Восьмой медальон. Том 3 (черновик)

— Я ведь видел, как герцог разговаривал с моим господином. Не пользовался он магией, слово даю! И зачем мне врать-то, если с тех пор четверть века прошло?

— И то верно, — согласился господин Бертгард. — Лгать вам незачем.

— Да и не нужна магия, чтобы понять других людей, — подхватил Энгерранд. — Взять хоть нас с вами. Иногда даже взгляда достаточно — и я уж знаю, о чём вы хотите сказать. Не чудеса ли, в самом-то деле?!

Стараясь сдержать улыбку, градоначальник сжал губы так плотно, что они превратились в узкую полоску, но в конце концов не выдержал и рассмеялся.

Арестант посмотрел на молодого человека с благодарностью.

— Вот и говорю, — сказал он, — герцог без труда понимал, что на уме у других людей. А я-то, дурень, как увидел мессера Зигберта, подумал: и этот-то невзрачный "секретаришко", этот неприметный плюгавец поможет отомстить семейству Гиро? Да ублюдок Ольер только цыкнет — и он заскулит, подожмёт хвост и забьётся в самый дальний угол своего кабинета. Ко всему прочему, на улицах толковали, что дни его на посту канцлера сочтены. Слишком заманчивая должность, от желающих отбоя нет. Ну а пока все гадали, кому она достанется, и скалились друг на друга, мессер Зигберт на месте не сидел. Зачастил к молодому королю, понравиться пытался, нахваливал редкостную его мудрость — и нашёптывал мерзости о придворных и сановниках. Со слов канцлера выходило, что и доверять-то некому... ну, кроме, пожалуй, нескольких любимчиков, приблизив которых к себе, государь выказал завидную проницательность, да пары-тройки честных министров, из тех, что познатнее и побогаче — им-то незачем набивать карманы, бескорыстно трудятся на благо Алленора... Вот так, с помощью обыкновенной болтовни, ничем, в сущности, не подкреплённой, мессер Зигберт обезопасил на время свою шкуру и даже привлёк кое-кого на свою сторону. А некоторые болваны всё продолжали делить его должность, грызлись между собой, сплетничали. И в день, когда я вернулся в столицу, одного из них арестовали. Негодяй грязно ругался в кабачке, поносил короля и самого Авира, но добрые люди услышали и донесли кому следует. Канцлер сразу метнулся к Хильдеберту. "Видите, государь! Я ведь предупреждал. Не всем по душе пришлось восшествие ваше на трон..." — "Так о заговоре-то речи не идёт, ведь так?" — "Позвольте допросить мерзавца — и мы узнаем, так ли безобидны его мысли, или же душа его черна, как сажа". Государь подумал — и разрешил. А уж по части пыток мессер Зигберт был первейший мастер. И нескольких часов не прошло, а преступник уж выложил всё начистоту. Рубить голову не стали, просто отрезали язык и заперли в одном из замков.

Градоначальник судорожно сглотнул. Энгерранд нахмурился, меж бровей его пролегла глубокая складка.

Метр Себерн тем временем продолжал:

— Но, повторюсь, вначале, при первом взгляде на мессера Зигберта, я был страшно разочарован. Не поверил, что из этого человека выйдет толк. Правда, канцлер быстро поставил меня на место. Повёл себя высокомерно, говорил сквозь зубы, смотрел пренебрежительно: дескать, что это за птица ко мне прилетела? Со слугами, с простолюдинами он не церемонился — не видел нужды скрывать при них истинное лицо. "Давайте сюда письмо — или что там у вас, — говорит. — Не с пустыми же руками вы явились". Вид нетерпеливый, точно занят страшно, а я его отвлекаю. Письма будто и не читал, подержал секунд десять перед глазами — и на стол швырнул. "Значит, — спрашивает, — услугами вашими пользовался герцог?" И не дожидаясь ответа: "Неплохая рекомендация. Достойным человеком назвать язык не повернётся, но советы он давал весьма ценные. Пожалуй, и ваша помощь сгодится". Тут я, признаться, опешил. Даже представить не мог, что убогий Писарь, который и мизинца герцога не стоит, будет говорить о нём в подобном тоне. Да и не на службу я наниматься пришёл... "Ладно, — думаю, — пусть эта куропатка покрасуется немного, пощёлкает клювом. Придёт время, узнает, чего ты стоишь, а сейчас..." И печально так вздыхаю: "Прежде у меня был господин, был и покровитель, а сейчас — никого. Одна только надежда..." Он перебил: "На меня?.. Не сомневайтесь, работа для вас найдётся. И если до сих пор вы служили хозяину, отныне будете трудиться на благо Алленора. Редкая честь, о которой далеко не всякий смеет мечтать". Я состроил кислую мину: что же, денег мне не полагается, придётся работать за похлёбку? Он понял и усмехнулся. "Приходите через пару дней. Проверим для начала, на что способны. Тогда и о награде потолкуем". Подумал немного — и кинул серебряную монету. Одну! На том и расстались... Не понравился мне канцлер, что уж тут скрывать, совсем не понравился! Однако впечатление произвести сумел. Пораскинув мозгами, я решил истинных своих целей ни под каким предлогом не раскрывать — захочет, сам дознается, ему это раз плюнуть. Буду выполнять поручения, а там, глядишь, и направлю его гнев, или алчность, или просто жажду утвердить свою власть на семейство Гиро. Только бы он начал считать меня не простым наёмником, собакой из охотничьей своры, а... как бы сказать...

Мужчина запнулся и умолк.

— Кем? — спросил градоначальник.

Пожевав губами, арестант буркнул:

— Неважно!

— И вы стали служить мессеру Зигберту? Превратились в собаку из своры?

— Да.

— В чём заключалась ваша служба?

— Будто не знаете! Сами, верно, держите осведомителей в каждом притоне.

— Где же взять столько людей? — вздохнул господин Бертгард.

— Нанять, — отрезал метр Себерн.

Градоначальник посмотрел на него с таким видом, словно хотел спросить: "Где же взять столько денег?" — но ничего не сказал, и владелец "Золотого кувшина" возобновил рассказ.

— При следующей встрече канцлер долго выспрашивал у меня, что я знаю о герцоге и много ли выяснил, пока был у него на службе, о знатных алленорцах. Я отвечал осторожно, говорил по делу, сплетен не пересказывал, и это мессеру Зигберту понравилось. В конце концов он махнул рукой — мол, так и быть, беру тебя на службу. И приказал сей же час отправляться в один из притонов на берегу Ривьеры. Раз в неделю я докладывал о том, что сумел узнать, канцлер собственноручно записывал мои слова, а после отправлялся к королю с отчётом. Через пару месяцев мне поручили следить за домом одного барончика, буйного и необычайно болтливого: одного кубка было достаточно, чтобы развязать болвану язык. Превосходная жертва. Глотку ему заткнули очень скоро и просто — одним ударом топора. "Угомонили смутьяна", — так сказал канцлер королю. И вёл с ним долгие разговоры о справедливости, о том, как добиться порядка в Везерхарде, как успокоить феодалов. Сводилось всё к одному: только страх, только неотвратимая кара за малейшее преступление, даже за помыслы — вот что нужно. И государю Хильдеберту советы мессера Зигберта, похоже, пришлись по душе. Не проходило месяца, чтобы не пролилась нового преступника или смутьяна. А уж когда на плахе очутился один из любимцев прежнего короля, придворные перепугались по-настоящему. Теперь даже шёпотом никто не называл канцлера Писарем, встречали его низкими поклонами. И, конечно, многие начали искать покровительства мессера Зигберта. Пришёл как-то раз и метр Нантер. Ползли слухи, будто он решил-таки побороться за пост градоначальника. Я решил, что встречаться нам ещё не время, и укрылся в тени одного из зданий, а после рассказал обо всём канцлеру. Тот сказал: "Правильно, незачем метру Нантеру знать, что вы у меня служите". И начал расспрашивать о делах купцов и торговцев. Сердце моё так и заколотилось в груди от волнения! Вот он, решительный час! Наконец-то! И впервые я заговорил с мессером Зигбертом о семействе Гиро...

Глава 12

Изредка поглядывая на градоначальника, Энгерранд заметил, что едва разговор зашёл о прежнем канцлере, господин Бертгард начал выказывать явные признаки волнения и неудовольствия. Ноздри мужчины трепетали, глаза сверкали, то и дело он начинал хмурить брови. Когда же арестант упомянул метра Нантера, лицо его начало то краснеть, то бледнеть, затем на шее его показались багровые пятна, дыхание стало тяжёлым и прерывистым.

— Что с вами? — не выдержал молодой человек.

Градоначальник отмахнулся:

— Скоро поймёте.

— А что тут понимать? — растянул губы в ядовитой улыбке метр Себерн. — Вы разве не слышали, как везерхардцы потеряли право избирать градоправителя? Это был жестокий удар по их вольностям, да! И по самолюбию тоже. А виноватым сделали канцлера, который всего-то нашептал королю на ухо слова, подсказанные ему метром Нантером. Оказывается, влиятельные семейства не желают делиться с короной своими доходами. Да, подносят два раза в год богатые дары... да, исправно платят налог в казну... да, устраивают пышные празднества в честь короля... но, демон побери, это ведь жалкие крохи от тех богатств, что лежат без дела в их сундуках! И кто знает, не окажется ли золото, что по праву принадлежит государю, в руках какого-нибудь смутьяна, бунтовщика что вздумал посягнуть на трон?.. А самое ужасное вот в чём: придворные, которым вечно нужны деньги, становятся игрушками в грязных лапах проклятых ростовщиков. Да что придворные, сами министры и даже священнослужители должны громадные суммы! Ещё чуть-чуть, и какой-нибудь выскочка, разбогатевший на поставках специй, станет вертеть ими, как пожелает! Разве можно допустить подобное?.. И что же предлагает мессер Зигберт? Ввести ещё парочку налогов? Наложить руку на богатства купцов?.. О нет! Слишком простое решение... Поставить во главе Везерхарда своего человека — вот что нужно! Сослаться на недавние безобразия в Лотхарде, которые, несомненно, не случились бы, не будь у горожан стольких вольностей. Доказать, что среди жителей столицы есть люди, замышляющие недоброе. Напомнить, что во времена герцогов Алленора везерхардцы подчинялись приказам наместника. Тогда, правда, и Совета не было, и о гильдиях никто не слышал — ну да не всё ли равно!.. Мысль, достоянная императора демонов!

— Неужели государь Хильдеберт поверил в россказни канцлера?

— Он был молод, — ответил метр Себерн. — Казна — пуста. Предложение мессера Зигберта действительно пришлось ему по душе. А уговорить себя было нетрудно — ведь делалось-то всё ради блага Алленора! Да и оказался-то наш добрый король Хильдеберт не так уж прост. А может, советчики нашлись хорошие. Почуял, что эдак канцлер может прибрать желанные богатства к своим рукам, и назначил своего человека, который следил бы за всем. Вряд ли мессеру Зигберту это пришлось по душе, но спорить не отважился... Готовились долго и тщательно, чтобы не случилось никаких неожиданностей. Первую жертву канцлер выбирал основательно — глаза разбегались и ладони, должно быть, чесались страшно. Думаете, я что-нибудь нашёптывал ему? Нет! Он сам в конце концов вызвал меня и говорит: "Помнится, вы рассказывали о семействе Гиро. Ну-ка, повторите ещё раз, в каких делишках они были замешаны". А когда выслушал, развеселился необычайно: "Да это ведь подарок богов, клянусь душою! Ежели Гиро ненавидят столь сильно, как вы утверждаете, падению их только обрадуются. И опасности никто не почувствует — до поры до времени..." Начались приготовления. Держалось всё в великой тайне, будто готовился поход на хеллинорцев. Сборы проходили тёмной ночью. Как же я удивился, обнаружив, что в них участвует Первый советник Верховного жреца! С чего вдруг Благодатный престол заинтересовался этим делом, мне, конечно, было невдомёк, но задумываться тогда и не хотелось, только одна мысль крутилась в голове: ещё немного, совсем чуть-чуть — и ублюдку Ольеру придёт конец!.. Утро выдалось ясным, тёплым — сами Небеса радовались... нет, не расправой над семейством Гиро, но тем, что наступил час возмездия. Отряд стражников вышел из ворот Харда. Впереди шагал...

— ...сеньор Геральд?! — не утерпев, выпалил Энгерранд.

— Да нет же! Он был тогда простым лейтенантишкой. Говорил же, король назначил своего человека. Сеньора Хельменфельда.

Градоначальник вскочил на ноги, едва не опрокинув стол.

— Кто? Хельменфельд? Вы были с ним знакомы? Демон меня побери, неужели, сами Небеса приняли нашу сторону?!

Метр Себерн в удивлении вскинул брови.

— Да не сказать, чтобы я знал его так уж хорошо... — протянул он задумчиво — и посмотрел исподлобья на господина Бертгарда.

Тот разочарованно крякнул.

Испугавшись, что владелец "Золотого кувшина" догадается об истинной причине своего заключения, Энгерранд поспешил вернуть разговор в прежнее русло и, громко причмокнув, воскликнул:

— Да! В окружении столь важных особ вы могли чувствовать себя спокойно! Уж от них-то метра Ольера не спасло бы даже вмешательство тёмных сил.

— А я всё равно волновался страшно! — на удивление жалобным голосом ответил метр Себерн. — Чем ближе подходили к дому Гиро, тем больше мучился. Вдруг людей недостаточно? Вдруг ублюдок выкинет какую-нибудь штуку? У него ведь магических медальонов, верно, уйма! Обернётся невидимкой — и лови его тогда!

— Хм, об этом и впрямь следовало подумать, — пробормотал градоначальник.

— Я сунулся было со своими страхами к Хельменфельду, а тот в ответ расхохотался. И я понял: плевать им, жив останется метр Ольер или умрёт. Богатства его — вот всё, что нужно! Сбежит — приговорят, как мага, к сожжению на костре. Да только сперва-то нужно поймать, а кто за это возьмётся? Так-то! В дорогу я отправлялся радостный и счастливый, а к дому Гиро подходил, чуть не плача от злости... Когда остановились у ворот, Хельменфельд сперва постучал, а когда никто не ответил, стал читать указ, подписанный самим королём. Вокруг тотчас стала собираться толпа. Я с радостью отметил, что никто ублюдку Ольеру не сочувствует, а на гвардейцев смотрят с одобрением и даже подбадривают. Может, конечно, зевакам просто хотелось полюбоваться на славную драку — не знаю... Как ни надрывался Хельменфельд, никто в доме не отзывался. У меня даже мелькнула мысль, не пронюхал ли метр Ольер о наших планах и не сбежал ли ночью из столицы. Но следом за Хельменфельдом вперёд выступил Первый советник и заговорил так проникновенно, точно хотел, чтобы все вокруг захлюпали носами. Мол, никто не желает кровопролития, и если ворота откроют, никто не пострадает, более того, охранников примут в королевскую гвардию. Если же кто-то вздумает сопротивляться, — и тут у многих душа ушла в пятки, — негодяй сей будет объявлен изменником и получит по заслугам не только на земле, но и на Небесном судилище. Он, Советник, обещает, что так и случится! Поначалу было тихо, но вскоре у ворот всё же послышались какие-то звуки, а затем — шум, ругань, топот, даже звон оружия... Видимо, защитники повздорили не на шутку! А Советник вдруг взмахнул рукой, прокричал что-то, поднял с земли камень и швырнул в ворота. Всё кругом на мгновение словно дымом заволокло, после — удар, страшный грохот — и ворота разлетелись на куски! Слово даю, так и было! Мы увидели, как по двору в ужасе мечутся охранники, а в одном из окон стоит метр Ольер и держит что-то в руках. Хельменфельд указал в его сторону, крикнул" "Стреляйте!" Было слишком далеко, но одна стрела всё же угодила ублюдку в правую руку. Он закричал и выронил какой-то предмет. Потом отшатнулся, спрятался, должно быть, в другом конце комнаты. Гвардейцы ринулись вперёд. Через минуту заняли двор, начали ломать двери в дом. Но слуги, похоже, так перепугались, что сами их отворили. Стали искать хозяев — да только никого из них в комнатах не было. Хельменфельд и Советник рычали от злости, я рвал на голове волосы. Проклятье! Да что же такое происходит! Первым успокоился священнослужитель и потребовал, чтобы слуги показали, где хранятся богатства господина. Прошли в его комнату — и тут...