— Но мы-то теперь не... замухрышки! — обидчиво расцепляя и освобождая руку.
— Он хотел сказать да, — дернув ухом на братца, ответил Хоан, тоже высвободивший руку, но мягче и после ответного поглаживания. — Но ведь мэл... Эхнессе просто оставил нас там, где просторнее...
— Пфф, — заинтересовавшись раздвижными седзи и четко зафиксированными по периметру амадо из пробковых пластин, — там не меньше!..
Лист был старше, существенно больше вширь и длину, немного ввысь, спальни оказались слегка удлинены, оставшиеся пространства под энгава, чья площадь превышала сумму внутренних помещений. Зато раздвижные панели имели другое соотношение сторон и схему движения: они заезжали не строго нечет за чет, а раздвигались парами в разные стороны так, что угловые седзи из конопляной бумаги всегда оставались на месте, а все остальные заезжали за центральные амадо. В примыкающих к энгава углах стояли большие чаши, напоминающие уменьшенные до почти метрового диаметра трехствольные солфиалы, шершаво серебряные снаружи и медно-зеркальные внутри. Орехово-хвойный запах бездымного горючего смоляного состава(!!!) еще не выветрился, как и душистый мыльный флер от моющих средств. Во внутренних углах стояли массивные деревянные кадки из цельных стволов тиса. Кору сняли, неровно ошкурили и отполировали до характерного блеска на получившихся разводах, покрыли приглушенно светящимся лаком, подчеркивающим природный рисунок. С их краев свешивались мясистые клиновидные листья, светящиеся соломенным в светло-коричневую крапинку. Из их середины росла толстая лоза с крупными — размером в две ладони — соломенно-желтыми цветами, ее обвивал мелколистный вьюн, листочки которого скручивались в двух-трех витковые спиральки, как и цветы, испускающие ровный свет, только сливочно-зеленый. Две лозы росли строго по окружности, проведенной через две угловые точки, и сходились в самом центре комнаты, причудливо переплетаясь там, образуя овальный ковер, от которого тянулись, подобно усам, тонкие стебли вьюнков, в данный момент изображающие растянутый иероглиф "счастье" из ориаза. В мокрой зоне на потолке так же складывались в надписи вьюнки и лозы, правда, других сортов, но так же служащие для освещения. Больше всего света давали цветы, гаснущие на время отбоя. А цисторисовые жилки от старости и экономии маэны здесь едва просматривались. В зимний сезон, четвертый квартал, тепла требуется больше, поэтому лоза на этот срок начинает плодоносить, а вьюнок с травой на время отбоя перестают светиться, к тому же мутнеет внутренняя отражающая поверхность чаш, уменьшая светопоток.
Для Эёуха не стала неожиданностью ни система дополнительного обогрева, ни освещение. Внимание привлекла бумага фусум и кора пробкового дуба, ставшая после специальной обработки мягкой, гнущейся и прочной, подобно животной коже. Некоторые татами обтягивались листами из выделанной коры, магически сращенной в однородную поверхность — ступням очень приятными казались касания к шершавым матрасам. Так же из другого дерева делались и рамы удивительно легко раздвигающихся, несмотря на габариты, панелей — красный тис и молочный самшит, приобретшие после обработки жизнеутверждающую золотистость.
Для Панга жилой лист в целом казался светлее и приятнее супрем-аналога, несмотря на большие пространства, огражденные веревочным барьером в полтора метра с горизонтально-волнистыми включениями — верхняя половина отличалась увеличивающимся расстоянием между веревками, призванными удержать детей, пока безопасно планировать вниз не умеющим. Еще один плюс заключался в просторной помывочной, разреженные душевые столбы оной оставляли свободу движений. Домашность придавали и полотенечные вешалки, на которых красовались — индивидуальные! — махровые полотенца. По крайней мере, ни одного одинакового не было, у всех разные цвета и узоры, а четкость аурных отпечатков говорила о постоянстве использования в последние месяцы.
— Не ворчи, там проветривание... — бросил разогнавшийся Понг, охвативший в дюжину раз больше.
— Сам не ворчи, — буркнул Хуан, шаркая по татами.
— Не пора ли Нотжа и Нутжа кликнуть? Пусть попривыкнут, пока никого нет...
— Ага! — сразу воспряв духом. — Нутж, иди ко мне... — закрыв глаза и сложив ладошки вместе.
— Нотж, появись... — вторил Хоан, хлопнувший себя по лбу за недогадливость.
— Ой! Пи-и-инг! — пошатнувшсь. Понг же подскочил к Хоану, тоже отпустившему своего амикуса вслед за умчавшимися куда-то Сержи.
— Почему сразу стали Глазом Виката с Ушами?! — со смесью эмоций.
— С кем поведешься, от того и наберешься, — доверительно и как бы по большому секрету.
— Над ними Сержи шефствуют, а они где только не шляются по астралу, вот и приходится вашим ровняться на них...
— Шефствует?.. А они теперь всегда так?.. Ой, как здорово!.. — вопросы посыпались редиской из ведра.
— Тише-тише, обвыкнитесь и ответим, — загадочно.
— Да-да, пробуйте колесо покатать и вообще координацию проверьте свою — только поначалу сложно.
— А то опозоритесь перед остальными то...
— С чего это вдруг?! Да мы... Да мы!.. — возмущенно.
— Хе-хе, конечно вы круче!
— Со свернутым об косяк носом, хе-хе! — кружась вокруг Хуана. — Ляпа!
— Пфф! — подхватив игру.
И начались дикие скачки по листу Рупикарпа. Плакали ровные ряды раскрытых рискусов, смялись и скособочились хитрым способом распертые на них футоны, затрепетали проветриваемые мешки-простыни и одеяла, развешенные на веревочных перилах, запорхали сохнущие полотенца. Веселая кутерьма продолжалась до упора, сразу после завтрака покинутый лист вновь наполнился жизнью, смех и фырканье прожужжали все отдраенные углы и коридоры, пока слабое звено совсем не запыхалось и не было за это защекочено.
— Порядок... надо... — первым начавший первым и отстранившийся выдохнул в лицо Хуан с бешено стучащим сердцем и раскрасневшимся лицом.
— Восстановить, — твердо подтвердил такой же Хоан, вглядываясь в близкие глаза напротив.
— Спасибо... — одновременно поблагодарив за проявленное понимание и уважение.
— Тогда... вперед? — оставаясь все еще в той же позе, смущенно-вопросительная улыбка обратилась в искрящуюся радость с хитринкой.
— На уборку! — согласно поддержал Пинг, начав процесс движения.
Амикусы продолжали резвиться — Сержи как с собачками забавлялись с Нотжем и Нутжем, едва ли не каждой иголкой виляющими от удовольствия. Научившись более-менее разделять чувства, дуот Эёух с гораздо большим трудом старался внятно передавать свои: нельзя сюда залазить, нельзя это царапать или грызть, не надо мешаться под нашими ногами, лучше идите вон туда — там можно все... Близнецы взялись за левую половину, дуот Панг за правую, закончив которую пошел убирать следы от коготков и зубов.
Деревянные подобия прищепок представляли собой кольца с плоскими губами внахлест: сжимаешь кольцо — они и расходятся. Тугие и простые, сделанные без помощи магии и сохраняющие упругость с формой. Если бы не предусмотрительный Панг, улетели бы вниз многие из них, а так же наволочки и некоторые одеяла из низшего кантела(*).
Здесь даже проректорская форма из конопляной ткани сшита, правда из высшего кантела — обычная нить подвергается магической обработке, становясь очень тонкой, поэтому для прочности и совмещения почти всех преимуществ и той, и другой нити их объединяют в одну, либо используют специальную технику, в которой на шелковый каркас ложится конопляный ковер. Кантел комфортнее муслина, практичен и стоек к износу, гиппаллергенен, гигиеничен. Однако требует гораздо больших трудозатрат, которые супрем-гим себе позволить не может, потому и выращивает хлопок и лен. Впрочем, каждый каэлес специализируется на двух-трех видах, реже на четырех. Выделяют множество натуральных волокон для производства текстиля: шерсть, мохер, кашемир, паутинный и обычный шелк, абака, бамбук, джут, лен, кенаф, койр, пенька, рами, сизаль, хлопок. Эхнессе, например, пенька, кашемир, мохер и шерсть — последние три напрямую связаны с отарами овец и коз, пасущимися в степи и горах. Все, связанное с шелком, кстати, находится в царском ведении.
Пока восстанавливали порядок, Пинг позавидовал здешним алсам и похвалил себя за правильное решение о переводе именно сюда. Во-первых, мохеровый плед имел толстый кантеловский пододеяльник и простынку стандартным комплектом. Во-вторых, живое пламя — в с утрица очищенных чашах — горит весь вечер и ночь, естественным образом освещая и согревая, создавая теплую и сближающую атмосферу, причем достаточно пожаробезопасную благодаря чарам. Было две тройных точки — триноги на стыках двух боковых комнат снаружи дополнялись третьей. Две двойные у основания, две двойные на стыке боковых с крайней спальней, и самое приятное это целых две двойных по внешнему краю и две тройных по углам. Таким образом, внутри аж в два раза больше, чем у других. В-третьих, это висящие на столбах по периметру цисторисового листа разномастные магические светильники, недостатка в которых никогда не было — годовые экзаменационные работы, в Кюшюлю наверняка пока еще продаваемые. Аттестационные вешаются в жилом листе и полгода тестируются в реальных условиях, затем разбираются и создаются наново — дальше они расходятся после года испытаний. Жаль, что листы после соответствующего звена остаются без светящихся растений, заменяемых изготавливаемыми для нужд центурии магическими светильниками, алсами и поддерживаемыми — деканами у млазов. Цветы живые... А так же Панг порадовался за здешних алсов, во сне которых нет темных углов.
— Воспринимайте амикусов как своенравное продолженье самих себя...
— Где-то нужен приказ, где-то просьба. Хех, со временем станут умнее, и капризнее!..
— Куда уж больше! Голова до сих пор идет кругом... — пожаловался Хуан.
— Терпи, млаз, стазом станешь, — с усмешкой посоветовал брат.
— Сам-то не хорохорься, — понимающе мотнув головой.
— А чего Сержи на мыслеречи не говорят? — затронул Хоан терзавший его вопрос.
— Мы тактичны, — вместо Пинга ответил правый ёж-альбинос и громко фыркнул, подкравшись сзади к тут же подскочившему и покатившемуся клубку Нотжа.
Хуан прыснул, Хоан надулся.
— Нам нравится спальня Ракип своими четырьмя плафами(*)... — перевел тему Пинг.
— Ага, настоящий огонь так красив... — поддержал его Понг.
— Нас могут и в прима-Рупик определить, — задумчиво.
— Мне тоже на огонь в плафах нравится смотреть... — мечтательно и с ностальгией.
— Да ладно, мы не будем возражать против этой спальни, если что. Да, брат?
— Ага! Не разделили бы только... — пошевелив опечалившимися ушами.
— Хуан? — положив руку на плечо, заглянул к нему в темные на фоне светлого неба изумруды Понг.
— Я справлюсь, — преувеличенно бодро ответил тот.
— Держи нос по ветру, — ободряюще вздернув нос альфарчика предпоследней фалангой указательного пальца и получив шлепок по кисти вместе с озорным взглядом.
— Думаю, Эёух, достаточно ёжиков, после сиесты еще потренируемся, — поделился своим соображением на их общем закрытом ментальном канале — в озмеке — Понг, свернув игривый порыв Хуана.
— Ага. — Угу. — Беззаботно откликнулись доверяющие Пангу братья Эёух.
Близнецы со второй попытки дозвались амикусов на руки, поцеловали в носики и подбросили в астрал — подлетевшие астральные сущности растворились, не пролетев и полметра, только веселое фырканье и осталось затухающим эхом, да приглушенное расстоянием сопение убежавших по каким-то своим делам Сержи.
— Друзья, — не теряя времени, там же продолжил дуот Панг, встав перед дуотом Эёухом, взяв за плечи, глядя в глаза, — а хотите в гости к своим амикусам? — заговорщически.
— А можно?.. — Хотим-хотим!
Панг упивался ими, ловя малейшие оттенки и дуновения. И пусть он действовал неумело, порой жестоко, его это ни капельки не смущало, разве что с молекулу набралось сомнений.
— А куда... в астрал?! — следом оба расширили глаза одновременной догадке, то ли приглашая в них заглянуть, то ли желая рассмотреть досконально.
— Смелые и отважные парни струсили? — лукаво задав провокационный вопрос.
— Нет! — Мы готовы! — Хоть немедля! — Ага! — Вы с нами?.. — А как?..
— Слушайте...
Глава 11. Через Границу
Пинг и Понг плели очередной заговор против взрослых, а Панг умилялся Хоану и Хуану. Неожиданно для себя он обнаружил рядом с дружескими отеческие нотки. Шок бы вышиб ледяной пот, имей засевшая в астрале манифестация кожный покров, а так родившееся завихрение и рядом не стояло с секретом сальных желез.
— Заигрался... — уколола мысль.
Отцовские отношения — это лишку для всех. В первую очередь для братьев Эёух, в первую и главную. Они не простят, я не прощу. Нельзя замещать эту роль! У них есть родители, дарившие ласку и тепло младенцам, вдали от них выросшим в достойных отроков. Семья должна бередить особые чувства, не смешиваемые с дружбой. И вот он, первый звоночек о том, как поддаются неумелым рукам два кусочка живой глины, несколько ночей назад отчетливо разделяющих оба понятия, а ныне запутывающихся в себе и Панге.
— Мы прошли через смерть папа... — Мы прошли через жизнь, мама... — Отчего же вы плачете горько?.. — такой может стать их встреча. Должна стать.
— Теперь знанием вооружен! — подумал Панг.
В жизни Хуана и Хоана как-то вдруг стало слишком много Пинга и Понга, чересчур вдосыть. Очередную авантюру не отменить, но нюансы можно и нужно исправить, сделать приземляющие акценты, пока свежи воспоминания...
— Вы нам больше не друзья, — морозным хором заявили вышедшие из-за куста боярышника Пинг и Понг.
— Нно... — Кккак... — мгновенно побледнев как застигнутые врасплох за подготовкой шкоды мышки.
— Ттам... А тут... Такое!.. Но ведь... Мы хотим... Друзья... — грудь у обоих сперло, дышалось с трудом, слова не лезли, а мысли убегали прочь мукой из решета.
Слезы безмерного счастья поменяли ипостась на ужас. Буквально мгновения назад их распирала любовь. А как не распирать?...
Сидение возле пруда как-то вдруг стало в тягость обоим. Не радовали рыбки, не сластили ягоды, мох не пружинил, а уходил из-под ног, поп, спин... Близнецы познали тупик, движенье остановилось из-за равновесия противоположных сил, все возрастающих и возрастающих. Разум говорил одно, а чувства продолжали манить в неизвестность. Хуан и Хоан заново узнали друг друга: увидели глазами, услышали ушами, ощутили на языке солоноватый вкус крови, а на теле боль от кулаков, с пробуксовкой, но наученных силе и меткости. Зияла пустота на месте прежних братских ощущений, воздвигнутая дуотом Пангом пропасть, непреодолимая и ужасающая. Насколько ему больно? Как сильно он рассержен? Почему меня не понимает? О чем думает? Что чувствует?.. Безответные вопросы сыпались ворохом в никуда.
И вот ухо одного поймало далекий серебристый перезвон не то бубенцов, не то колокольчиков, не то музыкальных трубочек или плиток. Вот второй заинтересовался. Вот они вместе как под гипнозом пошли к скачущим огонькам. И дружно ахнули, завидев пару настоящих фей. С этого мига несмотря на пустоту они ощутили дружный порыв. Проклюнулось яйцо понимания неслышным лесным шагом через до селе непролазные кусты терновника, царапающегося от бессилья, но пропускающего через себя слаженную команду близнецов.
