькую Вольвочку. А Леся, зараза, не дала мне поманьяцировать на неё — начинался дождь, и она побоялась намокнуть. А Ларе понравилась алая Мазда... как по мне, так ей вообще нравится всё, что: либо красное, либо — мужского пола...

Лара теперь ходит вместе с нами. Сегодня она звонила Лесе, и они договорились о встрече на выходе из метро. И чего это она прилипла именно к нам? Вон, у нас в группе ещё три девушки есть, пусть с ними и общается...

А остальные девушки — как на подбор. Одна — ярко выраженная заучка. Вторая — гламурная кошатина, слегка потрёпанная уже, к слову, но зато — вся в розовом и блёстках. Третья — жуткая неформалка: прямые чёрные волосы, готичный макияж с излишками чёрного в районе глаз и губ, пирсинг в брови, носу и губах, около килограмма перстней с черепами, рваные джинсы... и футболка с надписью "KoЯn"... вот и, поди — пойми, кто она...

В общем, добавить к этой колоритной компании ещё Лару, одевающуюся и ведущую себя как девица не очень тяжёлого поведения, меня с моим — со слов Леси — патологическим пьянством, и саму Лесю — единственную, судя по всему, относительно нормальную среди нас, то можно получить полное представление о женской половине нашей группы.

Парни... Ну, тут отдельный разговор. Они, в отличие от нас, держатся все вместе. Кроме одного — но тот вообще какой-то диковатый. Смотрит исподлобья. А жаль, мордашка у него очень даже ничего... Ещё один — рубаха-парень — этот уже успел со всеми перезнакомиться, нас, девчонок, вообще норовит панибратски приобнять за плечи... меня это бесит, а Лара — млеет... Его друг — они, как и мы с Лесей, были знакомы ещё до начала занятий — тоже общительный, но в меру. Ещё с двумя пока ничего не понятно. Один из них, кажется, разгильдяй ещё тот: вчера, пока я напивалась, а остальные — записывали, он что-то увлечённо рисовал в тетрадке...

Вот такая развесёлая компания собралась...

Я не заметила, как к нам подошла Ольга Анатольевна, и вздрогнула, когда её голос раздался прямо за моей спиной.

— Добрый вечер, девочки. Как прошло первое занятие?

Леся наградила меня очень красноречивым взглядом. Я закатила глаза, медленно выдохнула и обернулась — поздороваться. Ольга Анатольевна потрясающе выглядела в юбочном костюме, и, судя по оценивающим взглядам наших парней, не я одна так считала.

Лара с Лесей тем временем наперебой рассказывали о том, что было на физике — к счастью, благоразумно умолчав о моём поведении. Что ж, большое им за это спасибо.

Затем Ольга Анатольевна подошла к парням, что-то у них спросила, выслушала ответы, после чего кивнула и отвела в сторону того самого диковатого, назвав его при этом Максимом. Ага, вот как его зовут.

Она о чём-то с ним говорила, но из всей их беседы я расслышала только вопрос о том, познакомился ли он уже со своим куратором. Интересно получается, у него что, будет личный наставник? А зачем это вообще нужно?.. Тут же вспомнилось и то, что сама Ольга Анатольевна, если я правильно поняла слова Леси, является её куратором. Вот уж, воистину, ничего не понимаю. Чем эти двое так отличаются от нас, что им так необходим дополнительный присмотр? Нужно будет расспросить Лесю поподробнее обо всём этом...

Закончив с Максимом, Ольга Анатольевна обратилась ко всем, сообщив, что по всем вопросам, связанным с учёбой, можно обращаться к ней, либо к куратору подготовительного отделения нашей кафедры, с которым мы познакомимся чуть позже. На мгновение задумавшись, она добавила, что по всем остальным вопросам тоже можно обращаться к ним же, что вызвало у наших парней дикий восторг. "Мальчики, эта конфетка вам не по зубам, начните с Лары — может, что-то, да и обломится..."

К нам подошла девушка, которую я про себя прозвала "заучкой". Она представилась Леной, и, немного помявшись, поинтересовалась, за кем из нас присматривает Ольга Анатольевна. Формулировка вопроса меня несколько удивила. А Леся, как ни в чём не бывало, ответила, что за ней. Тогда Лена спросила у нас с Ларой, знаем ли мы, у кого мы.

Здесь мы были единогласны — понятия не имеем. Лена вздохнула и поделилась с нами, что её закрепили за Ириной Владимировной...

Расспросить её, кто это такая, и зачем кого-то за кем-то закреплять, мы не успели, потому что к нам подошла пожилая женщина и позвала нас в аудиторию — изучать биологию.

Всё занятие я провела в раздумьях, строя версии о том, кто такие эти кураторы, и для чего они нужны. И как широко распространяется их "присмотр". В таком случае, интересно, было ли то, что мы видели Ольгу Анатольевну тогда у кинотеатра, простым совпадением? Если нет, то девочки круто попали — никакой личной жизни... Хотя, у Леси, кажется, и так её нет.

С трудом досидев до конца пары, я набросилась на бедную Лену с расспросами. Выяснилось, что, когда ей было тринадцать, она утонула, купаясь в водохранилище — буквально через дорогу от собственного дома.

Её вытащила и откачала какая-то девушка — с виду, не намного её старше. Потом они стали общаться, выяснилось, что девушку эту зовут Ирой, и она живёт в соседнем доме. Тогда Ира ещё училась в Университете, а сейчас она уже успела закончить аспирантуру при этой кафедре и теперь работает здесь. И это она курирует Лену...

Спустившись в метро, мы разъехались в разные стороны: Лара с Леной — в одну, а мы с Лесей — в другую. Всю дорогу я пыталась разговорить подругу, а она отвечала как-то нехотя и невпопад, из-за чего у меня создалось такое впечатление, что она чего-то недоговаривает. Когда я спросила её об этом напрямую, она опустила глаза и ответила, что в течение этой недели всё должно встать на свои места — вот тогда и можно будет поговорить. Я так рада... Подруга называется...

* * *

Среда. Математика. Опять общая лекция. Голова с утра не болела, поэтому сегодня я поехала на занятия совершенно трезвой.

Всю дорогу теперь уже я строила из себя обиженную и наслаждалась внутренней борьбой, которая явно отражалась на лице Леси...

Я бы, в конечном итоге, её расколола, но тут пришёл преподаватель, и у меня появились занятия поважнее, чем изводить подругу.

Преподавателем оказался относительно молодой мужчина, не страшненький, но не в моём вкусе. Плохо, наверное, ему приходится — вон, как женская половина аудитории активизировалась...

Но, по прошествии первых десяти минут лекции, желание строить глазки отпало — после того, как этот дяденька выставил за дверь парочку особо расстаравшихся девушек, сказав, чтобы возвращались, когда нахихикаются. Жестоко. Сомневаюсь, что они вернутся. По крайней мере, сегодня.

Ну, что ж. Как говорится — не больно-то и надо было...

Занятие прошло монотонно и без происшествий — по крайней мере, с моим участием. Опять — повторение всего материала, чуть ли не с первого класса включительно. Хорошо, хоть на пальцах считать нас не заставил.

Удивительно, но Лара сегодня была какая-то притихшая. Может, стоит подружить их с Леной? По крайней мере, пришли они вдвоём...

* * *

Четверг. Проснулась от кошмара — давненько у меня их не было, я уже и забыла, как это бывает страшно... К обеду слабая ноющая головная боль разрослась до тошнотворной — когда же это закончится?

Сегодня для разнообразия попыталась убить боль таблетками — мама купила мне пару упаковок Панадола, говорят, он относительно безвредный.

Безвредный он или нет — этого мне не известно, но вот лично в моём случае он оказался совершенно бесполезным. Боль притупил, но ненадолго... хотя, от того же самого Анальгина и такого эффекта не было...

Когда мы с Лесей ехали в метро на занятия, я чуть не потеряла сознание от боли. В топку все эти таблетки. Буду действовать проверенными методами...

Сегодня у нас по расписанию была экология. Её читала женщина средних лет, к слову, очень увлекательно рассказывала. Если бы не эта боль, я бы, однозначно, получила от этой лекции массу приятных впечатлений. А так — я ни на чём не могла сосредоточиться.

* * *

Проснувшись утром в пятницу, я ощутила лёгкую тревогу. Будто мне приснилось что-то нехорошее, а я никак не могу вспомнить, что именно, и ещё не до конца верю, что это был всего лишь сон.

И, что самое странное, со временем эта тревога не затухала, а наоборот — усиливалась. Я не находила себе места и металась по квартире под пристальным взглядом Черри. К обеду я уже была близка к панике и совершенно не представляла, что мне с этим делать. Кажется, со мной такого раньше не было — ни перед выступлениями, ни даже перед экзаменами, на которые я шла без подготовки...

Трясущимися руками я с третьей попытки набрала номер Леси. Подруга была у меня уже через четверть часа, сразу принявшись за дело: накапала мне чайную ложку настойки валерианы, но — безрезультатно. Через какое-то время — ещё одну. Всё с тем же результатом. А точнее — с его отсутствием.

Я забилась в кресло, свернувшись в клубок. Мне не было страшно. Всё, что я чувствовала — это как что-то необратимо приближается, и не в моих силах этому помешать. Что-то... серьёзное. И что-то... безжалостное. И когда это случится, уже ничего не будет как прежде...

Подскочив с кресла, я от досады ударила кулаком в стену. Хорошо, что не поломанной рукой, а то опять пришлось бы ходить с гипсом... А так — отделалась всего парой сбитых костяшек... Больно.

Боль вернула мне способность думать. Но все мои мысли крутились вокруг одной устоявшейся цепочки: "плохо — алкоголь — хорошо". Причём, как показывает практика, работает она в обе стороны. А ещё — может замыкаться в порочный круг...

Скрипя зубами, Леся пошла за "лекарством". Нам выходить через два часа, даже не знаю, что делать, если оно не поможет...

Помогло. Но на ногах я уже не стояла. Впрочем, тревога никуда не делась, так и оставшись где-то на заднем плане, но это было уже не важно — всё затмил здоровый пофигизм. Уступив ему, я улеглась спать. Гори оно всё синим пламенем...

Проснулась я ночью. На часах было около двух. К моему величайшему облегчению, непонятного чувства тревоги как не бывало. Зато меня мучило дикое похмелье, во всех своих очаровательных проявлениях: сушняк, голова — будто колокол, да ещё и болит, зараза... О, ещё и мутит. Прелесть какая.

* * *

Выходные пролетели — я и не заметила. В пятницу Леся сказала, что я заболела...

В понедельник я всё с теми же товарищами с галёрки — кстати, так и не вспомнила, как кого зовут, а спрашивать уже как-то неудобно — пошла прогуливать. Взяли по пиву, устроились на лавочке за одним из корпусов... Заимели серьёзный разговор с охраной, после чего слёзно пообещали больше не распивать спиртных напитков на территории Университета...

Во вторник выяснилось, что наша преподавательница умеет очень интересно рассказывать. Жаль, что в прошлый раз я всё прослушала...

В среду опять прогуливали. Всё равно, одно повторение.

В четверг, по дороге на пары, Леся рассказала, что в понедельник на физику приходила женщина и переписывала всех присутствующих. Говорят, она курирует всех абитуриентов, обучающихся на подготовительных курсах. А вчера — в среду, то есть, заходил куратор подготовительного отделения от нашей кафедры. Из всей нашей группы не было только меня одной. Леся опять сказала, что я болею.

А в пятницу, ближе к обеду, опять началось всё то же самое, что уже было со мной ровно неделю назад... В итоге я снова напилась и завалилась спать. Болею я.

Проснулась опять ночью, опять с жутким похмельем. Всё ужасно раздражало. Нет, даже не так. Не раздражало, а бесило. Мне хотелось крушить всё вокруг. Да что это со мной творится?! Что-то не замечала за собой раньше подобных беспричинных приступов ярости.

В понедельник будет торжественная линейка, посвящённая началу учебного года. Вот и кончились каникулы. Теперь уже не "полечишься" и не отлежишься дома. Что ж я делать-то буду?

Глава 24

С понедельника начались суровые трудовые будни. С утра — занятия в школе, вечером — на подготовительных курсах. Приходя домой, я просто валилась с ног. Сил не оставалось ни на что — хорошо, хоть, домашних заданий пока не задавали.

Голова теперь болела значительно реже — не знаю только, с чем это связано. Видимо, организм начал постепенно приходить в норму. По крайней мере, последнее обследование показало не только положительную динамику, но и почти полное восстановление...

На этой неделе я ещё не пропустила не одной пары. Завтра — уже пятница. В общем-то, не очень загруженный день: четыре урока в школе, а вот потом — то самое "Введение в специальность", на котором я ещё ни разу не появлялась. Боязно как-то туда идти, но, с другой стороны, Леся ведь предупредила преподавателя, что я якобы болею... Да, и всё равно — рано или поздно придётся появиться. Пусть тогда уже это случится раньше.

Сегодня вечером, по пути с занятий, встретила соседа. Он поинтересовался, куда я пропала. Свалила всё на учёбу. Клюнул. Звал заходить к ним хотя бы изредка. Ага, обязательно. Кстати, насчёт плеера — тишина. И у кого я его взяла — по-прежнему остаётся загадкой.

Утро пятницы прошло как обычно — уроки, учителя, одноклассники... Рутина. А вот к обеду, придя домой, я опять почувствовала зарождающуюся тревогу. Вот, гадство. Этого мне только опять не хватало. Если первые два раза можно было назвать совпадением, то теперь это, похоже, уже становится системой.

Я разозлилась. Почему все остальные могут радоваться концу рабочей недели, строить планы на выходные, пойти попить пивка с друзьями — как вариант... а я сижу и переживаю непонятно из-за чего?..

Вызвонив Лесю, я выудила из своего стола припрятанную там чекушку водки. Вот оно — быстрое и не отличающееся оригинальностью решение проблемы. Если пить мелкими глотками — интересный эффект получается...

К приходу подруги я уже не совсем твёрдо стояла на ногах, зато меня больше совершенно ничего не беспокоило. Уложив на треть опустошённую бутылку в сумочку, я была готова идти...

На выходе из метро хмель немного выветрился, и в моё проясняющееся сознание снова закралась эта смутная тревога. Что меня так беспокоит? Может, это я сама себя так накрутила? В таком случае, ответ очевиден: мне нужно снова расслабиться.

Я потянула упирающуюся Лесю в полуподвальчик с вывеской "Продукты" — за эти пару недель я неплохо изучила все местные магазинчики и цены в них. Отоварившись литровой упаковкой грейпфрутового сока, мы пошли дальше.

На полпути к Университету я свернула в арку — за ней раскинулся тихий дворик с парой удобных лавочек, где всегда можно спокойно посидеть. Мы уже пару раз заседали здесь, когда прогуливали.

— Опаздываем, — тихо произнесла мне в спину подруга. Она не особо спешила идти за мной.

— Успеем, — отмахнулась я.

Но меня ждало разочарование — обе лавочки были заняты старушками. Остатки водки я влила в себя на ходу, запивая соком. Выбросив опустевшую бутылку в урну при входе на территорию Университета, я отдала пакет с соком Лесе.

— На пятнадцать минут опаздываем, — прошипела в ответ она.

Всего-то? Прокатит...

Ещё через несколько минут мы, запыхавшись от быстрого шага и прыжков по лестнице через две ступени, подходили к аудитории. Точнее, Леся шла, а я ползла за ней на полусогнутых ногах, возмущаясь быстротой её передвижения. Куда она так торопится? Мне к тому времени уже так похорошело, что я бы с удовольствием вообще бы никуда не шла — упала бы на лавочку в коридоре, и всё. Ещё раз взглянув на часы, Леся наградила меня осуждающим взглядом. Но промолчала. Хорошая девочка, знает, когда бесполезно сотрясать воздух.

Мы остановились возле аудитории. Тяжело вздохнув и одёрнув юбку, подруга постучалась в дверь, приоткрывая её.

— Здравствуйте, извините за опоздание, можно войти?

Видимо, ей кивнули в ответ, потому что она вошла внутрь. Я же просто ввалилась за ней следом, уставившись в пол и пытаясь вдоль стеночки прокрасться к ближайшему проходу между партами.

— Стойте. — Мы обе замерли, причём я чуть не налетела на подругу. Кто её просил так резко останавливаться? Нехотя подняв голову, я медленно повернулась к лектору. Мой взгляд скользнул по улыбающейся Ларе, развалившейся за первой партой, и сфокусировался на сидящем за преподавательским столом мужчине...

В голове моментально прояснилось. А внутри всё словно оборвалось, и сердце пустилось в пляс. Не может этого быть! Я растерянно моргнула.

— Алеся, проходите, присаживайтесь. А вы... — Тяжёлый, лишённый каких-либо эмоций взгляд тёмных глаз переместился на меня, — не торопитесь так.

Мне не померещилось. Я не могла обознаться. Но, Боже, как мне хотелось ошибиться! Я всем сердцем желала, чтобы чей угодно, но только не его гнетущий взгляд пригвоздил меня сейчас к месту... Мне пришлось опустить глаза — чтобы он не увидел в них того, в чём я не решалась признаться даже самой себе... и чтобы из них не брызнули предательские слёзы.

Какая же я дура! Сколько раз я представляла себе это лицо без зеркальных солнцезащитных очков... Сколько раз я мечтала о встрече с ним... Сколько ночей я провела, думая о нём... увидев его всего лишь раз, мельком, уже не смогла забыть... А жизнь, подлюка, вон как всё вывернула. Вот он — несменный объект моих эротических фантазий вот уже на протяжении трёх месяцев, смотрит на меня, скривив губы в презрительной усмешке. Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы я сейчас очутилась где-нибудь как можно дальше отсюда... чтобы всё это оказалось сном!

Я была настолько потрясена, что с трудом вникала в смысл его слов. Нет, нет... не может этого быть. Это, наверное, сон. Таких совпадений просто не бывает!

А он, тем временем, продолжал, как ни в чём не бывало.

— А это, надо понимать, Алиса Денисовна соизволила почтить нас своим появлением. Чем обязаны?

Чего он от меня хочет? Как, чёрт его подери, он тут оказался? Я сплю?

Я подняла глаза, но, встретившись с ним взглядом, сразу же их опустила. Не могу видеть это пустое, отстранённое выражение лица и — хуже того, откровенную неприязнь...

— Я... — Думай, думай! Но голова была предательски пуста — если не считать обрывков тех образов, которые я рисовала себе, когда не могла уснуть. Дура!

— Только не говорите, что не знали о том, что занятия идут уже третью неделю. Ваша подруга, конечно, сообщила о вашей болезни, но выборочность ваших пропусков наводит на определённые мысли.

— Я не...

— К слову, ваше непосещение — равно, как и сегодняшнее опоздание — говорит о вашем неуважении ко мне как к преподавателю. А то, как вы себя при этом ведёте, свидетельствует о ваших дурных манерах.

Лара хихикнула, подаваясь вперёд и наваливаясь грудью на стол. Будто от этого её второй размер покажется больше, чем есть. Вот сучара! А вся группа уставилась на меня в предвкушении. Я почувствовала, как лицо заливает краска. Блядство!

— Вы что-то сказали? — Невозмутимо поинтересовался он. Ёб меня в душу, я что, произнесла это вслух?!

— Извините, — пискнула я и, круто развернувшись, выскочила в коридор.

Как только я оказалась за дверью, силы покинули меня. Почему Леся не предупредила, ничего мне не сказала? Хотя, откуда ей было знать...

Уши горели, как в огне, сердце гулко бухало, будто пытаясь выскочить из груди. Почему так больно? Почему это случилось именно со мной? Именно так?

Опершись рукой на стену возле входа в аудиторию, я пыталась собраться. Колени предательски подкашивались, отказываясь удерживать мой вес. Что теперь делать?

"...десять минут на то, чтобы просмотреть содержание предыдущих лекций..." — вслед за этими словами прямо за моей спиной раздался звук открываемой двери.

Не оглядываясь, я бросилась к выходу с этого этажа кафедры. Мне было настолько стыдно, что я даже не остановилась, когда мне показалось, что меня окликнули.

Выскочив на лестницу, я сбежала вниз по ступеням и стояла теперь, тяжело дыша и пытаясь сориентироваться, куда мне податься дальше.

Уши и щёки теперь не просто горели — они пылали. Нужно где-то пересидеть, пока не отпустит... Не хочу в таком виде никому показываться на глаза. А он... что я ему сделала плохого? За что он так унизил меня перед всеми?

С лестницы послышались шаги — кто-то сюда спускался. Быстро окинув взглядом холл, я нырнула в дверной проём крошечной прихожей, расположенной перед входом в одну из лекционных аудиторий — ещё во время экскурсии я обратила внимание на это странное проходное помещение, напоминающее нишу, и всё никак не могла додуматься, для чего оно там необходимо.

Здесь было довольно темно. Когда глаза привыкли к полумраку, я рассмотрела две двери. Одна вела непосредственно в саму аудиторию, а вторая — в какое-то подсобное помещение, находящееся через стену от неё — судя по всему, как раз за доской.

Забившись в самый дальний угол, я старалась немного успокоиться, абстрагироваться от произошедшего несколько минут назад, но мысли предательски возвращались к этому эпизоду, снова и снова прокручивая его во всех подробностях.

...Вот я поворачиваюсь, машинально отмечая, что Лара опять кого-то клеит — сидит на стуле в пол-оборота, закинув ногу за ногу, выставив их при этом в проход...

...Толстый блокнот, лежащий на преподавательском столе, захлопывается с тихим шлепком, заставившим меня вздрогнуть. Мой взгляд скользит по руке, отодвигающей в сторону эту увесистую записную книжку в чёрном кожаном переплёте, затем на мгновение останавливается на расстёгнутых манжетах рубашки, после чего перемещается выше...

Встряхнув головой, я прислушалась — звук шагов стих. Наверное, тот, кто спускался по лестнице, уже ушёл, даже не подозревая о том, что тут от него кто-то прячется. Ужас, и когда это я успела стать такой мнительной? Да ещё и с манией преследования...

Я немного расслабилась: подожду здесь пару минут, пока краска не сойдёт и сердце не успокоится, и пойду... куда-нибудь. Куда мне теперь идти — не понятно. Возвращаться на пару явно нет смысла...

Снова послышались шаги. Теперь уже прямо возле входа в моё убежище. Я вжалась в стену, судорожно соображая, как буду объяснять своё присутствие здесь. Кто-то остановился прямо перед дверным проёмом, но не стал заходить внутрь. Выждав пару секунд, я осторожно выглянула из своего угла...

На фоне тускло освещённого коридора чётко вырисовывался тёмный мужской силуэт. Блядство!

И, словно в ответ на мой мысленный возглас, раздались его слова.

— Алиса, прекращайте это ребячество. Выходите оттуда.

— И не подумаю. — Мне уже нечего терять. Помирать, так с музыкой.

— Алиса, надеюсь, вы понимаете, что за такое ваше поведение мне следовало бы написать на вас докладную записку на имя куратора подготовительных курсов от нашей кафедры — это как минимум. Но, к счастью для вас, тратить своё время на написание подобных документов, да ещё и адресованных самому себе, у меня нет совершенно никакого желания. Так что — выходите оттуда, есть разговор.

— А мне и тут хорошо. — Сейчас, разогналась и вышла, чтобы он увидел, в каком состоянии мои щёки и уши. Кстати, заслуга этого мерзавца.

— Или вы предпочитаете общаться исключительно в потёмках?

— С вами я бы предпочла вообще никак не общаться.

— К сожалению, это не возможно. Пока. Ладно, раз уж вы такая принципиальная, поговорим здесь. Предупреждаю сразу — разговор будет не из приятных. — С этими словами он шагнул ко мне.

Сердце затрепетало, по телу разлилось приятное тепло. Блядство! Я готова наброситься на него даже после всего, что он мне сделал! "Алиса, думай головой, а не тем местом, где ноги сходятся... Ужас, ты же цивилизованная девушка, а не тупой кусок озабоченной пиздятины! А он — мерзавец. Гад. Он тебя унизил. Не надо так самозабвенно хотеть его трахнуть..."

Немного придя в себя и кое-как включив мозг, я продолжила нападки:

— А вас не смущает, что ваш выбор места для разговора с абитуриенткой немного странно выглядит со стороны? — Меня этот аспект очень сильно смущал, но я изо всех сил старалась следить за голосом, чтобы не дрожал или — ещё чего! — не звучал с придыханием, а выражения и цвета моего лица он и так не увидит — темно.

— Не смущает. В этом смысле, с моей репутацией всё в порядке — в отличие от вашей.

— Вы на что намекаете?

— Не намекаю, а говорю прямо: это вы — особа, которая позволяет себе заявляться на занятия в нетрезвом виде — если вообще появляется, распивать спиртные напитки на территории Университета и срывать лекции... Продолжать?

Откуда он всё это знает? Кто ему рассказал? Ой, я и сейчас такая пьяная...

— Я... это... так получилось...

— Не оправдывайтесь.

— Я не оправдываюсь. Ну, пришла... немного не трезвой.

— Это — не единичный случай. И, уж точно, не первый раз. К вашему сведению, пьяная девушка производит на окружающих отталкивающее впечатление. А курящая, вопреки бытующему среди молодёжи мнению — совершенно непривлекательна. Тем более, в таком юном возрасте.

— У меня были... обстоятельства. — Я опять оправдываюсь?

— Допустим. И что, это даёт вам право вести себя подобным образом?

— Ладно. Если вы так на этом настаиваете, я признаю, что являюсь худшей слушательницей на всём потоке. Зато меня, по крайней мере, не выгоняли с занятий.

— Кто-то переплюнул вас? И кто же?

— А, с математики выгнали двух девиц. — По правде говоря, я гордилась, что хоть в чём-то не была худшей. Глупо, конечно, но для меня почему-то казалось важным, чтобы он об этом узнал. Голова снова пошла кругом — уровень адреналина в крови немного понизился, и алкоголь с новой силой ударил по мозгам...

— Александр Петрович выгнал кого-то? Удивительно. И что же они сделали такого, что даже вас затмили?

— Слишком активно себя предлагали.

— Удивительно слышать подобную формулировку от особы, не отличающейся разборчивостью...

На мгновение я дара речи лишилась. Он только что назвал меня шалавой. Возможно — да, я допускаю такую возможность — вполне заслуженно. Но как он об этом узнал?..

— Да как вы смеете!.. — Отрицать всё. Лучшее средство защиты — нападение.

Его слова задели меня за живое, лишив и без того шаткого душевного равновесия. Отлепившись от стены, я теперь стояла прямо перед ним, пытаясь выразить все свои эмоции жестами — потому что просто не знала, что говорить. А он с наигранно вежливым выражением лица наблюдал за мной, видимо, в ожидании продолжения гневной тирады.

Активная жестикуляция никогда не была моей сильной стороной. Я покачнулась, едва не уткнувшись лицом в его грудь. От такой близости меня обдало волной жара, а мысли опять потекли во вполне определённом направлении, не имеющем никакого отношения к учёбе и нравоучениям...

Он вскинул руку, как мне показалось, собираясь придержать меня за локоть, но я отступила назад, не давая ему прикоснуться к себе. Но, видимо, он и не собирался этого делать — рука, плавно продолжив движение, легла на пояс его брюк. К слову, отлично скроенных и шикарно на нём сидящих — это я даже в полутьме разобрала.

Уголки его рта дрогнули. Казалось, он видит меня насквозь, и все мои мысленные метания только забавляют его. Судя по всему, этому мерзавцу прекрасно известно, какое он производит впечатление на женщин, и он этим бесстыдно пользуется.

— А вы скажите мне, что я не прав, и я извинюсь. Вот только сказать вам нечего.

— Да что вы вообще обо мне знаете? — А, главное, откуда?

— Достаточно, чтобы составить о вас вполне определённое мнение.

— Да я никогда...

— Не напивались в сомнительной компании?

— Эээ... — Крыть было нечем. — Но это же не значит...

— А вы хорошо помните всё, что происходило потом?

— Я ни с кем не...

— Вы так в этом уверены? Может, вам что-нибудь напомнить? — Этот ехидный тон меня убивал. Вот подонок. А что, если ему есть, что сказать?..

— Знаете что? Я не понимаю, к чему вы ведёте этот разговор, и что вам вообще от меня нужно. Вам что, заняться больше нечем, кроме как блюсти мою нравственность? Один раз где-то что-то увидели, и уже считаете, что всё обо мне знаете? Если вы так хорошо обо мне осведомлены — даже лучше меня самой, то, может, проясните для меня некоторые моменты? Или, хотя бы, может, скажете, какая польза от вашей осведомлённости? Или от вас лично? Вот, где вы, такой всезнающий, были, когда меня избивал ногами пьяный отморозок?

Произнеся это, я подняла взгляд, всматриваясь в его лицо и пытаясь разглядеть там хоть какие-то отголоски эмоций. Всё то же замкнутое и непроницаемое выражение. Ему всё равно. Зачем только я вообще ему это говорю? Но слова уже против воли вырывались из моего рта.

— Что молчите, сказать нечего? Или вас интересует только какие-то определённые аспекты моего поведения? Если так, то жаль, что вас не было поблизости, когда мне ломали жизнь. Думаю, вам бы это очень понравилось. Это же так здорово — когда кого-то так унижают...

Он отдёрнулся как от пощёчины, на щеках заиграли желваки. Или мне показалось в темноте? Кто меня вообще тянул за язык — высказывать ему всё это? Я уже начала жалеть о сказанном...

— Алиса, идёмте в преподавательскую. — Мне показалось, или его голос стал звучать немного... мягче? Нет, глупости.

— Никуда я с вами не пойду. И вообще, вас каким боком это всё касается? Вы-то вообще кто такой?

— Руслан Андреевич. Ваш личный наставник. К сожалению. Не скажу, что мне было приятно с вами познакомиться...

* * *

...Втройне блядство!..

Глава 25

— И давно вы за мной следите? — Я семеню за ним по коридору второго этажа кафедры, тщетно пытаясь не пялиться на его задницу, плотно обтянутую тёмной тканью брюк. Не думать о сексе... Не думать. Подумаю дома, там есть душ, несущий облечение телесных страданий... Я вспыхнула, вспомнив, что именно я себе представляла, а главное — с кем. И этот кто-то сейчас в паре шагов от меня. И — чёрт бы его побрал — ненавидит меня...

— Следить за вами? Слишком много чести, — бросает он мне через плечо, даже не удосужившись обернуться. Гадёныш.

— А откуда тогда такая осведомлённость? — Была бы я трезвой, я бы держала язык за зубами, но алкоголь этому, мягко выражаясь, не способствует. Поэтому я веду себя нагло и дерзко — даже смутно догадываясь, что потом об этом пожалею.

— Проявите терпение. Всему своё время. — По-прежнему не оборачиваясь, сухо отрезает он. И почему меня это так задевает?

Когда мы проходим мимо аудитории, где сидят мои одногруппники, я немного притормаживаю. Но Руслан Андреевич, не сбавляя шага, направляется дальше. Ааа... Точно. В преподавательскую. По позвоночнику прокатывается волна дрожи. Чего же он от меня хочет? А если там не будет никого, кроме нас?..

Казалось, его подобные вопросы совершенно не волнуют. Остановившись перед уже знакомой мне дверью, он ждёт, пока я подойду ближе.

— Проходите, — открыв её, он пропускает меня вперёд.

Я медлю, переводя взгляд с открытой двери на своего наставника и обратно. Как бы всё было просто, если бы манеры человека говорили о чём-нибудь личном, а не только о его воспитании... и не контрастировали с его поведением. Но этот экземпляр, судя по всему, или просто не способен испытывать какие-либо эмоции, или настолько хорошо скрывает их, что это вежливо отстранённое выражение никогда не сходит с его лица. Я вздыхаю. Почему я решила, что ему есть до меня дело? Кто я вообще для него такая? Обуза...

Переступив порог, я в нерешительности мнусь, не зная, куда мне идти дальше. А он направляется к следующей двери. Проходя по центральному проходу между столами, он мимоходом указывает мне на стул возле одного из них:

— Присаживайтесь.

Не считая нас, в этом помещении никого нет. Я, не двигаясь с места, наблюдаю, как он подходит ко второй двери, приоткрывает её...

— Оль, ты тут? — Сердце противно ёкает. И в тот же миг я вспоминаю, как тогда, на Дне открытых дверей, Ольга Анатольевна искала какого-то Руслана. Неужели?.. О, нет!

О, да — она была здесь. Выйдя к нам, Ольга Анатольевна быстро взглянула на моего наставника, после чего её пристальный взгляд сосредотачивается на мне.

— Что случилось? — Спокойно интересуется она, по-прежнему глядя на меня. Но, судя по всему, вопрос адресован не мне. Я молчу. Тем более — всё равно не понятно, что происходит.

— Оль, присмотришь за ней, пока я детей не отпущу? — Сомневаюсь, что это вопрос, скорее — просьба. Он стоит, повернувшись ко мне в профиль, и я украдкой любуюсь им... Красив, ничего не скажешь. Природа поступила с женщинами очень нехорошо, наделив этого гада такой внешностью. Интересно, сколько за ним числится разбитых сердец?

— Погоди, Алиса же сейчас должна быть у тебя...

— Да, должна быть. Но Алиса Денисовна на данный момент не в состоянии воспринимать информацию. Так что — пусть пока тут посидит, я и так уже потерял из-за неё слишком много времени. — Я открываю рот, чтобы возмутиться, но Ольга Анатольевна кивает.

— Спасибо, — он тепло улыбается ей. Сердце снова противно сжимается. Они же не могут быть любовниками... или могут? Нет-нет-нет, пожалуйста, не надо...

— Будешь должен. — Его улыбка становится лукавой, а лицо при этом выглядит совсем по-мальчишечьи. Сколько же ему лет?..

— Для тебя — всё, что пожелаешь. — Почему со мной никто никогда не говорил таким вкрадчивым тоном?.. Если он сейчас её поцелует, я умру.

Я с замиранием сердца наблюдаю за ними, не желая ничего видеть и, в то же время, не в состоянии заставить себя отвести взгляд... Да или нет?..

Но тут он оборачивается ко мне — и я совсем сникаю.

Не сводя с меня глаз, он подходит ко мне практически вплотную. Его движения завораживают, притягивая взгляд своей плавностью, завершённостью... Бесспорно, эффектное зрелище. Вот только, всё это очень напоминает наблюдение за грациозным хищником — ты восхищаешься им ровно до тех пор, пока не оказываешься в роли его добычи. Вот тогда-то всё восхищение как рукой снимает, и тебе хочется бежать. Только уже поздно...

Теперь он возвышается надо мной, и мне приходится задрать голову, чтобы видеть его лицо. Какой у него рост? Метр девяносто? Выше?

— Лекции перепишите у подруги. И приведите себя в порядок к тому моменту, как я вернусь — наш разговор ещё не окончен. И... — он заглядывает мне прямо в глаза, заставив моё сердце учащённо забиться. — Да, к слову, мятная жвачка не перебивает запах спиртного. Это так — на будущее.

Усмехнувшись, он выходит за дверь. Скотина.

Выйдя из ступора, я беспомощно взглянула на Ольгу Анатольевну.

— Вижу, знакомство состоялось. — Её тон был доброжелательным и немного... сочувствующим?

К щекам снова прилила краска. Я уставилась в пол.

— Алиса, у вас что-то случилось?

— Ничего не случилось. Просто...

— Алиса, на вас лица нет. Присядьте. Чай будете? — Я чуть не расплакалась от того, с какой заботой это было сказано. И от того, как это разнилось с его поведением...

— Нет, спасибо.

Ольга Анатольевна заняла стол рядом с тем, на который мне указывал Руслан Андреевич. Я подошла к ней и примостилась на краешек стула, не решаясь поднять глаз.

— Алиса, расскажите мне, что произошло.

— Ничего не произошло...

Она не стала давить на меня. Мы говорим о природе, о погоде, она расспрашивает меня про учёбу — нравится ли мне у них, всё ли понятно...

Я вполуха слушаю Ольгу Анатольевну, и никак не могу полностью сосредоточиться на разговоре с ней — мысли постоянно перескакивают на этого моего наставника... Особо меня беспокоит то, что каждая секунда приближает новую встречу с ним. Я пытаюсь заранее предугадать, о чём он будет со мной говорить, и придумать ответы...

А за окном уже темнеет... часы тикают...

Я на взводе — лекция закончится с минуты на минуту. Я ощущаю себя натянутой струной — если только струна способна ощущать нервозность и тошноту...

Когда за спиной послышался характерный щелчок нажимаемой дверной ручки, я вздрогнула — всё это время сюда никто не заходил. Дверь открылась, впуская в помещение доносящийся из коридора гул, в который сливались обрывки разговоров и топот множества ног.

К счастью, это оказалась незнакомая мне женщина средних лет. Поздоровавшись с Ольгой Анатольевной, она прошла в следующее помещение. Отсрочка...

Не успела я вздохнуть с облегчением, как за моей спиной раздался голос, заставивший меня сжаться:

— Вы ещё здесь? Замечательно. Ваши подруги как раз стоят сейчас в коридоре и обсуждают, стоит ли вас ждать. Идите к ним.

— А?..

— Я сейчас буду занят. Отложим этот разговор до следующего раза. Всего доброго.

Скомкано попрощавшись с Ольгой Анатольевной, я выскакиваю в коридор. Щёки опять горят. Какая же я дура!

Увидев наших девчонок, я почти бегу к ним.

Самый бурный восторг моё появление вызывает у Лары:

— Алиска, ну ты дала жару! Давай, выкладывай, что он тебе сказал? И почему его так долго не было? Тащусь от таких мужиков — девки, вы видели, какой он накачанный? Готова поспорить, что он горячий, ррр... Уже скучаю за ним... — Последнюю фразу она протянула с дурацким мечтательным выражением лица. Сейчас она бесит меня значительно сильнее, чем раньше. Блядина.

Приторно улыбнувшись ей, я задаю ей встречный вопрос:

— Ларис, а ты уже познакомилась со своим наставником? — Это был удар ниже пояса. Лару эта тема очень беспокоила, учитывая, что под дополнительным присмотром находились далеко не все — только Леся с Леной, Максим и ещё один парень — не помню, как его зовут. И, как только что выяснилось, ещё и я.

Лара улыбается мне так же слащаво, как и я ей.

— Нет. У меня не будет личного наставника. Зачем мне этот лишний геморрой на голову? — Она картинно морщит носик.

— Знаешь, не хочу тебя огорчать, но это заболевание поражает немного другую часть тела. Хотя, может, ты права, и оно пощадит твой мыслительный орган...

— Алиса! — Леся вмешивается почти вовремя. Я сегодня явно не в лучшей форме для тонких пикировок и прочих обменов любезностями. — Расскажи лучше, что он тебе сказал.

— Ааа, ничего такого. Сказал, что будет моим наставником.

Краем глаза я замечаю, как Лара позеленела. "На зелёной солнечной опушке квакают от зависти подружки..." Или как там пелось в той детской песенке? Настроение приподнялось. Живём...

* * *

Ночью я опять не могла уснуть, снова и снова прокручивая в памяти события сегодняшнего вечера. И попутно пытаясь вспомнить, что было со мной тогда... когда я напивалась до беспамятства.

Когда я почти отчаялась восстановить в памяти хоть какие-то отрывки событий тех вечеров, проведённых в пьяном угаре, мои старания были вознаграждены — если это можно так назвать...

...Я сижу на чём-то прохладном, твёрдом и неровном. Бетонный блок? Куда меня занесло? А главное — как?

Чья-то рука, забравшись мне под майку, грубо и по-хозяйски мнёт мою грудь. А вторая рука в это время возится с пуговицами моих брюк. Мне лень открыть глаза, лень пошевельнуться... Тело словно налито свинцом — такое же тяжёлое и бесчувственное.

Дыхнув мне в лицо перегаром, смешанным с въевшимся запахом сигаретного дыма, мои губы накрывает чей-то слюнявый рот. Я не испытываю по этому поводу никак эмоций. Мне всё равно. Чужой язык движется у меня во рту, исследуя зубы, приникая то глубже, то отступая, то снова стремясь вглубь... Кажется, он проверяет наличие у меня рвотного рефлекса... Я лишь запрокидываю голову и расслабляюсь — на большее я просто не способна.

В последний раз скользнув языком по моему нёбу — мне это должно было понравиться? — он оставляет мой рот в покое, переключаясь на щёки, покрывая их мокрыми следами. Меня начинает мутить... Его рука у меня в штанах...

Следующее воспоминание: меня рвёт... Потом я, кажется, теряю сознание...

...И вот я снова в своей постели — лежу в странном оцепенении, невидящими глазами уставившись в темноту перед собой. Не знаю, как долго это длится...

Вдруг внутри что-то словно ломается, дыхание перехватывает, а тело начинает сотрясать мелкая дрожь, которая всё усиливается и усиливается. Такое ощущение, что все мои внутренности сжались в один ледяной клубок, который не желает распутываться...

Что я наделала? Как я могла? Чем я думала? Может быть, мною попользовались — может, и не единожды, а я даже не заметила? А если меня заразили какой-нибудь дрянью? Или ещё хуже — вдруг, я залетела?

Пытаюсь вспомнить дату начала последних месячных, и с ужасом осознаю, что их у меня не было с тех самых пор, как я выписалась из больницы — если не считать мазни, затянувшейся ещё на месяц после операции...

Вот, блядство! Врачи говорили, что на нормализацию и выравнивание цикла может уйти до полугода — вот я и не беспокоилась... Что мне теперь делать?!

* * *

В понедельник мы с Лесей прогуляли школу, потому что гинеколог в нашей поликлинике принимала только с утра... Тест на беременность оказался отрицательным, но он ведь не даёт стопроцентной гарантии... и не покажет заразы... Как я пережила выходные — не знаю, но мне было очень, очень страшно. Я возненавидела себя за собственную тупость...

Пока мы сидели под кабинетом у врача, со мной чуть не приключилась истерика — хорошо, что Леся была рядом, и постоянно успокаивала меня, отвлекая беседой.

В кабинете переживать уже было некогда — врач долго изучала мою карточку с данными всех обследований, попутно задавая стандартные вопросы... Я отвечала на них, думая о том, какая я всё-таки дура — пока ждала под дверью с карточкой на руках, могла бы почитать, что там у меня к чему... а то получается, что я не в курсе, что со мной в больнице делали.

Было очень стыдно отвечать на вопросы врача по поводу моей половой жизни... особенно, что я ничего не помню об этом...

Начав осмотр, она удивлённо приподняла брови, но промолчала. Господи, что она там увидела? Ответа на этот вопрос я так и не узнала — она сказала лишь, что всё у меня там нормально.

Когда я, уже одевшись, снова сидела напротив неё, она добавила, что не похоже, чтобы у меня недавно что-то с кем-то было. А результаты анализов можно будет узнать завтра. А ещё она посоветовала мне серьёзнее относиться к этой сфере жизни. Мне и без этого было очень, очень стыдно...

Кажется, всё обошлось. На этот раз. И я сделаю всё возможное, чтобы следующего не было...

О некоторых вещах лучше не вспоминать — для своего же собственного спокойствия. Несмотря на то, что всё благополучно завершилось — а завершилось ли? — мне всё равно стыдно. Очень стыдно. Стыдно даже думать о том, что могло бы быть — или было?.. Стыдно идти по улице — кажется, что любой прохожий может указать на меня пальцем и гнусно засмеяться — где гарантии того, что я не встречу кого-нибудь, ставшего свидетелем моего "милого времяпрепровождения"?

Сегодня — вторник, и мы с Лесей возвращаемся из поликлиники, где я получала результаты анализов. Чисто. Я готова прыгать от радости. Никогда, никогда больше не допущу подобного!

Мне хочется действовать. Сделать что-то необычное, запоминающееся... Встряхнуться. Заметив яркую вывеску "Салон красоты", я внезапно понимаю: вот оно — нужно изменить что-то во внешности. А я уже давно хочу добавить к трём имеющимся серёжкам в ушах ещё парочку...

Через час мы с подругой снова идём по улице. Я не думаю, как буду объяснять маме появление четырёх новых гвоздиков в ушах — теперь, в общей сложности, у меня семь проколов. По сравнению с тем, что могло бы быть, эта проблема вообще таковой не кажется.

Я как раз во всех подробностях пересказываю Лесе — уже, наверное, в десятый раз — пятничный разговор со своим наставником, когда мы буквально сталкиваемся с Антоном. Не успев поздороваться, он выдаёт:

— Анечка приехала, свадьба двадцать седьмого! Вы приглашены.

Пока я хлопаю глазами, Леся бросается его обнимать и поздравлять. Ничего не понимаю: они же, вроде, встречались? Какая ещё Анечка? Какая свадьба?

Чуть позже, когда радостный Антон побежал дальше, Леся рассказывает мне, что Анюта — это его девушка, с которой он встречается ещё со школы. Её родители отправили свою единственную дочку учиться то ли в Европу, то ли в Штаты... А у Леси с Антоном были чисто дружеские отношения — она попросила его подыграть ей, чтобы отвадить приставучего соседа. Вот уж конспираторы. Даже я купилась. А ещё она говорит, что уже рассказывала мне об этом, только я была так занята собой, что, видимо, ничего не услышала.

— Я исправлюсь. — Обещаю я подруге. И я в это верю.

Кстати, а двадцать седьмое — это что? Пятница? О, кажется, скоро меня снова будут отчитывать... Ну и пусть. Тоже мне, эка невидаль.

* * *

Я успешно скрывала свои уши от мамы целых три дня. А потом неосторожно собрала волосы в хвост... Мама, конечно, была в шоке. Но не особо сильно возмущалась. Как я её люблю!

В пятницу — уже целая неделя пролетела? — мы с Лесей после школы пришли ко мне, как и договаривались. Сегодня я надену юбку. Впервые с того дня. И накрашусь. Зачем? Сама не знаю. Но не для него. Это — совершенно точно. Хотя, кого я обманываю? И для кого я наряжаюсь и кручусь перед зеркалом? Естественно, для себя... Ага. Но остальные-то этого не знают...

У меня шикарная фигура. Почему я должна её прятать? В то время как кривоногая и толстозадая Лара щеголяет в полуголом виде и откровенно вешается на моего наставника. У которого, к тому же, судя по всему, не просто рабочие отношения с коллегой... Да, блин, нехорошо получается.

Я выбрала юбку, которую до этого надевала всего раз или два. Атласная, до середины колена, она очень плотно сидит на бёдрах, и, признаюсь, в ней не очень удобно ходить. Но зато смотрится она на мне просто умопомрачительно — такой фасон выгодно подчёркивает длину моих ног. К слову, ровных. А Лара может поупражняться в эквилибристике и укусить себя за жопу. Жду — не дождусь увидеть выражение её лица.

Так. Теперь — верх. Ммм, пусть это будет корсетная блузка с кружевными вставками.

Леся одобрительно кивает, улыбаясь:

— Приятно видеть Алису, наконец-то очнувшуюся от зимней спячки. — Я улыбаюсь ей в ответ и оцениваю своё отражение в зеркале. Соблазнительная штучка.

На ноги — босоножки на шпильке. Да, я, может, и отвыкла от них, но тело вспомнит... А без них образ останется незавершённым.

От Леси не укрылись перемены в моём настроении. А девушка она умная, и потому быстро вычислила, чем они были вызваны. Она не считает, что строить преподавателю глазки — хорошая идея, но обещает мне подыграть...

Мы пришли на кафедру за полчаса до начала пары. Опять. Я нервничаю. Сильно. Так... успокаиваемся. Главное — не краснеть и не блеять. Всё будет хорошо.

Лара прибегает буквально за нами по пятам. Окинув её взглядом, я невольно улыбаюсь. Что, Руслан Андреевич? Вы такой внимательный? Тогда смотрите, где — женщина, а где — дешёвка.

К слову, о птичках... Лара, оценив мой внешний вид, заметно скисает. Но — к её чести — буквально сразу берёт себя в руки и начинает приставать с расспросами: по какому поводу, да что, да как... Потом она замечает мои новые серьги, и тут же начинает засыпать меня вопросами, больно ли это, и что со мной вообще такое происходит...

Дыхание перехватило ещё до того, как я увидела его. Да что со мной такое? Едва завидев, как он входит на кафедру, я отворачиваюсь к окну, всем своим видом показывая, что мне нет никакого дела до него. "Я тут стою, такая красивая, и на Вас мне совершенно наплевать..."

Когда он проходит мимо, я не оборачиваюсь. А Лара буквально кидается к нему наперерез, мурлыча о том, что у неё возникли какие-то вопросы. И, естественно, увязывается за ним в преподавательскую... Вот блядина. Ну ничего, в её распоряжении всего пять минут, не больше, а потом начнётся занятие...

Я переписала у Леси пропущенные лекции по "Введению в специальность". Насколько я поняла, этот предмет должен как-то систематизировать и обобщать всю ту информацию, что нам начитывают на остальных лекциях. Например, здесь повторялись некоторые сведения из того, что нам уже давали на экологии, и рассматривалось влияние внешних факторов на эволюцию видов...

Поэтому, когда после переклички Руслан Андреевич озвучил тему сегодняшнего занятия, не я одна была удивлена.

"Субъективное восприятие объективных реалий. Лекция первая. Часть первая: общие положения, основные понятия. Часть вторая: мифы и легенды — от глубокой древности и до наших дней..."

...Он издевается?

Глава 26

Я перечитываю конспект — если так можно назвать те отрывочные записи, которые мне удалось настрочить в тетрадь. Руслан Андреевич не читал лекцию — он беседовал с нами, задавая наводящие вопросы, поясняя, приводя примеры...

Сейчас я искренне сожалею лишь об одном: что я не догадалась взять с собой диктофон. Теперь эти разрозненные обрывки фраз — всё, что мне удалось выудить из того моря информации, что он на нас выплеснул.

Поначалу я впала в ступор, отказываясь верить. Мне до последнего казалось, что он говорит всё это только для того, чтобы потом посмеяться надо мной — или всеми нами — настолько я не ожидала услышать ничего подобного... Как, впрочем, и все остальные.

Теперь, когда первоначальный шок от переизбытка информации немного отступил, я понимаю, что мой наставник говорил обо всём этом совершенно непринуждённо, как о чём-то само собой разумеющемся — что, наверное, таковым для него и являлось...

Тем не менее, я постоянно ловила его внимательный взгляд — он явно наблюдал за мной, за моей реакцией на свои слова. Казалось, он ждал от меня чего-то... но чего именно, я так и не сумела понять.

"Сегодняшняя лекция будет несколько отличаться от предыдущих, как, впрочем, и все последующие..." Он забыл добавить, что эта лекция перевернёт весь мой мир с ног на голову... и, как оказалось, не только мой...

Я не верила не единому его слову — просто отказывалась поверить. Отрицание — именно так воспринимается та информация, которую человек не готов принять...

Я запуталась. То, что он нам рассказал, никак не увязывается с моими представлениями об окружающем мире. Но, в то же время, только это может объяснить те странности, с которыми я сталкиваюсь последние два года.

Разум отказывается ему верить, но каким-то образом я чувствую, что всё, сказанное моим наставником, всё до единого слова — правда.

Я снова углубляюсь в чтение... Удивительно, но, видя перед собой эти наброски, я до мельчайших подробностей вспоминаю всё, о чём он говорил...

* * *

Мы видим только то, что ожидаем увидеть. Наш мозг устроен таким образом, что всему, так или иначе не подходящему под понятия о нормальном, находятся более или менее правдоподобные объяснения — обычно такие вещи списываются на обман зрения, физическую или эмоциональную усталость, и так далее...

...Подобные явления не носят массовый характер, поскольку в силу некоторых особенностей, о которых речь зайдёт позже, далеко не все люди способны видеть и — в особенности — осознавать увиденное...

В самом начале лекции он задал нам ряд вопросов, над которыми я раньше и не задумывалась. "Не кажется ли вам, что вы не случайно оказались здесь? Вас не удивляет это? Вам не интересно, что послужило критериями для отбора?" Тогда я затаила дыхание. В аудитории повисла такая тишина, что было слышно, как кто-то заёрзал на стуле. Все мы, как один, притихли в ожидании продолжения. Которого не последовало.

...Наиболее восприимчивы к этому маленькие дети и животные...

"Тот самый случай с котом..." — Тогда же — в начале лекции — Руслан Андреевич спросил у нас, не замечали ли мы когда-нибудь странного поведения животных, и Лена, смутившись, рассказала про своего кота — как тот, вздыбив шерсть и выгнув спину, шипит на пустой угол...

...Взрослые же обычно настолько погрязли в собственных заботах, что практически ничего не замечают вокруг — даже если у них есть такая возможность.

...Что же видят те, кому это дано?..

"Неужели вы никогда не обращали внимания на то, что иногда вам без видимой причины хочется быстрее покинуть какое-либо место?" — Я вздрогнула, когда он задал этот вопрос. Подняв от тетради глаза, я встретила его пристальный взгляд...

...То, что человек делает с природой, имеет далеко идущие последствия. Не только с точки зрения изменения условий существования — того же самого глобального потепления, о котором сейчас говорят все, кому не лень. Да, изменения происходят, но они затрагивают не только видимую часть нашего мира...

...Медленное непрерывное воздействие, как и единоразовые масштабные — например, экологические катастрофы, приводят к истончению граней между реальностями...

...Особенно уязвимы места, пропитанные страхом, кровью, сильными негативными эмоциями, в особенности — в сочетании со смертью.

Наши глаза снова встречаются — я чувствую, как в моих отражается ужас... Руслан Андреевич едва заметно кивает. Он знает.

Древние, по-видимому, о чём-то догадывались, принося своим богам жертвы... Чем сильнее негатив, чем больше страданий запечатлевает какое-то место, тем тоньше грань, разделяющая реальности.

Грань, разделяющая что? Какие реальности? Я опять что-то прослушала?..

Сами по себе люди не одинаковы. И разнятся они гораздо сильнее, чем кажется на первый взгляд. Эти отличия не во внешности или физиологии, они скрыты внутри нас. Этому будет посвящена следующая лекция...

Он как раз начал рассказывать что-то о реальностях, вскользь обмолвившись об "отражённой" и "запечатлённых" — если я правильно услышала, когда его оборвал телефонный звонок. Взглянув на номер, он вышел из аудитории, а, вернувшись — объявил, что лекция окончена, а продолжение будет через неделю.

Тогда занятие закончилось на сорок минут раньше... Естественно, обещанный разговор так и не состоялся. Опять эта неопределённость...

И ещё — обидно, что все мои старания привлечь его внимание и произвести хорошее впечатление пошли прахом — нет, естественно, я не ожидала, что он рухнет к моим ногам и начнёт слёзно извиняться, что ошибся в своих суждениях обо мне... но и полного безразличия я тоже не ожидала. Именно безразличия. А как ещё можно назвать то, что когда я, вся такая возвышенная и задумчивая, стояла у окна, он просто прошёл мимо, мельком взглянув даже не на меня — в мою сторону? Пока мы с Лесей ехали домой, я, наверное, раз десять переспросила у неё, не пропустила ли я чего. Но, нет. Обидно до слёз. Да, одногруппники оценили, я и не сомневалась. Да, все представители мужской половины группы — и даже Максим — выглядели заинтересованными. А ему — хоть бы хны. Скотина.

Ещё этот разговор... Я надеялась, что сегодня всё прояснится — он выскажет все свои претензии, и этот дамоклов меч перестанет нависать надо мной... Да, и я снова потратила уйму времени, приводя себя в безупречный вид. А он не пришёл...

* * *

Сегодня вместо моего наставника лекцию читает Ольга Анатольевна. Если быть совсем честной, я ожидала, что она начнёт с чего-то вроде: "Дети, дяденька пошутил, давайте вместе посмеёмся, а потом я расскажу вам что-то интересное..." Но не тут-то было.

Не успела она начать занятие, как её буквально засыпали вопросами о "реальностях", их отличиях, о людях и "нелюдях"...

Выждав, пока группа немного успокоится, Ольга Анатольевна предложила рассказать обо всём по порядку.

Наверное, я была единственной, кто слушал её невнимательно — мои мысли крутились вокруг моего наставника, строя догадки и предположения о том, почему он сегодня не пришёл. И, как бы я не отпиралась, себе-то пришлось сознаться в том, что его отсутствие задело меня куда больше, чем должно было бы.

Я бы никогда не призналась никому — даже Лесе — в том, что я всю неделю ждала этой лекции... И что уже жалею, что в следующую пятницу мне тоже не удастся увидеться с ним, потому что вместо лекции мы с Лесей идём на свадьбу к Антону...

С ума сойти — Антон женится! Что ему дарить? Наверное, и Олег там будет... Его мне ещё только не хватало...

Подруга ощутимо толкнула меня локтём в бок, возвращая в аудиторию. Как много я опять пропустила?..

Ольга Анатольевна как раз рассказывала что-то о людях.

— ...обладающие так называемым потенциалом. Их очень и очень мало — всего лишь около одной десятой процента от всего населения Земли. Причём, только некоторые из них — от половины до одного процента от общей численности — могут похвастаться высоким или средним потенциалом. Да, кстати, в группе, которая на год вас старше, всего четверо студентов. Вас — одиннадцать, и, возможно, на первом курсе прибавятся ещё несколько человек. Между прочим, интересная закономерность, напомните мне позже, я объясню.

— Так что же такое потенциал? Его ещё принято называть "спящим могуществом" — это довольно полно отражает суть понятия. Какое-то время такой человек даже не догадывается о своих возможностях. Потом, по достижению определённого возраста, он постепенно входит в силу, что сопровождается пробуждением способностей. Чем выше потенциал, тем ярче выражены способности. Какие именно — к этому вопросу мы вернёмся позднее.

— Наличие потенциала когда-то было принято называть даром. Но этот дар, как и любой другой, является палкой о двух концах. Чем выше потенциал человека, тем сложнее происходит становление, тем больше трудности при вхождении в силу. Если такому человеку вовремя не оказать поддержку, всё может закончиться весьма плачевно. Я вас не запугиваю, а просто хочу сразу дать понять, что относиться к этому надо со всей серьёзностью.

Она обвела взглядом притихшую аудиторию и продолжила.

— Так называемое становление начинается у большинства людей после достижения двадцатилетнего возраста и обычно полностью завершается годам к тридцати — тридцати пяти. Эти сроки приблизительные, и могут колебаться в пределах трёх-четырёх лет.

— Но иногда случается так, что какое-то событие, сопровождающееся глубоким эмоциональным потрясением, или — что реже — серьёзной физической травмой, запускает этот процесс раньше времени. Когда такой человек лишён поддержки и помощи, то обычно это заканчивается плохо. Насколько плохо — зависит от уровня потенциала и некоторых личных качеств. В этом случае величина потенциала только всё усугубляет. Когда-то, очень давно, мы теряли большинство наиболее перспективных детей. Потом была опробована и отточена практика наставничества...

— Руслан Андреевич успел вам рассказать о нашей кафедре? Нет? Тогда сейчас поговорим об этом...

Они что, решили задавить нас информацией? Нельзя так делать. Нежная детская психика может и не выдержать. А там и до развития паранойи недалеко...

Всегда подозревала, что с этой их кафедрой не так всё просто. Целое крыло огромного корпуса, три этажа, шикарный ремонт... А мультимедийные проекторы чего стоят! Ну да, теперь всё ясно...

Значит, наблюдатели. Или хранители. Чем занимаются — не понятно... И ещё — куда ж без них-то, родимых — наставники. Ну, с последними, вроде как, всё ясно: на их плечи возлагается обучение и подготовка особо отличившихся. Таких, как я, например. Описунеть. Как меня так угораздило?.. Чем я отличились?

Наставники должны поддерживать своих подопечных, помогать советом и делом... Ага, у нас с Русланом Андреевичем как раз тот случай. Он меня терпеть не может. Ждёт, наверное, не дождётся, когда ему удастся спихнуть меня кому-нибудь другому. Интересно, а как меня к нему распределили?..

Ага... Итак, наблюдатели это... Как не поймём? Ладно-ладно, давайте вернёмся к определениям...

Краткие определения реальностей.

"Отражённая реальность" — пространство, идентичное тому, что нас окружает. Отличия: изменён ход времени. Само понятие времени — в общепринятом смысле — не применимо к этой среде... Из всех реальностей, кроме нашей, эта — единственная, в которой можно находиться без особого риска для жизни и здоровья... Вошедшие в силу могут относительно свободно там перемещаться...

Ух, ты, как интересно! А как туда влезть?

"Запечатлённая реальность" — бесчисленное множество пространств, соответствующих каждое своему промежутку времени. Могут накладываться, или следовать друг за другом в нормальном или произвольном порядке. Примечание: полностью сохраняется расположение всех неодушевлённых предметов.

"Искажённая реальность" — название говорит само за себя. Очень непостоянная и коварная штука...

Так, в эти две последние штуки лучше не соваться...

Душа и аура.

Душа — ментально-энергетическая сущность человека.

Аура — защитная энергетическая оболочка души, внешнее хранилище силы. Аура принимает на себя все удары извне. Если с человека сдирают ауру, он почти наверняка обречён — его душа становится абсолютно уязвимой. Лёгкая добыча для любого желающего. Чего?! Пояснения — позже. Хм, кто бы сомневался.

Энергию, находящуюся во внутреннем хранилище (вместилище), человек тратит на собственные нужды. Этот запас жизненно важен... А ещё его очень сложно восполнить в случае утраты или растраты.

Черепицею шурша, крыша едет не спеша...

Люди.

Люди, обладающие потенциалом, тоже довольно существенно разнятся между собой. Основное отличие — в способах получения и отдачи энергии. Даже такое бывает?

Наиболее часто можно встретить так называемых "жаждущих". Кого-кого? Как их ещё называют? Акцепторы?

Они заимствуют силу и вынуждены постоянно пополнять запасы — в том случае, если не находятся в естественном состоянии. Естественное состояние характеризуется минимальными — зачаточными — способностями и, соответственно, отсутствием затрат "силы". Самостоятельно продуцировать силу не способны, поэтому вынуждены питаться, присваивая чужую энергию.

Значительно реже можно встретить так называемых "изобилующих". Иногда их ещё называют донорами, дарителями или продуцентами. Эти люди не могут использовать ничью силу, кроме своей собственной — хотя бы потому, что просто не способны принять или забрать её. Зато энергию они продуцируют относительно быстро и в больших количествах. Ещё одна особенность — могут мгновенно сбросить большой объём энергии, что обуславливает некоторые способности, о которых мы поговорим позже. Кто бы сомневался. Конспираторы, блин!

Демиурги — их очень мало. Единицы, даже по сравнению с изобилующими. Могут делиться энергией, могут заимствовать её...

Как это продолжение на следующем занятии?!

* * *

Все выходные я пролежала пластом. Во-первых, у меня всё-таки началось. К слову, теперь это мероприятие стало значительно более болезненным, чем до операции... А ещё — вернулись кошмары, что радовало меня значительно меньше возобновления ежемесячных женских приключений.

По поводу этих снов нельзя ничего сказать однозначно ... Они были мерзкими, тошнотворно ужасными, а что самое отвратительное — слишком реалистичными. За ночь я несколько раз просыпалась, и снова проваливалась в эту липкую паутину ужасов... Мне снилось, что я убегаю от кого-то, и моих преследователей было очень много. Я продиралась сквозь лесную чащу, ветки путались у меня в волосах, били по лицу... До сих пор помню запах прелых листьев — кажется, он навсегда въелся в мою кожу... Мокрая рваная одежда не спасала от холода — я замёрзла так, что тело не слушалось меня... Холодно и страшно. Мне было очень, очень страшно. Не знаю, как долго продолжалась эта бешеная гонка, но в итоге я подвернула ногу... Хромая, я ушла всего на несколько шагов — и меня поймали... Я то теряла сознание, то приходила в себя... Меня рвали зубами...

Я проснулась совсем разбитой и с дикой головной болью. Очень надеюсь, что эти сны, как и головные боли, тоже окажутся временным явлением...

Мне повезло, что к понедельнику меня всё же отпустило. Во вторник мы с Лесей выбрали шикарный сервиз в подарок Антону на свадьбу, хотя я по-прежнему сомневалась, стоит ли мне туда идти.

Конечно, конспект я могу и переписать, но вот как оправдываться перед наставником? И что делать с Олегом?.. Одни проблемы от этих мужиков!..

Леся меня убедила. Мы идём на свадьбу.

Что? Уже пятница? Опять?.. Пока подруга поправляет макияж, нанося завершающие штрихи, я выбираю платье. Да, несмотря на то, что сегодня довольно прохладно, я хочу пойти именно в платье. А в качестве верхней одежды возьму кожаное пальто — шикарная вещь, но абсолютно непрактичная. Мне просто некуда в нём ходить...

К трём часам дня мы должны быть возле Центрального Дворца бракосочетания. Антон основательно подошёл к решению вопроса... Туда очередь за полгода занимают, а он как-то за месяц всё уладил...

Мы вызвали такси. Пока у меня есть ещё пара минут, я придирчиво оглядываю своё отражение в зеркале: тёмно-бордовое платье сидит как влитое... да, оно, наверное, слишком короткое, но чёрные колготки и чёрные же лодочки на высоченных шпильках немного оттеняют этот маленький недостаток. Зато пальто на пару ладоней ниже колена — до середины икры. Если его застегнуть, на длину платья вообще никто не обратит внимания... И вообще, все будут смотреть только на невесту. Кому какое дело до гостей?

Макияж... Акцент я сделала на глаза, и не прогадала. Это — явно вечерний вариант, но подобный стиль мне идёт. Может, как-нибудь и на занятия изображу что-нибудь подобное...

...Ух, ты! Белый лимузинище! Боюсь себе представить, сколько они денег вбухали в этот праздник. Но... это шикарно. Слов нет...

...Невеста в белом атласном платье, корсет которого расшит жемчугом. Очень нежно смотрится. Да и девочка сама по себе красивая. Молодец Антон.

Нас представляют Анюте... Боже, какая милая девушка. Буквально пара слов — и я понимаю, почему Антон так за неё держится. Желаем им счастья, и они спешат ещё к кому-то...

На моих губах играет улыбка. Шикарная пара. По-доброму даже немного завидую им...

Оборачиваюсь, чтобы осмотреться... Сердце кольнуло. Вижу Олега с какой-то блондинкой. Он прижимает её к себе, что-то шепчет ей на ухо... И, видимо, уже какое-то время наблюдает за мной, потому что как только я замечаю их, сразу же переходит к активным действиям в отношении своей девушки...

Я отворачиваюсь. Настроение падает. Хотя... я ожидала чего-то подобного. А ещё я думала, что Олег будет свидетелем...

Потом была торжественная роспись, прогулка по городу — нас с Лесей определили к кому-то в мерседесовский джип — и ресторан...

Выпивка, закуска, тосты, бесконечные конкурсы... Моя сумочка теперь набита сувенирами: мелкими игрушками, маркерами, детскими сосками, и — о, ужас! — презервативами. Главное — чтобы мама туда не заглянула ненароком. У неё, конечно, нет такой привычки, но мало ли — закон подлости ещё никто не отменял...

Я усердно налегаю на выпивку — под такую закуску это не страшно... С кем-то танцую... Не выпускаю из виду Лесю — ей, судя по всему, тоже весело...

Часам к одиннадцати вечера я понимаю, что не смогу встать из-за стола без посторонней помощи. Чем я думала, когда обувала эти туфли? Чьё самолюбие хотела потешить?

Посетив с Лесей уборную, я предлагаю ей выйти на улицу — подышать свежим воздухом. Я немного завидую подруге — она, в отличие от меня, на ногах стоит твёрдо...

Леся приносит мне пальто, и мы выходим. Вокруг ресторана разбит небольшой парк. Немного прогулявшись по лабиринту из облетающего кустарника, мы подходим к входу. Но возвращаться в душное помещение у меня нет никакого желания — о чём я тут же и сообщаю Лесе. Она мнётся — видно, что замёрзла, а оставлять меня тут одну не хочет. Я заверяю её, что ничего не со мной не случится, и она уходит.

Подождав, пока подруга скроется из виду, я разворачиваюсь и иду по мощёной тротуарной плиткой дорожке вдоль стены здания. Завернув за угол, делаю ещё несколько шагов и останавливаюсь... Хорошо здесь. Тихо, свежо... И никто не нарушает моего уединения... Постою здесь, пока мысли не перестанут путаться, и вернусь...

Я облокотилась на стену. Рука потянулась к карману и замерла на полпути. Никаких сигарет. Сама я их покупала всего раз, а стрельнуть сейчас не у кого. Вот и замечательно.

Когда за спиной послышались шаги, я резко оборачиваюсь:

— Я же сказала...

Олег. Один. Выруливает из-за угла. Интересно, он сюда случайно забрёл?

— Привет, Алиса. — Он останавливается в полуметре от меня. — Шикарно выглядишь.

— Спасибо. А где твоя девушка? — Пусть приходит и забирает тебя отсюда. И побыстрее.

— Это... бывшая жена. Просто друзья.

— Знаешь... ты, наверное, очень удивишься, но просто друзья не лапают друг друга и не сосутся. — И не трахаются...

Он сделал ещё один шаг в мою сторону.

— Ревнуешь?

— Нет. — Я отвернулась. Видеть его с другой... не скажу, что это приятно, но каких-то особых эмоций тоже не вызывает...

Внезапно он оказался прямо передо мной, а его руки сомкнулись у меня на талии.

— Отпусти! — Вместо этого он сильнее прижался ко мне. Я отпрянула — и упёрлась спиной в стену.

— А ты заставь меня. — Его дыхание обжигает мне шею, руки скользят по платью... Странно, я забыла застегнуть пальто, а холода не почувствовала... Олег плотнее прижимается ко мне. Он значительно пьянее, чем мне показалось на первый взгляд.

— А тебя жена искать не будет? А то если найдёт, может огорчиться...

— Бывшая. Мы с ней просто дружим. И она будет только рада, если ты вернёшься ко мне. Алиса, я так соскучился...

...Он целовал меня так яростно, будто не верил в реальность происходящего, словно боялся опоздать...

Что-то тёмное и древнее всколыхнулось во мне. Желание. Потребность. Жажда. Мне хотелось его тела. Его крови. Его жизни. Такое знакомое и, одновременно с тем, совершенно непривычное ощущение...

Выпить... Осушить... Я вздрогнула, открывая глаза. Эти мысли не могли принадлежать мне. И вся эта ситуация до боли напоминала мне что-то... но что именно — воспоминания ускользали от меня...

Всё, кроме нас двоих, отступило на второй план. Во мне снова что-то шевельнулось — будто проснулась какая-то сущность, о которой я раньше и не подозревала... И я сильно сомневаюсь, что она была человеческой. Я ощущала её потребность, её жажду...

Вспыхнувшая перед глазами картина поразила меня: мы с Олегом в самом начале нашего знакомства... Тогда меня тоже поглощало желание выпить его. "Присваивают силу... необходимо питаться..." — так говорила Ольга Анатольевна?

Тогда эта жаждущая сущность завладела мной без остатка, и я даже не заметила ничего необычного. Но сегодня... Сегодня я чувствовала её присутствие. И осознавала кое-что: она была мной... но я не была ею.

Тогда её потребности были моими, но теперь... Теперь я ощущала её. Я чувствовала, как она изучает Олега, принюхивается к нему... Её — мои — наши ноздри трепетали, когда я вдыхала его запах... Он пах сексом... и кровью.

Собрав остатки воли в кулак, я придержала его лицо ладонями. Наши глаза встретились. Не знаю, что он увидел в моих, но его следующие слова разнесли вдребезги все остатки моего самоконтроля.

— Возьми меня... — Его губы снова прильнули к моим.

Вокруг меня всё закружилось. Я дрожала. Возбуждение, нетерпение, желание обладать — какие из этих чувств принадлежали мне?

Я медлила, не зная, что мне делать... И внезапно, повинуясь какому-то внутреннему порыву, прикусила его губу. Олег застонал, крепче прижимая меня к себе... Солоноватый привкус на языке... Мне хотелось больше...

— Ещё... — Словно услышав мои мысли, отозвался Олег. Его рука, запутавшись у меня в волосах, прижала меня ртом к его шее. Прямо под моими губами бился его пульс. Я легонько прикусила, борясь с желанием вонзить зубы как можно глубже... — Давай же...

Подняв голову, я впилась в его губы — ранка по-прежнему кровоточила. Я слизывала солоноватую влагу, зубы ныли...

— Олег!..

— Алиса! — Два женских возгласа прозвучали одновременно. Я вскинула голову, слизывая с губ кровь. Отвратительное, наверное, зрелище...

На углу стояли Леся и та самая блондинка — бывшая жена Олега. Сам же он, медленно подняв голову, едва взглянул в их сторону.

— Уходите отсюда.

Потом, крепко обвив рукой мою талию, потянул меня прямо к застывшим девушкам. Они расступились, пропуская нас. Я успела заметить недоумённое выражение лица Леси.

— Мы уезжаем, счастливо оставаться, — бросил он им, проходя мимо.

Глава 27

Пока мы ждали машину, Олег крепко прижимал меня к себе — будто боялся, что я убегу, если он хоть на мгновение ослабит хватку.

Но я и не думала убегать. Мне предложили пищу, и я не собиралась от неё отказываться. Я ли? Уже не знаю... То, что некоторое время назад воспринималось чем-то неправильным, чужеродным, сейчас практически не ощущалось. А может, и не было ничего, и всё дело в том, что я просто слегка перебрала... Хотя тот факт, что я воспринимаю Олега как пищу, настораживал...

Леся принесла мою сумочку и обняла меня на прощанье, чмокнув в щёку и прошептав на ухо: "Не делай глупостей..." Когда она прикоснулась ко мне губами, меня ощутимо стукнуло разрядом статики — ужас, об кого это она так натёрлась?.. Глупо хихикнув, я пожелала ей того же самого, забыв даже извиниться, что бросаю её...

Мысли путались. Что со мной происходит? Всё это казалось странным. Особенно то, что эта дрянь внутри меня вроде бы немного поуспокоилась — или притаилась?.. Мне казалось, что я сплю — настолько нереальным ощущалось всё происходящее...

"Вам крупно повезёт, если девушки будут самыми странными и непредсказуемыми существами из всех тех, с кем вам доведётся столкнуться". Именно так ответил Руслан Андреевич нашему Диме, когда тот пошутил на лекции насчёт девушек — что это, дескать, мы странные и непредсказуемые... Конечно, мой наставник потом перевёл всё в шутку, добавив буквально следующее: "А что касается противоположного пола — для вас ещё не всё потеряно. Может, с опытом к вам придёт и понимание..." Вот только тон, которым это было сказано, мне не понравился — в нём сквозила усталость и... горечь? Или я всё время вижу в поступках и действиях людей то, чего там нет на самом деле? В общем, шутки — шутками, а, как говорится, осадок остался.

Мысли о моём наставнике — и о том, что я опять прогуляла его лекцию — немного отрезвили меня. Сомневаюсь, что и этот пропуск сойдёт мне с рук. А ещё — жаль упущенной информации... Надо будет взять конспект у кого-нибудь...

Когда мы сели в такси, Олег назвал незнакомый адрес, и тут же, притянув меня к себе, пояснил, что уже месяц снимает квартиру неподалёку от своего игрового зала. Судя по его разговору с водителем, он немного протрезвел, пока мы стояли на улице...

Кажется, с оценкой его состояния я погорячилась. Я поняла это, оказавшись распластанной под Олегом на заднем сидении такси. Спихнув его с себя, я зашипела, чтобы он вёл себя прилично. Удивительно, но он послушался, сел ровно и обнял меня за плечи. Такое его поведение стало настолько неожиданным для меня, что я, смилостивившись, шепнула ему на ухо, что неприлично можно будет вести себя потом — когда останемся одни...

Едва за нами захлопнулась дверь квартиры, его пальто оказалось на полу. Через мгновение и моё покоилось там же. Олег присел на корточки передо мной, его руки скользнули по моим ногам, поглаживая их от щиколоток и до подола платья. Он потёрся об меня как кот... а потом замер, уткнувшись лицом мне в бёдра. Какое-то время мы не двигались, затем он снял с меня туфель... второй... Потом вдруг резко подался вперёд, перекидывая меня через плечо — и понёс меня в темноту. Его шатало и швыряло из стороны в сторону, но каким-то чудом он удержался на ногах — и меня не уронил.

Хотя... Когда мы оказались в комнате, он сбросил меня кровать — довольно неприятно, к слову. А сам рухнул рядом. И, прежде чем я успела опомниться, он оказался на мне, прижимая меня всем телом...

Его поцелуи ощущались никакими — просто мокрая дорожка, спускающаяся к вороту моего платья. Они не будили во мне ни влечения, ни — слава Богу! — жажды. Пока. Линять надо отсюда, пока ничего не поменялось.

Тяжёлое дыхание... Его руки шарят по моим бёдрам, забираясь под платье...

...Открыв глаза, я замечаю, что на тумбочке что-то блеснуло. Какой-то флакон. Духи?.. Точно. А рядом — косметичка. Честно говоря, и не думала, что он живёт здесь один. Вот только зачем он опять пытается меня обмануть? И что я здесь делаю?

Почему-то вспомнились события того дня, когда я решила уйти от него. Олег тогда хотел перейти от поцелуев к чему-нибудь более существенному и заявил мне, что начинать нужно с оральных ласк. Великий гуру, чтоб его... Он не учёл одного — моей природной стеснительности, ставшей после изнасилования патологической — в результате чего получил коленом в челюсть. А следующую ошибку он допустил, когда подтолкнул меня к своим бёдрам — хотел, чтобы я взяла это в рот. "Минетик" ему захотелось. Ладно, я ещё могу смириться с нормальным половым актом — туда можно не смотреть... Но такое... да, тут не абстрагируешься. К слову, это стало ещё одним доказательством, что я его не люблю. Что-то мне подсказывало, что любимый человек не вызывал бы у меня такого отвращения и желания уйти от реальности.

Тогда я вывернулась из-под его руки и решила заговорить ему зубы. А именно — спросила о том, что такого сказал Антон после последнего звонка... А он попытался уйти от ответа, что только ещё сильнее раззадорило меня. В итоге, он рассказал мне всё — и про жену, и про ребёнка... Не смог только объяснить, как долго он собирался от меня это скрывать...

...К реальности меня вернула прохлада, коснувшаяся низа живота и бедёр — пока я погрузилась в воспоминания, Олег времени не терял и стянул с меня колготки. Вместе с трусиками, к слову.

Когда он навалился сверху, раздвинув мне коленом ноги, я поймала его лицо и заставила взглянуть на себя. Он замер. Я вглядывалась в него и совершенно ничего не ощущала — пустота, никаких эмоций. И чем дольше я смотрела в его глаза, тем яснее осознавала: что-то происходит. Что-то необычное. А потом неожиданно пришло понимание: сейчас он сделает всё, что я скажу...

— Усни, — глядя ему прямо в глаза, едва слышно прошептала я.

Его лицо расслабилось, веки затрепетали... обмякнув, он всем весом навалился на меня... Он что, на самом деле уснул?!

Ничего себе! Нужно бежать отсюда, бежать как можно скорее. Я сильнее, я справлюсь...

Я выскочила из его подъезда, как ошпаренная. Я так торопилась, что даже не стала вызывать такси. Блин, пешком теперь идти придётся. Одно радует: тут недалеко...

Судя по тому, что фонари уже не горели, было уже хорошо за полночь. Меня раздирала злость. Олег — козёл. Да все они козлы!

Злость согревала, злость отвлекала, не позволяя мне бояться тёмных улиц. Металлические набойки слишком громко цокали в этой ночной тишине. Хотя, кому я тут нужна — все уже спят давно...

Как меня задрала вся эта таинственность! Почему даже эта блядина Лара знает больше, чем я? Почему мне достался такой наставник, которому дела до меня нет? Он же меня ненавидит, это и невооружённым глазом видно. Одно это представление для всей группы чего стоило! А как он со мной разговаривает — таким тоном, будто делает мне величайшее одолжение! Если, конечно, вообще разговаривает. Если я его так раздражаю — пусть попросит, чтобы меня передали кому-нибудь другому — от этой мысли сердце сжалось — неужели это так сложно?..

Погрузившись в свои мысли, я не заметила, как вышла к своей "любимой" дороге. По ней и днём-то мало кто ездит, а сейчас... Но внутренний голос — вот же скотина — нашёптывал, что переходить дорогу надо по пешеходному переходу... Да, может, это и глупо, но я пошла к "зебре".

Не доходя нескольких шагов до бордюра, за которым начиналась проезжая часть, я остановилась. И дело было не в лёгкой тошноте, которую я только что ощутила. Во мне проснулся нездоровый интерес — исходя из того, что я узнала, это место — как раз такое, с истончившейся гранью. Что там, за ней?..

Я смотрела на дорожное полотно, и ничего не видела. Серый асфальт, белые полосы... Как увидеть то, что нельзя увидеть? Или можно? Как вообще выглядит эта грань? И как её преодолеть?..

— Девонька, не рыбное здесь место. Что ж ты делаешь-то, молодая такая ещё...

Рокочущий голос выводит меня из оцепенения. Прямо перед собой я вижу остановившуюся машину, пассажирское стекло опущено, и водитель явно обращается ко мне.

Я тупо смотрю на немолодого уже мужчину, а в голове мелькают обрывки мыслей. "А вдруг он маньяк?.." "Что ему от меня надо?.." "Какое ещё место?.."

— Чего молчишь? Ты первый раз, что ли? Поздно уже, домой иди... Боже мой, что делается-то! Ну, посмотри ты на себя, куда ж тебе на панель-то? Что ж вы жизнь-то себе смолоду гробите-то, а?! — Он принял меня за шлюху? Забрезжила надежда.

— Я... ммм... не работаю. Просто задумалась...

— Нехорошее здесь место, да и поздно совсем. Не надо тут стоять. Тебя обидел кто? Ты далеко живёшь? Может, тебя подвезти?

— Спасибо, но мне тут близко. Спасибо вам. Встала тут как клуша, а отец, наверное, уже на улице ждёт, волнуется... Спасибо ещё раз.

Он пожал плечами, бормоча что-то себе под нос, и тронулся с места — видимо, понял, что я не подойду к дороге, пока он там стоит...

Я перебежала дорогу, стараясь не обращать внимания на усилившуюся тошноту — и на воспоминания о том, что я видела здесь недавно...

Оказавшись на своей стороне улицы, я решила не испытывать больше судьбу, шатаясь тёмными дворами, и пошла по тротуару вдоль узкой дороги, ведущей вглубь нашего микрорайона. Она спускается почти до самого моего дома... Так получится немного дольше, зато место здесь открытое...

Я шла настолько быстро, насколько это позволяли высокие шпильки, и при этом ещё умудрялась разглядывать окрестные дома. Тёмные окна, лишь в некоторых из них горит свет...

Откуда-то сзади послышались ритмичные удары — какой идиот врубает по ночам музыку на полную громкость? Ещё через несколько мгновений я поняла, что источник звука приближается ко мне. Я оглянулась. А, ну да. Теперь всё ясно...

Купите у какого-нибудь деда в деревне убитую колымагу, повесьте на неё "мухобойку" и синие "писялки" и — это очень важно! — наклейте надпись "ЛОХ" — ой, пардон, "SPARCO" — на переднее или заднее стекло, а ещё круче — если на оба, и эта самая колымага волшебным образом преобразуется в "жёсткий пацаномобиль". Да, к слову, совсем забыла... Ещё одним обязательным атрибутом правильного пацаномобиля является "мафон" и — без него никуда — сабвуфер к нему. А на гнилые крылья, арки и пороги — забейте. Накрайняк там можно нарисовать аэрографию...

К чему было это лирическое отступление? Да как раз к тому, что то, что накатывало сзади, являлось наглядной иллюстрацией правильного "жёсткого пацаномобиля". Мало того, его хозяин ещё и перевыполнил план по "чисто пацанскому тюнингу", оснастив своё детище кенгурятником. Кажется, когда-то это был сорок первый "Москвич"... А теперь это ржавое ведро с болтами грюкало не только на кочках, но и подпрыгивая в такт "музычке". Фу...

Поравнявшись со мной, этот железный монстр немного притормозил.

— Эй, красотка! Прокатиться не желаешь?

Я ускорила шаг, не оборачиваясь. Ну, почему?! Мне осталось пройти всего-то ничего — каких-то пятьсот метров, или около того, а тут эти придурки!

Машина тащилась параллельно со мной, её пассажиры активно упражнялись в остроумии и сальных шуточках, самыми приличными из которых были "кис-кис-кис" и призывный свист.

Я стиснула зубы. Ещё немного...

— Эй, детка, ты не замёрзла? — Голос показался смутно знакомым. Я мельком взглянула на машину, и сразу же отвернулась: их там четверо и, судя по всему, все они не первой трезвости...

— Лиса!.. А я тебя и не узнал! Прыгай к нам, покатаемся...

— Вы меня с кем-то спутали. Езжайте дальше. — Сквозь зубы, стараясь ничем не выдать того, как я боюсь...

— Эй, Лиса, такое тело нельзя забыть. Харе ломаться, прыгай к нам. Не строй из себя фифу. Раньше ты была посговорчивей... — Гадкий смешок. Мудачьё!

Страх отступил перед злостью. Гнев нарастал волной, сметающей всё на своём пути. Скрипнули тормоза, щёлкнул замок одной из дверей. Что им помешает затолкать меня в машину?..

Я затравленно взглянула на останавливающуюся машину. Не надо... Всплеск ярости — и эмоции пропали, осталась лишь звенящая пустота...

Что-то в очередной раз грюкнуло, и машина покатилась под уклон.

..."Тормози..." "Уёбок!.." "Ручник, блядь!.." Я заворожено наблюдала, как машина, набирая скорость, зигзагом рыскала по дороге... Рывок в сторону, и автомобиль, подпрыгнув на низеньком бордюрчике, въехал в столб.

Какое-то время я не могла заставить себя сдвинуться с места. Способность двигаться вернулась лишь тогда, когда из разбитой машины, жутко матерясь, начали вываливаться помятые молодчики...

Я не стала дожидаться, пока они придут в себя — нырнула в ближайшую арку и побежала...

* * *

Это случилось во вторник. С самого утра я не находила себе места и придумывала оправдания, чтобы не идти на подкурсы. Не знаю почему, но мне очень не хотелось попадаться на глаза Руслану Андреевичу — такая возможность пугала и нервировала меня, даже невзирая на то, что по вторникам я ни разу не видела его на кафедре. Может, всё же стоит подстраховаться и придти прямо к началу занятия — тогда мне точно удастся избежать встречи с ним?..

Не удалось. Он вошёл в аудиторию через несколько минут после начала лекции и, кивнув в ответ на наши нестройные приветствия, направился прямиком к преподавательнице. Они о чём-то говорили, настолько тихо, что мне не удалось ничего расслышать, хотя, впрочем, я не особо-то и старалась, полностью сосредоточившись на пытке слиться с окружающим фоном, как можно ниже наклонившись над тетрадью и прячась за спины сидящих передо мной одногруппников. Хорошо, что мальчики у нас не мелкие...

— Алиса, собирайте вещи — и на выход. — Сердце запнулось, внутри всё похолодело. Меня теперь отчислят? Вздрогнув, я выглянула из своего импровизированного убежища: Руслан Андреевич даже не посмотрел в мою сторону... чего не скажешь обо всех одногруппниках, которые с интересом разглядывали меня: кто-то — украдкой, кто-то — во все глаза... Опять в центре внимания...

Я отказывалась в это верить. Нельзя же так строго, в самом-то деле... Я же всего одно занятие пропустила... ну, не считая тех, первых... Я сидела, не в состоянии заставить себя пошевельнуться, и наблюдала, как мой наставник за что-то благодарит нашу преподавательницу, идёт к выходу... Он остановился у двери и обернулся, наградив меня испепеляющим взглядом.

— Хватит тянуть резину, вы тратите чужое время. — Кажется, я крепко влипла. Его предостерегающий тон не обещал ничего хорошего. Трясущимися, непослушными руками я затолкнула в сумочку тетрадку и ручки, даже не заботясь о том, чтобы разложить всё по отделениям.

— И верхнюю одежду не забудьте. — Эта фраза похоронила все мои надежды. На негнущихся ногах я поспешила к двери, боясь, что из глаз брызнут слёзы...

Он стоял прямо напротив выхода из аудитории, опершись на подоконник. Моё появление вызвало у него кривоватую усмешку, и он поманил меня к себе.

Я сделала пару шагов навстречу к нему, готовая в любой момент отскочить — как от ядовитой змеи. Окинув меня с ног до головы скучающим взглядом, он выдал вердикт:

— В преподавательскую. — Блядство. Это словосочетание скоро будет преследовать меня в кошмарах.

В преподавательской опять никого не было. Мой наставник указал мне всё на тот же стул, что и раньше, а сам начал расхаживать по проходу между столами.

Примостившись на краешке, я поставила сумочку на столешницу, а руки сложила на коленях. А он тем временем неспешно прогуливался передо мной, и, кажется, не обращал на меня совершенно никакого внимания.

Молчаливая пауза затягивалась, но я не решалась нарушить её — просто сидела и наблюдала за ним. Через какое-то время мне стало казаться, что он вообще позабыл о моём присутствии... вот тогда-то он и заговорил.

— Ничего не желаете мне сказать?

Этот вопрос выбил меня из колеи. К чему-чему, а к такому я точно не была готова.

— Эммм, мне правда жаль, что я пропустила ле...

Он резко развернулся, наградив меня таким взглядом, что мои оправдания оборвались на полуслове. Какое-то время он просто разглядывал меня, а потом шагнул ближе.

— Алиса, почему-то мне кажется, что вы способны на большее. Ну же, придайте своим словам убедительности — или придумайте что-нибудь более правдоподобное, чем избитая фраза из дешёвого американского фильма с плохим переводом.

Он опять глумится надо мной. Да сколько уже можно-то, а? Я поймала себя на том, что сижу, сгорбившись — в классической заискивающе-извиняющейся позе подчинённого. Разозлившись — на себя, на него — я резко расправила плечи, откидываясь локтями на стол. И при этом неосторожно толкнула сумочку, от чего она опрокинулась на бок, а всё её содержимое веером разлетелось по полу. Я затаила дыхание...

Руслан Андреевич с интересом разглядывал разноцветные фольговые квадратики, лежащие прямо у его ног... Блядство! Лучше бы я их дома спрятала! Лучше бы их мама нашла! Но — как всегда — случилось самое худшее из всего возможного!

Оценив содержимое моей сумочки, мой наставник хмыкнул, ухмыльнувшись. Затем его насмешливый взгляд переместился на меня. Я вспыхнула, страстно желая провалиться сквозь пол.

— Алиса, вот уж никогда бы не подумал, что вы из тех девушек, которые наивно полагают, что толщина как-то влияет на степень защищённости. — Лицо залила краска. Да, на свадьбе — в числе всего прочего — мне как раз вручили и пару особо толстых кондомов... Блядство!!!

— Это... это не моё. — Мой голос прошелестел настолько тихо, что я сама с трудом разобрала слова.

— Да? Как интересно. А что оно тогда делает в вашей сумочке?

— Это... это подарок.

— Дааа? — Господи, более глумливого тона не существует в природе! — Всё интереснее и интереснее...

— Я ни с кем не...

— Охотно верю. — Вся весёлость из его голоса испарилась. — Только в этом нет ни капли вашей заслуги.

— Да идите вы!.. Ой! — Я прикрыла ладонью рот, будто могла запихнуть слова обратно. Он прищурился.

— Не уточните, куда именно? — Ледяной тон, в котором сквозит ничем не прикрытая неприязнь...

Мерзавец. Да как у него наглости хватило строить теперь из себя оскорблённую невинность? Он заслужил это — и я ещё слишком долго сдерживалась. Он разозлил меня. Да кто он такой, чтобы читать мне нотации? Я сверлила его взглядом — надеясь, он прочтёт в моих глазах то же самое, что я услышала в его голосе.

— Извините, — выплюнула я.

— Вот так-то лучше. — Ещё минуту назад он чуть ли не шипел, а теперь — беседует со мной светским тоном. Псих. — К слову, в чём-то вы правы — я сейчас ухожу. А вы идёте вместе со мной...

Я не стала спрашивать, куда. Судя по тому, что он захватил пальто, нас ждёт административный корпус — и моё отчисление... Я молча оделась, взяла сумочку и покорно поплелась за ним следом...

Мы вышли с кафедры. Он молчал, я — тоже. Мне было над чем подумать...

Из головы не шли воспоминания о той единственной его лекции, на которой я поприсутствовала. А точнее, о том, что было потом...

...После лекции Леся зашла к Ольге Анатольевне, а мы с Ларой ждали её, расположившись за одним из столов, стоящих в коридоре. Я перечитывала конспект, а Лара обновляла боевую раскраску. На работу, что ли, собиралась?

Как она может оставаться такой спокойной? Когда после занятия все мы высыпали в коридор, "беспризорная" часть нашей группы просто-таки бурлила, и, если честно, я не понимала их причины такого подъёма и... восторга? Парни чуть ли не визжали от радости, что "наконец-то" и "наверное, скоро и в катакомбы полезем"... Что именно "наконец-то" и какие ещё "катакомбы" — на этот счёт у меня не было совершенно никаких идей. Бред какой-то. Те из нас, у кого были кураторы — наверное, все, кроме меня — выглядели более спокойными, хотя и немного — самую малость — удивлёнными.

А Лара... Ну, она была непробиваемой. А когда я спросила у неё, почему, она ответила, что Руслан Андреевич, оказывается, ещё на самом первом занятии пообещал рассказать кое-что совсем необычное и неожиданное... "И вообще", — сказала она, — "подумаешь, странности всякие. Вот", — говорит, — "бабка у меня в деревне, так та специалист по странностям. И верят же люди в гадания и прочую мистику, а в это, что — не должны?" Железобетонная логика...

Она на миг оторвалась от зеркала и, видимо, заметив выражение недоумения на моём лице, спросила:

— А ты что, на собеседовании при поступлении не была? И ни разу к нашему заведующему не ходила? И к этой — как её там... Василенко?

— Неа, а что, надо было? И кто это такая?

— Баба одна... толстая такая... Ты, Алиска, как не от мира сего. Всегда ни при делах, ничего не знаешь. Меня на собеседовании не меньше часа мурыжили — все соки выжали. Я там уже жалеть начала, что вообще пришла... — Я вспомнила, как Ольга Анатольевна привела нас с Лесей к Леониду Васильевичу, который подписал наши заявления и произнёс небольшую напутственную речь. Собеседование? Мурыжили? Не, не слышала...

А Лариса, видно, завелась, потому что продолжала тараторить без остановки.

— Конечно, за тебя же, наверное, Русик везде бегает... И правда, зачем тебе при таких раскладах во что-то вникать?

— Кто?.. Куда бегает?..

— Дуру не включай. Куратор твой. Он же, небось, уже всё тебе рассказал, что ты теперь пары сачкуешь...

— Что рассказал?

Она не ответила, продолжая активно работать кисточкой, нанося блеск на губы. Закончив, она пару минут придирчиво разглядывала своё отражение в зеркале, то надувая губки, то складывая их для поцелуя... Потом внезапно повернулась ко мне.

— Алиска, признавайся, как тебе это удалось — такого мужика отхватить?

— А? Ты о чём?

— Ой, да ладно, не придуривайся. Русик... Он такой клёвый...

— Лар, ну хватит уже. Все уши прожужжала. Тем более, что шансов у тебя — ноль. Ты же не думаешь, что такой во всех отношениях замечательный — как ты выражаешься — мужчинка будет грустить в одиночестве, дожидаясь тебя? У него, небось, жена есть.

— А ты у него кольцо видела? Я — нет. И вообще, жена — не стена, подвинется.

— В любом случае, не думаю, что он клюнет на малолетку. — Мои слова неожиданно больно ударили меня же. Я — такая же малолетка. И у меня тоже нет шансов... — Так что, флаг тебе в руки... — "И электричку навстречу..."

— Ой, Алиска, малая — не старая. Вот увидишь ещё. А какие у него глазки... Я такого цвета ещё ни у кого не видела. То ли светло-светло серые, то ли бледно-голубые...

— У него тёмные глаза. — Я поёжилась, вспоминая тот испепеляющий взгляд, который я заслужила, придя к нему на лекцию нетрезвой... — Ты прямо перед ним сидишь, и ещё не рассмотрела? Или ты смотришь только пониже пояса?

— Сама ты не рассмотрела с перепою. Светлые у него глаза!..

— Девочки, не ссорьтесь! — Леся опять успела вовремя. — Я проглотила едкое и оскорбительное замечание, которое чуть было не сорвалось у меня с языка, и обратилась к подруге.

— Лесь, скажи, пожалуйста, какого цвета глаза у Руслана Андреевича, а то Лара совсем голову потеряла от переизбытка гормонов.

Победно смотрю на Лару.

— Светлые... — Леся старательно вспоминает, наморщив лоб. — По-моему, голубые. Интересный такой цвет... как в толщу льда на свет смотришь. — Я была настолько потрясена, что даже не обратила внимания на высказывание Лары, которое при других обстоятельствах ни за что не спустила бы ей с рук.

— Что, выкусила? Пить надо меньше! — Лара торжествует, чуть ли не приплясывая от радости.

Я отмахиваюсь от неё как от назойливой мухи. С ней я разберусь позже...

У него тёмные глаза. Тёмные, как грозовые тучи. И молнии мечут не хуже... Сегодня я это хорошо рассмотрела. К слову, о неосведомленности...

— Почему вы мне ничего не рассказываете? — Я решилась нарушить молчание, осмелев, наверное, от того, что мы вышли с территории Университета... Кстати, а куда он меня ведёт?..

— С тем же успехом я могу задать вам встречный вопрос: а почему вы у меня ничего не спрашиваете? — Он немного замедлил шаг, и теперь я шла рядом с ним.

— Хорошо... Почему меня взяли к вам без собеседования? Это же, вроде бы, стандартная процедура?

— У вас, Алиса Денисовна, ситуация не стандартная. Поэтому, и процедура — тоже.

— А поподробнее можно?

— Алиса, если у вас есть конкретные вопросы — задавайте их. А если нет — этим займусь я.

Я вздохнула.

— Куда мы идём? И зачем?

— Я — гуляю. Вы — прогуливаете. Вам это не впервой, поэтому не утруждайте себя изображать праведное негодование. Всё равно, у вас это получится неубедительно.

— Руслан Андреевич, ну, может, хватит уже? Да, я поступила плохо. Но, ведь, и вы надо мной постоянно издеваетесь...

— Может, пока и хватит. Но не расслабляйтесь особо. А теперь — очень-очень детально, вплоть до мельчайших подробностей — опишите вечер пятницы. Часть о том, как вам жаль, что вы пропустили мою лекцию, можете опустить.

У меня отвисла челюсть. Вечер пятницы? Интересно, что ему известно? Надеюсь, что он не сидел там под каким-нибудь кустом... От этой мысли стало жарко... Он же истолковал моё молчание по-своему.

— Ладно, зайдём с другой стороны. Представьте, что я — ваша подружка. Подруге же вы всё рассказываете, верно?..

Я мямлила и запиналась, рассказывая о том, что случилось в пятницу. Всё, что касалось Олега, я ужала в одно предложение. Куратор слушал меня с задумчивым видом. Настолько задумчивым, что я начала засомневаться, слышит ли он меня вообще. Я замолкла после описания сцены, где Леся отвлекла меня от Олега. Пока я раздумывала, что ещё из того, что произошло потом, можно рассказать, не марая свою и без того потрёпанную репутацию, Руслан Андреевич наконец-то взглянул на меня.

— Алиса, а вам не кажется, что девушка, чья сумочка набита презервативами всех видов и мастей, могла быть и поразговорчивей?

— Ну, вы же сами согласились, что хватит...

— Ладно. — Примирительно согласился он. Казалось, эта тема временно перестала его интересовать.

— Так какие же вы сделали выводы из случившегося?

— Ну... я хотела... как бы так выразиться... сожрать своего парня. Тьфу, бывшего. Только...

— Кровушки захотелось? И вас это поставило в тупик? Кстати, это от него вы так убегали?

Что?! Ему и об этом известно?

— Алиса, отвечайте на поставленный вопрос. Уехали вы в начале двенадцатого, домой попали в половину третьего. Догадываетесь, каким будет следующий вопрос? К слову, на месте ваших родителей — если бы это моя дочь вломилась домой в полтретьего ночи, запыхавшись и озираючись по сторонам, как загнанный зверь, и в то же время совершенно не желающая вразумительно объяснить, от кого она так убегала — я бы наказал её, вместо того, чтобы покупать ей мобильный телефон...

— Они... что? — Мне? Телефон? — А вы откуда знаете?

— Ваши родители общаются с родителями вашей подруги, которая, кстати, совершенно незаслуженно всегда вас выгораживает...

— А вы тут причём?

Он пожал плечами.

— Должен же я как-то отслеживать все ваши похождения.

— А у меня спросить?

— Вы, уважаемая, сами порой не в курсе, что происходит вокруг вас. Что возвращает нас к предыдущему вопросу: что было после того, как вы уехали?

Я покраснела ещё сильнее — если это вообще было возможно. Потом выдавила, что мы поехали к Олегу, но тот уснул... Мой наставник казался заинтересованным.

— А жажда? Или вам удалось переключиться?

— Не было у меня с ним ничего!

— Да, я уже понял, что вы поцеловали его в лобик и пожелали спокойной ночи...

— На самом деле, как-то так и получилось. Я сказала ему, чтобы он спал. Он и уснул...

Руслан Андреевич что-то пробурчал себе под нос. Потом, мельком взглянув на меня, задал следующий вопрос.

— Так от кого вы тогда убегали?

Пришлось рассказать ему и про переход, и про машину, въехавшую в столб... Он выслушал меня молча.

— Знаете, в чём заключается коварство этих мест? За грань очень легко проникнуть... В подобных местах — особенно. Держитесь-ка от них подальше...

— Всю жизнь?

— Нет, пока не научитесь различать их... и правильно себя вести.

Снова повисло молчание. Он явно что-то обдумывал, а я переваривала полученную информацию. Точнее, её отсутствие. Но только я открыла рот, чтобы спросить его об "этих местах", он опередил меня.

— Алиса, ответьте мне честно на один вопрос... — От его вкрадчивого тона у меня перехватило дыхание. — Чем вы отличаетесь от самки богомола?

— Лицо не такое треугольное?.. Подождите, а причём тут это вообще?

— Ну, вы же сами сказали, что хотели — как вы там выразились? — "сожрать" своего парня. Так вот, самки богомола как раз этим и занимаются.

— Во-первых, бывшего. А во-вторых, они делают это, когда... — Я снова покраснела. "Когда совокупляются..."

— Да, я в курсе. Причём, начинают с головы... Так что, у вас есть какие-нибудь варианты ответа?

— Эээ... Может, я — эта... как там её?.. Которая присваивает энергию? Хищница, вот. Всё сходится...

— Э, нет. Алиса, хищница — это самка богомола. А вы, к сожалению — или к счастью — нет.

— Как это нет? Вы вообще слышали, что я вам рассказала? Я всего лишь просто поцеловала парня, а мне захотелось выпить его!

Он остановился. Я — тоже. Нас разделяли всего два шага. Он молча рассматривал меня. А я — его, стараясь не думать о том, как он — невзирая ни на что — меня привлекает. Когда он заговорил, в его голосе зазвучали мурчащие нотки.

— Вы так в этом уверены? А давайте проверим... — Он усмехнулся, разводя руки в приглашающем жесте. — Идите сюда...

Глава 28

Я недоверчиво уставилась на него, теребя ремешок сумочки. Что он задумал?

— Ну же, Алиса, смелее. Если вы так уверены в собственной правоте — идите сюда.

— Не буду я к вам подходить!.. — Чего ему от меня нужно?!

— Значит, всё-таки сомневаетесь. — В его голосе зазвучали нотки самодовольства.

— Нет!

— Тогда — идите сюда.

— И что?..

— Как что? Подойдите и просто поцелуйте меня — как того вашего парня. — Теперь в его тоне звучал неприкрытый вызов. — Долго мне ещё вас уговаривать?

— Бывшего!.. — Сначала я среагировала на выражение "вашего парня", и лишь потом до меня дошла суть всей фразы. Земля ушла из-под ног. Наверное, я ослышалась. Не мог он этого сказать... просто потому, что не мог... Если только... Ну, конечно же! Вот скотина!

— Вы опять издеваетесь надо мной?! — Мой голос чуть не сорвался на крик.

— И не думал. — Его кривоватая усмешка говорила об обратном.

— Нет, именно этим вы и занимаетесь! Сначала вы унижаете меня при всех, а потом предлагаете... это вот? Вы — наглый, самовлюблённый тип! Неужели вы думаете, что я вам поверю? Или считаете себя настолько неотразимым? Со мной эти ваши шуточки не прокатят! Опробуйте их на ком-нибудь другом. На Ларисе, например!

Теперь я уже просто кричала. Пожилая женщина, шедшая по тротуару, посреди которого мы остановились, поспешила перейти на другую сторону улицы. Я б на её месте поступила так же...

— Алиса, ваше поведение заставляет меня задуматься над тем, а не питаете ли вы, случаем, нежных чувств ко мне...

У меня от такой наглости — и проницательности — аж дыхание перехватило. Вот нахалюга! Это кем надо быть... и началось... Я вопила до хрипоты, не стесняясь в выражениях. Мозг отшибло напрочь...

— Хватит! Надо мной! Издеваться! Ненавижу вас! Ненавижу ваши задрочки! Ненавижу ваши подъёбки! Ненавижу!..

Он предоставил мне возможность выговориться, слушая мою гневную тираду, не перебивая. И лишь когда я замолчала, хватая ртом воздух, он заговорил.

— Алиса, негоже девушке употреблять такие выражения... и, к слову, ненависть — слишком сильное чувство, чтобы вот так просто...

— Ненавижу вас!!!

— Алиса, Алиса... Какой же вы всё-таки ещё ребёнок... — Прозвучавшая в его голосе усталость окончательно сбила меня с толку. Ещё мгновение назад он улыбался, потешаясь надо мной, а теперь я видела перед собой совершенно незнакомого молодого мужчину...

Я хотела ответить ему, но вовремя поняла, что, как только открою рот — разревусь в голос. Я не доставлю ему такого удовольствия. Не покажу, насколько сильно ему удалось задеть меня...

— Я провожу вас до корпуса, тут недалеко...

...Как только он скрылся из виду, из глаз брызнули слёзы. Я плакала, поднимаясь по лестнице на второй этаж. Потом, хлюпая носом, стояла под дверью, не решаясь зайти...

На моё счастье, в коридоре кафедры никого не было. Я скользнула за ближайшую к двери парту и взглянула на часы: ещё двадцать минут...

Мысли роились в голове, но мне никак не удавалось зацепиться за какую-нибудь одну из них. Что я опять наделала? Он и так был не лучшего мнения обо мне, а теперь наверняка психопаткой меня считает...

С противоположного конца коридора послышался цокот каблуков. Я обернулась — и увидела приближающуюся Ольгу Анатольевну. Повезло же всё-таки Лесе с кураторшей... Я поздоровалась с наставницей подруги, ожидая, что она пройдёт мимо, но женщина остановилась.

— Алиса, а почему вы не на занятии?

— Меня Руслан Андреевич оттуда забрал. — Кажется, мне удалось удивить её. Ничего неожиданного. Я и сама до конца не верю...

— А где, в таком случае, он сам?

— Ушёл...

Я шмыгнула носом и полезла в сумочку за салфетками.

— Вы плакали? Что случилось?

Не знаю, чем я думала — или кто дёрнул меня за язык — но я сказала то, что сказала.

— Он ненавидит меня. Он постоянно издевается...

— Кто?

— Наставник мой.

— Алиса, вам, наверное, показалось...

— Не показалось, в том-то и дело... — Я снова шмыгнула носом.

— Почему вы так решили? Что он вам сказал?

Что ей рассказать? Про презервативы в моей сумочке? Или про то, что он предложил мне поцеловать его?.. Я сопела, напряжённо обдумывая предстоящий ответ.

Не дождавшись его, Ольга Анатольевна присела рядом со мной.

— Алиса, послушайте меня внимательно... Человек, который вас ненавидит, не стал бы неотлучно сидеть возле вашей постели, пока вы лежали в бессознательном состоянии в больнице...

— Что?!

* * *

...И вот я опять не могу уснуть, кручусь по смятой постели, а голова гудит от переизбытка информации. Его предложение... Что, если бы я согласилась? Что бы он сделал? Зачем он предложил мне это? Посмотреть на мою реакцию? Или...

Он был там, в больнице... Даже мою маму не пустили, а он — как утверждает Ольга Анатольевна — сидел возле моей постели... Почему-то от мысли об этом становится жарко. Сердце учащённо бьётся, а тело кажется лёгким-лёгким, почти невесомым. Мне хочется смеяться и танцевать. Как он туда проник? И почему его не выгнали? И как это — "отвести кому-то глаза"?

Внезапно до меня доходит и ещё кое-что... Из того, что мне удалось вспомнить о первых днях своего пребывания в больнице, можно сделать лишь один вывод: я представляла собой несколько нелицеприятное зрелище... И это — если очень, очень мягко выразиться...

На смену эйфории моментально приходит жгучий стыд. Я из кожи вон лезу, пытаясь понравиться человеку, который вдоволь насмотрелся, как меня корчит от боли... и рвёт... И, подозреваю, этот процесс был ещё не самым отталкивающим... К лицу прилила кровь. Как теперь себя вести?..

Надо ещё раз обсудить эту тему с Лесей. Может, вместе что-нибудь придумаем...

* * *

Вот, почему так бывает: пропустила всего одну лекцию, а такое ощущение, что прогуляла минимум половину семестра?..

Конспект — один на двоих — мы с подругой взяли у Лены. Пусть почерк у неё и похуже, чем у Лариски, зато поля не изрисованы сердечками и узорчатыми надписями "Русик". Вот я посмеюсь, если он зачем-нибудь возьмёт её тетрадку...

Прошлая лекция называлась "Способности и особые возможности". Как всегда, я пропустила самое интересное!

Оказывается, в нагрузку к так называемому потенциалу идёт целый спектр различных возможностей. То, о чём нам столько раз намекали... и соизволили наконец-то объяснить. Не прошло и полгода.

Интересно... некоторые особенности являются характерными для всех представителей того или иного вида, а иные — являются весьма специфическими, и ими обладают только отдельные индивиды...

Итак, способности бывают: физические, ментальные и магические. Магические — очень смешно. А главное — очень правдоподобно и убедительно. А потом ещё выяснится, что в этих их "катакомбах" живут драконы. Ха-ха-ха. А на входе каждому выдаётся тяжеленный двуручный меч — в комплекте с автоматически приобретаемой способностью махать им без устали. И бронелифчик...

Поделившись соображениями с подругой, я встречаю её укоризненный взгляд. Немного поколебавшись, она вкратце рассказывает мне, как сама впервые узнала о существовании магии...

Не знаю, что меня ошарашило больше — то, что Леся всё это время ничего мне рассказывала, или то, что Ольга Анатольевна — "даритель". И не просто рядовой какой-нибудь даритель, а к тому же — очень сильный маг. Простейший "фокус" с искрой в ладони она продемонстрировала моей подруге чуть ли не при второй встрече. И эта мерзавка до сих пор молчала!

Воображение тут же нарисовало Руслана Андреевича, разбрасывающегося перед аудиторией огненными шарами... Эх, жаль всё-таки, что я на лекцию не пошла... А вдруг, и взаправду разбрасывался? Сомневаюсь, что все так сходу взяли, и поверили... Леся — то понятно (ох, эта зараза у меня ещё получит!), но все остальные... особенно наши "беспризорники"... Не могут же все, кроме меня, быть в курсе? Или могут? Блин, надо будет девчонок порасспросить.

...Так, что это у неё подчёркнуто? "Третий закон Ньютона"? А он-то тут причём? Кстати, а как он звучит?.. Ужас, и как Ленка в своём конспекте разбирается? Не понятно же ничего!

Так, а к чему это пояснение: "Ничто никогда не берётся из ниоткуда и не девается в никуда"? Оригинальненько.

Так... Вернулись к способностям.

Физические. Могут заключаться в улучшении физических характеристик субъекта (например: силы, скорости, выносливости, а также — зрения, слуха, обоняния и пр.) по сравнению со среднестатистическими (свойственными большинству людей того же пола, возраста, телосложения). А бывают и совсем необычными. Регенерация, например. Или трансформация, полная либо частичная. Обязательное условие — сохранение массы тела.

Леся качает головой. Нет, об этом она ничего не слышала. Ну, слава Богу. Хоть в чём-то я не безнадёжно отстала...

Так... Ментальные. Помимо "обычных" — улучшения памяти, повышения внимательности и так далее, к ним можно отнести и такие, как принуждение, создание "ложной памяти", обострение интуиции или предвидение.

Леся говорит, что её способность "слышать" чужие эмоции относится как раз к ментальным способностям. А ещё она говорит, что уже почти научилась "гасить" в себе это... Ну да, ей же наставница помогает, а не измывается по поводу и без...

Магические. Эти способности заключаются в умении воздействовать на объекты и субъекты окружающей действительности при помощи собственной или заимствованной энергии (как в чистом виде, так и в преобразованном).

Например, "отвести глаза" кому-нибудь, используя мысленное принуждение — ментальная способность. А создать иллюзию — магическая. И трансформация с изменением массы тела — тоже.

Всё равно, как-то не верится. Наверное, не поверю, пока своими глазами не увижу. Хотя, не факт, что и тогда поверю... А если на моих глазах кто-нибудь в кого-нибудь превратится, то, вероятно, я просто с визгом убегу оттуда. Или, что ещё вероятнее, не убегу, а хлопнусь в обморок...

Ох, темнит что-то Леся... и не особо спешит делиться полученными знаниями. Вот, возьму, и обижусь...

Ха! Нет, ну это ж надо — искать ключи, подсвечивая "искрой". Судя по описанию подруги, эта самая "искра" даёт мягкий рассеянный свет. Конечно, зачем носить с собой фонарик, если есть такая фича... Ну почему мне никто никогда ничего не показывает?

Закончив с конспектом, мы с подругой ещё пару часов обсуждаем, есть ли у меня возможность привлечь внимание Руслана Андреевича. Леся считает, что есть... и при этом сомневается, что мне стоит заниматься этим. Мол, преподаватель, да ещё и куратор... Да и вообще, непонятно, что он за человек... Да, ей легко говорить, она сама себе выдумала принца какого-то, вместе с высокими идеалами... Отказывает всем подряд... Я, вот, спрашиваю у неё: неужели ей не хочется чего-нибудь? Или кого-нибудь? Улыбается, говорит, что нет, ждёт чего-то. Точнее, кого-то. А он ей уже даже и не снится. А она всё равно ждёт... Вот, упёртая. Ну, ничего, посмотрим, что она через годик запоёт...

В общем, было принято решение вести себя, как ни в чём не бывало. Всё хорошо, если бы не одно НО. А точнее, не одно.

Во-первых, сказать всегда легче, чем сделать. И то, что я при последней встрече обматерила своего многоуважаемого и воистину бесценного наставника, ничего не упрощает. К слову, он меня не обманул — мои родители на самом деле купили мне мобильный телефон...

А во-вторых... Кажется, я влюбилась... в него. Угораздило же...

* * *

— Я знаю про больницу. — На его лице не дрогнул ни один мускул.

— И что дальше? Вы хотите поблагодарить меня? Я, конечно, польщён, но не стоит...

Всё радостное возбуждение, бурлившее во мне, разом пропало. Мерзавец. Вот, умеет же зарубить на корню все благие начинания... вместе с хорошим настроением. Ах, ты так? Ну, сам напросился!

— Да как вас вообще можно подпускать к детям, когда на вашей совести висит два трупа?

Он удивлённо приподнял бровь. Я ждала, что он начнёт всё отрицать, скажет, что я не так всё поняла, но он молчал. И с интересом наблюдал за переменами выражения моего лица. Вдоволь насладившись этим зрелищем, он соизволит ответить.

— Если вы имеете ввиду тех двоих, что на вас напали, то из них только один — мой.

— Вы же сами сказали, что их было двое. Насчёт одного вы согласились. А что тогда со вторым? — Господи, неужели я так спокойно рассуждаю о погибших людях? Да, в их лице общество ничего не потеряло, но меня воспитывали на утверждении о том, что человеческая жизнь — наивысшая ценность...

— Он — ваш, чей же ещё? — Он невозмутимо взглянул на меня. — Умер от разрыва сердца — если верить заключению патологоанатома. Впрочем, что ещё можно написать, если сердце превратилось в горсть кровавых ошмётков... И это — при отсутствии каких-либо внешних повреждений...

Этого скудного описания хватило, чтобы у меня взбунтовался желудок. И перехватило дыхание. При чём здесь я? Зачем он сказал мне об этом? Посмотреть, как я позеленею? Или он считает... Нет. Я... я не могла этого сделать... Словно услышав мой мысленный скулёж, он обратился ко мне.

— Опять придумываете оправдания?

Я потупилась. Это так очевидно? И почему сразу оправдания?

— Откуда вы?..

— Эх, Алиса... Вас можно читать, как раскрытую книгу — все эмоции моментально находят отражение на вашем лице. Руку сюда дайте. Левую. — Он перевернул мою кисть ладонью вверх. — Вам вот это странным не показалось, нет? — Он провёл указательным пальцем по рубцу, образовавшемуся на месте центрального ожога. От этого прикосновения кожу начало покалывать, а мгновением позже по телу разлилась дрожь. — Или для вас такое в порядке вещей?

Колени подогнулись. Нет, тепло, разливающееся по всему телу и стекающееся к низу живота, для меня не в порядке вещей... Куда он смотрит? Ааа, ладошка... Он спрашивает, что у меня там...

— Ожог...

— А от чего ожог?

— Не знаю... Электрошокер? — Голос дрожит. Колени — тоже. Если он сейчас же не перестанет меня касаться...

— Так, Алиса, не отнимайте моё время. Вы придумали себе множество правдоподобных объяснений на все случаи жизни, и они вас устраивают. Чего же вы от меня ещё хотите? Вы спрятали голову в песок, и чувствуете себя вполне уютно. Вы же не хотите ничего слышать... — Его тон действует на меня, как ушат ледяной воды. Умеет же...

— Хочу! Только вы всё время говорить загадками! Вы можете просто сказать, что это?

— Это, дорогая моя, последствия неконтролируемого выброса энергии. Скажите спасибо, что без пальцев не остались.

Моя ладонь всё ещё зажата в его руке. Вздрогнув, я отдёргиваю её. Нехотя, но быстро. Лицо заливает краска. Он глубоко вдыхает и встаёт, заставляя меня отступить назад. Я пытаюсь быстро придумать, о чём бы ещё его спросить.

— Так, а как я...

— Алиса, я вам уже говорил — учитесь анализировать, сопоставлять факты. Или вы привыкли, что всё делается за вас? Что у вас за спиной всегда маячит кто-то, кому заранее известны все места, куда приземлится ваша пятая точка? Так вот — такого не бывает. А если и бывает, то очень быстро заканчивается. Учитесь рассчитывать только на себя — в жизни пригодится...

— Это значит...

— Да, что-то это да и значит. Подумайте над тем, что я вам сказал. А теперь — марш на лекцию. У нас сегодня будет интересная тема...

* * *

Ох уж эти лекции в форме бесед... Всё в них хорошо, но я ничего не успеваю записывать. Сижу, слушаю... Всё — ясно и понятно. А потом собираюсь записать — и не могу подобрать слов.

Так, буду сейчас пытаться разложить по полочкам всё то, что мне известно на данный момент...

Светлые, значит. И тёмные. Ну, да, кто бы сомневался. Добро и зло, свет и тьма. Извечное противостояние, которому не суждено закончиться. Сейчас слезу пущу. Меньше пафоса, меньше...

Всех людей, выбравших светлый путь, объединяет одно общее стремление — сохранить окружающий нас мир и защитить его обитателей от того, что находится за гранью. Но это не значит, что всё светлые сплошь пацифисты. "Порой дорога к самой высокой и чистой цели оказывает сплошь усеянной трупами..." Меньше пафоса, меньше...

Хранители отвечают за целостность нашего мира и его граней. Наблюдатели присматривают за людьми, выявляя одарённых и помогая им в случае необходимости. Кажется, мы ещё вернёмся к этой теме...

"Свои люди" есть практически в любой крупной организации по всему миру. Тайный заговор прямо какой-то получается... Нет, это на самом деле очень хорошо, когда "свои люди" есть везде. Но почему тогда светлые не правят миром? Другие цели? Ну-ну... А чем занимаются плохие? У них, наверняка, цели-то более приземлённые...

Что касается тёмных... Погрязнуть во мраке человек может из-за внутренней тьмы или стечения обстоятельств. Даже если поначалу сломленным человеком руководит отчаяние, то оно очень быстро преобразуется в гнев или ненависть ко всему человечеству... Оставить тёмный путь практически невозможно, это требует колоссальных усилий и железной силы воли. Такие случаи были зафиксированы — около трёх десятков за всю историю. Страсти-то какие...

Обычно, тёмные — одиночки, избегают общества даже себе подобных. Однако за последнее столетие участились случаи их объединения в группы... Появились даже некие организации. Что он ещё нам говорил на этот счёт?..

Так, что-то ещё было о способностях...

Хм... А замедлять старение организма — прикольная штука. Только вот, Руслан Андреевич был прав, когда предлагал нам задуматься о том, что должен чувствовать человек, приостановивший старение, при взгляде на своих родных и близких, не обладающих такой способностью... Грустно. Наверное, поэтому мало кто пользуется такой возможностью.

Ещё он что-то говорил о способности видеть энергетическую "канву" окружающего мира и ауры людей. Сказал, что даже будем заниматься этим на практике — но попозже.

О! Чуть не забыла. Оказывается, что если долго практиковаться, можно научиться "считывать" мысли другого человека... А некоторые могут проецировать свои собственные мысли кому-нибудь. В общем, всё это сложно и запутано, и нам пока не грозит.

Так, теперь непосредственно о самих людях. Кстати, Ольга Анатольевна рассказала, что за последние десятилетия — особенно, после катастрофы на Чернобыльской АЭС — стало рождаться заметно больше "одарённых", причём большинство из них обладает средним или высоким потенциалом. Кажется, как ни прискорбно это признавать, мы — мутанты. Шучу, конечно, но в каждой шутке есть всего доля шутки...

Жаждущие. В естественном состоянии энергию не тратят и, соответственно, не нуждаются в энергетической подпитке.

На этапе становления появляется необходимость питаться. При этом питание возможно только при непосредственном физическом контакте и поглощение энергии происходит вместе с поглощением крови. Фу, какая гадость... Достаточно небольшого количества — от нескольких капель до пары глотков, не больше. Потребление крови является своего рода активатором, поскольку молодым очень трудно освоить потребление силы без стимуляции этого процесса на физиологическом уровне.

Среди светлых потребление крови не приветствуется, поэтому от него стремятся уйти. Тем не менее, этот способ получения энергии остаётся самым лёгким — при минимуме усилий получаешь максимум энергии. Но не стоит обольщаться: лёгкость, с которой получаешь силу, имеет одну неприятную особенность — слишком просто забыться и взять лишнее...

Более опытные могут питаться энергией от ауры — при непосредственном физическом контакте, или — по мере возрастания могущества — без такового.

"Тёмные жаждущие". Те, кто так или иначе переступили черту, становятся одержимы жаждой.

Выбирая самый лёгкий способ получения чужой силы, они пьют кровь. Слабейшие черпают силу из ауры. Более сильные — могут добраться и до вместилища. Объединяет их то, что они наносят невосполнимый ущерб тем, от кого питаются. Немногие могут выпить и душу, забрав жизнь. Каждая отобранная жизнь понемногу лишает их остатков человечности.

Утратив последние остатки человечности, растворяются во мраке. Считается, что их могущество при этом становится безграничным. Меньше пафоса, меньше... Как это, ещё в средние века? Вот, никогда не поверю, что с тех пор больше не было желающих стать всемогущими... Хотя, если они дематериализуются или ещё чего... это, наверное, надо окончательно съехать с катушек, чтобы вот так взять и шагнуть в полную неизвестность. А, с другой стороны, для того, чтобы лишить жизни множество людей, нужно быть окончательно спятившим психом...

Наиболее развитые способности: всё, что необходимо хищникам. Регенерация, частичная трансформация, возможность ментального влияния, в том числе и принуждения.

Магические способности — в основном, слаборазвитые. Доступна магия, не требующая непосредственной отдачи энергии.

После этой лекции Руслан Андреевич попросил меня остаться и задал всего один вопрос: считаю ли я до сих пор себя "жаждущей"? Не подумав, я ответила утвердительно, но ехидный взгляд и шрам на левой ладони заставили меня усомниться в правильности этого ответа... Блин, почему бы ему просто не ответить на этот вопрос самостоятельно?!

Следующая лекция была посвящена дарителям и демиургам.

Дарители. С ростом могущества возрастает скорость восполнения запасов энергии. Также увеличивается количество "силы", которое человек может удерживать в запасе на протяжении какого-либо промежутка времени.

Основные способности: магические. Выделяют магию, направленную на созидание и на разрушение... Чаще всего можно встретить целителей, но и боевая магия тоже довольно популярна у "изобилующих". Одно радует — Руслан Андреевич снисходительно разрешил нам пока — "пока" это ключевое слово — не зубрить все эти термины на латыни — дабы не шокировать почтеннейшую профессуру... Вот гад. А ещё он намекнул, что есть ещё какие-то виды магии, но нам об этом знать пока не положено. Вдвойне гад. Но это не мешает мне таять под его взглядом. Надеюсь, это не очень заметно со стороны...

Демиурги. Как сказал наш лектор, "демиург — усерднейший созидатель и ужаснейший разрушитель". Милое определение.

Бич демиурга — его же собственное могущество. Не сознавая своих возможностей, демиурги зачастую сами подписывали себе смертный приговор, который — опять-таки — сами же и приводили в исполнение. Да, не повезло ребятам...

Да и другим от них не раз доставалось... Одно радует — их слишком мало. Поэтому нарваться на такого уж очень мало вероятности. Что не может не радовать.

Процесс заимствования энергии полностью идентичен тому, который свойственен "жаждущим". Становление обычно обходится без "энергетических перекусонов" — благодаря способности продуцировать "силу" самостоятельно. Необходимость питаться является следствием значительных растрат энергии.

Интересная особенность — некоторые из них способны брать энергию и у неодушевлённых предметов. Подобная особенность характерна для "истинных магов", о которых речь зайдёт позже...

Всё-таки, так не честно. Такого спектра способностей нет ни у кого! Ну и что, что большая часть этих способностей довольно слабо развита. Кстати, в основном те, которые являются характерными для "жаждущих" и "дарителей"...

Голова идёт кругом. И опять после лекции мой наставник спрашивает, не снизошло ли на меня озарение. Нет, не снизошло и не осенило. И не надо так самозабвенно ухмыляться. Гад, однозначно. Он точно получает извращённое удовольствие, пытая меня неведением...

Так... Ещё кое-кто, с кем мы можем столкнуться.

"Истинные (или прирождённые) маги" отличаются способностью черпать энергию из объектов окружающей действительности. Не трудно догадаться, что их основная специализация — магия. Какой именно она бывает — дайте, угадаю — нам расскажут потом. Хе-хе. У меня определённо дар предвидения...

Колдуны — принимать энергию не способны. Могут лишь высвободить её из "хранилища", используя активатор.

А вот и те, кто может похвастаться полной трансформацией.

Многоликие — маги. Обычно — очень сильные. Меняют личину по собственному усмотрению, этот процесс требует существенных затрат энергии. Каков бы облик не приняли, их поведение диктуется личностью.

Многосущные — в большинстве своём животные. Руководствуются инстинктами. Очень зависимы от природных циклов. Опасны...

* * *

Убейте меня, если я со стороны выгляжу так же, как Лариска. То, что она с самого начала положила глаз на моего наставника, уже давно перестало быть предметом насмешек наших одногруппников. Одно время они особо злостно изгалялись, цитируя брошенную мною в запале фразу по поводу взаимности — а конкретнее, того, что он положил на неё в ответ... А сейчас это уже даже и не смешно... над больными не смеются.

Ужас! Не ужели она не понимает, что ведёт себя, как полная идиотка? На что она вообще рассчитывает? Я на полном серьёзе попросила Лесю отвесить мне подзатыльник, если и я когда-нибудь начну так же "эротично" хихикать... не говоря уже о том, чтобы так извиваться на парте. Фу. Тошнотворно. Сделал бы он ей замечание... может, хоть это немного остудило бы её пыл...

Кто-то может подумать, что я ревную. Да, я ревную. Ревную, потому что он — мой наставник... и ещё — потому, что он заполнил собой все мои мысли... Собираясь в Университет, я гадаю, встречу ли его там. Идя по улице, оглядываюсь по сторонам — а вдруг?.. Сидя на уроках, думаю о нём. А дома... Дома я очень активно думаю о нём. Недавно так старательно думала, что на какое-то мгновение картинка, которую я себе при этом представляла, показалась настолько реальной, что мне даже почудилось, что я могу услышать его дыхание...

А сегодня ночью выпал первый снег. Утром, по привычке выглянув в окно, я не поверила своим глазам: середина ноября, а всё вокруг — белое-белое. Наконец-то. До этого несколько дней стояли морозы — зима в этом году пришла рано и как-то совсем неожиданно. Ещё неделю назад я выходила днём на улицу в лёгкой джинсовой курточке... А уже сегодня пушистые снежинки плавно кружили в воздухе, и, опускаясь на землю, не таяли — настолько она успела промёрзнуть.

Снег шёл весь день, и даже не думал прекращаться. Здорово! Люблю, когда много снега... Вот, Чёрри вечером обрадуется!..

Настроение было просто замечательным. Сердце пело. Зима только-только вступает в свои права, а в душе у меня — весна. А всё потому, что сегодня я снова увижу его. Может, мы опять поспорим, а может — он попытается меня подколоть — уже в который раз — но это не важно. Я знаю, что не важно Он может сколько угодно подначивать меня, но я перестала обращать на это внимание.

Мы с ним можем чуть ли не до хрипоты пикироваться и препираться, но он стал мягче — я чувствую это. Изредка я замечаю, как он наблюдает за мной — и в его взгляде больше не сквозит неприязнь. Он начал улыбаться мне... Он даже не сказал ничего обидного, когда отдавал мне плеер, который передал ему наш математик. Больше всего я боялась не выговора за неподобающее поведение на лекции, а того, что Руслан Андреевич опять выдаст какую-нибудь двусмысленность, намекая на то, как эта дорогая игрушка оказалась у меня... Но — тишина. А больше всего в этой ситуации меня добило то, что он, подмигнув мне, посоветовал в следующий раз пропустить провода наушников в рукава...

Неужели лёд тронулся?..

Я уже собиралась надевать куртку, когда низ живота стянуло болью — и тут же отпустило. О... только этого мне сейчас ещё не хватало. Завтра предстоит весёлый день — опять до вечера проваляюсь в постели. С другой стороны, кто предупреждён — тот вооружён.

Я поплелась в свою комнату. Выудив из пачки ежедневную прокладку — это так, на всякий случай, до завтра всё равно потопа не намечается — я заглянула в календарик. Вовремя. Уже неплохо. Значит, потихоньку цикл устаканивается...

Наверное, после лекции всё равно зайду к Лесе — подруга слегла с температурой... Надо бы навестить, занести конспект, рассказать последние новости — если будут. А я очень надеюсь, что они будут...

...Я уже подходила к корпусу, когда меня привлекло басовитое урчание мощного двигателя — до этого тишину нарушал лишь скрип снега у меня под ногами. Обернувшись на звук, я увидела свою любимицу, выруливающую на ярко освещённую парковку. Вот, сейчас и узнаем, кто на ней ездит...

Я остановилась. Бордовая "восемьсот пятидесятая" — тоже. Пассажирская дверца распахнулась, и из машины выскочила девушка, показавшаяся мне смутно знакомой. В следующее мгновение сердце пропустило удар, потому что я узнала её. Лара. Какого?..

Открылась водительская дверь. Сердце тревожно забилось. Внутренний голос зачем-то кричал, чтобы я отвернулась, но я с упорством маньяка продолжала наблюдать...

Лара на разъезжающихся ногах пыталась обойти машину. Эта безмозглая блядина не придумала ничего лучше, чем нацепить сапоги на высоченных шпильках... В гололёд. Сердце пропустило ещё один удар. Мужчину, который только что покинул машину, я узнала и со спины...

Это не могло быть правдой. Это не хотело укладываться у меня в голове. Горло скрутило спазмом. Я попыталась — и не смогла — вдохнуть. Нет! Не может этого быть!

И тем не менее. Владельцем объекта моих мечтаний был субъект моих мечтаний. Какой прелестный каламбур. Вот только что эта блядина делала в машине моего наставника? И по какому поводу она так заливисто смеётся? Это же чистейшей воды игра на публику. Точнее, для него. Неужели он не замечает очевидного?

Вот он поворачивается в профиль ко мне, и я вижу, что он улыбается. Буквально в шаге от него Лара поскальзывается, и он ловит её за локоть. Он что-то тихо говорит ей, и это вызывает у неё новый приступ веселья. А потом он предлагает ей руку... Внутри всё сжимается...

Я прикусываю губу до крови, глядя, как она берёт его под руку... Я смотрю — и не верю своим глазам. Хлопает входная дверь. Ещё какое-то время я стою в оцепенении, ничего не чувствуя, а потом... Потом внутри рождается боль.

Я вдруг осознаю, что не дышала всё это время. Я просто забыла, как это делается. Судорожный вдох приносит новую боль — уже физическую. Меня душат слёзы — но глаза остаются сухими. Какая же я дура! Что я себе придумала? "Лёд тронулся"? Тупая дура! Я думала, что он стал лучше ко мне относиться, а ему просто перестало быть интересным измываться надо мной...

Я медленно разворачиваюсь и иду в противоположном от корпуса направлении... Куда-то. Куда угодно. Но только не туда. Если я увижу их, то закричу...

Я иду. Механические движения... Вдох-выдох, шаг... второй... третий... Куда я иду? Куда глаза глядят. Как долго? Не знаю. Я просто не обращаю внимания на такие мелочи. Вдох-выдох. Я не расплачусь...

По щеке покатилось что-то обжигающее. Вдох-выдох, кусаю губы. Высыхающая влага больно стягивает нежную кожу... Вдох-выдох...

Мысли отсутствуют. Звенящая пустота. Всё выморозило. Все чувства, все эмоции. Ничего не осталось.

Я — оболочка. Снаружи — холодно. А внутри — ещё холоднее. Стужа рвётся на свободу, жалит меня изнутри... но тоненькая оболочка оказывается слишком крепкой даже для яростного напора стихии, бушующей во мне...

Шок. Вот, как это называется. Природа позаботилась о нас, как могла. "Ответ на воздействие чрезвычайных раздражителей..." — всплывшее из глубин памяти определение удивляет меня. Спросили бы на уроке — ни за что бы не вспомнила...

Снег падает сплошной белой стеной — давно я не видела такого сильного снегопада. Но теперь это уже не имеет значения. Я иду в белое никуда. Ничего не видно, кроме снежинок, летящих в глаза — лишь пятна света от уличных фонарей изредка прорываются сквозь снежную занавесь.

Мягкий, пушистый... Снег застилает лицо, липнет на ресницы... Я бесцельно бреду, двигаясь практически на ощупь. Но это не важно. Я никуда не тороплюсь, меня нигде не ждут... Никто не ждёт...

Вдох-выдох, не забывать переставлять ноги...

Я обо что-то спотыкаюсь и падаю на колени. Мягко. И совсем не больно. Я не ощущаю даже холода. Я вообще ничего не чувствую... Как странно...

Кажется, вокруг меня открытое пространство — наверное, я забрела в какой-то парк, их в центре много — а где-то вдалеке я вижу мерцающие огни...

Я смотрю на нетронутое белое полотно, раскинувшееся передо мной. Оно манит меня своей чистотой и мягкостью, будто предлагая прилечь, отдохнуть, забыться... Тяжесть в ногах. Наверное, я очень долго шла. Накатывает сонливость...

Я падаю в снег. Переворачиваюсь на спину. Смотрю в розовое небо. Крупные хлопья кружат над моим лицом и мягко опускаются на ресницы...

Розовое небо, радужные разводы. Это так красиво...

Мне не холодно. Снежинки больше не жалят щёки. Вокруг тихо. Тихо и красиво.

Я прикрываю глаза... Так хорошо. Хорошо лежать, растворившись в этой тишине, и ни о чём не думать...

Мне кажется, что я слышу тихий шорох снежинок, скользящих по капюшону моей куртки... И больше никаких посторонних звуков — ни гудков машин, ни обрывков разговоров — будто во всём мире не осталось никого, кроме меня.

В этом есть что-то волшебное. Я улыбаюсь картинам, которые рисует моё воображение, и которые мне никогда не суждено увидеть наяву... Одна чёткая мысль, а потом всё тонет в темноте...

Я люблю его...

Кажется, на какое-то время я впала в беспамятство... То, что я сейчас чувствую, больше всего напоминает пробуждение — сон упорно не желает отступать, цепляется за меня изо всех сил, но что-то заставляет его отступить.

Наверное, я слишком много думала о нём, потому что сейчас мне мерещится его голос... Он звучит словно издалека, и к моему сознанию пробиваются не слова, а лишь отдельные звуки. Но и их вполне достаточно, чтобы меня затопило радостное ожидание... Даже невзирая на то, что что-то внутри меня подсказывает, что всё это — не более, чем плод моей фантазии. Да, и его голос никогда не звучал так отчаянно.

— Алиса! Ты меня слышишь?! Отвечай сейчас же! — Слова ласкают слух, а их содержание должно окончательно убедить меня, что это — мираж. Он никогда не обращался ко мне на "ты". Мне нужно взглянуть...

Я с трудом приоткрываю глаза... С таким же успехом могла бы и не пытаться... Радужная пелена не даёт ничего рассмотреть.

На лицо падает какая-то тень, в ушах противно шелестит.

— Алиса, девочка, что ты наделала? — Слышу шёпот у самого уха. Я пытаюсь улыбнуться... Звуки его голоса пробуждают во мне отголоски какого-то воспоминания, которое отзывается тупой болью в груди. Надо вспомнить. Что-то важное...

Я ощущаю движение. Меня поднимают из пушистой колыбели. Снег. Это был снег. Я должна что-то вспомнить... Кажется, мне удаётся зацепиться за ниточку и ответ уже в полушаге от меня... но в следующее мгновение на меня обрушивается дикая боль — будто миллиарды иголок одновременно впиваются в каждую клеточку моего тела...

Глава 29

Сон отступает медленно, словно сомневаясь в необходимости покидать меня. Пробиваясь сквозь млечный поток из обрывков сновидений, появляются первые бессвязные мысли. Вернее, ещё даже не мысли, а просто ощущения.

Я тону в тепле и мягкости. Мне хорошо... Я растворяюсь в полудрёме, которая вот-вот превратится в полноценный сон. Нега и расслабленность... Защищённость... Я снова проваливаюсь в сон... Вот только... Щёку припекает. Поморщившись, я поворачиваю голову, устраиваясь поудобнее. Солнечный лучик скользит по векам и щекочет нос. Я чихаю — и окончательно просыпаюсь.

Не успев открыть глаза, я жмурюсь от яркого света. Продолжая чихать и щуриться, я инстинктивно дёргаю рукой, чтобы заслониться от солнца — и понимаю, что не могу этого сделать. На смену полной расслабленности и спокойствию приходит тревога. Стряхнув остатки сна, я открываю глаза — и вижу пронзительно-синее небо над своей головой. Так... Приехали... Глаза можно закрывать...

Волна сумбурных воспоминаний захлёстывает меня, заставляя дыхание сбиться. За какое-то мгновение перед глазами проносятся все события вчерашнего — а вчерашнего ли? — вечера. Он... Лара... Сердце болезненно сжалось. Что ещё? Я опять прогуляла лекцию. Его лекцию...

Последнее более-менее достоверное воспоминание было о том, что я растянулась в снегу... Хорошо... То есть, плохо, конечно... Но это плавно подводит меня к следующему вопросу: где я сейчас?

Я снова открываю глаза. Надо мной определённо небо — его насыщенную синеву местами нарушают мазки перистых облаков. И только теперь я замечаю то, что упустила в первый раз: оно — за стеклом...

Окно во весь потолок?.. Безумие какое-то... Попытка перевернуться набок, чтобы рассмотреть всё помещение целиком, не увенчалась успехом — это ж надо было так плотно укутаться... Тогда я приподнимаюсь на локтях, пытаясь выползти из кокона, образованного ворохом мягких — и очень-очень толстых — одеял. Когда мне удаётся немного высвободиться, я, вытянув шею, быстро осматриваюсь. Никого. Но не это повергает меня в шок...

Я лежу посреди огромной кровати. Хотя, сомневаюсь, что "кровать" — это подходящее название для подобного траходрома на пятерых. Или шестерых?..

Уйти в размышления по поводу превратностей группового секса мне помешала приоткрывшаяся дверь. И я заранее знала, кто сейчас зайдёт сюда. И от одной только мысли об этом пульс подпрыгнул до заоблачных высот, дыхание сбилось, а во рту моментально пересохло... И вот этих симптомов мне не хватало в отношениях с противоположным полом?..

Предчувствие не обмануло — в комнату заявился Руслан Андреевич собственной персоной. По телу прокатилась волна желания, отозвавшаяся дрожью в коленях и оставившая тяжесть внизу живота. Я почувствовала, что краснею. И это, кажется, не ускользнуло от его внимания. Быстрый оценивающий взгляд в мою сторону — и его губы растянулись в типично мужской самодовольной улыбке.

— Как спалось?

Звук его голоса вывел меня из чувственного оцепенения, но напрочь отбил способность соображать — ойкнув, я с головой нырнула под одеяла. Видимо, я сошла с ума. Это — единственное правдоподобное объяснение происходящему.

— Я что, похож на ночной кошмар? — В его голосе слышалась откровенная издёвка. Затем последовал нарочно утрированный вздох. — Алиса, я отвернулся. Вашей... кхм... чести... ничего не угрожает...

Если честно, в продолжение этой фразы я ожидала услышать комментарий о том, что ничто не может навредить тому, чего уже нет... но его не последовало. В кои-то веки мой наставник промолчал. Что-то тут явно не так...

Я осторожно выглядываю из-под одеяла. Он стоит спиной ко мне, засунув руки в карманы брюк. С ума сойти! Интересно, он всегда ходит по дому в брюках и рубашке навыпуск? Наверное, единственное, чем эта форма одежды отличается от рабочей, так это цветом — в Университете мы привыкли видеть его исключительно в тёмном...

Пока я рассматриваю своего наставника, в глаза бросается ещё одна деталь — я никогда раньше не видела его таким взъерошенным. Такое ощущение, что он сунул голову под воду, а затем наспех вытер волосы полотенцем... Хотя, вполне возможно, что так оно и было — когда он зашёл, я успела заметить, что рубашка у него полностью расстёгнута... Да и цвет волос сейчас казался несколько темнее, чем обычно — почти графитовым, а не пепельно-русым...

И, надо признать, что выглядел Руслан Андреевич не только непривычно, но и... соблазнительно. Очень соблазнительно... Ткань мягко обрисовывала контуры его тела, подчёркивая их и акцентируя внимание на рельефе мышц — и в то же время оставляя просторы для разгула фантазии...

Пока я наслаждалась созерцательным восприятием, мой мочевой пузырь явно взбунтовался и решил устроить диверсию. Ещё пару-тройку минут я, конечно, потерплю... но потом придётся быстро-быстро бежать в туалет. Кстати, я не знаю, где он...

Тяжело вздохнув, я сползла с кровати. Совершенно некстати в голову затесалась мысль о том, что мой обожаемый наставник, вполне вероятно, устраивает здесь оргии. Почувствовав укол ревности, я покраснела до корней волос — хотя, казалось, куда уж больше?

Не оборачиваясь — за что огромное ему спасибо — он будничным тоном проинструктировал меня о том, что ванная и туалет — налево по коридору. Затем, после секундного раздумья, добавил:

— Идите пока приводите себя в порядок, а я принесу вашу одежду.

Какую ещё о...

Пусть и с запозданием, но до меня всё-таки дошло, что же именно ещё с самого начала было не так. Я опустила взгляд — и онемела. Потому что вместо тоненького свитерка и джинсов на мне была только клетчатая фланелевая рубашка, доходящая до середины бедра. Блядство! Рука машинально взметнулась к груди и, едва коснувшись её, скользнула к бёдрам — из моей одежды на мне осталось только бельё... Он раздел меня!

— Вы... — Выдохнула я. Вот и всё, на что я оказалась способной.

— Ну, наконец-то. А я уж, было, подумал, что вы потеряли голос. — Опять издевается...

Он через плечо окинул меня насмешливым взглядом, заставив непроизвольно потянуться за одеялом. Этот мой жест вызвал у него новый приступ веселья. Фыркнув и покачав головой, он покинул комнату. Хоть дверь за собой прикрыл...

Я ждала, пока сердце успокоится и оставит попытки выпрыгнуть из груди. Пытаясь как-то отвлечься от всего этого, я сосредоточилась на изучении деталей обстановки — к слову, их было не так уж много. У кровати, поразившей меня размерами, при ближайшем рассмотрении оказалась резная спинка из тёмного дерева. Симпатично смотрится, не аляповато. В левом углу комнаты — комод. По диагонали от него, в правом — массивное кожаное кресло. Не хочу знать, зачем оно здесь понадобилось... Тем более, с такой-то обивкой, на которой не остаётся пятен... Меня что, заклинило на сексе? "Заткнись. И не всматривайся туда. Смотри лучше на стены..."

На стенах — несколько светильников... Справа от кровати — огромное окно, обрамлённое тяжёлыми шторами. Вот зачем нужны такие плотные шторы, если свет всё равно будет проникать через второе окно — то, что в потолке?..

Ноги тонут в длинном ворсе мягкого ковра. Мажор. И не буду думать о том, чем, наверное, очень удобно заниматься на таком полу... Всё, хватит. Я здесь сейчас с ума сойду!

Я на цыпочках подхожу к двери — и останавливаюсь, прислушиваясь. Из-за неё не слышно никаких звуков... Я бы, наверное, простояла так ещё пару часов, но острая необходимость удовлетворения физиологических потребностей иногда восполняет недостаток смелости. Глубоко вдохнув, я выхожу из комнаты — и оказываюсь в коридоре. Никого... Как он сказал — налево? Шлёпая босыми пятками по паркету, туда я и направилась.

За открытой наугад дверью оказался туалет. Однако радость от грядущего облегчения оказалась недолгой — уже через пару минут я проклинала себя за недальновидность. Естественно, у меня всё началось. Точнее, ещё не началось, а только начиналось... но что мне дадут лишних полчаса? Я даже до дому доехать не успею, наверное... Дура! Надо было вчера не выделываться, а заняться организацией стратегических запасов... Хотя, после того случая с презервативами я зареклась класть в сумочку хоть что-то, кроме тетрадей и письменных принадлежностей. Вдвойне дура!

Руки хоть помыть надо — и умыться. Если найду зубную пасту — почищу зубы пальцем...

Заниматься подобными извращениями не пришлось — в ванной на мраморном столике я нашла свою сумочку, аккуратную стопку своей одежды, полотенце и даже зубную щётку! И ещё...розовый конвертик. Как раз такой, как я вчера постеснялась положить в сумочку...

Первой реакцией на эту спасительную находку стал новый укол ревности, сопровождающийся риторическим вопросом на предмет того, откуда у него взялись предметы женской гигиены. И лишь потом, заставив своё не в меру буйное воображение уняться, я задумалась и о том, каким образом он мог узнать, что это мне понадобится?

Поторговавшись с собой по поводу того, что окажется более постыдным — воспользоваться предложенным "плавсредством" или протечь, выбрала всё же первое. А потом ещё долго, то краснея, то бледнея, сидела на краю ванны и убеждала себя, что не произошло ничего из ряда вон выходящего. Подумаешь, проснулась в его постели... Подумаешь, он как-то узнал о моём состоянии. Кажется, лучшее, что я могу сделать в этой ситуации — это вести себя как так и надо...

"Как так и надо" — не значит грызть ногти и метаться по ванной, как загнанный зверь. Остановившись перед запертой дверью, я с трудом сдержалась, чтобы не рассмеяться. А ещё минуту назад была готова разрыдаться. Кажется, у меня начинается истерика... Классика жанра.

Закончив "приводить себя в порядок", я ещё раз умылась ледяной водой. Только истерики мне сейчас и не хватало. Так... Сейчас я выйду из ванной, найду его, поблагодарю за всё, попрощаюсь — и сбегу... Главное — не начать дико ржать в самый неподходящий момент.

...И гнать подальше мысли о том, что кроме него я могу встретить тут и какую-нибудь тётку... ААА!!!

Тихонько выскользнув из ванной, я огляделась по сторонам. Коридор, по которому я сюда пришла, был довольно длинным. Справа от меня была закрытая дверь. Следующая дверь — тоже с правой стороны — вела в ту комнату, где я проснулась...

Мельком заглянув туда, я пошла дальше и через несколько шагов оказалась в широком, почти квадратном, коридоре — это и была прихожая. Замечательно. Куда дальше? Может, плюнуть на всё, и тихонько сбежать?

Уходить, не попрощавшись — не вежливо. С другой стороны, я сейчас с трудом держу себя в руках... А в его присутствии у меня вообще крышу сносит. Я и сама не знаю, как буду себя с ним вести — блеять и краснеть, или язвить и хамить... Видимо, всё-таки, лучше будет уйти. Потом извинюсь. Потом... когда меня перестанет трясти... В другой раз. Может быть.

Найдя глазами входную дверь, я начала тихо прокрадываться к ней, прижимая сумочку к груди. Сейчас было бы очень неплохо найти свою обувь и куртку...

Так, уже почти у цели... Так... На полу возле двери пусто. Наверное, спрятал мои вещи в шкаф... Я подпрыгнула, когда он окликнул меня из-за спины.

— Оперативно вы. А теперь — пить чай. — Что?! Я почувствовала, как моё лицо снова заливает краска. В который уже раз?

— Не хочу я ничего пить. — Не оборачиваясь, ответила я. Конец фразы прозвучал настолько тихо, что даже я с трудом разобрала его. Колени предательски подгибались. Блядство! Что он со мной делает?!

На полтора удара сердца повисла тишина. А потом её нарушил его голос — тихий, вкрадчивый, но одновременно с тем твёрдый и не терпящий возражений.

— В моём доме вы будете делать исключительно то, что я вам скажу.

* * *

Сидя за обеденным столом, я не знала, куда себя деть. Руслан Андреевич устроился напротив и с интересом наблюдал за мной, положив подбородок на переплетенные пальцы рук. Наверное, ему было забавно наблюдать за мной, поскольку с его губ не сходила лёгкая полуулыбка.

Чтобы хоть чем-то себя занять, я начала помешивать предложенный им чай. Повисшую тишину лишь изредка нарушал звон, когда я задевала ложечкой дно чашки. Я не знала, что сказать. А он, кажется, ждал от меня каких-то слов... Неловкое молчание затягивалось.

— Алиса, а вас не смущает, что ваши родители могут волноваться за вас? — Ровный тон. Пытливый взгляд...

— Я им позвоню! — Вот он, мой путь к спасению! А ему скажу, что меня срочно хотят видеть дома...

Его взгляд красноречивее любых слов сообщил о том, что он основательно усомнился в моих умственных способностях.

— И что вы им скажете?

— Эээ... ну...

Об этом я как-то и не подумала. Мама с папой, наверное, с ума сошли от неизвестности. А тут я... Какое-то время он молча наблюдал за мной, а потом, видимо, мысленно махнул на меня рукой.

— Ваши родители уверены, что вы заночевали у подруги. К слову, её родители считают так же. — Внимательный взгляд. Он наблюдает за мной, ждёт чего-то... Моей реакции на свои слова?

— А зачем вам вообще понадобилось привозить меня сюда?

По выражению его глаз трудно что-либо прочесть. Он пожал плечами.

— А вы бы предпочли, чтобы незнакомый дядька принёс вашим родителям слегка подзадубевшее тело их дочери? Так, по-вашему, было бы лучше?

— Ну... да нет, наверное. — Господи, что я мелю? "Соберись..."

— А теперь — просветите меня, какая вселенская несправедливость подвигла вас принять решение замёрзнуть? К слову, вы чудом ничего себе не отморозили, а могли бы... И что дёрнуло вас заняться этим именно во время моей лекции?

Всё тот же ровный тон — таким можно бесконечно разглагольствовать о погоде, поддерживая светскую беседу...

— Ничего я не решала. Я... я гуляла просто.

— Как трогательно. Гуляли себе, гуляли, и тут у вас внезапно приключился рецидив суицидальных наклонностей...

— Что?.. Какой ещё рецидив?!

Он смерил меня взглядом, задержавшись на моих руках.

— А на что похожи шрамы у вас на запястьях?

Я тупо уставилась на свои запястья, исчерченные сеткой тёмных штрихов. Когда он успел их рассмотреть? Они ж уже почти сошли, и немудрено — за полгода-то... Я снова принялась старательно помешивать ложечкой чай, изображая глубокую задумчивость. Мне нужна всего пара минут, чтобы собраться...

— Блины. — Я, наконец, оторвала взгляд от чашки. Мне удалось взять себя в руки и спрятать эмоции за непробиваемым щитом. И теперь я готова поиграть с ним в его игру... "Раскрытая книга..." Так он меня назвал тогда? Ну-ну...

— Что?! — Он нахмурился. Ждёт подвоха? Правильно делает... хотя, в данном случае — совершенно напрасно.

— Блины жарила. Когда переворачиваю их — постоянно задеваю запястьями край сковородки. А вы что подумали? — Чистая правда, к слову. Поверит, или как обычно?

— А я, Алиса, подумал, что от девушки, развалившейся по такому морозу в сугробе посреди безлюдного парка, можно ожидать чего угодно. Так что вы там делали?

— Лежала. — Я невинно захлопала ресницами, в то время как в груди всё сжалось. Спасибо спорту, что он научил меня улыбаться, во что бы то ни стало.

— Лежали, значит? — Каким бы скептичным не был его тон, чёрта с два я откроюсь.

— Лежала. — Я твёрдо встретила его взгляд. Что-то подсказывало мне, что если я не справлюсь с собой, всё закончится очень и очень некрасиво...

"Как бы больно и обидно не было... Стойте на своей ступени пьедестала и улыбайтесь..." Слова тренера прозвучали у меня в ушах так чётко, будто он только что произнёс их... Мне было тринадцать, когда нас с Вадимом впервые откровенно "засудили" на крупном турнире, дав третье место — и это при том, что даже соперники считали нас бесспорными фаворитами... Тогда все громко возмущались, а я закатила грандиозный скандал, отказываясь выходить на сцену для награждения... Тот раз стал моим первым и последним прилюдным выражением чувств. Потом ещё не раз возникали спорные ситуации, порой — нелепые, но от этого не менее обидные... когда-то ошибались мы, иногда нас подставляли, но я больше никогда не повторяла этой ошибки — стояла под вспышками фотокамер, гордо расправив плечи, и улыбалась. Всегда. Чего бы мне это не стоило. Слёзы в подушку и даже успокоительные — это всё было потом, когда никто не видел. Но на публике... на публике я всегда держалась отменно. И сейчас смогу.

— Хорошо. — Он всё-таки заговорил первым. — А зачем вы там лежали?

— Гуляла...

— Хватит. Мы, конечно, можем сейчас поиграть в "верю — не верю", вы будете неубедительно убеждать меня, а я буду делать вид, что пытаюсь вам поверить... но дело так и не сдвинется с мёртвой точки. Я уже и так понял, что вы упрямая. Так что, давайте опустим эту часть разговора и вы просто расскажете мне, что вас беспокоит.

— Да ни что меня не беспокоит.

Кажется, я переиграла... Легкомысленный щебет никогда не получался в моём исполнении убедительным. Блин!

— Алиса, вы, конечно, можете сколько угодно считать себя самой умной и хитрой, но ваши поступки говорят об обратном. Итак?

— А можно, я сначала задам вам вопрос?

— Попробуйте.

— Как вы меня нашли?

Не может этого быть! Неужели мне удалось смутить его? Так... Неужели я нашла уязвимое место?

— У нас есть свои методы... — О которых он, естественно, не пожелает распространяться...

— Почему вы никогда мне ничего не рассказываете? Почему я обо всём узнаю от других? — Так... Обиженно надувать губки, пожалуй, не стоит. Слишком наигранно получается...

— Вам мало лекций? — Он решил подыграть мне? Как бы там ни было, а крайнюю степень недоумения он изобразил мастерски... Захотелось встать и аплодировать стоя.

— Да при чём тут лекции... — Получилось несколько раздражённо, надо бы мягче. — Рассказывать можно всё, что угодно. Если вы хотите, чтобы вам верили на слово, так, может, было бы неплохо разок показать что-нибудь, чтобы хоть как-то подкрепить эту веру? — А вот это было вполне искренно...

— И что я должен вам показать?

— Ну... не знаю даже. Ольга Анатольевна показала Лесе фокус с "искрой". И, наверняка, не только это...

Он хмыкнул.

— Алиса... сомневаюсь, что смогу продемонстрировать вам что-нибудь, хоть отдалённо напоминающее по зрелищности "фокусы", — это слово он выделил особо язвительным тоном, — боевого мага.

— А вы...

— Я — не маг. И не когда им не был.

— А...

Он пристально посмотрел на меня. Затем едва заметно улыбнулся. Кажется, напряжённость пошла на убыль.

— Попробуйте угадать.

Я просто сидела и смотрела на него широко открытыми глазами. Такого поворота разговора я не ожидала. Он истолковал моё молчание по-своему.

— Подсказку? Я не могу поделиться с кем-нибудь силой.

— Так вы... этот... — Почему-то я стеснялась произнести этот термин.

— Avidus. Жаждущий. Знаете, Алиса... Когда я вас нашёл, то на какое-то мгновение мне показалось, что я опоздал. Это ваша подруга научила вас маскировать ауру?

— Что значит то первое слово? И... Что делать?

Он потёр лоб. Красноречивый жест, недвусмысленно говорящий: "Что ж ты такая тупая-то, а?"

— Знаете, Алиса... я, наверное, сделаю всё-таки лично для вас исключение... — Помимо насмешки в его взгляде проскользнуло ещё что-то, что снова заставило моё сердце учащённо забиться. — Будете зубрить латынь.

— Нееет... — Выдохнула я. Он не сделает этого!

— Да. Так и сделаем. А что касается маскировки ауры — её можно приглушить, заставить выглядеть "тлеющей". Мы пользуемся этим, когда хотим слиться с толпой. Людям, конечно, всё равно — они не видят ауры, но вот себе подобных обдурить можно. — Он сделал паузу. — Видимо, эта защитная реакция включилась сама по себе. Такое иногда бывает. А то, боюсь, в противном случае кто-нибудь успел бы добраться до вас раньше меня...

— Вы специально меня запугиваете?

— Нет. Просто, вам нужно быть осмотрительнее. И не прогуливать занятия. Думаю, если бы вы прослушали последнюю мою лекцию, вам бы расхотелось в одиночестве блуждать по территории бывшего кладбища... Да и в любом другом месте тоже.

— Что? Какое кладбище, вы же сами сказали, что там — парк!

— Алиса, а вам никогда не казался странным то факт, что в нашем городе слишком много парков? Причём, не где-нибудь на окраинах, а в центре... возле метро... там, где участки под застройку могли бы принести колоссальную прибыль.

— Да я как-то не задумывалась никогда...

— Так вот, в этом городе — как и в большинстве других — парки разбиты на тех участках, где нельзя строить. Иногда это — заболоченные почвы... Но данном случае, подавляющее большинство — территории бывших кладбищ. И хорошо, если кладбищ, а не братских могил. — Он задумчиво посмотрел в окно. От его тона у меня мороз по коже пробежал.

— А там что... кто-то водится?

— Нет, просто никто не знает, какую заразу можно выкопать из этой земли. Оспа, тиф, чума... Первая половина прошлого века, военные и послевоенные годы... Люди гибли сотнями. Думаете, кто-то заботился о том, чтобы установить причину смерти каждого? Их едва успевали хоронить... Ладно, речь сейчас не об этом...

Он замолчал. Когда стало ясно, что он не собирается продолжать, я, осмелилась задать следующий вопрос.

— А о чём?

— О том, что вы глубоко заблуждаетесь, если считаете, что мне доставляет удовольствие бегать за вами непонятно где и пытаться предугадывать ваши дальнейшие действия. Нет, я, конечно, всё понимаю — молодость, игра гормонов... Но пора бы и меру знать. — Он злится? С чего бы это?

— Ладно. Хорошо. А зачем вы тогда меня выбрали, раз вам настолько неприятно со мной возиться?

— А кто вам сказал, что я вас выбрал?

— Ааа...

— Алиса, вы слишком часто выдаёте желаемое за действительное. И, кстати, не думайте, что я забыл о ваших прогулах.

Теперь уже я внимательно наблюдала за ним, ожидая продолжения.

— В двух словах: ещё раз прогуляете мою лекцию — и зубрение латыни покажется вам цветочками. — Его что, настолько задевают мои прогулы?

— Угрожаете?

— Предупреждаю. — Этот многообещающий тон сулил райское наслаждение — или все муки ада в одном флаконе. И что-то мне подсказывало — учитывая ситуацию, наверное, это всё-таки был здравый смысл — что первое мне явно не светит. Окончательно смутившись, я попыталась сменить тему.

— Можете рассказать мне, кто я?

— Алиса, ваша неспособность анализировать очевидные вещи просто поражает меня. Неужели вы до сих пор ничего не поняли?

— Я думала... но ничего не сходится. Выброс энергии, жажда...

— Алиса, вы — демиург. С очень высоким потенциалом... Догадываетесь, к чему я веду?

— Что, правда? А как так... И что мне теперь делать? — Он шутит? Разыгрывает меня?

— Выдохнуть. — Он усмехнулся. — На эту тему мы с вами поговорим чуть позже. А пока... прислушайтесь к моему совету, на лекциях мы этот аспект не затрагивали... — Он задумчиво посмотрел куда-то мимо меня.

— Какому совету?

— Осторожнее с желаниями, они имеют дурное свойство сбываться.

— А почему "дурное"?

Очень красноречивый взгляд из разряда "откуда ж ты взялась-то такая на мою голову?"

— Потому что вам может не понравиться способ... И цель далеко не всегда оправдывает средства...

К сожалению, его последнюю реплику я просто пропустила мимо ушей, полностью сосредоточившись на магическом сочетании двух слов: "желания" и "сбываться"... Моё воображение тут же услужливо нарисовало пару-тройку пикантных изображений... Ох, знал бы он, чего я хочу... Нет! Не надо!

Я быстро взглянула на него — убедиться, что он не догадался, в каком направлении уплыли мои мысли. Я вовремя себя одёрнула или...

Он продолжал внимательно разглядывать меня, а в его глазах плясали искорки. Казалось, он с трудом сдерживается, чтобы не рассмеяться в голос.

— Что вас так рассмешило? — Он же не умеет читать мысли, правда?

— Вы так забавно ведёте себя...

— Вам забавно? Вы непонятно что со мной сделали, и вам забавно? — Что делать, если тебя припёрли к стенке? Раздеваться — неправильный ответ. Правильный — нападать.

— А что я, по-вашему, с вами сделал? — А глазки-то честные-честные...

Я густо покраснела, сосредоточившись на разглядывании кружащихся чаинок у себя в чашке. Блин! Не быть мне разведчиком...

Он всё-таки не выдержал и рассмеялся.

— И не надейтесь.

— Что?

— Алиса, почему вы постоянно порываетесь в чём-то меня обвинить?

— Нет, ну, а что надо сделать, чтобы узнать, что у девушки... — Я запнулась на полуслове и покраснела ещё сильнее, если это вообще было возможно. Да что ж за день-то такой, а?

— Ммм... "Эти дни"? Обострённое обоняние, не забыли?

— От меня воняет? — Язык мой — враг мой... Особенно, когда действует в обход мыслительного органа...

— Я этого не говорил. Просто запах меняется...

— Я вам не верю. — ...А в роли мыслительного органа у меня выступает задница...

— Алиса, за кого вы меня принимаете? Хотя, с вашим-то кругом общения... не удивительно. Так вот, дорогая моя: ни один уважающий себя человек не воспользуется бессознательным состоянием женщины. Потому что, это — гнусно. Не говоря уже о низости и подлости... А в данном случае — ещё и негигиеничности.

Скотина! Чего бы он ни хотел этим добиться, одно у него точно получилось — разозлить меня...

— Другое дело, когда женщина сама на вас запрыгивает, правда? — Умильным голоском поинтересовалась я. — Воспользоваться тем, что вам настойчиво предлагают — это не подло и низко. Это — весьма практично, не находите?

— Я что-то упустил?

— Ха... И вы ещё спрашиваете. Вы — человек, упрекавший меня в неразборчивости! О, да... Вы, как я посмотрю, очень разборчивы. Не говоря уже о профессиональной этике...

— Алиса, а почему вы вдруг затронули эту тему? — В непонятки решил уйти? Ничего, сейчас я тебе всё объясню...

— А почему бы и нет? Вы же лезете в мою жизнь.

— Я — ваш наставник. Мне положено лезть — как вы выразились — в вашу жизнь. К слову, если вы думаете, что мне это доставляет удовольствие, то глубоко ошибаетесь. А заниматься этим мне приходится исключительно для вашей же пользы.

Лицемер.

— А может, я не хочу лишиться столь заботливого наставника. Как вы думаете, какой будет реакция ваших коллег на ваши... кхм... отношения со студентками?

— И какие у меня, по-вашему, отношения со студентками?

— Ну... личные. — Я немного поостыла, смутившись. Каким-то непостижимым образом разговор пошёл не совсем так, как я планировала...

— Личные — это какие?

— Когда я говорю "личные" — это значит — "очень личные". — Я очень внимательно наблюдала за его реакцией и ровным счётом ничего не увидела. Или он — прекрасный актёр, или... на самом деле не понимает, куда я клоню. Ставлю на первое.

— Алиса, Алиса... Называйте вещи своими именами. Хватит бросаться туманными намёками.

— Ну... — Почему-то мне резко расхотелось продолжать беседу в этом направлении, но я уже слишком многое ему высказала. И, судя по его выражению лица, на этот раз он не собирается спускать ситуацию на тормозах.

— Молчите? Что ж... Надо понимать, "очень личные" — это "интимные"? Насколько интимные, а? Что, Алиса, язык не поворачивается произнести слово "трахаться"?

— Вы...

Его улыбка сошла на нет — как и не было.

— Я ещё не закончил. Так вот, чтобы раз и навсегда расставить всё по своим местам — и больше не возвращаться к этому разговору — попытаюсь объяснить понятным вам языком. Я вас трахал?

— Ещё чего не хватало!

— Я уже заметил, что вам этого очень не хватает. Но — не судьба. Вы не в моём вкусе. Поэтому, можете успокоиться — как я уже говорил, вам ничего не грозит. — Пренебрежительный тон... и слова, ранящие в самую душу... — Так вот, возвращаясь к вашим обвинениям: то, кто кого трахает, касается только непосредственных участников процесса. Вы себя к ним не причисляете. Из чего следует вполне логичный вывод: это — не ваше дело. Доступно объяснил? Вопросы будут?

Тварь. Просто тварь. Видимо, буря эмоций отразилась на моём лице, поскольку он нехорошо улыбнулся. Торжествует. Празднует победу...

— Скотина!

Он просто пожал плечами.

— Бывает... Но ведь и вы — далеко не подарок, правда? — Произнёс он сладким голосом.

Рано радуешься... Ну, что ж... Нужно доводить начинания до конца — какими бы бредовыми они не были.

— Ну и как, Лариса настолько хороша, насколько хочет казаться? — Мой голос не дрогнул, и — сама поражаюсь — прозвучал почти так же сладко, как и у него...

А его взгляд хлестнул меня почище пощёчины. Что-то вспыхнуло в его глазах, но оно исчезло раньше, чем я смогла узнать это. Казалось, на какое-то мгновение он потерял контроль над своими эмоциями... Но только на мгновение — а после его лицо снова приняло скучающе-невозмутимое выражение. И всё же... Пусть на мгновение, но я пробила его.

— Ах, вот, значит, к чему была вся эта песня... Вы, оказывается, не за себя переживаете, вам за державу обидно... — Я съёжилась под его взглядом — казалось, он прожигал меня насквозь.

— Хм... И почему же этот вопрос так вас беспокоит? — Лилейный голос. Скучающий вид... Боюсь представить, что за этим кроется...

Он задумался? Или мне кажется? Он прикрыл глаза. Выдохнул. Я сидела, всматриваясь в его лицо и боясь пошевелиться, не позволяя себе даже дышать...

Мы просидели так бесконечно долго. Я — затаившись и практически не дыша, он — прикрыв глаза. А вот когда он открыл их, я прочла там догадку. Понимание.

— Алиса, да вы, никак, ревнуете? — Бесцветный, усталый голос, лишённый каких бы то ни было эмоций.

— Делать мне больше нечего. — Я отвела взгляд. Эта битва проиграна.

...Тягостное молчание затянулось, казалось, на целую вечность.

— Я... пойду? — Тихо, нерешительно, не поднимая глаз спросила я.

— Я вас отвезу.

Глава 30

Я брожу, как в тумане, ничего не замечая вокруг. Тыняясь по квартире, я натыкаюсь на мебель... все выступы, углы, дверные косяки — всё моё, ни одна деталь интерьера не осталась обделённой вниманием. А на мне в результате живого места не осталось. Но все эти синяки и ушибы — ничто по сравнению с душевными ранами. Как что-то настолько эфемерное может приносить такую реальную, физическую боль?

Три недели прошло... Всего-навсего три недели, а такое впечатление, что три года... Время тянется мучительно медленно, каждый новый день лишь усиливает ощущение полного собственного бессилия. Кажется, что меня всё глубже и глубже затягивает в какую-то дыру, из которой нет возврата. Возможно, кто-нибудь назвал бы это место ёмким словом "жопа". Но, в отличие от нынешней ситуации, из того места есть какой никакой, но выход...

Наверное, это всё-таки какая-то изощрённая кара свыше. За всё хорошее, так сказать. Вспоминались и былые "подвиги", и то, как я читала романы о безответной любви и удивлялась, какие же недалёкие дуры все эти героини — вместо того, чтобы взять ситуацию под контроль, зачем-то страдают, убиваются... А теперь сама оказалась на их месте.

Я считала, что никогда не смогу никого полюбить. Убедила себя в этом и свыклась с мыслью, что этого мне просто не дано... Жила с этим убеждением и попутно делала больно другим людям. И что теперь? Теперь я благополучно прочувствовала на собственной шкуре все прелести влюблённости. Безответной. Ладно, хрен с ней, со взаимностью... Но видеть, что для человека, которому готова отдать всё, я — не более, чем пустое место... это превыше моих сил.

Три недели прошло с того злополучного дня. Лучше бы я тогда замёрзла, честно. Зачем ему понадобилось вытаскивать меня оттуда? Чтобы теперь тотально игнорировать? Чтобы за все эти три недели ни разу не сказать мне ни слова... даже не взглянуть в мою сторону?

В последний раз мы с ним говорили по дороге домой. Хотя... то, что за всю дорогу мы едва ли перекинулись десятком слов, разговором можно назвать лишь с большой натяжкой.

* * *

После той милой и содержательной беседы за чашечкой чая, когда мы вышли в прихожую, Руслан Андреевич помог мне надеть куртку... да, манеры — превыше всего...

Потом мы лифте спустились в гараж, где, призывно поблёскивая в свете галогеновых ламп, дожидалась своего хозяина бордовенькая восемьсот пятидесятка.

Теперь, после всего того, что мы наговорили друг другу, эта поездка домой казалась мне форменным издевательством.

В любое другое время я бы погладила машину по сверкающему боку... В любое другое время я бы пищала от восторга и дрожала от предвкушения... Я всего раз ездила на такой машине, но запомнила этот единственный раз на всю жизнь... Но сейчас я была слишком подавленной, чтобы испытывать хоть какую-то тень положительных эмоций от предстоящей поездки на этой красотке...

Пикнула сигнализация, машина моргнула габаритами... Мой наставник галантно открыл для меня пассажирскую дверь... Ещё чуть-чуть — и я разрыдаюсь. Он специально так себя ведёт, чтобы ударить побольнее?

Отвлекаясь от съедающих меня изнутри эмоций, я снова сосредоточилась на деталях. Кожаный салон... Устраиваясь на сиденье, я изучала приборную панель. Бортовой компьютер, автоматический климат — естественно, двухзонный. В общем, полный фарш. А коробка передач — механическая. Как интересно...

Заурчал двигатель, и спустя полминуты меня обдало волной очень горячего воздуха. Регулятор температуры на стороне пассажира был выведен на максимум. Плюс, обдув на полную мощь... И подогрев сидений тоже. Он что, сварить меня решил?

Не успела я потянуться к панельке управления климатом, как Руслан Андреевич опередил меня, выставив двадцать два градуса. Я хмыкнула. Пойдёт. Затем он отключил подогрев сидений. Мне ничего не оставалось, кроме как откинуться на спинку кресла.

Краем глаза я наблюдала за ним. Водит уверенно, но не агрессивно. Я с удивлением обнаружила, что сейчас мне совершенно не страшно находиться в машине. Наверное, дело в том, что это — именно этот автомобиль. А мысль о том, что, может быть, на меня так подействовало его присутствие, я запинала глубоко-глубоко...

По моим прикидкам, мы были в центре города. Окончательно я в этом убедилась, когда мы вырулили на Московский проспект. Я неплохо запомнила эту улицу: она очень широкая — по три, а местами и четыре ряда в одну сторону — а ещё по ней ходит маршрутка от нашего дома и почти до папиной работы.

И я совсем не удивилась, когда за одним из оживлённых перекрёстков на меня плавно накатили уже ставшие привычными ощущения... Кажется, я даже не подала виду, что мне немного поплохело, но в этот момент мой наставник на мгновение оторвал взгляд от дороги...

"Совсем плохо?" — "Терпимо..." — "Давно так?" — "Полтора года..." — "Ясно..."

Ни хрена ему не ясно. В этот раз на самом деле терпимо. Головокружение, лёгкая тошнота... Всё, как обычно, но не так ярко выражено. И довольно быстро прошло. Интересно, от чего это зависит?

Едва он затормозил возле моего дома, я отстегнулась и сразу же открыла дверь. Сидя к нему вполоборота, выдавила всего одно слово.

— Спасибо. — В ответ он кивнул...

Оказавшись дома, я быстро искупалась под душем и рухнула в постель, чувствуя себя совершенно разбитой. Но, не смотря на это, сон не шёл. Я лежала и прокручивала в голове события последних часов, и никак не могла понять причины столько резкого изменения его поведения. С чего он взбеленился? И при чём здесь то, ревную я или нет? Почему именно это его так задело? Заработав головную боль, но нисколько не приблизившись к ответам на свои вопросы, я забылась беспокойным сном.

Мне снилось, что я под палящим солнцем бреду по пустыне, мне в лицо дует раскалённый ветер и очень, очень жарко... Потом я оказалась связанной. Мне было жарко, и я пыталась вырваться из тесного плена... А потом вдруг оказалось, что я барахтаюсь в одеялах, раскрываюсь, сбрасываю их, а кто-то снова и снова укрывает меня. А потом меня спеленали, закутав в одеяла как маленькую. И этот кто-то всё время пробовал губами мой лоб...

Я проснулась на мокрой от слёз подушке. Голова звенела, как пустой чугунок. Когда я медленно и печально — как один небезызвестный продукт жизнедеятельности, барахтающийся в проруби — выползла на кухню, мама сказала, что мне звонила Леся. Добавив буквально следующее: "Не наобщались, что ли?"

Рассказывая подруге о произошедшем, я не выдержала и расплакалась — так противно на душе было.

Леся вообще ничего не поняла из моего сбивчивого рассказа. Она-то уже успела за меня порадоваться — когда вчера вечером ей позвонил Руслан Андреевич и сказал, что я переохладилась и останусь у него, попросив подыграть "легенде". А потом, перед сном, её мама зашла к ней в комнату и выдала буквально следующее: "Спокойной ночи, девочки..."

К слову, переохлаждение не прошло для меня бесследно. До воспаления лёгких дело, к счастью, не дошло, а вот простуду я схлопотала. И придатки застудила. И ещё циститом обзавелась для полного счастья. Это ж надо быть такой дурой...

В общем, неделю я проболела. Лежала кверху исколотой попой — с магнезией могут сравниться только витамины группы "B", но их по десять кубов не колют — и наматывала сопли на кулак. А эти забеги до туалета и обратно... А сам процесс... Такое ощущение, что почки, сговорившись, решили вырабатывать кислоту, чтобы отомстить своей безалаберной хозяйке...

На следующих выходных Леся принесла конспекты. Хорошо, что к тому времени цистит уже подлечили. Теперь писать было уже не больно, зато страшно. В том смысле, что ночной поход в туалет теперь превращается в пытку не из-за болезненности процесса, а из-за вернувшегося страха темноты. А я-то уже размечталась, что мне удалось перебороть его. Наивная. Никуда он не делся — вот он, родимый. Только теперь он подогревается фактами.

Лекция, которую я прогуляла, валяясь в сугробе, была посвящена мифам. И их сопоставлению с реальным положением вещей. Как выяснилось, с этим всё не так-то просто... И часть того, что принято называть "выдумками", на самом деле не на ровном месте возникло, и не является плодом чьей-то больной фантазии...

Например, помимо видимого, есть ещё то, что мы не способны увидеть — в лучшем случае, только ощутить отголоски, почувствовать какие-то изменения. Наиболее распространённый пример — ментальные сущности. Лишённые материальной оболочки, они тянут жизненную энергию у людей и нуждаются в постоянной подпитке. Их способен почувствовать далеко не каждый — впрочем, и навредить они способны далеко не всем, поскольку предпочитают ослабленных людей. А селятся они обычно поблизости от своих жертв, чаще всего — непосредственно в их квартирах. Чем не приведения из легенд?

А оборотни — чем не многосущие? А тёмные жаждущие... Кровососы.

А на последней лекции они почти ничего не писали, потому что наши мальчики начали расспрашивать про катакомбы и ныть о своём желании непременно попасть туда. И как можно скорее. Леся, смеясь, красочно описывала, как наша "гламурная кошатина" — кажется, её Наташей зовут — и присоединившаяся к ней Лариса (куда ж без этой шалавы?) довольно громко протестовали против этой "экскурсии". А мотивировали они своё нежелание спускаться в катакомбы тем, что у них, дескать, нет подходящей одежды... Дуры...

Ещё Руслан Андреевич пообещал, что после Нового года потихоньку начнётся так называемая "полевая практика"... Очень интересно.

* * *

Ладно... Пусть первая неделя не считается — её я проболела. Тогда перед пятничной лекцией мы с Лесей сорок минут висели на телефоне, обсуждая, что она ему скажет... А он даже перекличку не устроил — просто молча отметил присутствующих, едва взглянув на группу... На перерыве он подозвал Лесю к себе и поблагодарил за помощь. И ничего не сказал по поводу моего отсутствия...

Выйдя после болезни, я с замиранием сердца ждала встречи с ним. А он... Он вёл себя, будто я — пустое место. Складывалось такое впечатление, что я просто перестала для него существовать. И мне всё чаще казалось, что я на самом деле перестаю существовать... Почему так больно?

Лучше бы он продолжал свои издёвки... Вызывал бы меня "на ковёр", читал нотации... Что угодно, но только не этот полный игнор.

Дура! Меня раздражало, когда он выделял меня из общей массы, когда я становилась объектом его насмешек... Тогда я думала, что ничего не может быть хуже. Оказывается, может. А ещё я мечтала, чтобы всё это закончилось, чтобы он оставил меня в покое...

Теперь он не подкалывает меня, не отпускает в мой адрес своих двусмысленных шуточек. Он вообще не замечает меня. Всё так, как я хотела. "Желания имеют дурное свойство сбываться..."

Но ведь такое его поведение — это всего лишь следствие чего-то... Чего? Что изменилось? Я не могу понять причины такой резкой перемены в его поведении. Что его так задело?.. Что я упустила?

Почти каждый раз, приходя на кафедру, я вижу там его. Вот только он, кажется, при этом не видит меня... Я бьюсь об эту стену безразличия — и ничего не происходит. Совсем ничего. Максимум, чего удалось добиться — это лёгкий кивок в ответ на моё приветствие.

А на последнюю лекцию я демонстративно опоздала. В лучших традициях — нагло, без стука ввалилась в аудиторию и ждала хоть какой-нибудь реакции. А он... он просто продолжил рассказ, даже не сбившись. Как ни в чём ни бывало. Потом, дома, я весь вечер проплакала от собственного бессилия.

Ещё что мне бросилось в глаза, когда я пришла после болезни — это перемены в поведении Ларисы... Теперь она вела себя... слишком самоуверенно? Будто... будто весь мир у её ног. А ещё эта крыса постоянно лыбилась, как крышка от параши. Придушила бы суку. Цветёт она и пахнет... Королевой себя возомнила... Неужели?.. Нет. Не могу — и не хочу — об этом думать.

На экологии нам показали карту нашего города. Не обычную, естественно. Три безобразные кляксы радиационного загрязнения, ещё с пяток — химического. Вот, оказывается, как на самом деле обстоят дела с Физико-Техническим Институтом... И с Институтом Ядерной Физики — тоже...

А ещё на той карте были какие-то странные пометки. Когда Максим спросил про них у преподавательницы, та пространно ответила, что это — очаги. А вокруг каждого очага — аномальная зона. Но нам пока рано говорить об этом, потому что большинство из них никогда не проступают в наш мир...

* * *

Уже четверг. Завтра опять эта пытка... А сегодня у нас вместо экологии будет какая-то другая лекция, и читать её будет та самая Василенко — как её там? — Валентина Степановна? А, пофигу... Она зашла к нам во вторник и поставила перед фактом: всем явиться. Какая-то она не такая. Мне она сразу не понравилась, с первого взгляда.

Когда мы с Лесей вышли на платформу станции, подошёл встречный поезд. Оттуда вместе с толпой народу вывалилась Лариса и, заметив Лесю, начала размахивать руками и расталкивать всех подряд, пробираясь к нам. Блядина. Как меня бесит её постоянный щебет... "Русик то, Русик сё..." А в Универе... То так на парте перед ним разляжется, то эдак... В прошлую пятницу что-то втирала ему на перерыве, он так внимательно слушал её, а потом улыбнулся... Еле удержалась, чтобы не подойти к ней, не взять за волосы и не приложить разрисованной мордой об парту. Раз несколько.

Нет, вне Универа мне с ней рядом находиться противопоказано. Могу и не сдержаться.

Тут как раз очень кстати вспомнилось, что мама просила меня заплатить за телефон. А офис Телекома как раз неподалёку. Правда, не по пути...

Когда я озвучила свои планы, Леся замялась. Было видно, что она не хочет опаздывать. А времени оставалось впритык. Если будет очередь — опоздаю. Ну и что. Что эта мымра — Василенко которая — мне сделает? Нажалуется моему наставнику? Так он со мной не разговаривает, пусть эта жаба жалуется ему, сколько влезет. Интересно, а что будет? Что они могут мне сделать? Отчислить? Как по мне, так это был бы оптимальный вариант — я не могу находиться рядом с ним...

Чувствуя полную безнаказанность и то, что я в любом случае окажусь в выигрыше, я пошла всё-таки платить за телефон...

Двадцать восемь минут в очереди. Охренеть. Через четыре минуты начнётся собрание — или что там планировалось? И я явно туда не успеваю. Вот и славненько. Торопиться не буду...

Ох уж эти бабушки... Нет, я всё понимаю, но складывается такое нехорошее впечатление, что они специально тянут время... А потом, сидя у подъезда на лавочке, каждый вечер подбивают итоги и объявляют победителя, дольше всех задержавшегося на кассе...

Безнадёжно опоздав, я потихоньку, неспешно потопала по направлению к Универу.

Улица, по которой я брела, была непривычно пустынной. Всего две припаркованные машины — и те остались позади. Куда все подевались? В Телеком, что ли? Или за грань провалились?

Кстати, интересно, а как это делается? И вообще, почему нам ничего полезного — или хотя бы интересного — не показывают? Считают ,что мы сами должны до всего дойти?

Может, стоит прислушаться к своим ощущениям и найти участок с истончившейся гранью? А там уже что-нибудь придумаю...

Еле ощутимое изменение. О. Думаю, стоит попробовать тут...

Размышления — это, конечно, замечательно, но на деле всё оказалось как-то... никак. Это как если бы я пыталась представить себе ковырнадцатимерное пространство... Полная уверенность в том, что у меня получится — и никакого результата.

Ещё разок. Я представила себе преграду. Потом попыталась протиснуться сквозь неё... Нет. Ничего не выходит. С другой стороны, если подумать логически, то зачем представлять себе стену и ломиться сквозь неё, когда можно нарисовать себе воображаемую дверь?

Закрыв глаза, я представила себе дверь... Ну... И... Шагаем...

Я открыла глаза. Ничего не изменилось. Я стояла всё на той же улице. Наверное, со стороны выгляжу, как полная идиотка. Впрочем, а почему "как"? И стоило убивать на эту ерунду своё драгоценное время?

На город спускались сгущающиеся сумерки. Похолодало... Сейчас я ощущала пронзительный холод. Наверное, долго тут развлекаюсь, раз успела замёрзнуть.

Откуда-то появилось отвращение к себе. Никчёмная. Даже шагнуть за грань не могу. А сколько возомнила о себе... Демиург! Как гордо звучит... а на деле...

Так. Куда мне сейчас идти? Попытаться выйти к Универу напрямик, или вернуться к метро, а оттуда — по привычному пути? К метро можно выйти по Лермонтовской. Но тогда придётся делать крюк, возвращаясь. Значит, пойду по параллельной улице. Всё равно выйду к Университету.

Завернув за угол, я остановилась. По моим прикидкам, здесь должен был быть проход — но никак не глухая стена. Я никогда раньше не бывала здесь... И прохожих нет... Спросить не у кого. Возвращаться не хотелось. Может, просто пойти дальше?

Сделав ещё пару шагов, я вдруг остановилась как вкопанная, будто натолкнувшись на невидимую стену. Колени подогнулись, ладони моментально вспотели. На меня обрушилась волна панического ужаса, липкого и обволакивающего... Животный страх вытеснял все остальные эмоции... В голове стучало лишь одно слово: "Беги!"

И я побежала. Точнее, давя тошноту, быстро зашагала вперёд на подкашивающихся ногах. "Уйти... как можно дальше..."

Далеко идти не пришлось — всего несколько шагов, и я снова смогла свободно дышать. Ничто не ломало мою волю. Быстро оглянувшись, я не увидела позади ничего необычного — только пустой тротуар...

Совсем с ума сошла. Возвращаться расхотелось окончательно. Пойдя дальше, буквально через пару десятков метров я заметила арку. Видимо, она мне и нужна.

Пройдя сквозь неё, я оказалась во внутреннем дворике — почти таком же, где мы любили сидеть, прогуливая пары. Но, в отличие от того, этот был проходным — впереди я заметила ещё одну арку. И, не долго думая, направилась к ней.

Я теперь просто обязана выйти на улицу Пушкина, не возвращаясь — чисто из спортивного интереса... И чтобы не возвращаться туда...

Старинные дома. Если их фасады когда никогда реставрировались, то задние стены выглядели не лучшим образом. Облупившаяся штукатурка, щербатые кирпичи...

Удивительно, но этот двор был совершенно пустым. Обычно в таких дворах обязательно найдётся пара-тройка лавочек, где старики обсуждают свои хворобы и последние сплетни... Или, хотя бы, несколько гаражей, украшенных содержательными — и не очень — надписями... И, конечно же, в любом таком дворе присутствует неизменная мусорка...

Но этот двор выглядел как-то неправильно. Слишком пустым. Голые стены — и ничего, за что мог бы зацепиться глаз. Только убогая кирпичная пристройка справа... Это, наверное, вход в подвал...

Проходя мимо, я краем глаза уловила какое-то движение. Машинально повернула голову...

Сначала я не поняла, что именно вижу. Может, сказалась недостаточная освещённость... и густые тени, залёгшие у стен... Но что-то заставило меня остановиться. А уже мгновение спустя я нерешительно шагнула ближе, всматриваясь в игру теней.

Раскинув руки, прямо на земле лежал человек. А над ним склонился ребёнок. Его рваная одежда лохмотьями свисала с дистрофичного тела. Ему же, наверное, холодно... Мозг отказывался воспринимать увиденное.

Что здесь происходит? Может, человеку стало плохо? Может, им нужна помощь? Я нерешительно приблизилась к ним ещё на один шаг.

Тишину прорезал мокрый хлюпающий звук, сопровождающийся чавканьем. Я остановилась, волосы на затылке начали подниматься дыбом. Теперь, когда я присмотрелась ... все мои чувства завопили о том, что нужно бежать. И как можно скорее.

То, что я приняла за ребёнка... Оно... Оно было худое... Кости, обтянутые лохмотьями серой пергаментной кожи. Это была не одежда. Это была его кожа... Новая волна липкого страха, порождающая тошноту...

В ноздри ударил сладковатый запах, показавшийся мне смутно знакомым. Я резко выдохнула.

Оно повернуло ко мне голову — глубокие тёмные провалы на месте глаз, впадинки носа. Рот, вымазанный чем-то тёмным... Содержимое моего желудка поднялось.

Окровавленные края щели-рта раздвинулись, обнажая зубы со свисающим с них тонким лоскутом чего-то... Пусть это окажется ткань, а не то, что мне показалось...

Рвотный позыв. И тут... Оно зашипело. Я попятилась. Медленно и стараясь не вдыхать слишком глубоко.

Оно встало — ростом мне до плеча, не выше. Я осторожно отступала, не сводя глаз с этого... этого. А оно не двигалось... пока... "Потом. Думать будешь потом..."

Я продолжала пятиться, а оно стояло, слегка покачиваясь... и вдруг снова зашипело.

Куда бежать? Обратно? Назад или вперёд?..

С той стороны, откуда я пришла, донёсся странный звук. Будто что-то тащили по земле... Какое-то шарканье... Затем к нему добавилось дребезжание. Я мельком взглянула туда. Никого. Ещё пара потерянных секунд... Но звуки теперь слышались отчётливее, явно приближаясь...

Паника вопила о необходимости бежать. Логика — если отбросить ту её составляющую, которая нашёптывала о том, что такого просто не может быть — велела сохранять спокойствие.

Стараясь не делать резкий движений, я боком, не выпуская из виду замершую на месте тварь, начала двигаться по направлению ко второй арке. Бред! Бред! Бред! Этого не может быть!

Дребезжание нарастало. Я резко дёрнулась, когда послышался клёкот. Самообладание покинуло меня... И я со всех ног бросилась к маячащей впереди арке...

За моей спиной дребезжащий звук достиг высокой ноты, резанув по ушам — и оборвался. Клёкота тоже не было слышно. Только шарканье. "Не оборачивайся!!!" Шипение...

Я пробежала арку — и выскочила в переулочек. Тихо... А уже через какое-то мгновение облегчение сменилось недоумением, а потом меня стал распирать истерический хохот.

Попалась, дура! Воздуха хронически не хватало.

...В классическую западню... Слева — тупик. А с другого конца переулка приближалось такое же, как и то...

Шарканье за спиной...

Я бросилась к стене тупика — может, удастся взобраться по ней. Когда-то давно — кажется, в прошлой жизни — я, наплевав на все запреты, лазила по гаражам и территории заброшенного завода...

Шипение.

Гладкая кирпичная кладка. Под ногами что-то захрустело. Опустив взгляд, я увидела какие-то желтоватые куски... осколки...

Кости.

Шипение резко оборвалось. Миг тишины — и послышалась трель. Я застыла на месте. Нашла в себе силы обернуться...

Одно было совсем близко. И... Оно... пело? Попятившись, я забилась в угол, глядя, как эти существа приближаются ко мне...

Новая трель, звучащая немного по-другому. Второе решило присоединиться к концерту? Победная песнь? Блядь...

Три метра... Шарканье в арке. Два... Я закрыла глаза. Меня трясло, вся моя суть превратилась в сплошное ожидание боли...

Они пели. И ничего не происходило. Сердце бешено колотилось в груди. Мучительное ожидание... Я сжалась в комок, прикрыв голову руками. Давайте уже...

Бешено стучащий в ушах пульс заглушал все остальные звуки. А потом до меня дошло, что "пение" прекратилось. Я продолжала сидеть, не в состоянии заставить себя открыть глаза.

И тут прямо передо мной раздался сухой хруст. Я вскрикнула, отпрянув назад — чтобы больно удариться спиной о кирпич. Но глаза так и не открыла, зажмурившись ещё плотнее.

— Не помешаю? — Донёсся до моего сознания приятный мужской голос.

Точно. Я всё поняла. Это сон...

Приоткрыв глаза — самую чуточку — я увидела перед собой чьи-то ноги в линялых джинсах... Чёрные блестящие туфли... Чёрная же кожаная куртка...

Я задрала голову. Мужчина. Коренастый. Широкоплечий. Выглядит просто огромным...

Но вполне по-человечески. Но что-то внутри меня буквально вопило об опасности. Меня снова начал душить приступ истерического смеха... потом его словно выключили.

Странная апатия. Я ещё раз взглянула на незнакомца — ни рогов, ни копыт... Уже неплохо. И клочья плоти изо рта не свисают — вообще замечательно. Тошнота...

Пытаясь заглушить неприятные ощущения в желудке, я попыталась рассмотреть лицо незнакомца. А он, в свою очередь, молча разглядывал меня, сжавшуюся у своих ног.

На вид ему было слегка за тридцать. Хотя, вполне могло оказаться и так, что на самом деле ему слегка за пятьдесят. Мужчина "неопределённого возраста"... Тяжёлая челюсть и довольно грубые черты лица... Пронзительно-чёрные глаза... Я бы не назвала его красавцем, но было в его внешности что-то притягательное... что-то... очень мужественное.

Была б я режиссёром какого-нибудь крутого боевика, то, не задумываясь, пригласила бы его на роль главного героя, уничтожающего всех и вся, рискнувших встать у него на пути, и в итоге спасающего весь мир и прекрасную незнакомку в придачу...

Замечтавшись, я вздрогнула, когда он снова заговорил.

— Испугалась? Не стоило. — Довольно доброжелательный голос. — Нельзя быть такой впечатлительной. Эти милашки — трупоеды. Живых они по возможности избегают. Истинная нежить, сама понимаешь... Прикосновение к ауре жалит их.

Кто? Что? Как?

— Эти... они... они гнались за мной.

— Гнались? — В его голосе прозвучало недоверие, граничащее с насмешкой. — Вряд ли. Возможно, ты просто показалась им интересной. А вообще — они очень общительные. Могут ходить за тобой хвостом часами — пока не отвлекутся на что-либо более интересное. На еду, например.

Меня сейчас вырвет. Сглотнув, я закашлялась. И не заметила, как оказался сидящим напротив меня — буквально на расстоянии вытянутой руки.

— Да уж, я заметила. Вот только желания общаться с ними у меня не возникло.

— Да ты что? Они же просто поедают плоть... — Кажется, он на самом деле не понимает, как пожирание трупов может вызывать бурю негативных эмоций. Меня передёрнуло. Желудок сжался, подступая комом к горлу.

— А кто это вообще были такие?

Он как-то странно посмотрел на меня.

— Ши-а.

— Кто?

— Ши-а. — По буквам произнёс он. — Пожиратели плоти, если тебе так понятней.

— Фу...

— Почему же сразу "фу"? Просто едят, ничего более. А ведь есть и те, кто любит мертвячину во всех смыслах этого слова. Слыхала о таких? — Странный он какой-то. И говорит странно. С акцентом, что ли? Кажется, я побледнела.

— Странная ты. — Он сделал ударение на последнем слове. — А что ты вообще здесь делаешь?

— Ну...

— Как ты сюда попала?

— Эээ... Оно само так получилось. Я... я не хотела. В смысле хотела...

— Очень интересно...

— А где я?

Смерив меня взглядом, он пожал плечами.

— Как любит выражаться нынешняя молодёжь — на "той стороне". Глубоко.

Не понимаю...

— Ты вообще понимаешь, где оказалась? — Он посмотрел на меня, как на умственно неполноценную. — Ты отдаёшь себе отчёт о своих действиях? Чему тебя вообще учили?

Я захлопала глазами.

— Ты училась? — С напором спросил он.

— Эээ... У нас были лекции...

Он подозрительно взглянул на меня.

— Ты на каком курсе?

— Я ещё не учусь. То есть... Подготовительные курсы.

Он задумчиво потёр подбородок.

— Хм... Интересно как. И что вам там рассказывают?

— Ну... — Всякую чушь. — Тёмные, светлые...

— Впечатляет?

— Да не очень... Ничего такого, чтобы...

И тогда он, видимо, решил восполнить пробелы в моих знаниях... или выдать альтернативную точку зрения, уж не знаю. Его краткий рассказ несколько перевернул моё представление об окружающем...

Тёмные... Те никогда не преминут заявить о собственной исключительности. Они упиваются своим "превосходством"... Себя называют не иначе как "сверхами". Люди для них — мусор, расходный материал...

Светлые... Те наоборот, ставят ценность человеческой жизни превыше всего... Ну, это я и так знала.

А потом он задал вопрос, поставивший меня в тупик:

— Скажи мне, пожалуйста, как ты думаешь — эти люди заслуживают жить?

И прямо у меня в голове замелькали образы...

...Вот какая-то старушка, тяжело опираясь на клюку, медленно идёт по улице. Ветер треплет седые пряди, выбившиеся из-под платка... Шаг, второй... Оступившись, пожилая женщина теряет равновесие и падает на тротуар... Сухенькая рука, изрытая морщинами, шарит по асфальту, нащупывая клюку... Из-под авоськи растекается белая лужа... Безмолвные слёзы катятся по морщинистому лицу... А люди всё проходят и проходят мимо... Да какие же это люди! Животные... Кто-то ускоряет шаг, кто-то демонстративно смотрит в другую сторону или себя под ноги...

...Молодой мужчина стоит на остановке. Лоб в испарине. Судя по всему, там очень жарко. Его лицо становится обеспокоенным, он достаёт из портфеля газету пытается обмахиваться ей, как веером... Бледнеет... Газета выпадает из рук, разлетаясь на отдельные листы. Портфель шлёпается на землю... Глаза закатываются... Мужчина оседает вниз... Безразличные лица. Прохожие обходят упавшего по большой дуге. Где на заднем плане слышится отчётливое: "Пьянь!"

...Толпа пацанов, лет по двенадцать-четырнадцать, жгут бычками собаку. Животное визжит и вырывается, но малолетние изуверы цепко держат свою жертву... Потом один из них достаёт нож...

Я трясла головой, пытаясь прогнать образы.

— А вы... Вы тогда кто? — Я испугалась, услышав вместо своего голоса какой-то хрип.

Он недоумённо уставился на меня. Затем нахмурился. Его взгляд стал предельно сосредоточенным — казалось, он как рентген просвечивает меня. По коже побежали мурашки. Подобный взгляд я видела лишь раз — у нашего заведующего кафедрой, Леонида Васильевича, когда мы с Лесей пришли на День открытых дверей... Как давно это было...

— А ты не видишь моей ауры? — Этот странный мужчина нахмурился ещё сильнее. — Погоди... И у кого хватило мозгов отпустить тебя сюда?

Думаю, это был риторический вопрос...

— Что ты здесь забыла? Какой идиот научил тебя ходить сюда?

Ещё один риторический вопрос. Даже два.

— Чего молчишь?

— Вы поможете мне выбраться отсюда? — Казалось, мой вопрос сбил его с толку. Он призадумался на несколько мгновений.

— Если цена тебя устроит...

А у меня есть выбор? В любом случае, здесь и сейчас он может сделать со мной всё, что угодно. Сомневаюсь, что смогу ему помешать. А если даже и смогу, то где гарантия, что не вернутся мои милые друзья? Или ещё кто похуже... Меня передёрнуло.

— Выбор есть всегда... — Это он мне?

— Что?

— Ничего особенного — просто мысли вслух. Ты спрашивала про цену? Дай мне попробовать себя.

— Как? — Вырвалось у меня. Впрочем, похоже на то, что это уже не имеет значения. — Что мне делать?

— Какая сговорчивая девочка... И ты даже не спросишь, что я собираюсь сделать?

— А если я задам этот вопрос, что-то изменится?

— Нет. Хорошо, что ты это понимаешь. Теперь — расслабься. Сиди спокойно.

Я инстинктивно дёрнулась, когда контуры кистей его рук дрогнули и поплыли. Что за?.. Я сдавленно пискнула, когда до меня дошло, что именно я вижу: его изящные пальцы стали непропорционально длинными... и обзавелись ужасающими когтями.

— Тссс... Разве ты никогда не видела?..

Я помотала головой, не отрывая взгляда от этого жутковатого зрелища. Он что-то приглушённо произнёс на незнакомом языке. Судя по тону — ругнулся. Впрочем, я могу и ошибаться. Затем он хмыкнул.

— У вас это называют частичной трансформацией.

Я вздрогнула. Сейчас через полное безразличие ко всему начал просачиваться страх.

— Сиди спокойно. Дёрнешься — и я могу случайно поранить тебя.

Я с трудом сглотнула. И не смогла не отпрянуть, когда эта кошмарная конечность — язык не поворачивается назвать это "рукой" — потянулась к моей груди.

— Не смотри. — Я практически ощущала вибрацию его голоса. — Взгляни на меня. Посмотри мне в глаза.

Я повиновалась, чувствуя странную потребность выполнять все его... просьбы? Приказы?

— Расстегни... — Я послушно потянула бегунок змейки вниз. — Достаточно.

Потом я почувствовала прикосновение к шее — ворот моего свитера сдвинулся вниз, обнажив горло...

Новое прикосновение сопровождалось саднением. Неприятно, но почти не больно. Что он сделал? Или мне лучше не знать?..

Я не могла заставить себя опустить взгляд, а потому просто наблюдала за переменами выражений его лица. Сначала оно было сосредоточенным. Потом напряжение ушло... Даже складка между бровями разгладилась... Его ноздри раздулись, когда он потянул носом воздух. Прикрыл глаза...

Я упустила тот момент, когда его руки вернулись к своему первоначальному виду. Просто размытое движение — и он подносит окровавленный палец к губам... Я даже сначала не поняла, что эта кровь была моей... Эта догадка посетила меня чуть позже, когда саднение над ключицей переросло в легкую пульсацию... А он тем временем слизнул кровь со своего пальца... Его взгляд при этом был несколько расфокусированным — будто он всматривался куда-то внутрь себя.

Я просто ждала. Дыхание выровнялось, удары сердца отсчитывали секунды... В какой-то момент я осознала, что он снова с интересом разглядывает меня.

— Даже и не надеялся, что такой лакомый кусочек до сих пор никому не приглянулся. — Протянул он, а затем опять нахмурился. — Погоди, а твой учитель знает, что ты здесь?

Наваждение схлынуло. Я моргнула. Стоит ли упоминать, что ответом ему стало красноречивое молчание?

— У тебя мозгов в голове нет. — О, это я и без него знаю.

Он снова коснулся пальцами саднящего участка над ключицей — и на пару мгновений я ощутила лёгкое покалывание. Потом все необычные ощущения исчезли — как и не было.

— И ещё один момент — на будущее. Никогда не открывайся незнакомцам. Это может плачевно закончиться.

Кажется, убивать меня пока никто не собирается. Вдохновлённая этой мыслью, я достаточно осмелела, чтобы задать беспокоящий меня вопрос.

— Вы так непонятно сказали... Светлые, тёмные... Как-то неоднозначно получается, кто хороший, а кто — плохой...

— Когда-нибудь ты поймёшь, что в нашем мире — да и ни в каком другом — не существует ни чёрного, ни белого... Есть только полутона, оттенки серого.

Он неожиданно подался вперёд и... поцеловал меня в лоб.

— Пусть лучше это случится раньше, чем позже...

Он легко встал и протянул мне руку. Подняться было гораздо трудней, чем я предполагала. Такое ощущение, что я просидела здесь как минимум пару часов... Ещё несколько минут я молча переминалась на затёкших ногах, морщась от покалывания в затёкших мышцах.

— Так... а как же добро и зло?

— А эти понятия субъективны, как никакие другие. — Я приготовилась выслушать ещё одну поучительную историю, но её не последовало.

И... Всё что ли?

— Что вы хотели этим сказать?

Он бесцеремонно схватил меня за руку.

— Времени нет. Объясняю один раз. Сосредоточься на своих ощущениях. И чётко представь, где ты хочешь оказаться. Главное — никаких эмоций. Сейчас я тебе помогу, но на будущее — не стоит сюда соваться. Тем более, одной.

— Подождите! Вы же не просто так меня здесь нашли? Как?

— Обычно, когда кто-то шагает за грань, это никак не ощущается другими. Даже когда кто-то достаточно сильный погружается в отражение довольно глубоко — как мы сейчас, это тоже практически не ощущается. Чем больше опыта, тем меньше возмущение, провоцируемое визитёром. С новичками всё иначе. Когда они шагают за грань... это можно сравнить с расходящимися по воде кругами. Больше опыта — меньше круги. А в твоём случае — такое ощущение, что кто-то бросил в воду не камень, а бомбу.

— Ааа...

— А теперь — не отвлекайся. Ты же не хочешь познакомиться здесь ещё с кем-нибудь, правда? — Я быстро-быстро закивала головой.

Он легонько потянул меня вперёд.

— Попробуй закрыть глаза, может быть, так будет проще...

Послушно закрыв глаза, я начала усердно, во всех подробностях представлять себе ту улицу, по которой мы обычно ходили от метро к Университету. Я настолько увлеклась, что заработала лёгкое головокружение. Видимо, придётся открыть глаза...

Я была одна. В темноте. Не успев испугаться, я увидела яркое пятно света и припаркованный под фонарём автомобиль. Я стою в арке... До меня доносятся гудки машин, обрывки разговоров... Я снова здесь!

На радостях я буквально выскочила из темноты арки. И почти сразу же налетела на какого-то мужчину... Машинально буркнула какое-то извинение... Сердце пропустило пару ударов, пока я поднимала голову и осознавала, что нос к носу столкнулась со своим наставником...

Немая сцена. Несколько секунд мы стояли и смотрели друг на друга. Казалось, он удивлён не меньше моего. Но в руки себя взял быстрее.

— Вы?!

— Я...

Он прищурился. Кажется, мне сейчас крепко влетит.

— Алиса... — Не знаю, что послужило причиной для обострения моего чутья, но почему-то я была совершенно уверена, что этот спокойный тон не сулит мне ничего хорошего.

— Как это понимать? Где вас носило? — Этот подчёркнуто вежливый, невозмутимый Руслан Андреевич теперь кричал на меня. — Окончательно соображалку отморозили?

Кажется, сейчас не лучшее время рассказывать... По крайней мере, он снова обратил на меня внимание...

К горлу подступил ком, а на щеках я вдруг ощутила горячие дорожки... Судорожно всхлипнув, я попыталась стереть их рукавом. Наверное, Руслан Андреевич принял мои слёзы на свой счёт, потому что его голос смягчился.

— Извините за всё, что я вам наговорил. Возможно, эти слова были слишком резкими. Но вполне заслуженными.

Плотину прорвало, слезы потекли ручьём. А он стоял передо мной, растерянный и абсолютно не понимающий, что происходит.

— Вас кто-то обидел? Где вы были? Отвечайте! — Никогда бы не подумала, что его могут пронять женские слёзы... "Остановись. Хватит!" Хорошо всегда иметь под рукой упаковку салфеток...

Пока я приводила в порядок лицо, он выжидающе смотрел на меня. Сказать правду?..

— Кажется, я попала... за грань.

— Вам кажется, или вы в этом уверены? — Похоже на то, что он опять чем-то раздражён...

— Уверена. Только... это всё было как-то неправильно. А ещё там были какие-то твари. И чей-то труп. И они жрали его... — Кажется, меня сейчас стошнит...

Он побледнел. Точно: я сплю...

— Алиса, лучше скажите мне, что вам это показалось... — Да что с ним сегодня такое?

Я отрицательно помотала головой.

— И как вам удалось выйти оттуда?

— Ну, эээ...

Глава 31

Из-за закрытой двери кабинета доносился зычный голос Василенко. Она, определённо, была в ярости...

"...Безмозглая неуправляемая девка! Пусть катится отсюда на все четыре стороны!.." — Речь, видимо, идёт обо мне. Интересно, этой жирной жабе никогда не говорили, что обсуждать кого-то за его спиной некрасиво? Тем более, когда ты самолично выперла этого кого-то в коридор, и он — то есть, я — теперь имеет сомнительное удовольствие всё слышать... И не может ответить...

Хотя, что бы я ей ответила, появись у меня такая возможность? Да, я поступила несколько... назовём это "опрометчиво". Ладно... я повела себя, как самая настоящая имбецилка. Но чего она взъелась-то так?

"Это я недосмотрел..." — Руслан Андреевич заступается за меня? С чего бы это вдруг? Ничего не понимаю. Ему-то зачем подставляться?..

"А ты куда вообще смотрел? Ждёшь, пока она нарубит дров? Таких, как она, ломают и дрессируют!" — Я задохнулась, услышав эту фразу. Меня ужасает мысль о том, что кто-то может сделать со мной что-либо против моей воли. Парализующий страх довольно быстро сменился бешенством. Ах, ты ж тварюга! Тебя, я смотрю, хорошо выдрессировали...

Кровь прилила к лицу, меня бросило в жар. Когда шум в ушах немного стих, я снова смогла слышать отдельные фразы из их разговора...

"...Руслан, это не шутки. Если она себя угробит — это ещё пол беды... Но..."

Кажется, теперь её оборвал Леонид Васильевич — это в его кабинете разворачивалось основное действо. Отловив меня на улице, мой наставник буквально отконвоировал меня на кафедру, прямиком к заведующему. Я уж, было, думала, что всё: доигралась.

Я подозревала — и не безосновательно — что там меня в лучшем случае ждёт выговор. В худшем — отчисление. Поэтому была крайне удивлена, когда вместо того, чтобы читать мне нотации, мужчины начали расспрашивать меня о случившемся... Пока эта гадюка не приползла.

Я прислушалась, но так и не смогла разобрать больше ничьих слов. Отчаявшись услышать хоть что-то, я уже хотела пойти присесть за одну из парт, стоящих в коридоре, когда за дверью снова взвыла Василенко: "Лёня, ну ты-то хоть понимаешь, чем это чревато?.."

Она буйствовала ещё минут двадцать. Поливала меня дерьмом, попутно наезжая на моего наставника и взывая к здравомыслию Леонида Васильевича... Я тихо кипятилась, мысленно награждая эту склочную тётку красочными непечатными эпитетами. Загнув очередную безмолвную тираду, я почувствовала лёгкий укол совести. Отбросив личную неприязнь, я могла бы попытаться понять её мотивацию... Но то, что она обливала меня помоями в присутствии субъекта моей страсти, не оставляло ни единого шанса на наше с ней — пусть даже гипотетическое — взаимопонимание...

Из всех фраз, произнесённых там, в кабинете, мне удалось разобрать только те, которые выкрикивала эта самая Василенко — остальные говорили значительно тише — поэтому я вообще мало что поняла... кроме того, что к клубу "Алисоненавистников" примкнула ещё и эта мадам.

Выйдя из кабинета, она смерила меня испепеляющим взглядом и затрусила к аудитории, где всё ещё заседали мои одногруппники — они пару раз выглядывали в коридор, подавая какие-то знаки, но у меня не было никакого желания ни с кем общаться, поэтому я сделал вид, что ничего не замечаю. А шлангом я прикидываюсь мастерски... да.

Следом за Василенко появился и мой наставник. Он тоже окинул меня долгим взглядом — на этот раз задумчивым. Я опустила голову.

— Руслан Андреевич...

— Алиса... вы хотя бы изредка задумываетесь о последствиях своих поступков? Вы могли погибнуть. — Я ожидала много, но уж никак не этого. Поэтому его реплику восприняла настороженно и весьма скептически. Что называется "в штыки".

— А вам-то что с того? Наоборот — с какой стороны ни глянь — все в выигрыше. Так одним махом и решились бы все проблемы.

— Алиса... подумайте для разнообразия головой. — Опять этот бесконечно усталый тон.

Да что с ним такое? А голова, как назло, думать отказывается...

— А вам стоило бы определиться со стилем поведения: то вы унижаете меня, то не замечаете, то эта показная забота... Я же тоже живой человек... Хотите пинать меня — пинайте... но не стоит потом рассчитывать, что я подойду за пряником...

— Ну почему с вами всегда всё так сложно?

— Зато с вами, можно подумать, всё легко... — Пробурчала я себе под нос. Он хмыкнул.

— Вас подруга ждёт. Идите. И постарайтесь обойтись без приключений, хорошо?

Я оглянулась. Напротив аудитории, куда я сегодня так и не попала, стояла Леся. Одна.

— А вы... Я думала...

Он невесело улыбнулся.

— Думали, что я буду вас ругать? Не буду. Во-первых, вы и так напуганы. А во-вторых, я надеюсь, что то, что произошло сегодня, должно хотя бы немного отразиться на вашем отношении к жизни.

— С-спасибо...

— Не за что. До завтра.

— До свидания...

Он развернулся и направился в сторону преподавательской. А я подбежала к Лесе.

— Представляешь, я за грань провалилась! Там такое было...

Подруга не разделяла моего возбуждения.

— "Такое" было здесь, пока тебя не было. Василенко на говно изошлась — орала так, что стёкла звенели. Ну... Понимаешь... Все уже в сборе, а тебя — всё нет и нет. Мы сказали ей, что ты можешь немного опоздать... Ну, а когда и через двадцать минут после начала лекции ты не пришла, я решила набрать тебя. А ты — вне зоны. Ну, я подумала, что ты домой поехала... А тут эта Василенко, ехидненько так улыбаясь, спросила, где тебя носит... Я честно ответила, что не знаю. Её как прорвало... Столько гадостей выплеснулось... Потом она пригрозила, что примет меры, и куда-то побежала — сто пудов, жаловаться. А потом пришёл твой наставник, спросил, как давно мы расстались...

— Странно, с чего бы они так? Не в первый раз прогуливаю...

— Не знаю... Руслан Андреевич потом ещё раз заходил, уже одетый. Разговаривал с кем-то по телефону. А этой мадаме сказал, что "не чувствует тебя здесь"... И я так поняла, что под "здесь" подразумевалась не совсем чтобы аудитория...

— Даже так? Вдвойне странно...

Мы вышли из корпуса и проходили мимо стоянки, когда Леся вдруг взмахнула рукой.

— Вот я клуша! Совсем забыла!

— Ты о чём? Если это что-то плохое, то на сегодня лимит исчерпан. Давай лучше завтра...

— Неее... Уверенна, тебе понравится. Последние сплетни. В общем, Лариска делилась впечатлениями... Она ж сама из области, а тут у неё тётка живёт. Короче, тётка эта пару месяцев назад не выдержала, позвонила Ларкиным родителям и попросила их забрать своё чадо обратно в деревню — типа, гулять стала, и всё такое... Родители приехали, устроили дочке выволочку — говорит, три дня сидеть потом не могла... Так вот, тётка-то её от себя выселила, и живёт наша несравненная теперь в факультетской общаге. Руслан Андреевич постарался, пристроил. Кстати, она всё ещё на него слюни пускает, маньячка. Но шансов у неё ноль. Помнишь, он тогда на машине её подвёз — а было это как раз после беседы с комендантом — и с тех пор — всё. В общем, пару недель она походила, потирая лапки, а потом таки заметила, что что-то дело с мёртвой точки не движется... Так что — не кисни.

— Кстати, вон его машина, так что говори тише... — Я на всякий случай оглянулась. Вдруг, он за нами идёт... Много нового рискует ненароком узнать. А я и так сегодня облажалась по полной программе...

Задержав взгляд на машине, я улыбнулась. Несмотря на все странности поведения моего наставника, он заботится обо мне... Да. Ругается, конечно. Но ведь за дело. И при всём при этом — как он когда-то говорил мне — я свято верю, что в случае чего моя драгоценная попа приземлится не на гору битого стекла, а на заботливо подстеленную соломку. Даже, скорее, перинку...

Я вздохнула. Балует он меня. Кто бы ещё вот так отслеживал все выходки полоумной истерички? Сглаживал бы углы и пытался свести к минимуму последствия этих безумий?

Чего только "режим быстрой разморозки переднего пассажира" стоит. Окажись я тогда на месте своего наставника, то, наверное, запихнула бы эту мёрзлую дуру-подопечную в багажник — благо, размеры позволяют. Возможно, процедура прошла бы даже с применением ног... Да, я не блещу умом и сообразительностью. И слишком импульсивна. Но там был он... Более чем уверена, что ему тоже хотелось сделать со мной что-нибудь нехорошее. Но он же не сделал... Даже наоборот. А я, дура, сначала решила, что он из вредности мне задницу подпалить решил. Клинический случай непроходимой тупости...

Да, он печётся обо мне... И что он получает в ответ? Раздражённое шипение и сплошные косяки. Я ведь крепко его подставила. И не раз. И даже не два. Стыдно...

И... я даже никогда не благодарила его — принимала всё, как должное, как само собой разумеющееся... И так я поступала не только с ним... Хамка я неблагодарная, вот кто.

— Лесь... спасибо тебе.

— Хорошие новости? Вот видишь, я же говорила. Кстати, ты недорассказала... Как там, за гранью? Интересно?

Я скривилась.

— Короче, меня там раз десять чуть не вывернуло... А ещё я познакомилась с каким-то пугающим дядечкой... — Кстати, о дяденьке... получилось так, что я никому о нём не рассказала. Ладно, спросят — скажу. — А ещё...

* * *

Пятничную лекцию проводил сам Леонид Васильевич. Мой наставник тоже присутствовал — расположился за последней партой и внимал... Всё бы ничего, но от его взгляда у меня ощутимо покалывало затылок. Заняться ему, что ли, нечем, кроме как здесь сидеть?.. Он же отвлекает меня от учебного процесса!

Несмотря на этот отвлекающий фактор, фраза, которой наш заведующий кафедрой начал лекцию, потрясла меня до глубины души.

"Об этом не принято рассказывать учащимся подготовительного отделения, но раз уж возник прецедент..."

В общем, в тот день мы узнали много нового и интересного. Например, выяснилось, что так называемая "отражённая реальность" — на самом деле слоистая структура. И в ней принято выделять как минимум два ярко выраженных слоя: поверхностный или приграничный — как раз его и используют для "похождений" — и "глубокое отражение"...

В приграничном слое сохраняются все недвижимые объекты, такие как различные постройки (дома, заборы, гаражи, киоски...) и даже... деревья. Только вся растительность там выглядит — и является — мёртвой.

А вот в глубоком слое не найдёшь ни кустика, ни деревца. Из зданий — только монументальные строения. Зато это слой, оказывается, обитаем, а ещё — там находятся те самые "очаги" и окружающие их аномалии. Последние, в большинстве своём — искажения пространства и/или времени... Находясь в глубоком слое, аномалии крайне редко проступают в наш мир. А если это и случается, то подобные явления носят временный характер.

Любая аномалия — в большей или меньшей степени — опасна. Наиболее сильно их свойства проявляются в очагах, постепенно ослабевая по мере удаления от него. Приятная новость: их можно почувствовать без непосредственного контакта и обойти.

Бывают аномалии статическими и "блуждающими". Как и следует из названия, первые — не меняют своей дислокации, а вот вторые могут перемещаться в пределах какой-то ограниченной территории... Есть ещё так называемые "циклические" аномалии — они постепенно меняют интенсивность (странный термин), вплоть до полного исчезновения, а потом снова проявляются на старом месте.

Дальше вкратце рассматриваются некоторые наиболее распространённые виды.

"Паутина" — бывает физическая и энергетическая. Первая — вполне материальна, в ней можно увязнуть. Вторая — тянет из попавшего в неё человека жизненную силу. Выйдя из области действия энергетической паутины, человек ещё какое-то время подвергается её влиянию. Этот вид аномалий не затрагивает "поверхностного" отражения, в отличие от следующего.

"Воронка". По сути, является своеобразным "каналом" между различными реальностями или их слоями. Наиболее распространены "воронки", соединяющие приграничный слой отражения с глубоким. Проблема в том, что она "затягивает" попавших в неё людей и работает в одну сторону — при этом заранее никогда невозможно сказать, куда она выведет.

Остальные встречаются крайне редко...

Как уже отмечалось ранее, для перемещений используется "пустое" отражение, поверхностный слой "отражённой реальности". Уходить на более глубокий слой не целесообразно, поскольку там практически невозможно "свернуть" пространство. Да и с обитателями можно пересечься... не считая аномалий.

"Сворачивание" пространства — позволяет быстро перемещаться на значительные расстояния. Это механизм работоспособен за счёт особенностей течения времени за гранью. Поначалу приходит способность перемещаться в пределах видимости. То есть, в конец улицы — сколько угодно, а вот за угол — уже нет. Со временем этот способ передвижения осваивают все обладатели потенциала.

А вот умение проникать в "глубокий слой" приходит только с опытом и только к вошедшим в силу... И то — не ко всем.

Как же я умудрилась провалиться туда? Вчера, выслушав мои сбивчивые объяснения, Леонид Васильевич предположил, что это стало возможным благодаря стечению обстоятельств — видимо, я выбрала "удачное" место поблизости от "воронки" и очень хорошо постаралась. В общем, он настоятельно порекомендовал мне впредь воздержаться от подобных экспериментов — по крайней мере, до тех пор, пока я не освоюсь...

Выходит, что вместо того, чтобы учиться плавать на мелководье, я сразу нырнула в омут. Очень умно. И как раз в моём стиле.

Кстати, о птичках. Мне по-прежнему не даёт покоя один вопрос. Что это был за "добренький дядечка" и откуда там взялся труп?..

Когда мы вышли после лекции в коридор, я почувствовала лёгкое недомогание. Подойдя к окну и оперевшись на подоконник, я легонько пошлёпала себя по щекам, пыталась прийти в чувство. Но, кажется, становилось только хуже...

Примерно через пол минутки головокружение прекратилось. Не успела я обрадоваться, как...

Накатило. Перед глазами поплыло, меня захлестнули образы...

Крик. Кажется, мой собственный. Вопли. Много людей в замкнутом пространстве. Ужас. Доли секунды. Удар. Падение. Боль.

Темнота...

Я пришла в себя на диване, в кабинете заведующего кафедрой. Открыв глаза, я увидела склонившуюся надо мной Лесю. Картинка снова помутнела... Нет-нет-нет. Не хочу обратно.

Чтобы не потерять сознание, я попыталась что-то сказать, но зашлась в кашле. Надсадном, рвущем горло...

Меня приподняли. Передо мной вдруг оказалась чашка.

— Пей. — Ну почему всегда, когда я выгляжу не лучшим образом, он оказывается рядом? Не удивительно, что ему потом бывает не очень приятно со мной общаться... Вспомнилась больница. Очень кстати...

Отдышавшись и глотнув водички, я осторожно отдала чашку.

— Что произошло? — Хрипло прокаркала я, ни к кому конкретно не обращаясь.

Ответила Леся.

— Ты... забилась в угол... а потом потеряла сознание. Вот... Я растерялась... Хорошо, что с кафедры не успели уйти... — Да уж, неплохо. Боюсь даже представить, как я из коридора перекочевала сюда...

— Что ты увидела? — Руслан Андреевич присел возле дивана, оказавшись совсем близко ко мне. Смутившись, я попыталась встать, но перед глазами снова всё поплыло. — Полежи ещё немного. Скоро отпустит.

Было настолько не по себе, что я даже не сразу поняла, что он обратился ко мне на "ты"...

На самом деле, из увиденного я поняла не так уж и много. А потому честно пересказала всё, что удалось запомнить. Только... зачем ему это? Разве это что-то значит?

Мы с Лесей выжидающе уставились на моего наставника. Он уже успел встать, и теперь молча расхаживал взад-вперёд по кабинету...

Я вздрогнула, когда дверь резко распахнулась.

— Руслан... — Выражение лица Леонида Васильевича мне сразу не понравилось. — Тут неподалёку... Маршрутный автобус с трамваем...

Наш заведующий сочувственно взглянул на меня.

Это было видение... Именно видение, а не обострение интуиции и даже не предвидение — как раз две последние способности довольно широко распространены. И значительно менее болезненны...

Я потом видела репортаж об этом в новостях. Четверо погибших... Ужасно...

А ещё ужаснее было то, что, как выяснилось позже, это была только "первая ласточка"...

* * *

Будто мне своих проблем было мало... Почему эта дрянь прицепилась именно ко мне? А главное — как это могло произойти?

Как мне теперь известно, способность воспринимать видения либо передаётся по наследству, либо может быть получена в дар.

С первым всё понятно. К слову, в этом случае данная способность начинает проявляться ещё в раннем детстве. Из-за чего подобные "счастливцы" нередко оказываются под наблюдением соответствующих специалистов... Чаще всего — стационарно.

Я ничего такого раньше за собой не наблюдала... Да и родственники, кажется, ничем таким не страдали... Значит, можно предположить, что это — не наш случай.

Значит, остаётся второй вариант... Человек, обладающий такой способностью, может поделиться ею с кем-нибудь — по обоюдному желанию. А ещё её можно присвоить вместе с жизнью обладателя — тёмные, к примеру, не гнушаются воспользоваться этим способом для обретения какого-нибудь исключительного дара. Мерзко... Но, ведь, в любом человеческом обществе находятся те, кто готов пойти на всё — вплоть до убийства — ради заполучения чьих-нибудь материальных благ. И, что самое ужасное, таких субъектов — множество... Криминальные сводки, статистика... Чем мы лучше?..

Не припомню, чтобы я с кем-нибудь чем-либо обменивалась... И, уж тем более, я никого не убивала. То есть... хоть с собой-то я должна быть честной... Тот мужик на аллее... но я к нему даже не прикасалась. Олег — живёхонёк... По пьяни? Не хочу об этом думать. Но что-то мне подсказывает, что искать надо не там... А где тогда?..

Если только это случилось на той стороне...

Перед глазами снова встают образы из видений, что показал мне тот мужчина... Интересно, каким образом ему удалось проникнуть в мои мысли? Может, это он меня так облагодетельствовал?.. От общения с ним у меня остались путаные воспоминания... и короткий, едва заметный шрамик над левой ключицей.

И всё же... Я же не на что не соглашалась... Вроде бы...

А что, если да? Я рассказала о встрече с ним только Лесе. И то — только в общих чертах. А Руслан Андреевич не в курсе — сразу я побоялась рассказывать... и чем дальше я тяну, тем сложнее решиться. Тем более — теперь, когда он снова со мной разговаривает. Не думаю, что эта новость — и тот факт, что я промолчала — его порадуют...

За прошедшие две недели у меня было несколько "особо злостных" видений, сопровождавшихся потерей сознания. Одно из них застало меня в школе, на последнем уроке, который как раз подходил к концу. Хорошо, что я не кричала... В общем, всё списали на голодный обморок. И теперь все без исключения учителя считают своим долгом напомнить мне, чтобы я что-нибудь съела. А некоторые — заявляют в ультимативной форме, что диета мне ни к чему...

Эти видения сводят меня с ума. Некоторые проходят практически незаметно, звуча на периферии сознания, словно отголоски эха... А некоторые обрушиваются подобно несущемуся на огромной скорости многотонному грузовику, расплющивая и размазывая меня по несуществующему дорожному полотну... Боль и ужас. Ужас и боль. И различные вариации из всевозможных оттенков этих чувств...

Все эти видения разные по своему содержанию, но есть у них и общая черта: они — все до единого — наполнены болью и страданиями. И, уходя, оставляют всепоглощающее чувство обречённости...

Обречённость... По большей части от того, что я ничем не могу помочь всем этим людям... Мне остаётся лишь наблюдать, сочувствуя, сопереживая... Я не могу вмешаться, я даже не могу никого предупредить — даже если бы мне каким-то образом удалось узнать, как это сделать. Неделя наблюдений... и всё, что нам удалось выяснить — так это то, что все эти видения посещают меня практически одновременно с соответствующим событием. И лишь небольшая часть из них опережает "свои" происшествия — максимум, на пару минут... Что можно успеть сделать за пару минут?!

Я так устала... Безумно хочется уйти от всего этого. Забыться... Как тогда...

Но я держусь. Выпивка — не выход. Я — сильная, я справлюсь... Не хочу больше падать в эту выгребную яму... особенно, после того, как мне чудом удалось избежать её дна. Ведь во второй раз удача может и отвернуться от меня...

Кстати, о тех, кому не повезло. Возвращаясь как-то на днях с занятий, видела двух малолетних подружек, которые этим летом присоединились к "беседочной" компании. Им, кажется, по четырнадцать... Увидела их — и ужаснулась. Уму непостижимо, как можно было довести себя до такого состояния...

Они сидели на лавочке под навесом троллейбусной остановки. Одна из них — кажется, её зовут Настей — окликнула меня, когда я проходила мимо. Наверное, иначе я бы их и не узнала... Подходить к ним ближе, чем на полтора метра, я не решилась — там просто невозможно было дышать. Вокруг этой парочки висело тяжёлое амбре — смесь перегара, сигаретного дыма и какой-то приторно-химической жвачки. И если сама Настя ещё хоть как-то держалась, то её подруга даже не пыталась мычать. А судя по её грязной одежде и смердящей лужице блевотины под лавкой — накидались они отнюдь не здесь и отнюдь не пивом, пару бутылок из под которого я заметила на земле...

Отвратительное зрелище... "Летнее" воспоминание: эти две девчонки, весёлые и шустрые, подбивают всех пойти поиграть в волейбол... В них кипит жизнь, они не могут усидеть на месте. За это мы, шутя, прозвали их "лисичками" — непоседливых, по детски наивных, любопытных...

Качаю головой. Печально.

Настя просит занять денег. Знаю, что не стоит этого делать, но всё равно даю. Мне стыдно. Почему-то вспоминается, что у Насти очень строгие родители — меня однажды попросили зайти к ней, "отпросить", чтобы ей разрешили посидеть на полчасика дольше. Жгучий стыд. Я тоже косвенно виновата в том, что "лисички" сейчас здесь... Скомкано прощаюсь и торопливо ухожу. Такое ощущение, что я упала в грязь — хочется встать под душ и до красноты оттирать себя мочалкой...

Дойдя до своего подъезда, почему-то захожу к Серому. Естественно, соседа нет дома, но его мама даёт мне номер мобильного. Пишу СМС, чтобы кто-нибудь забрал "лисичек" с остановки...

Дома падаю на кровать, затыкаю уши наушниками — в последнее время я могу часами слушать музыку — и самоустраняюсь от действительности.

* * *

Занятия в Универе идут своим чередом. На физике, математике и биологии я ничего принципиально нового для себя не открыла, зато в школе эти предметы пошли как-то легче и глаже.

А вот самыми интересными были две последние "пятничные" лекции, где затрагивалась тема обитателей "той стороны".

Истинная нежить. Знакомое название. Не про неё ли мне упоминал тот дядечка? И как рассказать о нём?..

Все эти создания являются порождениями "той стороны". Что обуславливает их отличительную особенность: неспособность преодолевать грань — если, конечно, она не повреждена. К слову, они разумны. Естественно, в нашем понимании их действия не подчиняются логике, но, тем не менее, действуют они осознанно.

Для низших "истинных" прикосновение к ауре мучительно. И они всеми силами стремятся избежать его. Угрозы не представляют.

Высшие... Для них прикосновение к ауре болезненно, но они вполне могут его выдержать. А ещё — некоторые из них способны сорвать ауру с человека... И поглотить его.

Высших довольно мало, и все они очень опасны. В отличие от низших, которые могут досадить лишь с эстетической точки зрения, эта разновидность истинной нежити может запросто лишить человека жизни. Поэтому нам необходимо избегать любых контактов с ними.

Помимо "истинной", существует ещё так называемая "обращённая" нежить. Этих тоже аурой не остановишь. Все действия направлены на удовлетворение основной потребности: питаться. Мыслительная деятельность отсутствует, но у некоторых сохраняются примитивные инстинкты. Жрать — самый распространённый из них. Но могут быть и варианты... Обнадёживающе звучит, ничего не скажешь.

Всех этих существ мы подробно будем изучать позже, в рамках одного — или даже нескольких — учебных курсов. Но лично для меня, в виде исключения, Руслан Андреевич принёс четыре книги. И, мило улыбнувшись, напомнил о том, что моя программа будет несколько отличаться от общей — раз уж я сама немного "отличилась". И про латынь он, как выяснилось, тоже не забыл — хотя на зубрёжке не настаивал. Пока.

Я так понимаю, он решил, что политика "замалчивания" в моём случае оказалась ещё более разрушительной, чем если бы на меня вывалили всё и сразу. Возможно, он прав. Я сама уже не знаю, что было бы для меня лучше...

Читаю эти книги, постепенно запоминая термины... и стараясь особо не разглядывать иллюстрации: после нескольких внимательно изученных страниц с подробными гравюрами меня неделю кошмары мучили...

В остальном я стараюсь не упускать деталей... цена за ошибку может оказаться слишком велика. "Провалившись" за грань, я кое-что поняла... Я уже не ребёнок. И несу ответственность за свои поступки. И не собираюсь больше перекладывать принятие решений на кого-то... Даже если очень хочется...

Глава 32

Видения выматывают меня морально и физически. Я вздрагиваю от резких звуков, шарахаюсь от собственной тени... Я устала. Мой наставник утверждает, что дискомфорт должен скоро пройти, но мне кажется, что он сам не очень-то в это верит, а просто пытается таким образом успокоить меня.

Мы с ним видимся практически каждый день. Пару раз он даже развозил нас с Лесей по домам. Правда, это было после того, как я теряла сознание, но помечтать-то мне никто не запрещает... Он вежлив со мной — так же, как и со всеми остальными.

В этот вторник, едва я успела зайти домой после уроков, мне пришло СМС с незнакомого номера. Дословно: "Номер сохраните. Руслан Андреевич". Я минут двадцать просидела с колотящимся сердцем, до боли сжав в руке телефон и тупо глядя в пространство перед собой. А потом, естественно, бросилась срочно названивать подруге...

А в среду на термометре было чуть ли не десять градусов выше ноля. Это в середине декабря-то — пусть и на солнечной стороне. А когда мне позвонил мой драгоценный наставник и спросил, смогу ли я подъехать в Универ на пару часов раньше — что за вопрос, естественно, смогу! — мне показалось, что температура на улице подскочила минимум до тридцати.

Пока я добиралась до Университета, моё бедное сердечко вовсю сходило с ума: оно то трепыхалось, то замирало, то снова бросалось в пляс... Подгибающиеся колени и кружащаяся голова. Что со мной? Можно подумать, меня на свидание пригласили... Отвлечься, оглядеться по сторонам. Сейчас ещё светло. А я уже и забыла, как выглядит территория Универа днём. Внушительно. Очень.

Машину я заметила издалека — яркое бордовое пятно среди серо-пастельной массы. Сердце встрепенулось и забилось в нарастающем ритме — рядом с машиной, заложив руки за спину, стоял он.

Я замедлила темп шагов. В голове одновременно звенела сотня вопросов. Почему он здесь? Почему не на кафедре? Зачем он меня вызвал?..

Когда я несмело подошла ближе, он улыбнулся.

— Прогуляемся?

* * *

Мы вышли на ту самую улицу, по которой почти полгода назад вёл нас с Лесей в Университет тот мальчик — Славик. Как сейчас помню, он тоже заглядывался на бордовую восемьсот пятидесятую... Бывают же совпадения!

Если бы мне кто-нибудь сказал тогда, что через полгода я буду прогуливаться здесь с хозяином этой самой машинки, оказавшимся, к тому же, моим наставником — ни за что бы не поверила.

Да я и сейчас слабо верю в реальность происходящего. Поэтому чувствую себя немного неуютно и никак могу решить, как относиться к происходящему... и как себя при этом вести. Сердце гулко бухает в груди, я сжимаю пальцы, впиваясь ногтями в ладони... нужно собраться. Нужно.

Мы молча доходим до главного входа на территорию Университета и... проходим мимо. Я выдыхаю. Наверное, подсознательно ожидала какого-то подвоха. А потом мы сворачиваем на какую-то боковую улочку, и я, свыкнувшись, наконец-то, с мыслью, что всё это происходит со мной наяву, понемногу расслабляюсь.

Только сейчас замечаю, что иду, немного ссутулив плечи и глубоко засунув руки в карманы. "Закрытая", напряжённая поза. Взглянув украдкой на своего наставника, отмечаю про себя, что со стороны мы, должно быть, смотримся просто карикатурно.

Он держится естественно, как ни в чём не бывало... Расслабленные, несколько небрежные движения, полные ленивой грации. И рядом я — зажатая, напряжённая... будто готовая в любой момент отпрыгнуть. Не говоря уже о внешнем виде. Я — в джинсах и куртке, и он — как обычно... Прямо зло берёт. Ну, кто мне не давал одеться по-человечески?..

Перекинувшись парой ничего не значащих фраз о погоде, идём дальше молча. Он едва заметно улыбается каким-то своим мыслям, а я пытаюсь навести порядок у себя в голове. Знаю, что придаю этому слишком много значения, но зачем ему понадобилось вызывать меня сюда? Как-то не верится, что только для того, чтобы поговорить о погоде.

Меня смущает, что мы с ним вдвоём в неурочное время прогуливаемся за пределами территории Университета. Леся мне рассказывала, что они с Ольгой Анатольевной довольно часто встречаются на нейтральной территории, но её наставница — не молодой привлекательный мужчина... И подруга не испытывает к ней патологической тяги...

Если бы Руслан Андреевич узнал, что творится сейчас у меня в голове... Ну, не знаю. В лучшем случае — посмеялся бы. Снова бросаю на него взгляд — он, уж точно, не забивает себе голову подобными проблемами. Сколько у него было таких студенток? И все, наверное, на что-то рассчитывали... И, вполне возможно, что они тоже вот так вот прогуливались... Дожились. Я ревную. Финиш...

Наверное, я слишком пристально смотрю на него: мельком взглянув на меня, он интересуется моим самочувствием. Тут же стыдливо опускаю глаза — Боже, не дай ему узнать, что за мусорка у меня в голове... Самочувствие? Вроде бы, нормально всё. Затем он спрашивает про приступы жажды...

А... эти приступы жажды... В последнее время они не привлекали моего внимания — не до того было. Зато сейчас, порывшись в памяти, чётко понимаю, что уже довольно давно не ощущала ничего подобного. Интересно, с чем это могло бы быть связано?

Спрашиваю его об этом. Руслан Андреевич, загадочно улыбнувшись — и чего это он такой улыбчивый сегодня? — задаёт встречный вопрос: будут ли у меня какие-либо соображения на этот счёт.

Раньше я бы могла обиженно надуть губки и заявить, что он должен всё мне разжевать... Вполне могла бы. Раньше. Но не сейчас. Просто надо начинать взрослеть...

А потому я задумываюсь. Я уже не раз задавалась этим вопросом, но так толком и не смогла найти исчерпывающего ответа на него.

Логично было бы предположить, что я ощущаю жажду, когда мне нужна сила. Как, например, после того... неконтролируемого выброса энергии — во время драки, закончившейся для меня в больнице. Но как раз тогда я и не чувствовала ничего подобного...

Может, тогда дело в окружающих? Ведь, может же оказаться так, что у одного человека проще позаимствовать энергию, чем у другого, и организм как-то реагирует на это?

Похоже на правду. Особенно, если учесть, что вся эта свистопляска начиналась в присутствии Олега... хотя... не всегда. Точнее, только в первые несколько дней нашего с ним близкого знакомства — и то, наплывами. И ещё — у Антона на свадьбе... Но в тот, последний, раз это воспринималось совсем не так, как в первые — не с сексуальным подтекстом, а, скорее, с агрессивным — крови мне хотелось больше, чем секса... Я окончательно запуталась...

— Что-нибудь придумали? — Выводит меня из состояния задумчивости голос наставника.

Странное чувство... Стеснительность. Я не хочу отвечать, не зная наверняка. Но он, кажется, не намерен ничего мне разъяснять, не услышав моего ответа.

— Смелее. — Подбадривает он меня. — И не надо делать такие глаза, вы не на экзамене... Пока. Кстати, на экзамене это вам тоже не поможет.

...Итак, один-ноль. В смысле, раз угадала, а второй — не совсем. Радует то, что с логикой я ещё не окончательно рассорилась. Ну, и ещё то, что эта пытка наконец-то закончилась. Как я краснела и изворачивалась, пытаясь обойти скользкие места в повествовании... ровно до тех пор, пока мой мучитель, посмеиваясь, не напомнил мне, что уже слышал ту часть истории — про то, как я укладывала Олежку спать. Нет, а раньше он не мог?!

Как я и предполагала, один вариант — потребность. Ослабленный жаждет восполнить утерянное. Кстати, об ослабленных...

Когда аура истощается, человек становится более уязвимым. И в то же время у него обостряется восприятие окружающей действительности. Вследствие чего он может реагировать на дестабилизированные участки граней между реальностями примерно так же, как и я. Некоторые особо чувствительные люди реагируют подобным образом и на аномалии — даже несмотря на то, что последние находятся по другую сторону грани от них...

Возвращаясь к моим приступам жажды...

— А ещё можно вынудить человека ощущать жажду.

— Это как?

— Ментальное воздействие. Например, за вами одно время наблюдали...

Ах, вот ты какой, Цветочек Аленький... Ну всё: обвинения в гиперсексуальности и нимфомании я с себя с чистой совестью снимаю: не виноватая я была, когда на Олега кидалась.

Оказывается, так получилось, что я стала объектом пристального внимания не только для светлых, но и для тёмных. Точнее, приглянулась одному одиночке, к тому же, дарителю — а их в "конкурирующей организации" не так уж и много... И он решил, что неплохо было бы помочь мне определиться с выбором пути. А точнее — подтолкнуть меня на тот путь, который он сам посчитал подходящим для меня. А поскольку он неплохо владел ментальным принуждением, то план его был прост: заставить меня переступить черту, осушив Олега. Думаю, этот тёмный всё рассчитал верно: отняв жизнь, я бы сломалась...

Жалею, что поинтересовалась, где теперь этот провокатор — к слову, действовал он вполне гуманно — как для тёмных... Ответом на мой вопрос стал довольно красноречивый взгляд... Именно поэтому я сумела унять любопытство и не стала спрашивать о том, что произошло тогда в парке — ведь именно там всё очень резко прекратилось...

...Очень тихий центр. Трёх-четырёх этажные здания, многие — ещё дореволюционной постройки. У каждого дома — своя история. Чего тут только нет — даже фамильные особняки репрессированных дворянских семей остались...

Ирония судьбы: областной кожно-венерологический диспансер располагается в здании бывшего борделя. К слову, первого официального публичного дома нашего города. И ныне это здание является памятником архитектуры... Интересненький узорчик на кованых решёточках... Тут выражение "зри в корень" оправдывает себя полностью.

Не могу поверить в то, что посвящает меня в эти тонкости истории города не кто иной, как мой наставник. Как и в то, что мы вот так просто идём рядом, и он продолжает рассказывать мне байки — весёлые, грустные...

Кажется, он пытается... растормошить меня, что ли?..

Последние лучи солнца ещё золотят крыши домов, скользят по водосточным трубам, серебряными бликами отблёскивая на антеннах, а здесь, внизу, уже начинают разгораться фонари. Подсвеченные жёлтым теплом плафоны в массивных чёрных завитках... красиво.

Поворот. В просвете между домами виднеются три высотки, стоящие каскадом. Не все дома в центре города старинные... и с насыщенной историей. Современные бело-жёлтые здания чётко выделятся на фоне ещё светлого неба, на их окнах играют огненные блики — "последний привет" лучей заходящего солнца... Киваю на высотки:

— Немного выбиваются из общей картины.

— Ага. Там, чуть дальше, ещё парочка таких же — отсюда не видно, дома загораживают.

— И откуда вы всё знаете?..

— Я там живу. — Интересно, зачем ему ездить в Универ на машине, если тут пешком — минут двадцать максимум?

— Один? — Вопрос срывается с моего языка раньше, чем я успеваю прикусить его.

— Не думал, что это так заметно. — Улыбка. — С соседями, естественно.

Я смущаюсь. Чтобы скрыть румянец, тронувший щёки, наклоняю голову и пытаюсь отвлечь его новым вопросом.

— Последний этаж? — Вспоминаю небо во весь потолок. — Или мне показалось?

— На самом деле — два. Родители в своё время выкупили две квартиры друг под другом — матери очень хотелось, чтобы сын, когда решит жить отдельно, всё равно был как можно ближе... А прозрачный потолок — задумка отца. Изначально та комната планировалась как его кабинет. А сам он любил наблюдать за звёздами...

— Ааа... — Я хочу спросить, где сейчас его родители, но нотка грусти, проскользнувшая в его голосе, заставляет меня прикусить язык. Быстрый взгляд в его сторону — замечаю лишь непроницаемое выражение лица, за которым может скрываться что угодно.

Он молча поддевает носком кусочек льда, одиноко лежащий посреди тротуара. Здесь, в центре, дворники работают очень старательно, поэтому тротуары всегда расчищены, а вокруг деревьев высятся аккуратные рукотворные сугробы. Да... это — не наш район, где или снега по колено, или ледяной каток... А сейчас всё стремительно тает — даже не представляю, как буду плыть домой по этой стылой слякоти...

Снова взглянув на наставника, встречаю его взгляд. Видимо, он воспринимает это как побуждение к продолжению рассказа.

— Но... получилось так, что мы и все вместе не успели толком пожить — буквально через полгода после переезда мать пропала без вести. Мне тогда шестнадцать было. Отец искал её... Три с половиной года непрерывных поисков... А потом и он погиб.

Я поднимаю на него глаза, но он уже не смотрит на меня, глядя куда-то вдаль. Молчит. Я — тоже. Не знаю, что нужно говорить человеку в такой ситуации. И нужно ли вообще что-либо говорить.

Какое-то время мы идём молча. Вдруг он резко шагает вперёд, преграждая мне путь и оттесняя в сторону. Сверху раздаётся какой-то треск — и прямо перед нами на тротуар приземляется пласт льда, разбрызгиваясь по брусчатке мириадами солнечных зайчиков.

— Да... — Руслан Андреевич пару мгновений разглядывает ледяную крошку, стремительно тающую на разогретых камнях, а потом поднимает взгляд на меня.

Я мысленно сжимаюсь. Не потому, что только что избежала близкого знакомства с парой килограммов льда в свободном падении. Точнее, не только поэтому.

Я боюсь разочароваться... На первый план выступает воспоминание, намертво врезавшееся в память.

* * *

...Катя была подругой Инги. Когда я только попала в их танцевальную группу, они вдвоём сразу же принялись опекать меня... Поначалу я никак не могла понять, почему ни одного занятия не проходило без того, чтобы наши девчонки не начинали подкалывали Катю — когда ж, мол, она уже познакомит всех со своим ухажером. Его никто ни разу в глаза не видел, а сама Катя всем подряд о нём не распространялась... знали лишь, что он лет на десять её постарше и при деньгах... Меня это не особо интересовало — на тот момент мальчики интересовали меня лишь чисто гипотетически... Как-то после одного из конкурсов к Кате подошёл молодой мужчина. По тому, как он по-хозяйски обнял её и поцеловал, нетрудно было догадаться, кем он ей приходится. Девчонки сразу же принялись шушукаться — мол, ко всем своим прочим достоинствам, он ещё и вполне симпатичный — Катьке повезло...

Но как этот "вполне симпатичный" орал, когда с крыши дома, возле которого он припарковал свой BMW, сорвалась сосулька... Она разбилась метрах в трёх от машины — ни один из осколков не задел автомобиля. Но мужик весь покраснел и с криками: "Коммунальщики совсем охренели! Эти мудаки у меня жрать этот снег будут!" принялся кому-то названивать по мобильному. Гадкое зрелище... И затравленный взгляд Кати...

Этот эпизод потряс меня до глубины души. Настолько, что я рассказала о нём маме. А она ответила, что деньги интересно влияют на людей. И ещё — что я сама пойму, когда стану чуть старше. Тогда мне было тринадцать, и я думала, что мама попросту отмахнулась от меня, по какой-то причине не захотев ничего объяснять. И лишь намного позже я осознала, что всё равно бы ничего не поняла — просто потому, что ещё по-детски смотрела на мир: широко раскрытыми глазами и сквозь розовые очки...

Считаю, что мне повезло — никто из тех, с кем я плотно общалась, не причислял себя к касте "избранных" и не ставил себя выше остальных. И это при том, что и родители у меня далеко не бедные... да и серьёзные занятия бальными танцами может себе позволить далеко не каждый... Но никто из моих знакомых не позволял себе такого как... Олег.

Этот милый, обходительный и со всех сторон положительный молодой человек при ближайшем знакомстве оказался совсем не тем, за кого себя выдавал.

Я заметила это не сразу. Возможно, пропустила первые "звоночки"... Когда он постоянно цеплялся к уборщице в подъезде, пытаясь её всячески унизить — даже в моём присутствии — я думала, что у них какие-то давние счёты и пыталась не обращать внимания, попросту уводя его оттуда. Поначалу я закрывала глаза на эти его странности, списывая их на усталость и нервное напряжение...

А как-то раз мы с ним зашли в магазин за сладким к чаю. Когда мы уже были у кассы, у Олега зазвонил телефон... и он начал что-то увлечённо обсуждать со своим собеседником. В итоге за нами собралась очередь в несколько человек. Продавщица спросила, будем ли мы ещё что-то заказывать. И тут Олега прорвало. Он кричал на несчастную женщину, которая ему в матери годится... "Да как ты смеешь вмешиваться в разговор! Да кто ты такая! Твоё дело — ждать! Молча!.." И ещё много всякой грязи...

Боже, как мне было стыдно! Отводя глаза от сочувствующих взглядов, я заплатила за покупки и буквально вытащила Олега из магазина.

Успокоившись, он сказал, что не считает "обслуживающий персонал" — быдло как он выразился — за людей. Что все они — ничтожества, раз ничего не смогли добиться в этой жизни. О том, что игровой зал прикупил ему папочка, он, видимо, уже успел забыть...

Это стало последней каплей и окончательно оттолкнуло меня от Олега. Я ушла от него ... А он, кажется, даже не понял, почему я это сделала... Думал, что это из-за его откровений... Даже с тем, что у него есть бывшая жена и ребёнок, было бы легче смириться, чем с таким отношением к людям...

* * *

— Испугалась? — Разгоняет воспоминания немного встревоженный голос.

— А? Нет. Просто... вспомнила... кое-что. — Задираю голову вверх, рассматривая крыши. — Наверное, стоит ходить подальше от домов...

— Да, пожалуй...

Несмотря на то, что фонари уже светят в полную силу, стремительно темнеет. Не опоздать бы на лекцию... Но так не хочется уходить от него...

Смотрю на часы. Мнусь.

— До лекции ещё полчаса. Успеем вернуться?

— Хм, лекция? А её не будет. Преподаватель заболел, а за день на замену нашли только психолога — желаете пройти пару-тройку тестов?

— Так, значит... мне можно туда не идти?

— В общем-то, можно. — Сердце зашлось. Неужели он вызвал меня сюда только для того, чтобы просто погулять?

— Так, что... — Замолкаю.

— К семи нужно будет вернуться на кафедру. Познакомитесь с одним человеком...

* * *

Меня научили "тушить" ощущения от видений — это оказалось не очень сложно. Жаль, что сами видения нельзя "потушить"... Зато я перестала терять сознание...

Неделя до Нового Года. На всех уроках одноклассники активно обсуждают, где и с кем будут его встречать. Одни жалуются на строгих родителей, а другие спорят, какую водку лучше брать... Эдакая дифференциация интересов.

А в Университете... Одногруппники решили отметить этот праздник вместе. Если честно, для меня это известие стало шоком. Я как-то упустила из виду тот момент, когда наша группа из разрозненной кучки подростков превратилась в довольно сплочённый — даже дружный — коллектив.

Самокопание — это, конечно, хорошо... в разумных пределах, естественно. Но уйти в себя настолько, чтобы не заметить, что на общих лекциях наша группа держится особняком... и на каждом перерыве что-то бурно обсуждает — это уже слишком.

В общем, Дима — тот, который поначалу ко всем клеился — позвал всю группу в полном составе отмечать Новый Год к себе. Нет, может, он, конечно, до сир пор на что-то рассчитывает, не знаю... Но факт остаётся фактом.

Удивительно, но всем, так или иначе, удалось уладить этот вопрос с родителями. Конечно, это было самым трудным. Но практически у всех эта проблема решилась с помощью небольшого обмана: мы договорились рассказывать, что родители Димы будут дома. А на самом деле они поедут в гости к друзьям.

Удивляюсь, как мама с папой отпустили меня. Может, поверили в байку про то, что там будут взрослые. А может — за компанию с Лесей. Но, кажется, тут было ещё кое-что: я всегда очень хотела, чтобы они доверяли мне... и предоставляли больше свободы. Мечты материальны.

...Я уже была в дверях, когда из кухни выглянула мама:

— Алиса. Я рассчитываю на твоё благоразумие...

— Да, конечно. Буду звонить каждые полчаса. — Мило улыбаюсь. А, выйдя за дверь, закатываю глаза.

С самого детства меня воспитывали в строгости. "Никакого секса до свадьбы..." — вот в чём заключалась суть всех поучительно-воспитательных бесед. Если б от меня ещё что-то зависело... С удивлением обнаруживаю, что единственное чувство, которое я теперь испытываю по этому поводу — сожаление. Что это случилось вот так... а не по взаимному желанию и не с любимым человеком. В общем, пока мама может спать спокойно — я перестала пытаться стереть этот случай из памяти, ища забвения в постели с тем, кто хоть отдалённо может сойти за осмысленный выбор.

Я знаю, кого хочу... и знаю, что не могу его получить. Вот в чём дело. И внезапно проснувшаяся сознательность здесь совершенно ни при чём...

...Хорошо, что Дима встретил нас с Лесей на остановке — сами бы мы потратили на поиски его дома пару часов, не меньше.

Когда мы пришли, Вика с Наташей уже хозяйничали на кухне... Буквально сразу за нами подгребли и Ленка с Лариской...

Около девяти все сели за стол, дружно проводили старый год... и не менее дружно встретили новый... Потом наши мальчики поучаствовали во всеобщем безумии с фейерверками...

А потом все играли в "бутылочку". Поначалу всё было чинно и пристойно. Чмоканье в щёчки и взрывы хохота. Потом, по мере роста содержания алкоголя в крови, дружеские поцелуи становились всё более интимными... Ничего себе так у нас мальчики... Умелые. И девочки тоже... Да. Я целовалась с Лесей... А потом — с Наташей. И с Леной тоже... И с Викой. Оказывается, у неё пирсинг не только в губах, но и в языке... Кстати, интересно, почему вид целующихся девушек так заводит парней?..

К слову, моя "школа жизни" сыграла мне сегодня на руку: как минимум, я точно знаю свою меру. Чего не скажешь об остальных. Да, без напившихся вдрызг на этот раз, к сожалению, не обошлось.

Леся... моя правильная подруга, которая совершенно не умеет пить... Чрезмерные возлияния привели к тому, что под конец застолья я оказалась в ванной вместе с ней и Ленкой. Девчонкам было на самом деле плохо... А парни за стенкой делили один унитаз на троих. Бедняги, им пришлось значительно хуже...

Пока девчонки отходили и приводили себя в порядок, я сидела на краю ванны и играла с телефоном. Сама не знаю, как это вышло, но... я написала своему наставнику пьяную СМС: "С Новым Годом! Желаю счастья и разнообразия в личной жизни!"

Окончательно я поняла, что натворила, лишь через четверть часа, когда пришёл ответ: "Спасибо. Вас тоже с праздником. Привет одногруппникам "

Вот уж, правы те, кто утверждает, что "что у трезвого на уме, то пьяного — на языке"... или в текстовом сообщении. Утром было очень стыдно... И чем только я думала?..

А ещё утром выяснилось, что пока все развлекались, наша Лариска времени даром не теряла. В то время как одна часть наших одногруппников самозабвенно взывала к недрам фаянсовых изделий первой необходимости, а вторая — пересматривала стандартный набор новогодних фильмов, наша "жаркая девочка" успела кого-то окучить. Причём никто из парней не признаётся, кто же рискнул позариться на неё...

Сама же "звезда дня" лишь загадочно улыбалась... Я б на её месте сквозь пол от стыда провалилась. А этой заразе — хоть бы хны.

Может, никто бы ничего и не узнал... если бы чья-то нетрезвая рука не дрогнула и заботливо завязанный узелком презерватив — судя по виду, вполне успешно использованный — не повис бы на огромном кактусе вместо того, чтобы вылететь в форточку...

Вычислить Лариску оказалось делом техники, да она и не отпиралась... но кто был с ней? Это так и осталось загадкой. Надо будет потом парней потрясти как следует — может, кто-нибудь расколется...

* * *

Каникул в Университете не было — хотя слушателям подготовительного отделения дали недельную передышку — с первого по седьмое января.

И кто меня дёрнул написать эту СМС? Теперь жду пятничной лекции как казни. Обязательно ведь что-нибудь скажет. Не промолчит же...

И вот настал День Расплаты. Разговаривая с ним перед лекцией, я боялась поднять глаза... А потом, когда всё же решилась взглянуть на него, увидела, как подрагивают уголки его губ — он явно пытался не рассмеяться. К счастью, вполне успешно. И даже практически ничего не сказал по поводу Нового года... Но и невинного вопроса о том, как мы отдохнули, хватило, чтобы вогнать меня в краску минут на десять. Ага. Обычная вежливость — и ничего больше...

С этого дня начинается полевая практика. Занятия будут групповыми и индивидуальными. Сегодня — групповое.

О, сбылась мечта идиота. Нет, даже нескольких идиотов — сегодня мы пойдём смотреть на катакомбы.

Для справки. Катакомбы — это система подземных ходов, расположенных под городом. Арочные своды, кирпичная кладка. Большинство ходов датируется X — XII вв. н.э. Но есть и такие, которые относят к VII — VIII вв. н.э. Во время строительства туннелей метрополитена часть ходов была нарушена, поэтому в некоторых из низ теперь очень затхлый воздух — а раньше они продувались сквозняком...

Нет, я ожидала многого... даже могла предположить, что придётся куда-то далеко топать... но фразы: "А сейчас мы спустимся в подвал и увидим всё своими глазами..." в моём списке и близко не было.

На первом уровне подвала — лаборатории, ниже — бомбоубежища и... проходы к катакомбам. Мне страшно. Нет, я понимаю, что если нас ведут туда, то там нет ничего опасного... Но всё равно.

Спускаемся на этаж ниже лабораторий. Здесь на удивление чисто. И совсем не похоже на подвал. Металлическая дверь. Судя по виду — тяжёлая. Она отделяет "университетскую" систему ходов от общегородской.

Нам показывают туннель, по которому можно дойти прямиком до Академического корпуса.

Чувство страха не уходит. Он давит на меня, не позволяя вдохнуть. Мне хочется бежать отсюда... Зато одногруппники в восторге.

После окончания этой небольшой "экскурсии", я испытываю ни с чем не сравнимое облегчение. Клаустрофобией я вроде бы не страдаю... "Не страдала" — мысленно поправляю я себя. Теперь, видимо, буду...

* * *

Наше первое индивидуальное практическое занятие. На таких занятиях те из нас, у кого есть наставники, занимаются по собственному графику. А все стальные имеют удовольствие общаться с Василенко... Мдя... Не завидую им.

Теоретически я уже знаю, как попасть за грань. Сегодня попробую проделать это на практике... Страшновато. Боюсь снова провалиться глубже, чем следует...

Руслан Андреевич не разделяет моего пессимизма. Он уверен, что у меня всё получится. Боюсь не оправдать его ожиданий...

— Попробуем. Представьте, что перед вами — поверхность воды. — Он поворачивается спиной ко мне.

— Смотрите внимательно. — Бросив через плечо эту фразу, он шагает вперёд и...

Я упустила тот момент, когда это произошло. Только что он стоял рядом — а теперь там никого нет. Он словно... рассеялся, просочившись за грань.

Пока я всматриваюсь в пустоту перед собой, возникает стойкое ощущение dИjЮ vu. Определённо, я уже видела однажды что-то подобное...

Воспоминание об этом совсем близко, но мне пока не удаётся ухватиться за него... Есть!

Вот оно. Когда я ещё была ребёнком, я любила сидеть на окне. Особенно, по вечерам, перед сном, наблюдая, как на улице постепенно сгущаются сумерки... как на город опускается темнота... как разгораются фонари...

Уже совсем стемнело, когда я в очередной раз сидела на подоконнике, прижавшись лбом к стеклу, и смотрела на улицу. Моё внимание привлекла женщина, одиноко идущая по улице. Фонари располагались довольно далеко друг от друга, поэтому ярко освещённые участки дороги чередовались с совершенно тёмными.

Женщина вышла в пятно света от фонаря, висящего как раз напротив моего окна... и тут произошло кое-что странное. Она повернула голову, и — клянусь, что почувствовала её взгляд — наши глаза встретились. Я застыла, охваченная беспричинным ужасом. На меня будто пахнуло холодом — даже дыхание перехватило...

А потом она отвернулась, продолжив идти, как ни в чём не бывало... а на границе света с тьмой просто растворилась. Затаив дыхание, я ждала, когда она выйдет на следующий освещённый участок, но этого так и не произошло...

Утром мама назвала меня фантазёркой и запретила сидеть на окне. Я послушалась... Потом я какое-то время очень увлекалась мистикой, но вскоре постепенно поняла, что во всём этом нет рационального звена. А что, если оно есть, просто я его упустила? Или не там искала?..

...Я уже легко вхожу за грань — её легко представить в виде некой зыбкой субстанции. На освоение азов у меня ушло всего четыре тренировки. Причём, три из них — на то, чтобы научиться возвращаться без посторонней помощи.

А сегодня мы решили, что уже пора наведаться и в глубокое отражение. Точнее, Руслан Андреевич решил...

— Я боюсь. — Глядя ему в глаза, тихо говорю я. Кажется, сейчас не время для бравады...

— Чего? — Совершенно серьёзно, без тени иронии спрашивает он.

— Ну... страшно... Особенно, теперь — когда я знаю, чего от этого можно ожидать.

Он берёт меня за руки. Обычный жест, но меня обдаёт жаром, а по всему телу пробегает волна дрожи. Страх отступает куда-то на задний план.

— Вам нечего бояться. Во-первых, вы не одна. Я буду рядом... — О, да. С ним — куда угодно. Хотя за грань, хоть на край света...

— Ммм... а что "во-вторых"?

— А во-вторых — знаете, как говорится: предупреждён — значит, вооружён...

Попасть "на глубину" оказалось несколько сложнее, чем просто войти за грань — при переходе мне показалось, что я завязла в паутине и барахтаюсь в ней... Наверное, выглядела я не лучшим образом, когда мне, наконец, удалось протиснуться сквозь это препятствие... Туда, где, широко улыбаясь, меня уже встречал наставник.

Поздравив меня, он сообщил, что было бы гораздо легче не ломиться напрямую в глубокое отражение, а сначала шагнуть в приграничный слой...

В итоге он для виду по-доброму пожурил меня... я же, чтобы не остаться в долгу, в шутку повозмущалась... Мне с ним хорошо. Легко. Не знаю, как мы к этому пришли, но мне очень хотелось бы сохранить наши отношения в таком виде — на большее я пока не рассчитываю...

Улица, по которой мы сейчас идём, выглядит точно так же, как та, что осталась за гранью. Но, зная, на что обращать внимание, можно заметить небольшие отличия — здесь нет припаркованных автомобилей, урн для мусора... да и самого мусора тоже нет. И, естественно, нет и прохожих...

Вдруг он придерживает меня и, наклонившись к самому уху, шепчет:

— Интереснейший экземпляр.

— Что?

— Тише. Оно глухое, но любые вибрации улавливает отменно.

— Да о чём вы? — Спрашиваю я как можно тише — так, на всякий случай.

Он указывает рукой в темноту узкого прохода между домами.

— Вон там. Видите?

Проследив за направлением его руки, я поначалу ничего там не замечаю. Густые тени, ничего больше. Затем, присмотревшись, наконец, улавливаю едва заметное шевеление. И чем больше я вглядываюсь, тем активнее отказываюсь воспринимать увиденное.

Оно... грузное. Очень объёмное, рыхлое, массивное нечто. Присмотревшись, я пожалела об этом. Мерзость. Это напоминает огромную, страдающую ожирением гусеницу... Складки, пучки щетины. Для полного сходства не хватает только ножек... Кажется, я теперь немного охладею к насекомым...

По спине пробежала волна холода.

— Что это? — Я едва расслышала собственные слова.

— Vorax. Уже читали про него? — Новая волна — теперь уже дрожи. Его губы практически касаются моего уха. Какое-то мимолётное ощущение... что-то очень важное, но оно исчезает прежде, чем я успеваю понять...

— Нет... — Шелест моих губ. Его рука по-прежнему сжимает моё плечо. Единственное, чего мне сейчас хочется — это прижаться к нему... И забыть про омерзительную тварь, копошащуюся неподалёку...

— Эта дрянь всеядна. Передвигается, как вы уже успели заметить, довольно медленно. Но первое впечатление обманчиво. Достаточно подпустить его на расстояние броска — и практически гарантировано станете его жертвой.

— Всеядна — это как?

— Это в том смысле, что с одинаковым удовольствием употребляет в пищу и тухлятину, и живое мясо. К слову, не заботясь об его предварительном умерщвлении...

От неожиданности я дёргаюсь... Обе его руки ложатся на мои плечи.

— Сейчас оно сытое — видите, как лениво движется? Но приближаться всё равно не стоит...

И не собираюсь. Неужели он решил, что я добровольно подойду к этой мерзости? Тем более, когда он так меня обнимает...

Глава 33

В понедельник в школе объявили карантин. Впереди — целый месяц абсолютной свободы. Месяц! А то и больше... Столько всего можно успеть!

Да, ради такого известия стоило подниматься ни свет, ни заря и уныло плестись в этот дурдом. Как же мне было плохо с утра... голова просто раскалывалась... и как не хотелось никуда идти... Чтобы поднять меня с постели, понадобился весь запас силы воли... и мама с Черри в придачу — без них у моей совести не было бы ни единого шанса.

Зато теперь такой прилив бодрости — я готова прямо здесь и сейчас развивать бурную деятельность... Даже не смотря на то, что совершенно не выспалась и всё тело ломит. Про голову вообще молчу.

Да... сказать, что я не выспалась — это ничего не сказать. Ночка та ещё выдалась, конечно...

— Алиса! Ты где витаешь?! Айда с нами? — Наши девушки собираются отметить начало карантина. Был бы повод...

Оглядываюсь по сторонам. Леси нигде не видно. Странно... Куда это она подевалась? Видя моё замешательство, девчонки поясняют, что Леся быстро куда-то сбежала сразу после объявления, сославшись на какое-то незавершённое "очень-очень важное" дело. Вдвойне странно... Чего это она так? И почему она мне ничего не сказала?

Объективно мы отдалились друг от друга. А я даже не заметила, как это произошло. Такое ощущение, что последнее время у нас с ней создавалась видимость общения: звонки, разговоры, совместные сидения над книгами... А откровенной, доверительной беседы не получалось.

Она уже с месяц какая-то... сама не своя. Вроде бы, всё как обычно, но что-то неуловимо изменилось. А я обратила на это внимание лишь после того, как Ленка спросила у меня, из-за чего мы с подругой поссорились...

Почему даже посторонние люди замечают то, чего не вижу я? Ответ на этот вопрос мне известен, и не могу сказать, что он мне нравится...

Да, я вся с головой ушла в освоение новых территорий... Может, что-то из этого и получится. Может быть... А может — я потеряю единственного, за исключением родителей, близкого человека. Если уже не потеряла...

Прощаюсь с одноклассницами, бегу домой. Мне надо кое-то проверить... А потом — обязательно позвонить Лесе и поговорить с ней по душам. Не нравится мне всё это... ой, как не нравится...

Придя домой, я сразу же, не раздеваясь, набираю номер подруги. Трубку она не берёт. Странно. Неужели ещё не вернулась? Лёгкая тревога... но мои мысли каким-то образом заполняются воспоминаниями этой ночи, а все остальные переживания отходят на второй план...

* * *

Там, за гранью... Вчера вечером что-то изменилось. Руслан Андреевич... когда он обнял меня за плечи — даже не обнял, а просто придержал — время будто остановилось. Помню, что стояла, затаив дыхание и боясь пошевелиться, чтобы не разрушить эту хрупкую иллюзию...

Не знаю, что на меня тогда нашло, но я с головой окунулась в ощущения тепла и защищённости. Утонула в них. Настолько, что отключился даже инстинкт самосохранения — я не могла думать ни о чём, кроме его близости... ощущения надёжности, исходящего от его рук... Так хорошо, так спокойно...

Когда vorax — этот червяк-переросток, который, кстати, не обратил на нас абсолютно никакого внимая — растворился в темноте, наваждение развеялось. Словно стряхнув оцепенение, наставник отпустил меня, напоследок довольно ощутимо сжав мои плечи...

А потом мы молча прогуливались по пустым улицам... И что-то было уже не так, как раньше, по-другому... А я всё никак не могла сообразить, что именно. А потом уже, ночью, поняла, что изменилось всего-навсего моё отношение к нему...

Чувства... мои чувства остались прежними. Но если раньше я ощущала какую-то обречённость, осознавая невозможность быть с ним, то теперь... теперь этого уже не было. Появилась слабая надежда... Всего лишь проблеск в кромешной тьме безысходности... но даже его было достаточно, чтобы согреть меня изнутри...

Во время этой прогулки нам довелось полюбоваться на "глянец" — наверное, это самая безобидная из всех аномалий. Иногда её ещё называют "сиянием" — выглядит она так, будто часть пространства подсвечена изнутри. Очень красиво. Глупо, но я посчитала это хорошим знаком... Отличительная особенность "глянца" заключается в способности высвечивать истинную сущность всего, что оказывается в области его действия...

Вообще, за гранью вчера было относительно спокойно — помимо vorax'а — если честно, меня шокировал тот факт, что он является одним из представителей высших — мы видели только парочку трупоедов ши-а. Вот только на этот раз милашки петь отказались, предпочтя броситься врассыпную, едва мы к ним приблизились. Неужели испугались? Кого, нас?

А когда мы вышли из глубокого отражения неподалёку от Университета, мне сразу бросилось в глаза ещё одно отличие "той стороны" от нашей действительности. В то время как там, за гранью, за время этой прогулки освещённость практически не изменилась — мне даже показалось, что там всегда царят сумерки — на наш город уже опустилась непроглядная, по-зимнему тёмная ночь...

Потом Руслан Андреевич отвёз меня домой. Очень повезло, что на улице мы разминулись с моим папой — буквально на несколько минут — поскольку я даже не представляю, как бы объясняла родителям, почему меня привозят с занятий на машине... да ещё и на пару часов позже обычного... Думаю, они бы ни за что не поверили, что это — просто мой наставник. А если бы и поверили, то сразу бы задались новым вопросом: с чего бы это вдруг он так заботился обо мне...

В общем, разговор бы получился малоприятным. Обвинили бы меня на ровном месте во всех смертных грехах... Тем более, что у нас с ним на самом деле просто нормальные рабочие отношения. Наконец-то. Хотя, конечно, хотелось бы большего...

Раньше мне казалось, что как только он перестанет меня игнорировать, можно будет сразу разворачивать "кампанию по обольщению ничего не подозревающего преподавателя" — как это назвала Леся. А теперь что-то подсказывает мне, что приступать к активным действиям пока не стоит... И я подожду. Я уже умею ждать... Главное — знание о том, что это ожидание не безнадёжно...

Так вот, столкнувшись на нашем этаже с папой и Черри, я зашла домой, где вяло пообщалась с мамой, рассказав ей последние сплетни — она у меня любит слушать рассказы о жизни подрастающего поколения. Папа называет это "второй молодостью". Мама для виду обижается, но "весёлые истории" всё равно слушает жадно. А мне не жалко...

Выдав маме "отфильтрованную" версию отчёта о прошедшем вечере, я сбежала купаться и спать. Стоит ли говорить, что сразу уснуть не получилось... В общем, в итоге всё упёрлось в несоответствие желаний возможностям. А потом, когда потребность во сне всё-таки поборола жажду плотских удовольствий, случилось это...

Кошмар. Снова. Очень реальный — вплоть до таких подробностей, как запахи и звуки. И ощущения. Много боли... Но самое ужасное заключалось не в этом. Я уже видела его прежде... И на этот раз узнала место действия...

* * *

...Я стою на остановке, нервно поглядывая на часы. Массивные наручные часы с множеством кнопок и различных функций. Явно мужские. Да и рука — не женская...

Бросаю взгляд на пустую дорогу. Я здесь уже сорок минут стою... а последнего автобуса ещё не было. Не мог же он уйти раньше? Вроде, у меня был запас по времени... Может, задерживается?..

Сзади слышится хруст гравия под ногами. Оборачиваюсь. Со стороны зелёного насаждения, отделяющего жилой массив от трамвайных путей, к проезжей части приближаются четверо. Я наблюдаю, как они переходят через пути, выходя на дальний от меня конец остановки...

Может, местные? Видимо, ещё не всё потеряно, и автобус ещё приедет, раз они идут сюда... Трамваи-то уже давно не ходят...

Внезапно первоначальное облегчение сменяется тревогой — когда я каким-то образом понимаю, что эти четверо идут прямиком ко мне. Молча. Целенаправленно. И от них исходит угроза...

Мелькает мысль о том, как хорошо, что сейчас рядом нет моей девушки — она, наверняка, уже ложится спать. Ей ничего не угрожает...

Смотрю на приближающихся мужчин. Я не могу разглядеть их лица — они кажутся мне размытыми кляксами...

Инстинктивно отступаю в сторону дороги. Словно среагировав на моё движение, они меняют траекторию, продолжая идти прямо на меня.

Вспышка страха. Что им от меня нужно? У меня даже денег при себе практически нет — того, что лежит в кармане, впритык должно хватить на билет...

Они уже совсем близко... Не выдержав, отступаю, начинаю пятиться... потом разворачиваюсь и бегу. Новый укол ужаса — эти четверо тоже переходят на бег.

...Нужно попасть на оживлённую улицу...

Вдалеке мелькает неоновая вывеска разрекламированного торгового центра. Я — не тот парень, в чьём теле я оказалась, а я — узнаю это место...

...Я бегу, страх сковывает движения... Топот преследователей уже совсем близко. Меня настигают...

Толчок в спину. Падение. Удар. Об землю. Ещё один. Ногой. Пинки сыплются один за другим. Не успеваю группироваться... Не могу крикнуть.

Меня волокут, голова подпрыгивает на неровностях асфальта и больно бьётся об выступы камней. В груди хрипит, адски больно...

Вспышка сознания: какие-то развалины вокруг. Пляшущие тени. Холод и неровность камня под голой спиной... Больно...

...Их много. Меня держат. Отблеск пламени свечи на лезвии длинного ножа...

...Перед глазами — ухмыляющаяся морда, вымазанная в крови...

Боль и унижение...

Молю о смерти...

...Снова врывается в меня, разрывая внутренности...

...Бьюсь в агонии...

* * *

Проснувшись, я ещё долго успокаивала дыхание. Меня мутило. Бедный парень. Что с ним сделали...

Меня начинает подташнивать от этих воспоминаний. Но больше всего я боюсь, что этот кошмар может оказаться не просто сном... Я узнала ту вывеску...

Вбиваю в строку поисковика запрос, состоящий из названия того города и фразы "чёрное лето". Подумав, добавляю дату — 2001 год. Искать по тегу "новости"...

Двадцать три загубленных жизни... Жертвами изуверов становились подростки в возрасте от шестнадцати до двадцати лет. Ещё одной женщине было двадцать девять — в силу своего возраста она выбивалась из общей картины, но почерк её убийц не оставлял сомнений...

Почерк... Все жертвы перед смертью были жестоко изнасилованы — и девушки, и парни. Сглатываю подступивший к горлу комок, отгоняю воспоминания... Всех их убивали медленно, методично нанося не смертельные увечья. В результате эти несчастные часами истекали кровью, сходя с ума от боли... Ещё один показательный момент: все ценности остались на телах, ничего не пропало — ни денег, ни украшений.

Мои подозрения подтвердились... Семнадцатилетний парень. Истерзанное тело нашли на территории заброшенной стройки примерно через сутки после наступления смерти. Не смотрю на фотографии с места преступления...

На автомате закрываю страничку браузера и продолжаю сидеть, тупо уставившись в монитор. Совершенно опустошённая. Даже мыслей нет...

Моргнул значок сетевого чата. Новое личное сообщение. От Олега. Блядство. Когда он уже найдёт себе постоянную бабу и отстанет от меня?

"Привет, малышка. Прогуливаем школу? Ай-ай-ай, как нехорошо. Но я никому не расскажу, если ты позволишь составить тебе компанию..."

Меня захлёстывает раздражение. Какая я ему малышка? Какое он имеет право называть меня так? Что ему от меня нужно? Выхожу из чата, хлопнув дверью.

Минут через десять зазвонил телефон. Я встрепенулась: может, Леся? Но на определителе высвечивается номер моего настырного бывшего парня. Достал он меня своими звонками. Козёл.

Вспоминаю, как весной мы с подругой ехали в вагоне метро, и мне показалось, что я увидела Вадима. Светловолосый парень стоял ко мне спиной. Рост, телосложение — всё казалось таким знакомым... Гулко бухнув, сердце болезненно сжалось. Я жадно всматривалась в спину молодого человека, желая, чтобы он обернулся — и одновременно с тем боясь этого...

Я пронаблюдала за ним несколько минут. А потом он что-то сказал сидящей перед ним девушке. От сердца моментально отлегло. Не его голос. Не он. Облегчение...

Повернувшись к окну, я увидела своё отражение в стекле. И вот тогда до меня дошло, что я зря переживала. Не думаю, что Вадим узнал бы меня, даже если бы оказался в двух шагах... Он помнил яркую, стильную Алису...

Его Алису, которая видела перед собой лишь безграничное море возможностей. Которая ловила восхищённые взгляды окружающих и беспокоилась лишь по поводу соответствия туфлей платью... Которая никогда бы не позволила себе одеться так, как я сейчас... И у которой никогда не было такого затравленного взгляда...

А когда я столкнулась в метро с Олегом, то не ощутила ничего, кроме неприязни. Если бы он ещё вёл себя как-то по-другому... А то все эти намёки на то, что он плохо помнит, что было после свадьбы, а потому неплохо было бы повторить... Он что, настолько туп, что решил, что мы с ним переспали?

А если он на самом деле считает, что у нас тогда что-то было, и после этого ведёт себя так — то он просто мудак.

Радует то, что его обострения носят временный характер и обычно этого козла не слышно и не видно... Но вот периодически пробивает. Видать, он так отрывается в перерывах между очередными загулами...

Ругнувшись, я раздражённо откинулась на спинку стула. Короткий противный писк — и по экрану пошла серая полоса. А мгновение спустя он стал синим, с белыми буковками — прямо как в кошмарном сне программиста.

Этого мне ещё не хватало!..

Снова ругнувшись, я пошла умываться — лицо горело... С чего это я так злюсь из-за какого-то придурка?..

Вернувшись в комнату, я замерла в раздумьях. Попробовать дозвониться Лесе прямо сейчас или уже после того, как попытаюсь реанимировать комп?..

Подруга позвонила мне сама. Как раз тогда, когда я, тихо матерясь, на ощупь искала в кладовке запасные лампочки. Это ж надо — сразу две перегорело... Причём, вторая — когда я пришла сюда искать замену первой... И всё за какие-то десять минут...

— Алис, сможешь прийти ко мне сейчас? — Совершенно убитый голос. Господи, что у неё стряслось?

Всё оказалось практически не страшно и весьма прозаично. Наша Леся всё пытается отыскать его — того своего прекрасного принца из снов. А он упорно отказывается выходить на связь. Негодник.

Но подруга у меня оказалась не только упрямой, но ещё и хитрой. И весьма сообразительной. Быстро прикинув, что то место, где она оказывалась во сне, подходит под описание поверхностного отражения, моя безумная подруга принялась активно пытаться туда попасть. Причём, совершенно не заботясь о том, что отражение-то огромное... не представляю, где она там собиралась искать этого своего... Не с транспарантом же посреди главной площади стоять, в самом-то деле...

В общем, Ольга Анатольевна пока отказалась учить её ходить за грань. Сказала, что на данный момент Леся ещё к этому не готова.

А сегодня моя подруга снова попыталась войти туда. Даже, говорит, что "вроде бы успешно". Но не успела она там даже оглядеться, как что-то рыкнуло у неё прямо над ухом. А потом её вытолкнули обратно...

— Поможешь? — Она выжидающе смотрит на меня. Даже не так. Смотрит с надеждой. А я...

После секундного раздумья и минуты колебаний я отрицательно качаю головой, отказываясь помочь ей. Своей подруге. Пытаюсь объяснить, что Ольга Анатольевна была права, и что там, за гранью, опасно... что без подготовки туда нельзя ходить... Но Леся меня не слушает. По её лицу текут слёзы. А потом она просит оставить её одну.

* * *

— Неужто вас известие о карантине так опечалило? — Улыбаясь, интересуется мой наставник.

Кажется, у нас уже вошло в традицию встречаться за пару часов до начала занятий. А поскольку сегодняшнюю лекцию я прогуливаю, потому что там опять будет какая-то непредметная замена, было решено провести сегодня полномасштабную "полевую практику".

— Да так... просто день получился слишком насыщенным... Тяжело морально. А в довершение всех моих бед ещё комп сдох... и перегорели сразу две лампочки...

— И часто вы так крушите электронику? — Опять издевается? Да нет, судя по выражению лица, спрашивает вполне серьёзно... Но...

— А я-то тут при чём?

— Хммм... Есть среди нас люди, обладающие способностью тем или иным образом воздействовать на технику. Естественно, без непосредственного физического контакта... обычно это провоцируется всплесками энергии. И лишь единицы могут контролировать эту способность настолько, чтобы любое эмоциональное потрясение не сопровождалось какими-нибудь поломками...

Заметив мою скептическую ухмылку, он продолжает.

— Вот, например, небезызвестная Валентина Степановна: в гневе — ходячий источник разрушений.

— Судя по её обычному настроению, наш мир обречён...

— Алиса. — И смотрит укоризненно. А что я такого сказала?

Вздохнув, переводит тему разговора, начиная задавать вопросы о том, что у меня ещё хорошего стряслось...

Рассказываю ему про сегодняшний кошмар... и про всё, что с ним связано. Наставник слушает очень внимательно. Хмурится. Всё настольео плохо?..

Ему интересно, почему я сразу не рассказала, что меня уже полтора года мучают кошмары? А он как думает, хватило бы у меня смелости открыться, когда он вот так вёл себя по отношению ко мне? И, тем более, я не знала, что часть этих снов была о реальных событиях...

Кажется, мой рассказ несколько его огорчил. Он всё ещё хмурится — между бровями залегла складка... глядя на него сейчас, я бы сказала, что ему под тридцать. А обычно он выглядит не старше двадцати пяти. Как бы узнать, сколько ему на самом деле?..

После некоторых раздумий он предлагает перенести это занятие на другой раз — на сегодня планировалось поближе познакомиться с обитателями "той стороны". Точнее, как минимум, посмотреть на некоторых из них своими глазами.

Я отказываюсь, практически не задумываясь над ответом. Да, я понимаю, что это — очень ответственное мероприятие. Да, повезёт — не повезёт... можем встретить там кого угодно. Нет, я нормально себя чувствую. Ага... можно подумать, что в будущем монстры будут интересоваться моим самочувствием перед тем, как напасть.

И, конечно же, не обошлось и без корыстных целей с моей стороны — не хочу упускать наше с ним время... Но об этом я не посчитала нужным его информировать.

Он открывает для меня переднюю пассажирскую дверь, я плюхаюсь на сиденье и пристёгиваюсь. Да, я уже немного пообвыклась тут. И — что самое странное — мало того, что меня совсем не пугают поездки на этой машине, так они ещё и доставляют удовольствие...

Для сегодняшней прогулки Руслан Андреевич выбрал очень старый район — одно— и двухэтажные домишки и практически сплошной частный сектор, а ещё — склады. Причём, жилых домов тут явно меньше, чем позаброшенных...

Считается, что в этой части города самая большая плотность обитателей "той стороны". Как-то не удивительно. И... боязно.

Оставив машину на парковке возле круглосуточного магазина местного значения, мы сворачиваем в ближайший переулок. Несмотря на то, что рабочий день уже закончился, на улице практически не видно людей, спешащих по домам.

Как-то тут совсем пустынно и уныло. Гнетущая атмосфера... Не удивительно, что осталось так мало желающих жить здесь.

Погрузившись в свои мысли, не сразу понимаю, что ко мне обращаются.

— Алиса, у вас точно всё хорошо? — Под его взглядом хочется поёжиться.

— Нормально, — пожимаю я плечами. Всё нормально....

— Ну, раз нормально, давайте посмотрим, как вы усвоили материал. — Киваю. Хорошо, что он пойдёт туда со мной... с ним там совсем не страшно.

— Да, кстати... Не стоит полагаться только на зрение. Прислушивайтесь ко всем органам чувств. Так, на всякий случай.

Ага. Моя задача на сегодня — самостоятельно определить видовую принадлежность каждого увиденного существа и оценить степень угрозы. Куратор грозился не вмешиваться и не подсказывать — естественно, ровно до тех пор, пока мне ничего не будет угрожать. А если я кого-то не смогу опознать... что ж, в этом случае мне было велено как можно скорее выметаться оттуда.

— Помните, что высших можно встретить крайне редко, но такую возможность тоже не стоит исключать. Вчерашний день — наглядное тому доказательство.

Ещё один момент. Чуть не забыла.

— То есть, вся эта дрянь в прямом смысле слова заперта там? Они точно не могут проникать сквозь грань?

— Всякое бывало. — Видимо, узрев мои округлившиеся глаза, он поспешно добавляет. — Но, опять-таки, крайне редко.

Это просто-таки не может не радовать.

— Хорошенько запомните: чуть что — сразу же обратно. Не геройствуйте, это никому не нужно. Бравада тоже не зачтётся. — Я слышу это далеко не в первый раз. И даже не в пятый...

— А они быстро передвигаются? — Я читала, что не очень, но лишний раз уточнить никогда не помешает.

— Их внутренние резервы ограничены физически — то есть, предел их возможностей примерно такой же, как и у нас с вами. Но, в отличие от нас, они не устают. Поэтому рано или поздно всё равно догонят — так что пытаться убежать от них бессмысленно.

— Да-да, уяснила.

— И ещё — помните, что в глубоком отражении свернуть пространство практически невозможно. Учитывайте это и рассчитывайте только на свои силы.

— А я и так не умею сворачивать пространство.

Он как-то странно взглянул на меня, но промолчал. Ровно полминуты.

— Ещё раз: близко никого не подпускать.

Теперь настала моя очередь награждать его странным взглядом. Неужели он чувствует себя настолько неуютно, что повторяет одно и тоже по несколько раз? С чего бы это?

— Я что, похожа на сумасшедшую? Я не ловлю кайф от близкого общения со всякой...

— ... нежитью. — Заканчивает он фразу за меня. — Я повторю эти слова столько раз, сколько потребуется для того, чтобы они отложились у вас в голове.

Я фыркнула. Менторский тон определённо ему не идёт...

Я шагнула за грань, уже практически не прилагая к этому никаких усилий. Почти автоматически. Интересное ощущение: полностью расслабляешься и в то же время сосредотачиваешься на желании преодолеть воображаемую преграду. И — он был прав — легче всего это проделать, представляя грань в виде водной поверхности...

Оп! И я уже там. А он всё равно успел раньше.

— Неплохо.

Я улыбнулась в ответ: меня похвалили. Пусть даже оценив скупым определением "неплохо".

Оглядевшись по сторонам, я снова сникла. Здесь, по эту сторону грани, городской пейзаж выглядел не столько унылым, сколько... пугающим. Брошенные дома казались мёртвыми. Пустые провалы окон, покосившиеся, частично обрушенные стены ... Отталкивающее зрелище. Здесь запустение предстаёт перед глазами во всей своей красе.

Внимательно изучая улицу, спрашиваю у наставника, почему в этом районе так много нежилых домов... Ага, тогда всё становится на свои места. Промзона. Сортировочная станция...

...Странно: мы уже довольно долго здесь находимся, а ещё никого не встретили. Попрятались они все по такому случаю, что ли? Даже ши-а не видно. И это, если верить слухам, самый "популярный" у нежити район? Как-то не верится.

В остальном — ничего необычного... Внутреннее напряжение постепенно сходит на нет. Я немного расслабляюсь, переставая вглядываться в провалы окон и вслушиваться в тишину. Здесь непривычно тихо — никаких посторонних звуков, только наши шаги гулко отдаются эхом от покосившихся плит складского забора...

Не могу вспомнить: тогда, в центре, тоже было так же тихо, или нет?

Руслан Андреевич попутно рассказывает мне, что в нашем городе особо активно внедрялась так называемая система скрытого управления войсками, один из основополагающих принципов которой заключался в маскировке военных объектов под гражданские. Именно поэтому никогда невозможно с точностью сказать, что находится перед нами: под тремя одноэтажными бараками, заявленными как пункт приёма и сортировки металлолома, вполне может обнаружиться какой-нибудь военный завод, зарытый в землю на пять этажей... И тому подобное.

Пройдя по этой улочке до самого конца, мы выходим к довольно широкой дороге, за которой виднеются остатки другого бетонного забора. Несколько секций просто отсутствует, часть находится в плачевном состоянии — бетон выкрошен до ржавой арматуры...

Там, за забором, мёртвые деревья тянут к свинцовому небу покорёженные костлявые руки ветвей. Жутковато. Особенно, учитывая, что забор уж очень напоминает кладбищенский...

Не люблю кладбища. Не могу сказать, что они меня пугают... но всё же. Особенно — такие. Старые. Мрачные...

Разглядываю распахнутые кованые ворота, словно приглашающие войти в них. Нет уж, спасибо... За воротами начинается широкая аллея, вымощенная растрескавшимися плитами... Прямо под забором — сторожка. Чуть поодаль — часовенка. Не нравится мне тут... Мурашки по коже...

Идём дальше. Возле очередной обрушенной секции забора я замечаю странную кучу тряпья. И останавливаюсь за секунду до того, как на моё плечо ложится рука наставника... Попросив меня подождать его тут, он переходит дорогу, направляясь прямо к ней.

Я подхожу к самому краю тротуара, наблюдая за тем, как он медленно приближается к этой бесформенной груде... Сердце сжимает ледяная рука страха. Нервно сглатываю.

Тут меня отвлекает... запах. Едва ощутимый, но... неправильный. Из той литературы, что мне довелось изучить, я усвоила кое-что касательно глубокого отражения. Во-первых, здесь постоянно царят сумерки — более или менее густые в зависимости от времени суток там, с нашей стороны. Здесь нет таких явлений природы, как снег, дождь, ветер... И естественных запахов тоже не должно быть.

Но сейчас в воздухе явственно ощущается запах тлена. Слабый... но он есть. Я беспокойно оглядываюсь по сторонам и, не увидев ничего подозрительного, снова впиваюсь глазами в фигуру наставника, замершего в паре шагов от провала в стене.

Что он делает? Хочется крикнуть ему, чтобы не подходил ближе... Хочется броситься туда, к нему, остановить, не дать ему склониться над...

Шорох за спиной. Запах усиливается. Я инстинктивно поворачиваюсь и...

Оно буквально выросло из-под земли, обдав меня смрадом. Возникло прямо передо мной. А я словно приросла к месту, парализованная ужасом. Крик застрял в горле. Мигом опустевшую голову посетила всего одна мысль: "Не верю!"

...В первом классе я подружилась с одной девочкой — она жила в соседнем доме. Однажды, закончив домашние задания, я хотела зайти за ней, чтобы вместе погулять. Подходя к её парадному, я увидела толпящихся там людей. Они о чём-то тихо переговаривались. Чуть поодаль стояла серая "скорая". Не придав всему этому значения, я прошмыгнула в подъезд и начала подниматься по лестнице. В нос ударил приторный запах тухлятины...

Распахнутая дверь прямо напротив лестничного пролёта.

Вздувшееся тело.

Чернильного цвета разводы на жёлтой коже.

И зловоние...

Меня вывернуло прямо на лестнице... И ещё не раз, пока меня волокла из подъезда коренастая женщина в синей спецодежде. Потом, усадив меня на лавку, она долго водила перед лицом флаконом с какой-то сильно пахнущей жидкостью. Наверное, это был нашатырь...

А сейчас гниющий труп стоял передо мной. Неестественно одутловатое, серо-жёлтое лицо с поплывшими чертами. Иззелена-бурые пятна. Глаза цвета свернувшейся крови. Покрытые бурой коркой губы раздвигаются в хищном оскале, обнажая на удивление белые зубы...

Боковым зрением отмечаю смазанное движение сбоку. Захват. Толчок. Лечу на землю, группируясь в падении. Приземлившись на бок, тут же переворачиваюсь на спину. В лицо бьёт порыв ледяного ветра. Ветра? Оглядываюсь по сторонам, вытирая рукавом навернувшиеся на глаза слёзы...

В паре шагов от меня поднимается с земли Руслан Андреевич. Больше тут никого не видно. Нам повезло.

— Не ушиблась? — Спрашивает он, подавая мне руку и помогая подняться с земли. Я нервно хихикаю. Плохо, что концентрация адреналина в крови падает, так и до истерики недалеко...

Мне кажется, что трупный запах до сих пор стоит у меня в горле. Жадно вдыхаю свежий воздух. Лучше простудиться, чем сдать всё скудное содержимое своего желудка на тротуар...

Наставник потирает локоть, наблюдая, как я отряхиваюсь от снега. Затем он протягивает руку и осторожно смахивает песок с моего плеча. Смущённо улыбаюсь...

Оно материализовалось прямо у него за спиной. Оскаленная пасть и занесённая для удара лапа...

Я успеваю только открыть рот, но наставник, видимо, улавливает перемену в выражении моего лица... или просто ощущает что-то.

Дальше всё происходит как в замедленной съёмке.

Он резко разворачивается, одновременно с тем отступая назад... первый выпад твари не достигает цели. Отпрыгнув на несколько шагов, я замираю. Что делать? Чем помочь?

Новый взмах когтистой лапы... Зловонные брызги...

— Беги, — не оборачиваясь, бросает он мне. Ага, уже.

"Думай, думай, думай! Чем ты можешь помочь?!" — Сотней молотков стучит у меня в голове... Знакомое ощущение поднимающейся из глубин волны. Звенящее напряжение... Покалывание в кончиках пальцев...

...Молниеносные движения. Завораживающий танец со смертью... Он уворачивается мгновенно, но всё равно недостаточно быстро. Взмах — и мне кажется, что эта жуткая лапа ложится на его предплечье. Оно полоснуло его когтями? Или ему всё же удалось увернуться?

— Вот уёбище! — В бессильной злобе кричу я. Обозванная тварь замирает, среагировав на окрик. С булькающим свистом принюхивается и... Рассеивается...

Я моментально разворачиваюсь, ожидая, что оно появится за моей спиной... Но ничего не происходит. Сердце грохочет в груди... Меня колотит дрожь...

Оклик. Оборачиваюсь — и в глаза первым делом бросается неестественная бледность наставника. Внутри будто что-то обрывается. Что оно с ним сделало? Что теперь будет?

— Сколько раз вам повторять... — Он шумно выдыхает, когда я оказываюсь возле него. — Негоже такой милой девушке употреблять подобные выражения...

Я, опешив, всматриваюсь в его лицо. Он шутит? Он шутит... а я всё ещё дрожу...

— Вы же говорили! — Шепчу я, срываясь на крик. — Они же не могут!

Меня трясёт. Перед глазами расплываются разноцветные круги. Покачнувшись, я вцепляюсь в его руку мёртвой хваткой, и осознаю, что никакая сила на свете не заставит меня сейчас разжать пальцы.

— ...И не слушаться старших. — Он слабо улыбается.

Брызнувшие из глаз слёзы теперь льются непрерывным потоком. Я так испугалась, а он... Он ещё и издевается!

— Алиса... — Его голос звучит несколько виновато. — Ну что мне с вами делать? — А я самозабвенно рыдаю, держась за него, как за последний оплот стабильности в этом мире. Это какая-то болезненная потребность прикасаться к нему. Я веду пальцами по его предплечью... Рваные борозды. Влага. От неожиданности отдёргиваю руку.

— У вас... у вас кровь. — Новая волна паники. Толстая кожа куртки располосована насквозь...

— Иди сюда... — Он неловко обнимает меня, успокаивая. — Всё нормально.

Какой там нормально, когда у меня вся ладонь в крови? Вынимаю из кармана упаковку влажных салфеток, заставляю себя отлипнуть от него... Прошу его вынуть руку из рукава...

Четыре глубоких пореза, страшных на вид; но, хотя бы, кровотечение уже остановилось. Он морщится, когда я начинаю промакивать салфеткой раны, и, предоставив мне повреждённую руку, здоровой достаёт из внутреннего кармана мобильный. Зажимает одну из клавиш. Быстрый вызов?..

— Вань, я... Да. Район старого цирка... Не знаю я адрес. Кладбище тут... Да, старое. Обращённый здесь бегает... Ага. И через грань скачет, как захочет... Нет, не показалось... Если бы. Ждём.

Странно, но на улице за это время я так и не заметила ни одного прохожего. Чувствуют, что ли, что-то?

Когда я заканчиваю с его рукой, он подходит к стене дома и тяжело приваливается к ней. Только теперь понимаю, что рана, видать, не такая лёгкая, как ему хотелось бы меня в том убедить...

Мы ждём совсем не долго — буквально через пару минут к нам подходят трое: молодая девушка и два парня...

Когда группа "зачистки" — именно так он, усмехнувшись, назвал этих ребят — скрывается в темноте, я, заикаясь, спрашиваю, как он понял, что это был "обращённый".

Видимо, у него шок проявляется в повышенной весёлости.

Пристыдив меня и оценив мои познания в области нежити ёмким словом "незачёт", он поясняет, что все обращённые легко распознаются по запаху. Истинные не пахнут разложением.

Меня тошнит от одного только упоминания об этом запахе...

— Тогда... Значит... это когда-то было обычным человеком?

— Вряд ли обычным. Но... да. Было.

Меня трясёт так, что зуб на зуб не попадает. Ехать домой в таком состоянии бессмысленно... Видя это, он предлагает мне остаться у него. А я соглашаюсь.

Глава 34

Уже в машине вспоминаю...

— А что это было там, возле дыры в заборе?

— То, что осталось от незадачливого любителя мертвячины... — Кажется, я зеленею... Надо отвлечься... Спасительное воспоминание — он назвал меня милой девушкой. Так трогательно... Всё. Вот об этом и буду думать.

Через треть часа я уже сижу у него столовой — она совмещена с кухней. А кухня... это вообще отдельный разговор. За что мужику досталось такое счастье? Была б у меня такая, я б из неё не вылезала... А он, небось, кроме подгорелой яичницы и приготовить-то ничего не может... Ну, ничего, ему простительно... Должен же быть у него хоть один недостаток...

Думаю чёрт его знает о чём... только бы отвлечься от стоящей перед глазами картины: располосованная рука и запёкшаяся кровь... Дёрнуло же меня взглянуть на него до того, как он пошёл промывать раны...

Вернувшись, мой наставник открывает одну из секций встроенного шкафа, а там... А там у него филиал аптеки. Ещё и с холодильным отделением... Да... с таким набором в случае чего не пропадёшь.

Моё внимание привлекает небольшая статуэтка, стоящая в небольшой нише над баром. Заметив, что я её рассматриваю, наставник поясняет, что это — маячок — своего рода объект привязки... Ничего не понимаю, но с умным видом киваю головой. И отмечаю про себя, что надо будет почитать про эти самые маячки.

Подойдя ко мне, Руслан Андреевич выкладывает на стол пятикубовую ампулу и шприц. Поднимаю на него удивлённый взгляд...

Он говорит, что процесс регенерации уже идёт... и просит меня вколоть ему какую-то сыворотку — чтобы воспрепятствовать заражению крови. Внимательно осматриваю его руку — раны глубокие, но сейчас они выглядят уже лучше, чем... до этого.

Руки дрожат, когда я набираю зеленоватую жидкость в шприц. Я делала уколы Черри... Но это же — совсем другой случай... Видя моё замешательство, он указывает на полтора пальца выше верхней раны...

...Ага, я — умница. Да, эту похвалу я заслужила... Бинтую... Уж что-что, а перевязки я делать умею...

Потом звоню маме и бодрым голосом сообщаю ей, что снова остаюсь у подруги. Поворчав немного, родительница даёт обычные ценные указания — чтобы мы не засиживались допоздна и пораньше ложились спать... Да, конечно. Интересно, как там Леся? Надеюсь, не наделала каких-нибудь глупостей... Её мобильный вне зоны доступа. Странно... Поторговавшись с собой, рассказываю наставнику о её выходках...

Щёки горят, иду умываться. Взглянув на своё отражение в зеркале, испуганно замираю. Глаза. Сейчас они блёклые, почти серые. Что со мной? Я замечала, что они могут немного менять оттенок, но чтобы цвет...

Возвращаюсь в столовую и, немного помявшись, спрашиваю об этом у Руслана Андреевича...

Значит, окрас радужки может меняться в зависимости от эмоционального или физического состояния. Забавно... Пока наставник рассматривает меня, я замечаю, что его глаза сейчас тоже не совсем обычного цвета — льдисто-серые... как раз такого оттенка, как утверждали девчонки...

Ещё бы узнать, когда какой проявляется...

Похоже, что насчёт подгорелой яичницы я погорячилась — пока я посещала ванно-туалетный комплекс, мой наставник организовал горячие бутерброды. Вот только... аппетита нет. Совсем.

Сидя за столом и помешивая чай, я никак не могу побороть дрожь в руках — ложечка жалобно позвякивает об тоненькую кромку чашки...

— Не отпускает? — В ответ отрицательно мотаю головой. На столе появляется непрозрачный бутылёк, а в моём чае — несколько капель какой-то настойки, приятно пахнущей мятой.

Звонит его мобильный.

— Да... Всё нормально. Обработали... Со студенткой... С какой надо. Знаешь, что?.. Вот туда и иди... Ничего. Ты лучше скажи... Ага. Понял... Спасибо.

В ответ на мой невысказанный вопрос он пожимает плечами и говорит, что обращённого ликвидировали, а подробности этого мероприятия перед сном лучше не обсуждать...

И... да. Когда я наконец-то допиваю свой чай, наставник отправляет меня спать, сказав, что ему ещё нужно поработать. Мне он выделяет свою спальню... И ту рубашку, в которой я проснулась здесь в прошлый раз...

Адреналин окончательно выветрился, и на смену дёрганности и нервозности пришла слабость. Тело будто ватное... слипающиеся глаза...

Закутавшись в одеяло, практически сразу проваливаюсь в сон.

...Снова снится кошмар — калейдоскоп вариаций на сегодняшнюю тему. Проснувшись и немного успокоившись, иду умываться. Потом — на кухню — выпить водички.

По коридору и прихожей мягко разливается приглушённое мерцание светильников, стилизованных под свечи. Это он для меня оставил? Не помню, говорила ли я ему о том, что боюсь темноты...

Наверное, он уже закончил со своей работой. Интересно, чем он занимался... и где он сейчас?

"Он же не оставил меня здесь одну?!" — От одной только мысли об этом внутри всё холодеет. Поборов зарождающийся приступ паники, начинаю осторожно заглядывать во все двери. Помимо кухне-столовой, здесь есть ещё гостиная... И зал. С огромной "плазмой" и кожаным диваном...

Я нахожу его на диване в кабинете. Он лежит на спине, закинув руки за голову. Ноги — на подлокотнике. Мне становится стыдно. Так спать жутко неудобно — я пару раз пробовала, потом всё тело ломило...

Несколько минут наблюдаю за ним... пока в груди не начинает щемить.

Вздохнув, тихо прокрадываюсь к креслу и, забравшись в него с ногами, сворачиваюсь там клубочком. Мне спокойней, когда он рядом... Пусть даже здесь и не так удобно, как в постели...

— Не спится? — Подпрыгиваю от неожиданности, услышав его голос. Мягкий, чуть ли не сочувственный тон становится последней каплей в переполненную стопку горькой...

Перед глазами всё мутнеет из-за заполнившей их влаги. Я моргаю — и щёки прочерчивают две горячие дорожки...

— Все эти твари. Всё это... — Всхлипываю. Он мог сегодня погибнуть... а я даже не задумывалась об этом... пока не увидела во всех подробностях во сне... — Почему всё не могло оставаться, как прежде?

Закрываю лицо руками, а слёзы всё катятся и катятся из глаз. Он сел — судя по характерному скрипу кожаной обивки...

Вздрагиваю, когда он осторожно прикасается к моей руке...

Он берёт мои ладони в свои, каким-то непостижимым образом оказавшись передо мною на коленях. Я даже перестаю плакать от неожиданности...

— Не плачь. Всё будет хорошо. — Таким ласковым тоном говорят с тяжелобольными...

— Не будет. Всё становится только хуже и хуже...

— Тссс... — Легонько сжимает мои пальцы. — Просто поверь мне. А то, что происходит вокруг тебя... прими это как данность. Реши для себя, что так есть... И сейчас ты ничего не можешь с этим поделать. И от того, что ты будешь это отрицать, ничего не изменится. Поэтому... пока — просто смирись. И постарайся выжить. Не делай глупостей. Хорошо? — Ласково проводит пальцем по моему подбородку, смахивая слезинки. От этого прикосновения перехватывает дыхание...

Смотрю на него, ничего не понимая. К чему он завёл этот разговор? Всхлипываю. А он тихо продолжает.

— Пока ты ещё ребёнок. Повзрослей. И тогда, быть может, тебе удастся что-то изменить.

Киваю. Тёплой волной накатывает усталость...

— Тебе нужно поспать.

— Я не могу. Эти кошмары...

— Я посижу рядом...

* * *

Не помню, как я уснула. Кажется, он рассказывал мне какую-то сказку... А ещё, судя по всему, он на самом деле просидел возле меня весь остаток ночи. По крайней мере, с утра он выглядел несколько... не выспавшимся.

Примостившись на краешек кухонного диванчика, я наблюдаю за наставником. То, что случилось ночью, немного смущает меня — и я не знаю, как себя вести. Было ли это просто добрым жестом с его стороны, или... Или я могу на что-то рассчитывать?

Одно очевидно: моё присутствие совершенно никак его не напрягает. Он ведёт себя так, как если бы вместо меня тут сидел... например, его друг.

Ступор, пришедший вслед за этим внезапным озарением, затянулся на несколько минут. Да... я поняла, почему он ведёт себя так... Почему он не видит ничего предосудительного в том, чтобы я оставалась у него дома... Чтобы я спала в его постели... И почему моё присутствие не смущает его.

Теперь все детали встали на свои места, слившись в одну кристально-ясную картинку. Раскладывая всё по полочкам, вспоминаю и один телефонный разговор, из которого я на тот момент мало чего поняла... Наверное, если бы я раньше попыталась проанализировать его слова — вместо того, чтобы придумывать образы воображаемой "соперницы", один другого краше — то это могло бы чем-нибудь мне помочь... Хотя, вряд ли, конечно...

"...Ксюх, чего ты? Опять третий курс?.. А вот это — в корне не верно. Студенты — это бесполые существа. Давай, подвязывай с делением на мальчиков и девочек, и сама не заметишь, как перестанешь обращать на это внимание... Конечно-конечно... мне ли не знать. Ксюх, я тебе уже всё сказал... Давай... Да. Заходи потом, расскажешь..."

Тогда меня обеспокоило лишь существование некой Ксюхи, которая должна зайти к моему наставнику... А вовсе не тот факт, что я, как и любая студентка, являюсь для него абстрактным бесполым существом, а отнюдь не привлекательной "милой" девушкой...

И если смотреть на происходящее с такой точки зрения, тогда нет ничего противоестественного в том, чтобы отдать мне свою рубашку и уложить спать в свою постель...

Вот почему он не видит никакого скрытого сексуального подтекста в том, чтобы обнять меня — вот, как вчера... Его поступки не несут в себе никакой эротической подоплёки... которую я так исступлённо пыталась в них высмотреть...

И именно поэтому ему и в голову не приходит, что наше с ним общение может расцениваться как нечто большее, чем просто взаимодействие учителя с учеником.

Говорят, что каждый воспринимает происходящее в меру своей распущенности и испорченности... вот, можно сделать выводы.

И... я осознала ещё кое-что. Всё, что может быть у нас с ним — это просто хорошие рабочие отношения. Или хорошие человеческие отношения. И потолок у этих отношений — дружба.

Мы можем стать приятелями... даже, наверное, друзьями. Но не более того. Он не позволит. Просто не допустит этого, и всё.

Это же хорошо... наверное. Тогда почему грудь сдавило? И краски померкли. И так тоскливо...

* * *

После завтрака он отвозит меня домой. По дороге я украдкой наблюдаю за ним, ища хоть малейшие намёки на опровержение своих догадок... и не нахожу их.

Попрощавшись, взлетаю по ступеням на крыльцо подъезда, а там...

Опираясь плечом на стену, стоит Олег. И курит. Он же не курил?

Цепкий взгляд неспешно скользит по мне, изучая с головы до ног. Глубокая затяжка...

— Ну, приветик, сокровище.

Злобно зыркнув на него, пытаюсь открыть подъездную дверь. Он приваливается к ней, и я отступаю.

— Даже не поздороваешься? Меня бы вполне устроил твой поцелуй. У тебя отлично получалось, но ты же не останавливаешься на достигнутом... правда, ведь? Всё совершенствуешься и совершенствуешься...

Принюхавшись, понимаю, что мой бывший парень — Боже, это же надо было быть такой дурой! — пьян.

— Что тебе нужно? — Максимально равнодушный тон.

— Такая резкая... Неужели совсем не рада меня видеть? — Склонив голову набок, интересуется он. Красные глаза... Отвратительно.

— А ты проницательный.

— Будешь? — Протягивает мне пачку.

— Нет, спасибо. Травись сам.

— Ууу, как мы заговорили. Папик воспитал? Боишься, что узнает?

— Папик у меня спокойный. А вот мама и накостылять может. Так что — радуйся, что не успел познакомиться с ней поближе...

— Не строй из себя дуру.

— Ты чё, охренел? Отвали с дороги. — Он бесит меня. А в таком виде — ещё и вызывает непреодолимое желание вцепиться ему в морду.

Не обращая внимания на мои слова, он продолжает.

— Я видел, кто тебя подвозит. И не раз. А сегодня ты ночевала не дома... Всё с этим своим папиком трёшься... Ну, как он? Уж с ним-то ты наверняка не корчишь из себя недотрогу. Да, дорогая?

— Я тебе не дорогая.

— Дешёвка? Это папик твой так считает?

— С женой со своей так разговаривать будешь, ясно? — Сквозь зубы прошипела я. — Проспись иди.

— Ты меня прогонишь? Как? — Он двигается ко мне. Я вжимаюсь в стену. Ну и перегарище. Чем он так надрался?..

— Алиса, на что он тебя купил? На бабло? Или на крутизну? — Придвигаясь ко мне вплотную, срывающимся голосом спрашивает Олег. Что это с ним?

— Отойди от меня. Лучше — по-хорошему...

— А то — что? Пожалуешься? Ой, уже боюсь...

— Придурок.

— А... ты ж не помнишь... Ты ж у нас тогда бухала по-чёрному... И твои восхитительные выпуклости мог потрогать любой желающий. И не только потрогать... Да, любимая? Но я не брезгливый...

— В последний раз повторяю: отвали от меня.

— И от кого я это слышу? От незабвенной Алисы, которая была готова дать кому угодно... И дала бы, если бы не этот тип... Да, понимаю его... такая корова нужна самому...

— Чё ты мелешь?

— Припоминаешь? Нет? Так я тебе напомню. Сам видел, как ты сидела на лавке с каким-то хмырём... и он тебя лапал, а ты млела. — Победный взгляд. — А тут этот тип нарисовался, весь кайф вам обломал. "Руки убрал от неё... Быстро... Всё. Свободен..." Герой, бля... Так чем он так тебя зацепил, а? — Он упёрся руками в стену, приблизив лицо к моему.

Быстрое движение. Болевой захват.

— Ещё раз подойдёшь ко мне без разрешения — пожалеешь. — Отвращение. Господи, и этого человека я пыталась полюбить?..

Поднявшись на свой этаж, бессильно приваливаюсь к стене. А тренер не говорил, что на пьяных болевые приёмы действуют хуже, чем на трезвых... Как бы я чего не сломала этому козлу... Но состояние его здоровья беспокоило меня меньше всего... А вот его слова....

Если то, что сказал мне этот придурошный — правда... А я не вижу явных нестыковок... То тогда понятно, почему Руслан Андреевич так вёл себя со мной...

Безумно стыдно. Естественно, после такого мне уже ничего не светит... Вот он какой, оказывается... крах всех надежд и ожиданий...

* * *

Я тону в водовороте событий — дни летят, а я только и успеваю, что удивиться той скорости, с которой это происходит. Вымотали меня прошедшие две с половиной недели — вроде бы, ничего из ряда вон выходящего за это время не приключилось, а всё равно накопилась усталость.

Леся до сих пор на меня дуется — ей хорошо влетело от кураторши за самодеятельность с походами за грань. Кстати, наставник по секрету поведал мне, что у Ольги Анатольевны в этом году круглая дата — ей исполняется тридцать пять. Даже не верится — при первом знакомстве я подумала, что ей около тридцати... но не больше. К слову, сейчас она выглядит значительно лучше, чем тогда — разгладились мелкие морщинки в уголках глаз, со лба ушла складочка, из-за которой постоянно казалось, что Анатольевна хмурится... Краем уха слышала, что у неё был трудный период в жизни. Но сейчас, похоже, всё наладилось. А ещё я узнала, что она замужем. А обручального кольца не носит... потому что маг.

Оказывается, чтобы отличить колдуна от мага, в большинстве случаев достаточно всего лишь беглой визуальной оценки: маг никогда не будет унизывать пальцы кольцами и перстнями. А колдуны просто обожают использовать различные ювелирные украшения в качестве временных "хранилищ" энергии...

А узнала я об этом от студентов нашей специальности, с которыми уже успели завести знакомство мои одногруппники. Вообще, наша кафедра нравится мне всё больше и больше — даже представить себе не могла, что где-либо может царить настолько тёплая атмосфера. Всё так радужно... что порой мне становится страшно от мысли о том, что всё это может закончиться, так толком и не начавшись...

Наша кафедра. Наша специальность. Будто всё уже решено и само собой разумеется. Меня пугает мысль о том, что я могу и не поступить сюда... Что что-то может пойти не так, и меня больше ничего не будет связывать со всеми этими людьми... и с ним.

* * *

...Я на цыпочках выхожу из сестрёнкиной комнаты. Малышка, как всегда, уснула, не дослушав сказку даже до середины. Какая же она умильная, когда спит! Пухлые щёчки и губки "бантиком". Сущий ангелочек... Но как этот бесёнок пакостит в свободное ото сна время... Я поправляю ей одеяльце, выключаю свет и тихо выхожу за дверь, плотно прикрывая её за собой. Родители вернутся уже завтра. Скорей бы...

Совсем забыл. Нужно принести воды — все запасы малышка израсходовала на игры и купание. Взяв два ведра и фонарик, выхожу во двор. Странно, что Рэйчик не выскочил из конуры — он всегда выбегает встречать меня, стоит только шагнуть на порог...

...Боже, когда же это всё уже закончится?! Я так больше не могу...

Снова кошмар. Слишком реальный. И слишком тошнотворно-ужасный, чтобы быть настоящим...

Весь день не нахожу себе места, пытаясь прогнать стоящие перед глазами образы. Закрываю уши ладонями и твержу про себя одну фразу: "Так не бывает..."

Пока ужин доходит в духовке, мы с родителями смотрим телевизор. За последние несколько месяцев это — первый свободный вечер, который я провожу с семьёй — на сегодня наставник меня отпустил. То ли у него какие-то свои дела, то ли просто решил устроить передышку — не знаю. Но уже скучаю... Хотя, если посмотреть на всё это с другой стороны... то я уже и забыла, когда мы с родителями в последний раз вот так сидели все вместе...

Сейчас как раз начинается выпуск пятичасовых новостей. А сразу после него покажут какой-то новый фильм, о котором наши мальчики мне уже все уши прожужжали — и с чего они решили, что я предпочитаю боевики и триллеры?..

Криминальная сводка. Буквально хватаю папу за руку, чтобы он не переключил канал — диктор просит убрать от телевизоров детей и слабонервных, когда на экране возникает знакомый двор... Я его видела сегодня ночью...

Кадры из моего сна: перевёрнутые собачьи миски... дворняга со вспоротым брюхом на почерневшей от крови земле... оцинкованное ведро... тёмные брызги на металлическом боку...

Фотография молодого парня и подпись под ней: "Остапенко Михаил пропал без вести. Все, кто что-либо знает о его местонахождении..."

Отойдя от шока и подчинившись какому-то наитию, звоню наставнику. Он не берёт трубку ни с первого, ни со второго раза... а минут через десять перезванивает сам.

Немного хрипловатый голос. Тяжёлое дыхание. Односложные фразы...

"Собирайтесь. Через час буду". Гудки... Стойкое ощущение неправильности происходящего. Он никогда раньше так со мной не говорил. Даже тогда — в самом-самом начале, когда казалось, что он всеми силами старается сжить меня со свету.

Такое впечатление, что ему было неудобно говорить... Я его от чего-то отвлекла? На то, чтобы сложить всё в цельную картинку, уходят минуты — сознание упорно сопротивляется, отказываясь принимать очевидное и пытаясь найти хоть какое-то другое объяснение...

Тщетно. Мир вокруг раскололся на миллиарды осколков, с сухим треском осыпавшихся к моим ногам. Вакуум. Нечем дышать. Задыхаюсь, пятясь к кровати, чтобы не осесть на пол... а под ногами хрустят остатки того, что было моим настоящим и будущим...

Такое ощущение, что с меня живьём содрали кожу... а внутри разверзлась огромная дыра... Так больно. А больнее всего от осознания того, что рано или поздно это всё равно должно было произойти.

От кого я его отвлекла?

Ревность — страшное чувство. Разрушительное. Оно способно заглушить даже боль. Это хорошо. Сейчас мне просто необходимо не сломаться.

* * *

Он заехал за мной через час — как и обещал. Чертовски пунктуален. Буркнув "Здрассьте", никак не могу решиться поднять на него глаза... Стыд. Злость. Горящее лицо. Я выдернула его из чьей-то постели...

Закусив губу, сосредоточенно разглядываю ногти на руках... и только сейчас замечаю глубокие покрасневшие полумесяцы на внутренней стороне ладоней...

Не глядя на меня, он говорит, что это произошло в соседней области, вчера ночью ... и что девочку не тронули.

Выходит, весь тот ужас, что я видела во сне, в это же самое время происходил на самом деле?.. Господи...

Ещё он говорит, что этого мальчика сейчас активно ищут... и что я могу попытаться помочь. Как помочь? Вспомнить. Пережить этот кошмар ещё раз. Видя моё замешательство, он заявляет, что против этой идеи. Решение принимать мне, но он советует отказаться...

Мотаю головой. Я согласна. Я вспомню. Он молчит. Вижу, как побелели костяшки пальцев, сжимающих руль...

Гнетущая тишина давит на плечи, грозясь расплющить. Ссутулившись, отворачиваюсь к окну. Я же прекрасно понимаю, что я для него никто, что он ничего мне не должен... И всё равно больно.

В кабинете Леонида Васильевича нас уже ждут. Быстро окидываю взглядом присутствующих: сам заведующий, Ленкина кураторша — зовут Ириной, отчества не помню... ещё наша преподавательница экологии и пара мужчин, которых я не знаю — один уже седой, а второй, держащий на коленях ноутбук, с виду похож на старшекурсника. И... какой неприятный сюрприз — Валентина Степановна. Встретив мой взгляд, женщина сухо улыбается. Кивает в ответ на моё приветствие...

А потом всё закружилось, как в калейдоскопе. Меня спрашивают — я отвечаю. На автомате. Раз, второй, третий... Сбиваюсь. Наводящие вопросы... Уточнения... Мы пытаемся выяснить, куда вывезли этого мальчика. Быстро, но без спешки. Пока существует хоть тень надежды... Да. Я не видела его смерти — меня разбудила мама, когда я опять кричала во сне...

Снова и снова вспоминаю леденящие душу подробности этого кошмара... Мельчайшие детали, даже самые незначительные могут оказаться зацепками.

Протяжный гудок электрички...

Серый кафель. Блёклый дельфинчик с похабно пририсованными гениталиями... Граффити...

Полуразваленный павильон. Облупленная краска на стене...

Остатки надписи над входом: "...ечко".

Я в полуобморочном состоянии. Откуда-то издалека доносятся обрывки слов. Ничего не понимаю. Вата в ушах...

— Всё... Всё. Возвращайся. — Тёплые пальцы осторожно, но настойчиво теребят меня за щёку. — Ты умница.

Его голос... Звучит с такой заботой... Сглатываю подступивший к горлу ком. Он не увидит моих слёз.

Бессильно откидываюсь на спинку дивана. Чтобы открыть глаза, приходится приложить неимоверное усилие. В кабинете нас осталось четверо: Василенко, нервно барабанящая ногтями по полированной столешнице... Леонид Васильевич, что-то высматривающий в темноте за окном... и мы с наставником.

Остальные покинули помещение, выяснив, что виденное мною место, скорее всего, является территорией заброшенного пионерского лагеря "Сонечко". Наверное, кто-то уже отправился туда. Горький привкус во рту. Столько сил... и здравый смысл подсказывает мне, что этому мальчику уже ничем не помочь.

...Кажется, я ненадолго забылась. Сонно моргаю. Куда ехать? К нему? Можно и к нему... только пусть сам разгребает с моими родителями...

По дороге я пришла в себя, спать резко расхотелось. Особенно, в свете того, что стоило только закрыть глаза, как меня сразу же начинали преследовать образы из сегодняшнего кошмара...

...Может, всё-таки стоило поехать домой? Он рядом. И недосягаем. Больно. Боюсь, что не справлюсь — выдам свои чувства...

Трусливо прячусь в его кабинете, сделав вид, что у меня внезапно возникла острая необходимость дочитать тот раздел, что пропустила в прошлый раз.

Чтобы как-то отвлечься от всего этого, листаю "Библию мёртвых" — толстенный старинный трактат с пафосным названием. Не знаю, как этот талмуд назывался в оригинале, но то, что я сейчас держу в руках — перевод латинского перевода с санскрита. Но самое интересное даже не это... а маленькая ремарка в самом начале оригинальной книги, гласящая о том, что основой для этой книги стали какие-то источники, написанные на забытом языке. "Забытый язык"... интересно, каким образом в таком случае всё это переводилось?

Эта книга целиком и полностью посвящена нежити. Довольно подробные описания с уточнениями и пояснениями... Детализированные гравюры и рисунки... Сопутствующие мифы и легенды в виде бонуса...

Да... Оказывается, тот обращённый, которого я видела — ещё ничего так. Красавчик, можно сказать. Ну, подумаешь, с душком. Зато, по крайней мере, с него лоскутами не свисала гниющая плоть... И кожа была целой... Ну, да... немного агрессивный, с кем не бывает. Зато сохранил вполне человеческий облик.

Да... нам тогда очень повезло, что этот не в меру ретивый труп оказался просто обычным обращённым. Без особых метаморфоз. Когти — не в счёт. А, ведь, бывают и такие, у которых после обращения происходит изменение костной и мышечной структуры... Некоторые начинают передвигаться на четырёх конечностях. Причём, довольно бодро.

Фу. В общем, нам повезло. Мысли переключаются на воспоминания о том вечере. Сейчас даже не верится, что тогда всё было... вот так. Что он осторожно прижимал меня к себе, успокаивая... Мне тогда почудилось, что между нами что-то изменилось и могло бы ещё... Но нет. Наши отношения с Русланом Андреевичем стали всего лишь... чуть более неформальными, что ли. И я уже освоилась у него — шутка ли, бываю здесь почти каждый день.

Вот он — наш потолок. Примерно этого я и ожидала. Грустно.

Когда приходит время ложиться спать, я заявляю наставнику, что на этот раз моя очередь дежурить в кресле — уснуть я в любом случае не смогу, а одной сидеть — страшно. А смотреть всю ночь телевизор — не получится, всё равно сон сморит...

Полчаса уговоров, споров и пререканий — и мы приходим к компромиссу. И вот теперь, когда я осознаю, что нам придётся спать в одной постели, меня пробирает дрожь. Но идти на попятную я не собираюсь — гордость и всё такое... Тем более, почему меня должно заботить то, что его совершенно не беспокоит? И вообще — нам можно.

...А потом мы, лёжа на разных концах широченной кровати, смотрим в звёздное небо и тихо переговариваемся... Точнее, он рассказывает, а я слушаю. И это почему-то кажется мне таким... правильным.

...Ласковое солнце пригревает лицо и плечи. Я покачиваюсь в лодке посреди большого продолговатого пруда. Прозрачная вода и зеленоватая дымка там, куда уже не проникают лучи света. Кувшинки у ближнего берега... Тёплый ветерок нежно перебирает пряди моих волос...

По воде идёт лёгкая рябь, солнечные блики слепят глаза, играют на бортах лодки... Монотонные движения убаюкивают...

Сегодня вместо кошмаров снится эротика. Жёсткая эротика с переходом на личности. А сон, как назло, обрывается на самом интересном месте...

...Зевнув, сладко потягиваясь. Томная расслабленность и приятная тяжесть внизу живота... Ммм... Как же хорошо... И я совсем не против продолжения банкета... Ай!

Откуда-то изнутри поднимается жаркая волна. Обжигающая, испепеляющая... Во рту всё моментально пересыхает, я судорожно сглатываю — точнее, пытаюсь сглотнуть.

О, Боже. Я точно проснулась? Или это продолжение? А если нет, то почему я лежу, прильнув к... О, Боже.

В смысле, к бессменному герою моих легкомысленных снов.

И обнимаю его. Наяву. А он спит. Что само по себе странно, потому что я буквально лежу на нём — обвив рукой за шею... и собственнически закинув на него ногу.

Его грудь плавно вздымается и опускается под моей щекой — я уютно устроила голову между его плечом и ключицей. Прислушиваюсь к биению сердца — мерные, неспешные удары. Спит. И есть шанс, что не проснётся, пока я буду слазить с него...

Ой. А вот с этим могут возникнуть некоторые трудности — его ладонь покоится у меня на талии...

Замираю в неудобной позе, пытаясь придумать, как ретироваться на свою часть кровати, не разбудив его... И как не хочется никуда перемещаться... Но надо. И как меня вообще угораздило забраться на него?

Жарко... от осознания двусмысленности положения, от его близости... от того, что он в любой момент может проснуться... Даже не представляю, какой в этом случае будет его реакция...

Вдыхаю его запах. Его близость разжигает тлеющее желание — не остаётся ничего, кроме потребности быть ещё ближе...

Лёгкая пульсация под бедром отзывается дрожью в моём теле, порождая новую волну жара, оседающую на бёдрах, внизу живота... Судя по ощущениям, не мне одной эротика снится... Вожделение. Он ведь ничего не узнает... если я вот так легонечко потрусь об него бедром... Интересно, что будет?..

Внезапно на моё колено ложится горячая ладонь, теснее прижимая меня к нему... Вздрогнув, замираю, переставая даже дышать. Пульс зашкаливает. Дрожь усиливается — вот только теперь меня трясёт скорее от страха. Попалась... Что он будет делать?

Рука, которой он обнимал меня за талию, нарочно медленно, будто нехотя, скользит вверх по рёбрам. Едва ощутимое касание, но оттого ещё более чувственное, более... возбуждающее. Плечо, шея... кожа будто плавится под его прикосновениями. Так чувственно...

— Кошмары замучили? — Вкрадчивый тон... слова отдаются рокотом в его груди... Кажется, я лечу в пропасть... Бесконечное падение... Ощущение полёта, захватывающее и пугающее. Головокружение. Жгучий стыд...

— Потому что я очень надеюсь, что это не попытка внести то самое разнообразие в мою личную жизнь. — Теперь в его голосе угадывается насмешка. Колкое замечание действует отрезвляюще. Да что он о себе возомнил?!

Вспылив, резко приподнимаюсь на локте, чтобы заглянуть в его бессовестные глаза...

Я не поняла, как это произошло. Только что я пыталась встать — и вот уже лежу на спине... уткнувшись носом в его плечо. За какую-то долю секунды он подмял меня под себя, навалившись сверху... Моя ладонь упирается в его грудь...

Невыносимо жарко. Таю, растекаясь безвольной лужицей по простыням... И даже не пытаюсь вырываться. Смысл? Кому нужна эта игра на публику, когда зритель всего один? Который, к тому же, прекрасно осведомлён о том, что я чувствую на самом деле... Да, я не забыла, что такие, как он, каким-то образом способны различить весь спектр человеческих эмоций...

Шумно выдохнув мне в волосы, он приподнимается на локтях.

— Алиса, девочка... — Тень какого-то воспоминания... Но я слишком возбуждена, чтобы ухватиться за эту ниточку. Вздох. И тишина... Только наше дыхание...

— Если подобное ещё раз повторится... — Хриплый шёпот. И он снова замолкает.

— То что будет? — Поддастся на провокацию или нет?

— Будете в одиночестве наслаждаться своими кошмарами.

Он ещё немного отстраняется, и его лицо оказывается прямо напротив моего. Новая волна жара... и дрожи. Блеск его глаз... И то, что я вижу в них, пугает и влечёт меня... Разгорающееся древнее пламя — так мужчина смотрит на желанную женщину.

— Всего один вариант? — Хриплый шёпот. Неприкрытый вызов. Неужели этот голос принадлежит мне?

Судорожный выдох.

— Да. Чтобы исключить все остальные.

Так близко... Облизываю пересохшие губы. Чувствую, как напряглись под моей спиной его руки...

— Алиса... — Неужели?.. Отчего-то вздох получился со всхлипом.

Мгновение — и его взгляд проясняется. Резко отстранившись от меня, он садится. Фыркнув, наклоняется за упавшим одеялом.

— Брысь к себе, и не мешайте мне спать.

Глава 35

Секундное замешательство... а после меня словно сдуло с кровати. Не трудно догадаться, что "сбрысьнула" я вовсе не на свою половину постели, а намного дальше. В ванную.

Запершись там, я долго остужаю пылающее, разгорячённое лицо ледяными брызгами воды. И ругаю себя при этом очень нехорошими словами... Нет, ну это ж надо было...

Вернувшись, замираю в дверях, прислушиваясь — кажется, он уже спит. Тихо подхожу к кровати, ныряю под одеяло, закутываясь в него с головой. Всё. Можно выдыхать.

Уже засыпая, чувствую движение: матрас едва ощутимо спружинил. Выжидаю несколько минут, после чего осторожно выглядываю... чтобы почувствовать укол разочарования: я осталась одна. Ну и пусть. Может, ему тоже нужно немного остыть. Или как там мужики напряжение сбрасывают?

Спать совершенно не хочется. Особенно теперь. Вот, что это было? И почему так получилось? Странная у него какая-то реакция — если не назвать это другим, созвучным словом — на якобы бесполых студентов...

Поворочавшись, засыпаю в надежде досмотреть сон. Хоть что-то... раз наяву ничего не обломилось. С одной стороны — немного жаль, что так вышло. А с другой... с другой — я рада, что получилось именно так. Что-то мне подсказывает, что так было правильно...

...Естественно, утром он снова ведёт себя как ни в чём не бывало. Впрочем, ничего другого я от него и не ожидаю...

* * *

Сегодня у нас очередная полевая практика — я буду пытаться увидеть ауры. Почему-то именно это умение никак мне не даётся — хотя в книгах оно описано как нечто настолько элементарное, что и учиться не надо. К слову, многие из нас начинают различать ауры, ещё будучи детьми.

Казалось бы, всё так легко и просто... а я ничего не вижу. Сколько ни пыталась. Ни в Универе, ни на улице... проходящие мимо меня люди, сколько к ним не присматривайся, остаются просто людьми — и ни малейшего намёка на что-либо необычное. Да, я в курсе, что восприятие — штука субъективная, а потому может сильно отличаться у разных людей: кто-то видит свечение, кто-то — ореолы различных оттенков... но не совсем же ничего!

И вот теперь Руслан Андреевич решается на крайние меры — он считает, что мне стоит попробовать посмотреть на тёмных. Мол, их пульсирующую ауру вообще трудно не заметить... Да и стимул будет — по идее, должна сработать какая-то защитная реакция и предупредить меня об опасности. Рискованно, конечно, но мы уже пару недель топчемся на одном месте — и никакого прогресса с моей стороны.

Это всё, конечно, замечательно... Вот только место для практического занятия мой наставник выбрал несколько необычное — ночной клуб. Ему, конечно, виднее — он же у нас сверху. В смысле... за главного.

Почему именно клуб? Там легче не привлекать к себе лишнего внимания... и нам, и им. Тёмные в нашем городе относительно цивилизованные — осторожничают, ведут себя прилично — в меру собственных об этом представлений. В открытую не нападают... по крайней мере, в людных местах.

И, как бы это смешно не звучало, но сейчас меня волнует отнюдь не предстоящая "очная ставка", а лишь извечный женский вопрос: что надеть? И никакого самокопания. Выяснять, что со мной не так и почему я не вижу энергетические оболочки людей, мы будем потом — после клуба. Когда поедем к нему "систематизировать полученные знания" и "читать литературу". В первый раз после того... ночного происшествия.

Учитывая, что мы на машине, можно особо не кутаться. И... чего уж таить — хочется произвести на него впечатление. Ещё раз увидеть тот взгляд.

Нездоровое возбуждение. Наверное, отчасти потому, что сейчас он ждёт меня буквально за дверью — в прихожей...

Кстати, когда он зашёл к нам, Черри меня очень удивила. Она медленно приблизилась к нему, прижав уши и повиливая хвостом, ткнулась носом в протянутую ладонь и вернулась на место. Такого я за ней никогда прежде не замечала. А видела я много — начиная от безумных прыжков на задних лапах и облизывания лица гостя... и до вздыбившейся шерсти на загривке, сопровождаемого глухим рычанием...

Останавливаю выбор на графитовых брюках-клёш — у них такая вышивка на кокетке! — и жемчужно-серой облегающей кофточке с глубоким вырезом и длинными рукавами. Когда я спокойно стою, её низ лежит вровень с поясом брюк. Но если я двигаюсь... Поговаривают, что вид мелькающих обнажённых участков тела заводит гораздо сильнее, чем созерцание тех же самых участков, оголённых и выставленных напоказ. Вот заодно и проверим.

Бельё... это отдельный разговор. Даже не надеясь, что он его увидит — нет, не так! — даже не собираясь его демонстрировать, я всё равно выбираю черный кружевной комплект. Вот такие мы, женщины, загадочные существа.

Обувь. Пусть это будут... полусапожки на высокой шпильке. Да, я собираюсь покрасоваться — не танцевать же мы туда идём, в самом-то деле...

Выпархиваю в прихожую. Он стоит, прислонившись к стене — проходить в гостиную он отказался, сказав, что тут подождёт — и что-то сосредоточено изучает на экране коммуникатора.

Вскидывает голову. Оценивающий взгляд. На мгновение становится немного неуютно — этот мужчина ещё ни разу не смотрел на меня так. Кажется, увиденное ему нравится. Кивает. Улыбается.

— Хорошо выглядите. — Как бы невзначай. Как бы простая констатация факта. Но какой лукавый у него при этом взгляд...

Чувствую, как на щеках проступает румянец. И, чтобы скрыть неловкость, выдаю первое, что приходит в голову.

— Руслан Андреевич... когда ко мне на "вы" обращаются, я себя в два раза старше чувствовать начинаю... — После этой фразы я краснею ещё сильнее. А он выглядит заинтересованным.

— И как же, по-вашему, чувствует себя человек вдвое старше вас? — Удивлённо приподнятая бровь. Хорош, мерзавец. Уже оценила и мимику, и тонкую иронию...

— Старым... — В ответ он фыркает, уже откровенно потешаясь.

— Странно. Не замечал.

— Да вам как бы рано ещё, — улыбаюсь я.

— Да ну? Как сказать... Четвёртый десяток я вроде бы уже разменял. — Он явно наблюдает за моей реакцией, а в глазах пляшут искорки...

Думаю, я целиком и полностью оправдала его ожидания. Судя по всему, мой ошеломлённый вид изрядно его повеселил. Четвёртый десяток? То есть, ему уже тридцать есть? Ни за что не поверю!

Словно в ответ на сквозящее в моём взгляде недоверие, он примирительно улыбается.

— Честно-честно. Могу даже паспорт показать... — Всё тот же лукавый, испытующий взгляд.

Великодушно отказываюсь, задирая нос и скрещивая на груди руки. "Нужен нам ваш паспорт..."

И тут он окончательно выбивает почву у меня из-под ног, неожиданно серьёзным тоном спрашивая, на самом ли деле для меня так важно, как ко мне обращаются. Эммм... Допустим... да.

Вот так мы и переходим на новый, ещё более неформальный этап отношений — теперь он обращается ко мне на "ты". Так непривычно... А мне нравится!

По дороге наставник напоминает мне основной момент поведения: на тёмных в открытую не пялиться — нельзя давать им понять, что я знаю, кто они... Держаться возле него, никакой самодеятельности... Да слышала уже, слышала!

Да, я помню, что мы туда не развлекаться идём. И не надо так на меня смотреть. И тихонько посмеиваться тоже не надо — я всё вижу!

...Заходим в помещение. А я зря переживала из-за своего возраста — с этим не возникло никаких проблем. Да, охранник на входе окинул меня довольно подозрительным взглядом... но промолчал. Видать, принял меня за чью-нибудь очередную малолетнюю содержанку. Его проблемы.

Не дай Бог, мама узнает, что я была в подобном заведении! Нет, этот клуб, конечно, очень популярен... и приобрёл широкую известность в нашем городе совсем не из-за скандальной репутации, а, напротив — из-за её отсутствия.

Вспышки света и громкая музыка... но совершенно ненавязчивая. Не раздражает. Прислушавшись, узнаю мелодию — она вошла в один из первых сборников серии Romantic Collection. Не помню, как называется и кто исполнитель... но такой выбор меня приятно удивляет — я-то ожидала услышать здесь характерное клубное "долбилово". А теперь меня тянет потанцевать...

На круглый танцпол нужно спускаться — как на дно чаши. Вниз ведут несколько широких ступеней. Восторженно кручу головой по сторонам. Это заведение вполне оправдывает своё название — на этом уровне вокруг зала тянется лабиринт из проходов... часть стен зеркальная, а часть — прозрачная. Есть ещё верхний ярус — кажется, там бар и ещё что-то...

Подходим к непрозрачной стенке. Очень удобное для наблюдения место — отсюда замечательно просматривается весь этот зал и часть других, малых. Правда, мы тут тоже, как на ладони, но это и к лучшему: желающие уединиться проходят мимо и не травмируют своими страстными лобызаниями мою нежную детскую психику.

— Попробуй. Здесь есть, на кого посмотреть. — Чтобы не перекрикивать музыку, он наклоняется прямо к моему уху. — Не присматривайся. Зрение должно быть рассредоточенным... поначалу. Потом ты сможешь видеть их, не прилагая к этому никаких усилий. Это как хождение за грань...

Ага... А хождение за грань он сравнивал с умением кататься на велосипеде... в том смысле, что раз научишься — и на всю жизнь...

Окидываю взглядом толпу на танцполе. Пытаюсь проделать всё так же, как было описано в "учебнике": ощутить всех и сразу, почувствовать, кто выделяется из целостной картины...

Лучи прожектора выхватывают из общей массы отдельные извивающиеся тела. Непроизвольно начинаю пританцовывать, постукивая тоненьким каблучком в такт ритмичной музыке.

— Алиса, — он снова наклоняется ко мне. Даже несмотря на мои высоченные каблуки, он всё равно примерно на полголовы выше, — сосредоточься на ощущениях. На любых необычных ощущениях. Что ты чувствуешь?

Восторг. От его близости. От царящей здесь атмосферы. Я бывала на дискотеках — наш танцевальный клуб регулярно устраивал их, приурочивая к какому-нибудь крупному празднику... или турниру. Но там всё было по-другому. Да, там тоже была хорошая музыка и очень много народу... но я практически всех так или иначе знала — одноклубников, так точно.

Я вглядываюсь в танцующих людей и вижу... просто танцующих людей. И ничего кроме.

Лёгкое разочарование от того, что у меня никак не получается освоить одно из простейших умений. Радостное настроение немного омрачается — я не могу их увидеть. Может, мне просто не дано?

Видимо, это отражается на моём лице, потому что он решает помочь мне, указав на конкретного человека.

— Вон, та женщина. Пробирается к лестнице. Тёмненькая. Серебристый топ, алые брюки. Присмотрись к ней... Не так. Не надо смотреть на неё во все глаза. Попытайся почувствовать её...

Глазами ловлю в толпе указанную женщину. Грациозные движения. Гибкая фигурка... Но, да, он прав — она не танцует, а целенаправленно пробирается сквозь толпу... хотя с первого взгляда и не скажешь.

На мгновение мне показалось, что я ощутила мимолётный аромат озона. Было — и пропало.

Мысленно тянусь к ней. Ничего. Пустота. Пытаюсь надавить сильнее... И тут меня обнимают сзади — одна рука ложится на моё плечо, легонько сдавливая его, вторая — скользит по животу, чуть ниже ребёр... Ай!

— Подыграй мне... — Его дыхание щекочет кожу. Мурашки.

Подыграть? Ему? Каким образом? И зачем?

Все эти вопросы, готовые, было, сорваться с губ, так и остаются невысказанными. Потому что женщина, за которой я продолжаю наблюдать, оборачивается, впиваясь в меня пронзительным взглядом светлых, почти прозрачных глаз. Я вздрагиваю, будто на меня пахнуло холодом. И не могу заставить себя прервать этот зрительный контакт...

Страх и беспомощность. Я смотрю на неё, и все другие ощущения вытесняются нарастающим ужасом... Что я наделала?

Оцепенение рассеивается, когда Руслан Андреевич медленно, словно в танце, разворачивает меня и притягивает к себе. Неожиданное движение, неудобная обувь... Пошатнувшись, валюсь на него и замираю, когда он крепко сжимает меня в объятьях.

Кажется, даже перестаю дышать...

Хватка ослабевает. Его ладонь неспешно скользит по моей спине к пояснице... на мгновение задержавшись у края кофточки, спускается ниже... пальцы обводят вышивку на кокетке брюк...

В его руках я забываю обо всём — даже об опасности, исходящей от страшной женщины... до сих ощущаю её взгляд на себе...

Неужели простые прикосновения могут пробуждать такую бурю эмоций?.. Радость. Упоение. И... Страх — но уже оттого, что рано или поздно он отпустит меня. Лучше позже...

Участившееся дыхание. Колотящееся сердце. Волны чувственной дрожи. Мечущиеся мысли...

Что мне делать? Обнять его в ответ? Наверное. "Подыграть..." Не стоять же, как истукан...

Нерешительно поднимаю руки. После секундного колебания осторожно опускаю ладони на его спину... Не к стати всплывшее воспоминание — когда я в первый раз его увидела, у меня возникло нездоровое желание проверить, так ли приятна ткань его рубашки на ощупь, как кажется... Не о том думаю...

Краска заливает лицо. Склоняю голову ещё ниже, прижимаюсь пылающей щекой к его груди. Я готова стоять так, сколько угодно. И чем дольше, тем лучше...

.— Алиса, ты привлекла её внимание. — Шепчет он. Горячее дыхание обжигает кожу. Затем его губы на мгновение спускаются к моей шее, порождая новую волну дрожи и желания — и вот он уже распрямляется, продолжая обнимать меня, теперь уже не так плотно прижимая к себе.

Я привлекла внимание той, кого не следовало. А это очень, очень нехорошо. Что теперь делать? Поднимаю голову...

Отчаянно всматриваясь в его лицо в поисках ответа, встречаю серьёзный, сосредоточенный взгляд. Плотно сжатые губы. Всё настолько плохо?..

Он гладит меня по голове. Играет с прядями волос, перебирая их и накручивая на пальцы... Затем начинает заправлять мне их за уши, едва ощутимо касаясь висков, скул... Проследив кончиками пальцев линию шеи, замирает, дотронувшись до ключицы...

Рука, лежащая на моей талии, напрягается.

Он немного отстраняется — ровно настолько, чтобы ещё раз заглянуть мне в глаза...

Тыльной стороной ладони поглаживает мою шею... Приятно... Расслабляет... Придерживая пальцами подбородок, приподнимает его и медленно наклоняется...

Мир вокруг нас перестаёт существовать. Сердце бьётся пойманной в силки птицей. Колени подгибаются... Пытаясь мысленно собраться, прикрываю глаза. Ожидание...

И лёгкое, целомудренное прикосновение его губ к моим. Едва ощутимое. Мимолётное. Удар сердца — и всё. Что не так?

Открыв глаза, снова встречаю его взгляд... Внимательный. Изучающий. Напряжённый.

Молчу. Я никогда не осмелюсь произнести это вслух. Эйфория сменяется горьким разочарованием... Неужели, это всё?

Смотрю в его глаза... и не прочесть того, что вижу в них. Только цвет — сейчас они почти чёрные...

"Пожалуйста..." — А если поймёт?

Глубокий вдох. Его лицо приближается к моему...

Мягкие, тёплые губы... Осторожно, словно боясь спугнуть, он целует меня. Невероятно!..

Смущение напополам с восторгом.

Удивительно нежный поцелуй. Бережный, неторопливый...

Растерянность... Трепет...

Кончиком языка он касается моих губ, будто пробуя их на вкус... а они приоткрываются, впуская его... И я всё ещё не могу поверить, что это происходит наяву...

Бешено колотящееся сердце. Шквал эмоций. Только бы удержаться на ногах...

Его рука в моих волосах. Пальцы поглаживают затылок, спускаются на шею, массируют — успокаивая, прогоняя напряжённость...

Замешательство сменяется ликованием. Вихрь эмоций подхватывает меня, разгоняя все сомнения...

Никто никогда прежде не целовал меня так. Никогда не подозревала, что поцелуй может дарить такие ощущения... быть настолько приятным... многообещающим...

Губы становятся более настойчивыми, завладевая моими, требуя ответа... Руки поглаживают спину. Прикосновения, призванные успокоить, только усиливают возбуждение.

Что-то внутри меня покоряется ему... Теперь я понимаю, о чём он хотел сказать тогда, предлагая мне поцеловать его... Я способна не только брать... Я могу — и хочу — отдавать...

Податливость. Потребность отдаться без остатка. Отбрасываю сомнения. Мне становится всё равно, что он в два раза старше, что он мой наставник, что... К чёрту.

Это мой шанс. Не собираюсь его упускать.

...Дрожу, прижимаясь к нему всем телом. Ничего не вижу, ничего не слышу... Только эти ощущения. Только пламя, вспыхнувшее во мне с первыми его прикосновениями... Мучительное желание...

Я потеряла счёт времени, растворяясь в нём. Потом — кажется, через целую вечность — когда он отрывается от моих губ, напоследок запечатлев на них лёгкий поцелуй, я не могу отдышаться. Хватаю ртом воздух. Мало. Ещё...

Его губы на моей шее. Ласкают. Дразнят. О, Боже! Что он со мной делает?! Не здесь...

Пальцы вжимаются в его спину, соскальзывают...

Влага на ресницах. Полувсхлип-полустон.

Он замирает...

...Постепенно прихожу в себя. Горящие губы, пылающее лицо. И желание. Сама суть — желание. Внутренний жар. Болезненная потребность. В нём.

Он заставил меня вздрагивать от каждого прикосновения. Невыносимо. Хочется большего. Невозможного...

Прижимаюсь лбом к его плечу. Что он со мной сделал? Как ему это удалось?

— Посмотри на меня. — Тихо-тихо просит он. Сильнее прижимаюсь к нему. Не хочу. Мне страшно. Боюсь увидеть в его взгляде то, что заставит меня пожалеть обо всём... — Пожалуйста...

В глубине его глаз затаилась настороженность. Он выглядит... таким удивлённым, даже растерянным, что я не могу сдержаться. Нерешительно улыбаюсь.

Уголки его губ дрогнули в ответ. Неужели я только что... целовала их?

— Нужно было выглядеть убедительно. — Будто извиняясь, всё так же тихо произносит он.

— И...

— Даже я поверил...

Глава 36

...С трудом приоткрываю глаза. Мягкий, приглушённый свет льётся со всех сторон сразу. Вместо чёткой картинки — расплывчатое, подрагивающее марево...

— Спи, маленькая, спи...

До боли знакомый голос звучит странно — то приближаясь, то отдаляясь...

Его присутствие почти ощутимо физически... обволакивает, согревает, успокаивает...

Свет меркнет, я начинаю проваливаться обратно, в темноту.

— Как же ты меня напугала... — конец фразы растворяется в белом шуме. Он рядом. Это хорошо.

Едва ощутимый укол беспокойства. Есть что-то неправильное, пугающее в этом забытье.

Что-то шевельнулось в затуманенном мозгу... какая-то тень воспоминания...

Я пытаюсь сконцентрироваться на звуках его голоса, хотя и не слышу слов. Может, он ничего и не говорит... А может, всё это — плод моего воображения...

Зато все приложенные усилия и отголоски эха, до сих пор звучащие в голове, не дают мне полностью отключиться — какая-то часть сознания продолжает бодрствовать, цепляясь за обрывки мыслей...

Образы. Размытые, лишённые чёткости картинки хаотически сменяют друг друга — будто кто-то включил ускоренную прокрутку нарезки из эпизодов какого-то фильма...

...Удаётся зацепиться за один из кадров.

Внезапно возникшая прямо перед глазами слякоть — отчётливо, неправдоподобно резко видна каждая песчинка, каждый кристаллик льда в этом месиве...

Стоп. Откуда это?

...Невыносимо яркая, ослепляющая вспышка...

Фух. Не так быстро...

Дальше? Или ближе?

"Похоже на инсульт. Хотя, в таком возрасте... И с сосудами всё в порядке..."

Голоса... они что-то шепчут... Этот монотонный бубнёж то совсем стихает, то сменяется невыносимым грохотом...

Больно...

"Вот и всё, а ты боялась..." - В голове скороговоркой крутится дурацкий детский стишок. Вот и всё. Было бы из-за чего так переживать...

Стоп. Что-то знакомое...

Метель. Мокрый снег. На нос шлёпается здоровенная снежинка и мгновенно тает.

А это ещё откуда?..

Тёмный провал.

А потом обрывочные образы снова заполняют сознание, сливаясь в пёструю массу...

Стоп. Не все сразу.

Я помню...

Клуб. И поцелуй... И пульсирующее тепло, растекающееся внутри...

Чуть дальше... Не так быстро...

Леся.

С ней что-то не так?..

Точно. Она обиделась на меня за что-то... А потом мы всё-таки помирились...

"...этот детский сад. Ты ещё ябедой меня назови... и язык покажи для пущей убедительности..."

Потом...

Мы с подругой написали заявления на досрочную сдачу выпускных экзаменов в школе. "Ориентировочно, со школой можно будет покончить уже к началу мая..." А потом полтора месяца отдыхать, ни о чём не задумываясь.

А у Антона в самом ближайшем будущем намечается пополнение в семействе.

Леся говорит, что когда она с ним общалась, его прямо распирало от гордости.

"Антон — папашка! Не представляю!"

...Из пяти экзаменов нужно будет сдать только два обязательных: письменно - родной язык и устно — историю. А физику, математику и биологию нам перезачтут по результатам выпускных экзаменов с подготовительных курсов...

Не то.

Руслан!

Стоп. Снова что-то упускаю...

Музыка. Пульсирующий свет.

Клуб. Тогда...

Слабость. Он гладит меня по голове. "Тебе нужно отдохнуть..."

Ведёт меня к выходу, придерживая за талию.

Заплетающиеся ноги. Подгибающиеся колени. По ощущениям похоже на лёгкое опьянение... а со стороны, видимо, на тяжёлое — судя по неодобрительному взгляду охранника.

Умница... что было потом?

Кажется, в машине я задремала — помню, успела только пристегнуться... и всё.

Просыпаюсь, почувствовав лёгкое касание — его рука лежит у меня на плече...

Потом было...

Разочарование - он отвёз меня домой... Ко мне домой.

Я закусываю губу, чтобы не показать, насколько это меня задело. А он, отдёрнув руку, извиняется.

Досада.

Почему?

"Прости, не хотел тебя обидеть... Такого больше не повторится..."

Отворачиваюсь. Жалкое, наверное, зрелище...

Да почему же у меня через одно место-то всё, а?

Провал.

Страшно...

Когда?..

Конец марта?

С самого утра зарядил мокрый снег. Белые хлопья то кружат в воздухе, то уносятся куда-то порывами ветра. Очень красиво... но уже хочется тепла и солнца...

Не то.

В Университете полным ходом идёт подготовка у выпускным экзаменам, а я трусливо отсиживаюсь дома.

Боюсь встретить его... Не знаю, как теперь себя вести...

Теряю нить.

Маленький клетчатый листочек, неаккуратно выдранный из блокнота. Надпись: М — 97, Ф — 89, Б — 98.

Это ещё что такое?

Леся переписала результаты...

Ещё совсем чуть-чуть — и будет первое апреля. И я уже придумала целую вязанку розыгрышей... А для любимого наставника приберегла кое-что особенное...

Опять не то.

Он позвонил. Аккурат на восьмое марта.

Наш первый разговор после того вечера...

Высветившийся на экране мобильного номер... Желание услышать его голос борется со страхом разочароваться...

Мелькает даже мысль о том, чтобы не брать трубку...

Он поздравляет меня с праздником.

Не могу вспомнить его слов...

Потом он для проформы журит меня за прогулы, спрашивая, что я себе думаю, и не забыла ли, что занятия ещё официально не закончились.

Говорит что-то насчёт собрания, на котором обязательно должны присутствовать все: и студенты, и слушатели подготовительного отделения...

И ничего...

Иду, рассматривая снег под ногами. Поднимаю голову — навстречу идёт Олег. Мысленно готовлюсь к очередной перепалке — а он, увидев меня, делает морду кирпичом и переходит на другую сторону улицы.

Удивительно. Равно как и то, как резко он прекратил свои преследования — а как ещё можно назвать его вечерние бдения под соседним подъездом и попытки "поговорить"?

Уже неплохо. Что ещё?

"Антон просил передать, чтобы ты была поосторожнее со своим парнем. А ну, признавайся, кто этот счастливец? Уж не..."

Мой парень? И при чём тут Антон?

"Теперь понятно, что могло послужить стимулом для такого резкого изменения курса..."

Не понимаю.

Леся хихикает.

"Так что? Это Руслан поговорил с Олежкой о смысле жизни?"

Зачем?

Мы с Лесей опоздали на собрание.

Огромная лекционная аудитория. Ораторствует Василенко...

Не помню...

Леся обнимает меня. "Мне было плохо без тебя..."

Ещё что-то важное.

Если неожиданно оглянуться, можно поймать его взгляд.

Он смотрит на меня, будто пытается уловить что-то недоступное глазу. Сосредоточенно наблюдает, когда думает, что я этого не вижу...

Он и раньше наблюдал за мной... но при этом не был таким задумчивым, рассеянным.

...О чём он постоянно думает?..

Сбиваюсь с мысли.

Обращённых ликвидируют в обязательном порядке. Истинных стараются не трогать...

"Обратить" человека можно двумя путями...

Это важно?

Иду по улице, зажав подмышкой батон...

Не то.

Тело не может существовать без жизненной энергии. Когда человека полностью осушают, он погибает. Но не всегда. Бывает...

Я об этом ничего не читала...

...начинаются необратимые изменения. Теоретически, пока они не начались, такого несчастного ещё можно попытаться спасти. А практически — ещё никому не удавалось сделать ничего подобного.

Бред какой-то...

...Воздействовать на мёртвое тело.

...Некоторые маги...

Любые действия в этом направлении нарушают силовой баланс нашего мира.

...Противоестественно.

Обращённые...

...Нарушение энергетических связей...

Откуда я это знаю?

Грани истончаются, рвутся.

Больно...

"Только в этом нет ни капли вашей заслуги..."

Зачем ему всё это?

"Как собака на сене..."

Темнота...

"...было ликвидировано ещё двое обращённых. Даже один такой экземпляр — уже чрезвычайное происшествие, а тут сразу два..."

Два. Не считая того, "нашего". Я помню.

Нас просят быть осторожными — не только за гранью, но и вообще.

Собрание. Это оттуда?

"...участились нападения..."

Вспомни.

"Кто-то из старшекурсников как-то обмолвился о какой-то "жатве"... Это как-то связано?"

Бред...

"Что происходит?"

Кажется, это я спрашивала...

...к тому разговору мы так и не вернулись...

...беготня, заявления, ещё целый ворох бумаг...

Отдохнуть. Сделать паузу. Не всё сразу.

...Как плохо...

* * *

Я вспомнила.

Спешу домой, зажав подмышкой батон — он был ещё тёплым, когда я его купила — пришлось даже немного подождать, пока разгрузят машину, привёзшую хлеб. Настроение — отличное, не в пример пасмурной погоде.

На нос шлёпается здоровенная снежинка и мгновенно тает.

Сегодня целый день идёт снег. Опять. А март, ведь, уже почти закончился... Уже, было, всё растаяло... солнышко начало пригревать — и вот. Опять наметает сугробы...

Зато детишкам сейчас хорошо — у них появилась возможность в последний раз в этом сезоне порезвиться в снегу... на санях, там, покататься... снеговика слепить, что ли... И я хочу.

На дорожку прямо передо мной выруливает женщина, везущая санки с ребёнком. Прибавив шагу, обгоняю их. Малыш, укутанный так, что только глаза видны, с интересом рассматривает меня. Улыбаюсь ему. Классно — сидишь, тебя везут, тепло, ни забот, ни хлопот...

Продолжая улыбаться, торопливо семеню дальше. Но не успеваю сделать и нескольких шагов, как что-то заставляет меня обернуться.

Скрежет полозьев... Останавливаюсь, наблюдая, как женщина выходит на дорогу, таща за собой ребёнка на санках. По голому асфальту. Что она творит?! Идиотка!

...Дальше всё происходит невообразимо быстро...

Не знаю, откуда он появился — тёмный силуэт автомобиля, прорезав снежную пелену, стремительно приближается к замершим посреди дороги фигуркам...

Смеркается. Метель. Спальный район. Тупиковая дорога. Куда так разгоняться?

Противный свист — колёса заблокировало.

Выключенные фары. Даже габаритных огней нет.

Грудь сжимается, будто невидимые руки комкают тело.

...Всего несколько секунд... миллиард мыслей...

Кажется, я кричу. Не могу сказать точно — ничего не слышу, кроме грохочущих ударов пульса в ушах.

Бух... бу-бух... бу-бух...

Ощущение собственной ничтожности.

Что-то смутно знакомое...

Пульсирующей волной нарастает напряжённость...

Мышцы сводит судорогой. Даже кажется, что волосы становятся дыбом...

Кожу покалывает и что-то, почти ощутимое физически, стекает по немеющим рукам...

...Выдох. Через силу...

Тело не принадлежит мне. Растворяюсь в ритме сердца...

Так надо.

...Не задумываясь...

Замираю я — и весь мир вместе со мной.

Пик. Апогей.

Сводит зубы.

Боль.

Не могу больше.

Металлический привкус во рту, звон в ушах...

Раз — и схлынуло.

Невыносимо яркая, ослепительная вспышка — и я начинаю куда-то проваливаться, а перед глазами продолжают мелькать кадры.

...В первое мгновение ничего не происходит. Потом машина словно натыкается на невидимое препятствие. Вдавливается радиаторная решётка... Сминается крышка капота...

Автомобиль резко виляет вбок. По инерции продолжает движение...

...Металлический скрежет — пронзительный, отдающийся дрожью во всём теле...

...Вылетает на обочину.

Внезапно возникшая прямо перед глазами слякоть...

...Темнота...

* * *

Опять болит голова. Опять тошнит. Да что там — опять больница!

...Ненавижу больницы...

Когда я окончательно прихожу в себя, меня из отделения интенсивной терапии переводят в общую палату — к ещё пятерым таким же, "идущим на поправку": трём бабушкам преклонного возраста и двум женщинам средних лет...

Проведённая здесь ночь превращается в пытку — ужасная головная боль на фоне всеобщего храпа. А когда, уже под утро, всё-таки удаётся задремать, меня вновь посещает видение-кошмар...

Мой крик будит не только соседок по палате, но и мирно дремлющую на посту медсестру — последняя даже прибегает посмотреть, всё ли у нас в порядке.

...Смотрю в потолок, считая минуты — сначала до рассвета, потом — до утреннего обхода...

К восьми приходит мама. И я со слезами на глазах умоляю её забрать меня отсюда под расписку...

Сейчас мне просто плохо. Очень-очень плохо. Хочу домой... может, там будет легче.

Но, в лучшем случае, меня выпишут не раньше, чем через неделю. Кровоизлияние в мозг и девятидневная кома — это "не цацки-пецки", как выразился мой лечащий врач.

Поэтому, пока — капельницы и уколы, через пару дней — очередная томография, а там... а там видно будет. А ещё — врачи не могут найти причины этого. Давление — в норме, сосуды — тоже...

Мама говорит, что первые четыре дня было совсем плохо — стабильно тяжёлое состояние без каких-либо изменений. Потом наметилось улучшение — я начала урывками приходить в себя... но сама ничего об этом не помню.

Говорят, я бредила. Плакала. Кричала. Кого-то звала. О чём-то просила...

Ещё раз убеждаюсь, что по телевизору показывают ахинею — в реальной жизни человек, вышедший из комы, едва ли в состоянии связать пару слов. Это сейчас я могу произнести длинное предложение, ни разу не запнувшись. А моими первыми воспоминаниями после пробуждения стали непослушный заплетающийся язык — я слово "пить" осилила с непонятно какой попытки — и разбегающиеся, словно тараканы после Дихлофоса, мысли...

На второй день после перевода в общую палату я кое-как беру себя в руки и требую у мамы расчёску и зубную щётку с пастой. А ещё — прошу привезти мне нормальный халат. Жду...

Навестит или нет?

Знаю, что он был рядом, когда я в последний раз приходила в себя.

Помню, как пыталась тогда собрать обрывки воспоминаний в единое целое...

А из того, что было до, помню не так уж много. Только страх. Даже нет, не так. Липкий, отвратительный ужас — отголоски этого чувства до сих пор заставляют меня поёживаться. Но... не могу понять, что именно меня так напугало.

Ещё не даёт покоя одна фраза. Не знаю, когда я её слышала, и слышала ли вообще... не знаю, мужчина её произнёс или женщина, но слова прочно засели у меня в голове.

"Ещё один неконтролируемый выброс энергии — и мы потеряем её. Скорее всего, она погибнет. Наиболее оптимистичный прогноз — выгорит..."

Кажется, дальше было ещё что-то, но этого я уже не помню.

"Выгорит..." Переносное значение этого "термина" мне не знакомо, но есть кое-какие догадки. Думаю, выгореть — это что-то сродни превращению в "энергетического инвалида". Незавидная участь.

...Машина не задела ни женщину, ни ребёнка. Это хорошо. А я — выкарабкаюсь. Главное — чтобы подобные ситуации не стали традицией.

Усмехаюсь про себя. Вот, уже шутить пытаюсь. Выкарабкаюсь, никуда не денусь. Только бы продержаться до выписки. А там — однозначно что-нибудь придумаем...

* * *

Леся приходит прямо с утра и почти час развлекает меня болтовнёй, пересказывая последние новости. Слушаю её вполуха — сегодня я чувствую себя совсем неважно, что, в общем-то, неудивительно — ночь опять выдалась бессонной. В результате от вчерашнего оптимизма не остаётся и следа — не надолго же меня хватило...

Днём пытаюсь отоспаться — и опять "ловлю" кошмар. Кажется, что-то из прошлого... впрочем, не хочу сейчас об этом думать...

А он всё-таки приехал.

Уже вечером, когда я раздумываю, а не залечь ли пораньше спать, он звонит уже из фойе, спрашивая номер палаты. А я отвечаю, что встречу его на своём — четвёртом — этаже возле лестницы.

Странная смесь чувств: радостное волнение перемежается со смутной тревогой. Я не понимаю наших отношений, и это мне не нравится. Да, они выходят за рамки стандартной схемы "учитель-ученик". Но... к чему мы пришли?

— Как ты? Терпимо? — Настолько задумалась, что даже не заметила, как он подошёл. Стоит теперь передо мной, нерешительно улыбаясь. А у меня в ответ на его улыбку что-то предательски сжимается в груди.

Просто хорошие человеческие отношения... Почти дружба.

...Будто нож в сердце...

Сидим на подоконнике. Рядом. Молча. Мне нравится вот так сидеть с ним и молчать. Кажется, что именно так — правильно. И... будто слова здесь лишние.

Наверное, мне нельзя волноваться — лёгкое покалывание в затылке превращается в болезненную пульсацию. Морщусь. Кажется, пора прилечь... А уходить неохота.

Моя гримаса не остаётся незамеченной.

— Хуже стало? — Я только вымученно улыбаюсь в ответ. Потом заставляю себя кивнуть.

Мне трудно ходить... даже говорить трудно. И он это видит. Его ладонь накрывает мои пальцы, легонько сжимая их. Потом он спрыгивает на пол и протягивает мне обе руки.

— Ты устала. Не буду больше тебя мучить. Отдыхай, набирайся сил.

...Уже заходя в коридор, оглядываюсь. Стоит, смотрит мне вслед... Увидев, что я обернулась, улыбается.

— Держись. — Вздыхает...

...А улыбка так и не коснулась его глаз...

* * *

Наконец-то. Дождались. Выписка.

Могла бы — запрыгала бы от радости... Но — не могу.

Дикая усталость. Еле переставляю ноги. Каждый шаг, каждое движение — через силу.

"Просто нужно оказаться дома и как следует выспаться..."

Забирают меня мама и... Руслан Андреевич — кажется, пока я лежала без сознания, они успели познакомиться. Не знаю, что именно он ей рассказал и о чём умолчал... но они так мило общаются... Ох, знала бы она, что это — та самая "подружка", у которой я раньше периодически ночевала, думаю, беседа бы пошла несколько в ином ключе...

Выходим на улицу. Тёплый ветерок пахнет весной. Неуловимый запах, который невозможно описать словами... и нельзя ни с чем спутать.

Последнее воспоминание — снежная пурга. А сейчас кое-где уже пробивается яркая молоденькая травка...

Четверть часа езды — и мы на месте. Ехали молча: я — в полудрёме, а мама категорически убеждена, что отвлекать водителя болтовнёй — плохо. Замечательное качество. Вот так ломаются стереотипы.

Зато теперь, когда мы уже приехали, она приглашает Руслана зайти к нам на чай. У меня аж внутри всё замирает. А он... отказывается. Говорит, что мне нужно отдохнуть...

Поблагодарив его и попрощавшись, мама уходит вперёд — открывать кодовый замок на подъездной двери; он у нас сломан, через раз срабатывает.

А мы остаёмся стоять возле машины.

— Спасибо, — отчего-то смущаясь, говорю я.

— Выздоравливай. — Грустно улыбается он, легко коснувшись пальцами моей щеки. Опускаю глаза. — И не пугай меня больше так...

Последняя фраза звучит... странно. Очень серьёзно. И ещё — мне показалось, что он собирался что-то добавить, но промолчал.

Клацает открывающаяся дверь. Мама ждёт меня. А я стою, не двигаясь с места. Мне нужно что-то сказать... но голова предательски опустела.

Отступает на шаг.

— Иди, отдыхай...

Дома я останавливаюсь перед большим зеркалом в прихожей и долго, очень долго рассматриваю себя.

Под глазами залегли чёрные тени...

Похудела — выпирающие ключицы и заострившиеся черты лица. Полупрозрачная, словно восковая, кожа...

Кра-са-ви-ца...

...Мама колдует над плитой, разогревая ужин. А я, чтобы чем-то себя занять, накрываю на стол.

— Он тебе нравится. — Блюдце выскальзывает из ослабевших пальцев и с жалобным звоном раскалывается о край раковины.

— Доча, ты чего? Руслан — симпатичный парень. И так за тебя переживает... Кстати, он кто? Аспирант? Интересно у вас там принято... — Испытующе смотрит на меня. Ох, не зря она завела этот разговор...

Что б ей такого хорошего ответить?

Не знаешь, что говорить — молчи. Золотое правило.

Так и не дождавшись ответа, мама ещё что-то щебечет, собирая осколки. А я стою... и молчу... молчу...

* * *

Вопреки всем ожиданиям, дома легче не становится. Головные боли, видения, кошмары...

Таблетки, призванные купировать боль, практически не действуют... да я и не уверена, что они совместимы с остальными лекарствами...

Видения тушить практически не получается — наверное, силы ещё недостаточно восстановились...

При родителях я стараюсь держаться, но наедине с собой сдаюсь. Мне кажется, что я балансирую на тонкой грани безумия. Или она уже осталась далеко позади? Не знаю. Не могу сказать точно...

Я потеряла представление о разнице между сном и явью. Между видениями, кошмарами и своей настоящей жизнью. Всё смешалось в калейдоскоп каких-то обрывков. И леденящего душу ужаса.

Усталость.

Апатия.

А Руслан... Он пытается вытащить меня из этого ада. Каждый день навещает меня. Гуляет со мной и Черри в парке...

Я не понимаю.

Не понимаю, что заставляет его это делать. Ведь, после того поцелуя в наших отношениях ровным счётом ничего не изменилось. Будто ничего и не было...

...Почти дружба...

Он мне объяснил потом, что ему тогда пришлось слегка зачерпнуть моей силы, открыто заявляя свои права на "жертву" — на меня, то есть.

Да... Сыграли мы тогда, конечно, мастерски. Просто блестяще. Зал, правда, не разразился овациями и "Оскара" нам не вручили... но это — дело наживное. Главное, что та жутковатая тётка поверила.

Смущает лишь то, что я тоже поверила... Поверила, что это было настоящим... Что после этого что-то изменится...

Не изменилось.

Тогда, зачем ему это сейчас? Играть на публику уже не нужно. Чем он руководствуется?

Просто проявление хорошего отношения? Неужели он не видит, что делает со мной? Хотя нет, правильно. Не нужно ему этого видеть...

И я держусь. Изо всех сил держусь и стараюсь не показывать, насколько мне приятно — и больно — его видеть. И так каждый раз. Приятное, в общем-то, событие превращается в пытку...

А сегодня он вручил мне букетик подснежников. Зачем? В груди щемит настолько сильно, что приходится заново учиться дышать. И тогда я не выдерживаю.

— Зачем вы это делаете? Если из жалости, то... не надо.

Смотрю на него, гордо вскинув голову. А он встречает мой взгляд с подчёркнутым спокойствием.

— А если нет?

Сердце заходится. Моё спокойствие — напускное, а его?..

Тут Черри с лаем бросается к какому-то мужичку, зигзагами продирающемуся сквозь кусты.

Смесь облегчения и раздражения.

...А момент был упущен...

Глава 37

...Прохлада шероховатого камня под пальцами. Я настолько устала, что вынуждена опереться на стену, чтобы не упасть. Сколько это уже длится? Я потеряла счёт дням... Сколько из тех, кто был тут тогда, остались в живых?..

В воздухе висит едкий запах испражнений. Здесь слишком тихо. А это может значить только одно: мы повержены.

И эта тишина пугает больше, чем крики и стоны раненых... чем рычание этих тварей...

Желудок урчит, напоминая о необходимости найти пищу. Звук кажется неестественно громким и заставляет меня замереть на месте, прислушиваясь...

Сколько я уже не ела? Не помню... Губы потрескались и кровоточат. Недавно — день, два назад? — я побрезговала затхлой водой... Не лучшее решение — с тех пор мне так и не удалось ничего найти...

Медленно бреду вдоль стены. Если удастся выбраться из цитадели... Если получится незамеченной пройти по городу... миновать крепостную стену... Слишком много "если".

В нос бьёт резкий запах гниющей плоти. Останавливаюсь, напряжённо вглядываясь в полумрак галереи. Может, там и нет ничего страшного... Может, это один из тех, кому удалось продержаться до конца... И кого теперь некому предать земле...

Мне удалось выжить. Пока. И я всё чаще и чаще ловлю себя на чувстве зависти к тем, кто погиб при первых атаках... В бою. И не видел того, что было потом...

...Вроде бы, никого. Делаю ещё несколько шагов — и... кажется, воздух вокруг меня сгустился. Он сковывает движения... даже дышать становится трудно...

Шаг, другой... на пределе возможностей. По щекам текут слёзы...

Шепчу слова молитвы, до крови закусывая губы.

Когда кажется, что уже всё... когда силы готовы окончательно покинуть тело, внезапно ощущаю невероятную лёгкость — будто за спиной выросли крылья...

Торопливо иду к выходу из галереи... Нога ударяется обо что-то тяжёлое — и оно катится вперёд по коридору, наполняя его звоном, заставляющим всё пространство вибрировать и сосредотачивающимся где-то под арочными сводами...

Вот так, глупо, выдать своё присутствие, когда цель уже так близка. Хоть бы они не услышали...

От мысли о них меня переполняет ужас.

...Будто клинком по натянутым струнам нервов...

Забыв обо всех предосторожностях, бегу к выходу в Большой Зал...

А там — это. Я замечаю два силуэта слишком поздно, только услышав хлюпающий звук.

И вонь. Смердящий воздух жжёт лёгкие...

...На полу в беспорядке разбросано оружие, фрагменты доспехов...

...Бурые потёки, куски чего-то...

И посреди всего этого — две нескладных, уродливых твари, облепивших изуродованное тело, сплетающихся с ним...

...В глаза бросается характерная татуировка на предплечье трупа — отличительный знак воинов Высшей Гвардии...

...Монотонные движения, каждое сопровождается тошнотворным хлюпаньем...

...Эта шевелящаяся масса то расслаивается, то сливается...

Пустой желудок начинает болезненно сокращаться, и я бросаюсь прочь — обратно. А там меня уже ждут.

То, что выдвигается из темноты, заставляет меня замереть от ужаса.

...В половину человеческого роста высотой...

...Костистые сегменты, дребезжащие при движении...

В какой-то момент мне начинает казаться, что оно мне мерещится — я смотрю прямо на него и... ничего не вижу. Только марево на полом...

И продолжаю стоять, застыв в оцепенении. Не могу пошевельнуться... даже закричать не могу.

...Перебирает конечностями, подползая ближе...

Что-то клацает, скребёт по полу...

В следующий момент оно уже нависает надо мной, увеличиваясь в размерах, расправляясь...

Зажмуриваю глаза.

Молюсь.

Ко лбу что-то прикасается...

...Жжёт. Всё тело горит.

Агония.

...Хруст перемалываемых костей...

* * *

В ушах до сих пор стоит этот треск... хруст...

Кошмарный сон никак не отпускает меня... Раньше я не видела ничего подобного — или просто не помнила об этом. А теперь мне везде мерещатся монстры — вздрагиваю от каждого шороха...

Даже сейчас, когда солнечный свет заливает комнату. А что будет ночью? Боюсь даже подумать об этом...

Промучившись до обеда, звоню наставнику и пересказываю ему этот кошмар. Глупо, наверное... но другого выхода я не вижу. Тем более, может, это важно?

Выслушав меня, он спрашивает, видела ли я подобных созданий в его книгах... смогу ли узнать их на рисунках...

Лучше бы спросил, смогу ли я это забыть.

Видимо, чувствуя моё состояние — не так уж и часто я ему жалуюсь — он советует мне попытаться отвлечься. Браво!.. Может, он ещё расскажет, как?

Не выдержав, срываюсь:

— Как? Как я отвлекусь, когда в ушах всё время звучит этот мерзкий хруст! И всюду мерещится эта вонь! И постоянно кажется, что кто-то крадётся за спиной! Как мне отвлечься?!

Вызверилась на него... Умница, девочка!

Тут же становится стыдно — за резкий тон, за собственную слабость...

— Ещё полчаса потерпишь? Я за тобой заеду... А пока — подумай, чем бы тебе хотелось заняться. — От мягкого тона становится ещё более стыдно. Не разреветься бы... Всё. Выдыхай.

— А чем можно?

— Можно фильмы смотреть. Хоть всю ночь. Только родителей не забудь предупредить... — Кажется, он улыбается.

— И Лесю. — Я, вот, точно улыбаюсь...

— Всё, жди. Скоро буду. — Всё ещё не до конца веря в реальность происходящего, откидываюсь на спинку кресла. На губах блуждает совершенно счастливая улыбка. Боже, за что мне такое счастье?..

Всю ночь смотреть с ним фильмы? Это, однозначно, меня отвлечёт. Надо было раньше ему звонить...

Интересно, а на тупые американские комедии это предложение распространяется? Думаю, да. В любом случае — он сам виноват. Никто его за язык не тянул...

Настроение стремительно ползёт вверх. Так, Лесе позвонить... И маме... И с Черри погулять не забыть... И одеть на себя что-нибудь приличное...

По дороге мы заезжаем в Университет — получить официально оформленные результаты экзаменов, чтобы завтра можно было передать их в школу. Какая, всё-таки, замечательная штука это свободное посещение...

Большую часть итоговых контрольных мы с Лесей уже написали — осталось только сдать английский и географию. Но в этих предметах я неплохо ориентируюсь, а потому особо не переживаю — с ними проблем быть не должно... А вот с историей... Даже не знаю, как буду её сдавать.

Некоторые детали — особенно, если именно на них делается акцент — могут вызвать отвращение даже к самому интересному предмету. Так у меня с историей — не могу запомнить все эти даты... фамилии помню через одну... А преподаватель требует именно заученные числа, а не понимание причинно-следственных связей между событиями...

Объяснить, что, где, зачем и почему происходило — это всегда пожалуйста. Хоть сейчас. Но выучить даты — превыше моих сил.

Даже Руслан Андреевич пытался помочь мне готовиться — в итоге удалось чётко систематизировать, что и за чем происходило... но не более того. Видимо, всё-таки будет у меня одна четвёрка в аттестате — обидно, конечно, но ничего. Зато я точно знаю, что поступлю...

...Возвращаясь из Академического корпуса, заходим на кафедру — Руслану нужно забрать какие-то бумаги.

Пока наставник что-то перебирает в ящике стола, я разглядываю огромный — во всю стену — плакат с планом территории Университета. И фотографиями. Часть изображений — старые, ещё чёрно-белые... и тут же, рядом — современные. Будто прошлое и настоящее переплетаются вместе... необычное ощущение.

Увлёкшись изучением плаката, не замечаю, как в преподавательскую заходит Валентина Степановна — я осознаю, что в помещении появился кто-то ещё, когда она уже проходит мимо. Здороваюсь с ней, а она... она отвечает, вполоборота смерив меня нехорошим взглядом. Чем я ей опять не угодила?

Затем её внимание переключается на Руслана Андреевича — она подходит к нему и, зачем-то взяв его за плечо, выдаёт буквально следующее:

— А вот и наша пропажа. Наконец я тебя застала. Уделишь мне минутку?

Прежде, чем рассеяно буркнуть ей "ага", он зачем-то оглядывается на меня.

— Посиди пока тут, я сейчас... — Выложив на стол тоненькую стопку бумаг, идёт следом за Василенко к дальней двери...

...Отодвинув в сторону журнал успеваемости — даже не заглянув туда, хотя очень хотелось — вырисовываю пальцем узоры на полированной глади стола. Интересно, зачем ему сейчас понадобился журнал, если в этом семестре у него нет своих пар — помню, он что-то говорил о том, в этом году вся нагрузка ушла на осенний семестр...

А ещё — интересно, зачем он так срочно понадобился ВВС? ВВС — это наша группа так называет Василенко — кажись, от кого-то из старшекурсников пошло.

По ногам тянет сквозняком.. Бесшумно приоткрывается неплотно закрытая дверь во второе помещение...

"Руслан, разуй глаза! В каком месте она идёт на поправку?! Девчонка нестабильна! Она как бомба замедленного действия — не понятно, когда рванёт!" — Такое ощущение, что температура в помещении упала до нулевой отметки... Неужели это про меня?

"Она держится..." — Опять он заступается за меня. Опять — перед ней. Что её на этот раз не устраивает?

"Это пока. Ты можешь что-то гарантировать?" — Таким тоном обвиняют во всех смертных грехах, а не разговаривают с коллегами...

Он что-то отвечает настолько тихо, что я не разбираю слов... Да и не хочу ничего слышать. Мне хочется закрыть уши ладонями и убежать куда-нибудь отсюда... подальше.

"Острых ощущений захотелось? Всё в игры играешь?"

Я встаю. Как марионетка, которую дёргают за ниточки. Иду к двери, открываю её... А в спину, будто острые лезвия, продолжают вонзаться её фразы.

"И что? Тебе напомнить, что ты сам творил? А у неё гораздо больше возможностей! Если она сорвётся — всё полетит к чертям собачьим. И ты не сможешь её остановить — даже если захочешь! И никто не сможет!"

Открываю дверь, вываливаюсь в коридор...

"Мы ещё вернёмся к этому разговору — если он не потеряет своей актуальности. Всего доброго..." — Он, всегда такой спокойный, теперь разговаривает с этой жабой на повышенных тонах.

Вот только мне от этого не легче.

В груди ноет, трудно дышать.

Приваливаюсь спиной к стене и съезжаю по ней, больно впечатавшись кобчиком в плинтус — в этот момент физическая боль превосходит моральную, затмевая её...

И только теперь я понимаю, что плачу. Беззвучно — лишь слёзы катятся по щекам. Хорошо, что сейчас идёт пара... И никто не видит меня — сидящую на полу совершенно пустого коридора.

...Из преподавательской слышится приближающийся звук торопливых шагов. Потом дверь резко распахивается — и он замирает на пороге, едва не споткнувшись об мои ноги.

— Тааак... — Очень нехороший тон. Инстинктивно сжимаюсь — вдруг он начнёт меня ругать...

А он, прошипев себе под нос что-то неразборчивое, закрывает дверь и склоняется ко мне.

— Алис... — Теперь его голос звучит ласково. — Пойдём...

Дождавшись, пока я подниму на него своё зарёванное лицо, подаёт мне руку, помогая встать.

Потом — ждёт, пока я вожусь с салфетками.

Он выводит меня с кафедры, осторожно приобняв за плечи. Постепенно затихаю, прижимаясь к нему...

— Всё будет хорошо, — шепчет он мне в волосы...

Так убедительно... так хочется верить...

* * *

— Прости. — Я наконец-то умылась и теперь сижу на своём любимом диванчике у него в столовой. А сам он заваривает чай с какими-то травами... — Ты не должна была этого слышать. Валентина Степановна не сдержана в выражениях...

Он оборачивается, встречая мой взгляд.

Глаза опять наполняются предательскими слезами, а с языка готовы сорваться хлёсткие слова...

— Алиса, выслушай меня, пожалуйста. Понимаю, что тебе было больно это слышать, но... не обижайся на неё.

Он подходит почти вплотную ко мне — заворожено наблюдаю за его плавными движениями: вот он останавливается, вот — берёт стул, разворачивая его спинкой вперёд...

Я сажусь прямо, расправляя плечи и складывая руки на коленях — теперь, когда он сидит напротив, наши лица находятся на одном уровне.

— Попытайся понять её мотивацию... Она потеряла семью. Она теряла подопечных... Сейчас у неё никого не осталось, кроме нас. И она очень эмоционально переживает это... и по-своему старается оградить тех, кто ей дорог. Уберечь хотя бы их...

— А почему тогда она спохватилась только сегодня? Не вчера, не на прошлой неделе, не полгода назад?..

Он какое-то время молчит. Не знает, что ответить? Или не хочет отвечать?

— Не знаю, почему именно сегодня. Сомневаюсь, что она специально выбирала момент, чтобы ты оказалась рядом... — Я хмыкаю.

— Ага. Она с самого начала — сама доброжелательность по отношению ко мне...

— Алиса... ну почему с тобой всегда так сложно? Я почти месяц не появлялся в Университете — когда ей ещё было со мной говорить? А то, что ты тогда сделала, наглядно продемонстрировало твои возможности. А твоё нынешнее состояние... скажем так: оно сильно бросается в глаза. Понимаешь, когда один из нас срывается — это обычно очень плохо заканчивается. Ты сейчас на грани срыва. И теперь тебя боятся. В тебе чувствуют угрозу. Не только Валентина Степановна.

— И... даже вы?

— Нет.

Смотрю на него, пытаясь понять мотивы...

— Почему?..

— Я в тебя верю. Верю, что ты справишься. Ты сильная. А я буду рядом, чтобы помочь тебе.

— Спасибо.

— Алиса... Моим наставником был отец. И когда его не стало... в общем, я сдался. Сорвался. Поэтому... я знаю, как это бывает. И хочу уберечь тебя от подобного.

Киваю.

— Чай заварился...

Молча пьём ароматный напиток. А потом... потом он начинает рассказывать.

Отец... всегда представлялся чем-то монолитным. Непоколебимым. И это придавало уверенности — в себе, в завтрашнем дне. Казалось, что он всегда будет рядом... Это не образное выражение — у него было более, чем достаточно возможностей для этого.

Мать, шутя, называла отца "рафинированным интеллигентом" — он даже к столу всегда выходил в костюме. Никогда не повышал тона — со всеми говорил предельно вежливо и спокойно. Никто из знакомых ни разу не слышал от него не то, что бранного — даже просто грубого — слова.

Его уважали... или боялись. В любом случае, с его мнением считались. Сопредседатель Большого Совета — шутка ли...

Ничего не знаю ни про какие Советы... а спрашивать не хочу. Не хочу его отвлекать... Ему просто нужно выговориться...

Мать... обычная женщина. Выгорела, навсегда лишившись всех способностей. Ещё до встречи с отцом. Эту тему никогда не затрагивали... Кажется, она была целителем...

Когда пропала без вести мать, было плохо. Очень плохо. Но отец не сдавался... видимо, поэтому и не было ощущения безнадёжности... даже спустя годы всё равно брезжила слабая надежда на то, что мама жива...

Но смерть отца... Она перевернула всё.

Сначала был шок. Происходящее ощущалось нереальным — всё было как в тумане... Действовал как робот, автоматически выполняя заложенную программу жизнеобеспечения.

Потом были похороны, соболезнования...

Сейчас его глаза пугают меня — бездонно-тёмные и... отрешённые. Не могу видеть этот потеряно-грустный взгляд, устремлённый куда-то мимо меня... Будто он всматривается в прошлое...

Он сейчас не здесь. Где угодно, но только не здесь. О чём он жалеет?

Перевожу взгляд на его пальцы, до побелевших костяшек вцепившиеся в угол стола... Повинуясь какому-то необъяснимому порыву, сжимаю его руку... И тут что-то меняется.

Мелькает образ девушки — не могу рассмотреть деталей. Только знаю, что она ему небезразлична. Не родственница — что-то и большее, и меньшее одновременно... Укол ревности...

Она что-то ему говорит, видимо, пытается утешить...

...Она же — волосы разметались по подушке, раскрасневшееся лицо...

...Солоноватый привкус во рту. Горячая тёмная влага на простынях...

...Широко распахнутые глаза, из которых стремительно утекает жизнь... Её глаза...

Он отдёргивает руку — так резко, что я больно — до онемения — ударяюсь кончиками пальцев об стол. Меня пугает выражение его лица — будто застывшая маска отчаяния...

Замираю. Не отрываясь, смотрю ему в глаза... Сердце бьётся где-то в районе горла... Заставляю себя выровнять дыхание... И повторяю про себя: "Всё будет хорошо... Всё будет хорошо... Всё будет хорошо..."

Мне страшно. Губы дрожат.

"Всё будет хорошо... Всё будет хорошо... Всё будет хорошо..."

* * *

Мы смотрим друг на друга долго — пока головокружение и мерцание перед глазами не заставляют меня крепко зажмуриться...

— Прости. — Голос Руслана звучит глухо. — Идём, посмотрим всё-таки что-нибудь...

...Облокотившись на подоконник, наблюдаю за тем, как лучи заходящего солнца золотят окна соседней высотки — ярко-рыжие, с алыми прожилками, блики пляшут на стёклах, напоминая игру языков пламени костра. Красиво...

— Алис! — Вздрагиваю, когда его голос раздаётся буквально у меня над ухом: опять не заметила, как он подошёл. — Ты так и не ответила, какой фильм...

Разворачиваюсь к нему лицом.

— А можно задать один... вопрос? — Мне кажется, что даже его поза становится... напряжённее, собраннее.

— Конечно. Спрашивай. — Настороженный взгляд.

Да не переживай ты так, у меня всё в порядке с чувством такта...

— Так, а... чем тёмные кардинально отличаются от светлых? — Одно могу сказать с уверенностью: этим вопросом мне явно удалось его удивить.

— А ничем. — Даже выражение его лица стало мягче. — Деление, на самом деле, чисто номинальное. И дело тут не только в заимствовании чужой силы. Те же самые дарители вообще не могут забирать у кого-либо энергию... и в то же время могут стать тёмными.

Я удивлённо моргаю.

— Не понимаю...

— В погоне за силой, могуществом, они не гнушаются ни чем. Идут на всё, лишь бы получить желаемое. Не задумываясь о последствиях своих поступков. И — хуже того — многие при этом осознают, какими могут оказаться эти самые последствия... но это их не останавливает... Пока понятно?

Киваю.

— Любые манипуляции с энергией — это риск. Законы физики ведь никто не отменял — они действительны для всех... Поэтому часть из этих манипуляций нарушает общее равновесие. Что, в свою очередь, бьёт по граням...

Снова киваю, но уже не так уверенно.

— То, что ты сегодня видела во сне... Возможно, нечто подобное могло когда-то происходить на самом деле... Если где-то рвётся грань, то через образовавшуюся прореху в наш мир могут проникать порождения той стороны...

Поёживаюсь. На мгновение становится очень неуютно...

— А... неужели тёмные не понимают, что может случиться и такое?

— Отчего же? Обычно все всё прекрасно понимают... Вот только почувствовав себя Вершителем, очень трудно остановиться...

Вздохнув, он продолжает:

— Именно поэтому те, кто преступал черту, уже никогда не становятся прежними. Ощущение вседозволенности и иллюзию безграничного могущества уже никогда не забыть...

Слушаю молча, не перебивая... А он преподносит всё это так, будто намеренно старается запугать меня.

— Можно обуздать жажду, взять её под контроль... Но это превращается в постоянную и непрекращающуюся борьбу с искушением. Некоторые сходят с ума и снова срываются...

Теперь он смотрит мне в глаза, будто бросает вызов... Оценивает мою реакцию. Да, именно оценивает.

И да, я помню, на что он способен... Но почему он не пытается как-то сгладить всё это, показаться лучше, чем есть... Почему? Неужели ему всё равно?

Я выдерживаю его взгляд, прекрасно понимая, что нахожусь в одном помещении с человеком, который — если хорошо подумать — и не совсем человек. Как, в общем-то, и я. И сейчас это ощущается как никогда остро.

— Тогда, на занятиях, вы говорили, что вернуться практически невозможно...

— Да. Так и есть. Но... тут тоже бывают нюансы.

— Например?

— Например — человек оступается. Раз, другой... В этом случае он ещё может относительно безболезненно свернуть с кривой дорожки. Но чем глубже он погружается во тьму, чем ближе подходит к точке невозврата — тем меньше у него на это шансов.

— Точка невозврата — это как? — Что-то такое слышала, но точно сформулировать значение не могу...

— В данном случае — когда жажда могущества становится одержимостью и вытесняет всё человеческое.

Бросаю взгляд на окно. Не самая приятная из наших бесед, конечно...

— Хочешь, можем выйти, подышать свежим воздухом... — Он замечает мой взгляд. Он всё всегда подмечает...

— Хочу. Вот, только... идти далеко неохота.

— Тогда, может, на крышу? Полюбоваться на закат?..

...Солнце величественно скатывается за горизонт, окрашивая кромку бархатно-синего неба в багряные тона. Редкие кучевые облака снизу кажутся пепельно-серыми, а их верхушки подсвечиваются целой гаммой оттенков золотого и розового... Необыкновенно красиво...

...Восхищение и сожаление. Навязчиво кажущаяся иллюзорность...

Грусть.

А на глаза отчего-то наворачиваются слёзы...

Я стою посреди крыши, а Руслан разгуливает по ней. Каждый раз, когда он подходит к самому краю, мне становится не по себе — я понимаю, что ничего с ним не случится, но необъяснимая тревога всё равно заставляет сердце биться быстрее.

Когда он в очередной раз проходит мимо меня, я неожиданно для самой себя спрашиваю, как выглядят ауры тёмных...

Сама я до сих пор так и не научилась видеть энергетические "оболочки" людей, а Леся рассказывала, что это — очень красивое зрелище. Вот только так и не смогла толком ничего описать — с её слов аура выглядит, как нечто подвижное, текучее... будто облегающее тело.

К счастью, ей ещё не приходилось сталкиваться с тёмными. И очень хотелось бы, чтобы и не пришлось...

...Он стоит вполоборота ко мне, заложив руки за спину, и задумчиво смотрит куда-то вдаль.

Потом неожиданно хмыкает.

— Даже не знаю, как объяснить... Обычно аура имеет чистый цвет... а у тёмных они словно припорошены пеплом — из-под тёмно-серого проступает основной оттенок... В общем, представь себе тонкую плёнку... тот же мыльный пузырь. По сути — он прозрачен, но ты всё равно видишь игру цветных бликов на его поверхности.

Вот загнул.

— Представила. — Вопросительно смотрю на него.

— Умница. А теперь представь, что такой тонкой плёнкой окутано всё человеческое тело — только блики на ней не цветные, а почти чёрные... и сквозь эту плёнку просвечивает всё, что под ней.

Представить-то я представила... Вот только насколько картинка, нарисованная моей неуёмной фантазией, соответствует действительности?..

Он какое-то время молчит, а потом продолжает будничным тоном.

— А при взгляде на таких как я создаётся впечатление, что в ауру вплетены седые нити... — Он на какое-то время замолкает, а потом продолжает с какой-то ожесточённой решимостью. — Не знаю, как далеко я зашёл. Просто не помню многого из того... Но, судя по виду ауры... наверное, если бы не помощь Александра, я бы не справился.

Отворачивается.

— А кто это такой? — Нужно срочно менять тему.

— Притча во языцех. Демиург. Бродяга. Последние полвека обретается где-то в наших краях.

Эээ... Ёмкое описание.

— А лет ему сколько?

— Не знаю. — Руслан пожимает плечами и снова поворачивается ко мне. — Думаю, он и сам не помнит. Тем более что точная дата рождения не известна. Поэтому, для него ошибиться на сотню-другую лет — это запросто.

Он решил меня разыграть?! Смешно.

— Не надо так на меня смотреть. — Он разводит руки в примирительном жесте, демонстрируя раскрытые ладони.

— А я-то думала, что старение можно замедлить... ну, чтобы лет до ста хотя бы прожить... А оно вон как.

— Ну... Александр — исключение. Так долго на самом деле мало кто способен продержаться — по разным причинам. И, кстати, такой преклонный возраст имеет и свои недостатки. Иногда такие старожилы... скажем так... ведут себя не совсем адекватно.

— А их, таких, много? Старожилов?

Он кивает. — Встречаются.

— А... их... особенности поведения?..

Наставник лишь снова пожимает плечами.

— Сама поймёшь при встрече... — Произнося эту фразу, он невесело усмехается. — Странно, что он до сих пор не изъявил желания познакомиться с тобой поближе...

— А если я не захочу с ним знакомиться?

— Ты мне доверяешь? — Пристальный взгляд.

— Да.

— Помнишь, что я тебе обещал?

Нет... Он же не обещал сдыхать меня какому-нибудь чужому дядьке? Вроде бы...

Внутри всё похолодело... Промелькнула мысль о предательстве... Видимо, что-то отразилось на моём лице, потому что Руслан неожиданно улыбнулся. Тепло. По-настоящему. А не как тогда, в коридоре больницы...

— Глупенькая... Не переживай. Я всего лишь пообещал защищать тебя. — Немного помолчав, он нарочито тяжело вздохнул. — В том числе и от страшных незнакомых дядек.

Чувствую, что краснею. И... не помню ничего такого... Ладно, потом разберёмся — сейчас нужно сохранять лицо. В прямом и переносном смыслах...

Встряхиваю головой и пытаюсь сосредоточиться на созерцании заката: солнце уже почти скрылось за горизонтом, оставив лишь тлеющую алую искорку. А над ней по пастельно-розовому небу растекаются мазки сиреневого... оранжевого... малинового...

Спустя какое-то время от искорки остаётся лишь затухающее зарево. Небо на нами постепенно темнеет, приобретая насыщенный сине-лиловый оттенок, а далёкие облака, степенно плывущие где-то у самого горизонта, всё ещё подсвечиваются лучами уже невидимого нам светила...

...Удаётся поймать отрешённо-лирическое настроение... Вот оно — то, что доктор прописал...

Отсюда, сверху, открывается замечательный вид — весь город как на ладони — сияющий, полный жизни. Сверкающими нитями бус тянутся улицы. Медленно моргают разноцветными огнями светофоры. Плотные и не очень потоки огоньков автомобильных фар: тёплого жёлтого, холодного белого, голубого... Красные стоп-сигналы... Дома уютно отсвечивают пёстрыми прямоугольниками окон...

Столько людей, столько жизней...

Порыв холодного ветра растрепал мне волосы. Руки зябнут, и я пытаюсь глубже спрятать их в рукава — днём-то уже очень тепло, даже жарко... но сейчас, когда солнце село, ощутимо тянет прохладой. Ещё и ветер поднялся...

— Замёрзла? — Опять подкрался незаметно...

— Ну... — Нерешительно начинаю я, не зная, как продолжить фразу. Замёрзла, есть немного. Но уходить отсюда категорически не хочется...

— Понятно. Иди сюда. — Он обнимает меня сзади, притягивая к себе и укутывая полами пальто.

От неожиданности я на пару секунд замираю, вдыхая его запах — прежде, чем сердце заходится в бешеном ритме...

Дрожу — но уже не от холода... А он сжимает меня так крепко, что дыхание перехватывает — но мгновение спустя его руки немного расслабляются, устраиваясь у меня на животе...

Я — в его объятьях... Мы — одни...

Новая волна дрожи... А что я потеряю, если плотнее прижмусь к нему спиной?..

Приятное, разомлевающее тепло медленно растекается по телу. Постепенно расслабляясь, начинаю вдыхать полной грудью. И чувствую себя совершенно счастливой. Так хорошо. И правильно...

Далёкие гудки автомобилей...

Вздрагиваю, когда где-то рядом начинает возмущённо кричать потревоженная сонная птица.

— Ничего не бойся. Я — с тобой. — Тихо говорит Руслан, плотнее укутывая меня. А потом устраивает подбородок мне на макушку...

Я теряю счёт времени, растворяясь в ощущениях тепла и защищённости. Сейчас мне не хочется ни о чём думать. Только наслаждаться моментом.

Он говорил о доверии?.. Да, я доверяю ему. Так, как не доверяла ещё никому — и даже себе.

А он?..

Я запрокидываю голову, устраиваясь у его на плече и глядя в глубокое, исчерна-синее небо, напоминающее бархат, устланный россыпью мерцающих драгоценных камней — звёзд...

...Во мне однозначно погиб поэт...

Краем глаза улавливаю движение — он склоняет ко мне голову. Что?.. Неужели поцелует?..

Сердце сбивается с ритма, замирает, пропустив удар — и тут же пускается вскачь. Голова идёт кругом...

А он... замирает буквально в сантиметре от моей щеки — кожу щекочет его дыхание. Если я сейчас поверну к нему лицо — наши губы встретятся. Это же так просто — одно элементарное движение и...

И я медлю. Проснувшаяся вдруг нерешительность останавливает меня.

Предельно чётко осознаю, что не могу пошевелиться. И... жду.

Не знаю, сколько мы так стоим... А потом он, легонько потеревшись кончиком носа о мою щёку, шепчет:

— Спать идём?

Уважаемые читатели, окончание этой истории высылается по запросу на условиях нераспространения третьим лицам. От вас требуется всего лишь любым способом оповестить автора о своём желании прочесть концовку :)