Пускай Луна не подходила под все пункты, но она уж точно была лучше соседок по комнате, однокурсниц Гарри и близнецов, и Грейнджер, которая точно будет смеяться. Тайн может и не разгласить, но смотреть на это самодовольное ухмыляющееся лицо, на этот взгляд, скользящий по груди Джинни? Не говоря уже о той истории с Флёр, и самом факте, что Джинни неоднократно переодевалась в присутствии Гермионы! Отдельной злости добавлял тот факт, что Грейнджер так и осталась равнодушна к ладной, крепкой фигурке Джинни. Нет, конечно, она не собиралась изменять Гарри, но прикрываешь эту бесчувственную Гермиону, хранишь ее секрет изо всех сил, стараешься не ссориться с ней, а она смотрит на тебя, как на пустое место! Хотя все на месте, и грудь оттопыривается, и ножки, и попка что надо, и руки крепкие, и рыжие волосы в порядке.
В общем, все это было оскорбительно и задевало Джинни, и если бы не тот факт, что она и Гарри все же нашли друг друга, то быть бы секрету Грейнджер разглашенным, а ей самой осмеянной. С ноги до головы. И плевать на последствия, на угрозы, на крики! Единственное, на что Джинни было не наплевать, так это на мнение Гарри, который после такого скандала бросил бы ее, ради "друзей". Поэтому Джинни молчала и поэтому решила поговорить с Луной, несмотря на все ее странности.
Но на свадьбе Джинни Грейнджер точно не бывать!
Ляжет в свадебном платье поперек порога, но не пропустит!
Джинни проходит мимо картины с троллями туда и обратно, и дверь возникает сразу. Это нетрудно, желание получить помещение, где можно поговорить, не боясь подслушивания, переполняет Джинни, выплескивается из ушей и носа на веснушчатое лицо.
Выручай — комната предстает в образе огромной кухни, и Джинни невольно улыбается.
— Мы будем что-то готовить? — спрашивает Луна, заглядывая в ближайшую кастрюльку. — Тогда надо будет вначале нарисовать на этой стене луг, а вот здесь солнце, чтобы еда радовалась.
— Нет, мы не будем готовить, — пожимает плечами Джинни.
Чайник на столе, пышет паром, чашки, печенье, сахар. Луна садится напротив, серьезная и легкомысленная одновременно, и Джинни невольно завидует. Вот уж кому плевать на внешность и одежду! Даже в школьной мантии и одежде Луна выглядит цельно, собранно, как будто форму создавали специально для нее.
— Мне нужно рассказать тебе кое о чем, Луна, но так, чтобы это осталось секретом.
— Хорошо, — кивает Лавгуд. — Ты же не служишь гоблинам?
— Нет, — отвечает Джинни, сбитая с толку, после долгой паузы. — При чем тут гоблины?
— Папа уверен, что за всем стоят гоблины, и просил меня в письме быть бдительной. А еще он прислал мне специальные очки, надев которые, я смогу отличать ложь от правды!
И с этими словами Луна водружает на нос странные радужные очки, широкие, с лучами, торчащими в разные стороны, как шипы. Теперь она напоминает Гарри Поттера, и это неожиданно успокаивает Джинни.
— Но это все останется в тайне?
— Конечно, раз ты не работаешь на гоблинов, — кивает Лавгуд и отпивает глоток темного, почти черного чая, словно не замечая, что в чашке кипяток.
— Понимаешь, Гарри... я мечтала о нем с самого детства! Мама читала мне на ночь сказки о Мальчике-Который-Выжил, и я представляла его, такого героического и сражающегося за Магическую Британию против огромного Темного Лорда. Когда же я первый раз увидела его в "Норе", то растерялась! Он был такой худенький, в этих очках, ничего героического, и все они толпой вылезали из машины папы, и мама тут же начала орать, но я все равно ощутила что-то в животе!
— Наверное, это были любовные феи, — на полном серьезе замечает Луна. — Они любят забираться через уши, и потом щипать живот изнутри, поэтому надо на ночь надевать специальную повязку.
— Но я все равно терялась в его присутствии и робела, а он весело проводил время в компании Рона и Гермионы, да что там, близнецы были ближе к нему, чем я! И весь этот последний год, когда оказывается он был в Дурмштранге, а я... я даже не смогла отличить его двойника от настоящего Поттера!
Она почти плачет, Луна утешающе протягивает кусок фиолетово-красного пирога.
— И там, в горах, когда эта французская сучка обнимала Гарри, я стояла, раскрыв рот, а потом поняла, что совсем не знаю своего избранника! И здесь, в Хогвартсе, мне самой пришлось сделать первый шаг, иначе Гарри бы не решился никогда. Мне теперь постоянно кажется, что ему нравятся развратные девицы, вроде той французской сучки Делакур, и что он бросит меня, когда встретит кого-то вроде нее. Я же ничего толком и не умею в постели, а они...
— Но вы же вместе? — неожиданно спрашивает Луна.
— Да, — Джинни утирает слезы и с всхлипом вгрызается в пирог. — Мы вместе. Но надолго ли? Он видит во мне друга, он видит во мне Рона, а не женщину! В первый раз... я выпила немного пива для храбрости, и затащила его в пустой класс, сорвала с него и себя одежду, почти насильно отдалась ему, иначе он так ничего и не сделал бы! Не шагнул бы дальше робких поцелуев раз в полгода! Я знаю, он сам говорил, что всегда видел во мне сестру Рона, а не девушку, а теперь и того хуже!
— Но вы же вместе? — повторила Луна.
— Да, мы вместе! Но даже когда мы... эээ... телесно близки, мне кажется, что он вот-вот назовет меня Роном! Когда мы на тренировках, когда делаем уроки вместе, все эти жесты, словечки, один раз он остановился, когда мы шли на поле и начал отливать, и только потом сообразил, что я не Рон, покраснел и долго извинялся! Это сводит меня с ума! Он бросит меня ради какой — нибудь французской шлюхи, и уж ее он точно не будет называть Роном! Будет жить с ней, а на меня смотреть как на друга! Ведь друзей не... глупые мальчишки!
Ощутив, что слова выплеснулись и ушли, Джинни вцепляется в кружку и пирог. Теперь только переждать глупость, которую скажет Луна, и можно будет жить дальше. Нервно, скомкано, дергано, но жить.
— Дорожи каждым мгновением рядом с любимым человеком, смакуй его, как сочную сливу и наслаждайся, не сомневаясь и веря, что тебя любят в ответ, — распевно произносит Луна. — Когда же он решит уйти, то отпусти его и не терзайся, ибо пытаясь сшить разорванное и вернуть потерянное, ты лишь исколешь себя и его до крови, и будешь терзаться, умножая печаль и скорбь в мире.
Джинни словно съедает еще раз Оглушающую конфету близнецов, сидит и не может пошевелиться, настолько ответ Луны поражает ее. В самое сердце.
— Так мне сказал папа, когда мама умерла, — говорит Луна с печальной улыбкой, — но я так и не смогла отпустить ее до конца.
Очарование момента убито напрочь, и Джинни приходит в себя. Что бы эта Лавгуд понимала в отношениях, спрашивается? Смотрит на Грейнджер щенячьим взором, а та даже не замечает, все лужицей растекается перед Нимфадорой.
Но главное сделано, слова выплеснуты, и поэтому Джинни говорит, почти искренне.
— Спасибо, Луна. Ты же сохранишь это в тайне?
— Конечно, мы же подруги, — кивает Лавгуд.
Теперь найти Гарри. Ну и что, что Рон? Для Гарри она будет кем угодно!
Нимфадора отлетает от удара, катится по полу Дуэльного Клуба, но тут же вскакивает.
— Экспеллиармус! — и палочка ее вылетает мне в руку.
Тонкс не хватает какой-то доли секунды, потраченной на вставание, чтобы отбить заклинание, и теперь она стоит, обезоруженная, злая, прекрасная в своей ярости, не замечающая изменений. У нее всегда так, как эмоции выпрыгивают за какой-то предел, так цвет волос начинает скакать, а уж если внешность поплыла, то все, ноги в руки и беги, у Нимфадоры срывает крышу.
— Ну что, мадмуазель, теперь вы, как побежденная, в полной моей власти, и я стребую с вас дань за двенадцать лет, а также воспользуюсь вашим захваченным телом!
— Вы еще не захватили мое сердце!
— Я совершу секретный маневр охвата и зайду сзади, и поражу вас оттуда, в самое сердце!
Грюма, понятное дело, в Клубе нет, мы тут одни. Как ни странно, такие вот вольные пикировки — разговоры на грани приличия оказались отличным решением. Я постоянно изображаю "зверское" желание напрыгнуть и овладеть Тонкс, она подначивает, и делает вид, что будет защищаться из всех сил, и это способствует разрядке. Спустив пар в разговорах, никто уже не переходит к делам, не мечет страстные взгляды, не распускает руки и не пытается устраивать провокации в присутствии посторонних.
— Ну что, еще раунд? — спрашивает Нимфадора, принимая обратно палочку.
— На сегодня хватит, — качаю головой, — и так дюжину провели, наскакалась, как призовая лошадь. Срочно в душ, и как победительница я требую потереть мне спинку!
— Победительница, ха! В семи дуэлях победила я, так что это ты будешь платить дань за двенадцать лет и тереть мне спину, униженно кланяясь!
— Конский скребок и щетка уже ждут в душевой, о, повелительница, — кланяюсь, сложив руки перед собой.
Хохочем и идем в душ. Щиты, еще щиты, и общая душевая легким движением руки превращается в частную. Можно сбросить напряжение и смыть пот с тела, ибо и вправду поскакать пришлось. Дуэль магов напряженное занятие, особенно когда противник не уступает тебе в подвижности.
— Ну, так что у тебя с Луной? — спрашивает Тонкс, вытирая голову полотенцем.
— Ничего, как и в прошлые двадцать раз, — отвечаю спокойно.
Демонстративно откинувшись к стене, пристегиваю протез на воистину голую ногу. К счастью, протез волшебный, поэтому держится железно, легко отстегивается и пристегивается, и не пережимает ремнями ногу. Его можно даже не снимать, это просто дразнилка в сторону Нимфадоры, и та прекрасно об этом знает.
— Посмотри, кажется, у меня вскочил прыщик на левом соске, — выпячиваю грудь.
Самое смешное, что в первый раз она даже поверила, наклонилась и потянулась руками.
— Чтобы не было прыщей, — Нимфадора задумчиво изучает себя в зеркало, и попутно вертит попой в обтягивающих трусах в мою сторону, — нужно давать выход чувствам и рукам, а не сдерживать их в себе.
— Это приглашение? Ибо к Луне у меня ничего нет, а вот к тебе... да, ты права, я все подавляю, и нужно срочно дать выход этому вулкану страсти!
Нимфадора задумчиво надувает губы в зеркало.
— Был бы у тебя вулкан, тебя бы уже разорвало, и пар с лавой вырывались бы из всех щелей, а так... ну трясет немного, так что на вулкан ты не тянешь, максимум на маленький гейзер, как и любой другой подросток. И ты уверена, что ничего нет?
— Конечно!
— Луна так и не вручила тебе подарок, а?
— Да даже если бы и вручила, то что? Искупались бы в ванне вдвоем, как в источниках в горах, голышом, что тут такого?
— Ну мне вот кажется, что эффект был бы, был, — Нимфадора почти бормочет, наклонившись к зеркалу, и особо мощно выпятив попку в мою сторону. — Тебе не кажется, что у меня тут морщины?
— Да нет, все в порядке, гладенько и чистенько, — хмыкаю, глядя на ягодицы.
— Ты же даже не попробовала, а говоришь, что не было бы эффекта, — продолжает Нимфадора.
— Ты же даже не попробовала, а говоришь, что тебе не понравилось бы со мной, — в тон ей.
— Это потому, что у меня уже есть опыт, а у тебя нет!
— Смелое признание! И когда это ты, Дора, спала с женщинами?
— С мужчинами!
— Ага, значит с женщинами, опыта нет, а утверждаешь, что тебе не понравится!
Смотрим друг на друга.
— И как это ты, интересно, собиралась контролировать процесс в ванной Префектов? Подсматривать? Или участвовать? Или тренировать Луну?
— Ага, на выдрах вместо кошек, благо есть тут одна, — хихикает Тонкс.
— И все же, с чего такая настойчивость?
— Если я скажу, что из сочувствия и понимания, ты мне поверишь?
— Возможно, — пожимаю плечами.
— Она смотрит на тебя, как я на Аластора, и реакции у вас, примерно одинаковые, поневоле начнешь верить, что вы одноногие отец и дочь! — тон Нимфадоры из шутливого внезапно становится серьезно-раздраженным, да и сама она меняется. — Подумай над этим, Гермиона, ты же любишь давать такой совет, насчет подумать? Ну вот, держи в ответ такой же!
Равнодушно пожимаю плечами, и лишь молча поправляю складку на ее мантии.
Глава 20
— Вы сегодня удивительно рассеяны, мисс Грейнджер! — сердито говорит МакГонагалл.
Статуя, которая должна была ожить и подать ей стакан воды, продолжает изображать скульптуру абстракционистов. МакГонагалл взмахом палочки отменяет мое недооживление и командует.
— Еще раз, с самого начала! Превратите стол!
— Инфинитум менсам аперус! — стол послушно превращается в огромного кабана.
Он чешется, хрюкает, поддевает клыками стул и смотрит налитыми кровью глазами на Минерву.
— Вот уж не думала, что мой стол так кровожаден, — говорит МакГонагалл, превращая животное обратно. — Правда, обычно я делаю из него маленькую свинью, а не огромного злобного кабана. Соберитесь, мисс Грейнджер! Оживите статую! Это то, же самое, что из стола сделать кабана, только форма не изменяется, и неживое остается неживым.
Взмах палочки, и в этот раз статуя не изменяется. Ну, так, наплечники доспехов вздуваются, мелочь и ерунда, подумаешь, чуть раздул, зато железка делает два шага и даже наклоняет шлем! Потрясающий успех, если забыть о том, что обычно статуя у меня пляшет гопака, в качестве разминки. Порядок у МакГонагалл такой, перед анимагией и превращениями, повтор предыдущих ступеней, с низшей на высшую.
Этакая трансфигурационная разминка.
— Плохо, очень плохо, — качает головой Минерва.
Остроконечная шляпа ее при этом держится, как будто гвоздиками к голове прибита.
— Мисс Грейнджер! Не давайте личным отношениям влиять на ваш разум!
Вздрагиваю. Подслушивает мысли?
— Магия требует собранности и концентрации, анимагия — требует ее вдвойне! Подумайте о том, что не всегда у вас будут спокойные условия для превращения! Вполне возможно, что вокруг будет идти сражение! Злость, ярость, страх...
"На Темную стороны силы ведут они", заканчиваю мысленно фразу. Но шутки шутками, а Минерва права. Уже десяток раз мог бы покалечиться, если бы она не отменяла насильно неправильное превращение. Или оставался бы в теле пятиногой двухголовой выдры, скажем так.
— Аластор... профессор Грюм учил вас концентрироваться, я знаю! Отбросьте свои проблемы на личном фронте и сосредоточьтесь на занятии!
— Простите, профессор, но кто вам рассказал? — спрашиваю тихо.
Нет, можно было бы привыкнуть, что мой "секрет" давно не секрет, но все же?
— Никто! — фыркает МакГонагалл. — Я и сама в состоянии видеть и слышать, несмотря на возраст! Если раньше мистер Лонгботтом бросал все и бегал за вами по Хогвартсу, а сейчас вырастил себе Ползучку в форме Беллатрисы Лестрейндж и тренируется на ней в боевой магии, то о чем это может говорить?
