Малышка и Карлссон -2 или "Пища, молчать!"

На экране телевизора кого-то сосредоточенно пинали ногами. Пинали так долго, что пинаемому это наконец надоело. Он вскочил, раскидал пинателей и дал деру. Пинатели, естественно, бросились за ним.

— Какую чушь ты смотришь, — сказала Катя. Лейка не ответила. Вид у нее был подозрительный, какой-то слишком самодовольный.

— Всё, хватит! — Катя отняла у подруги бутылку и рюмку, выключила телевизор. — Будем спать!

— Бездушная ты, Катька, — бормотала Лейка. — Я, можно сказать, едва не умерла, а ты — никакого сострадания.

Катя лежала на спине и молчала. Она понимала: Лейке хочется, чтобы ее жалели, сочувствовали... Но у Кати не было сил оказывать психологическую помощь. Ей и самой поддержка не помешала бы.

— Хватит жаловаться, — устало сказала она, закрывая глаза. — Все кончилось. Давай спать.

— Какая ты черствая, Катька!

— Лейка, ну пожалуйста...

Лейка еще немного поворчала насчет Катиного равнодушия, но видя, что подруга не реагирует, заткнулась. Несколько минут она вертелась в кровати, устраиваясь поудобнее, взбила подушку, намотала на себя одеяло наподобие кокона...

Катя лежала и терпеливо ждала, когда подруга угомонится. Ей никак не засыпалось. Стоило закрыть глаза, как уши наполнялись грохотом падающей двери, потусторонним воем баньши, а в глазах мелькали вспышки выстрелов.

Через несколько минут из темноты донесся Лейкин голос:

— Кать, а тролли когда уезжают?

— Завтра.

— Как — завтра? — Лейка резко села в кровати и снова включила свет. — А как же мы?! Вдруг те бандиты за нами вернутся?

— Они не вернутся, — с раздражением отворачиваясь от лампы, ответила Катя.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю.

— А тот призрак? Кать как же с ним?

Катя ответила не сразу. Она просто не знала, что сказать Лейке. Объяснить, что баньши в первую очередь интересует сама Катя? Но ведь так было и раньше, а украли все равно Лейку.

— Подумаешь, призрак, — в конце концов проворчала Катя. — Он же только плачет.

— Ничего себе "только"! Да от этого плача поседеть можно! Как вспомню эти жуткие звуки...

— Купи затычки для ушей, — посоветовала Катя, привстала, перегнулась через Лейку и, решительно протянув руку, выключила свет.

Лейка в темноте тяжко вздохнула.

— Одно утешение, — сказала она, — что нас есть кому защищать.

Она спустила руку под кровать и поскребла ноготками по полу. Через мгновение под кроватью послышалось шебуршание, в темноте вспыхнули два огонька, и над девушками возникла удлиненная голова Хищника.

— Ой! — изумилась Катя. — А этот откуда здесь взялся?

— Пришел, — ответила Лейка. — Пока ты плескалась. Я его мясом покормила. Ему тут нравится.

Катя испытала укол зависти. Ох уж эта Лейка! Сначала Карлссона привадила, потом Хищника.

— Я надеюсь, хоть с ним ты не спишь? — язвительно осведомилась Катя.

— С ним? Ты с ума сошла! Хотя... мысль интересная. Шучу, шучу! — воскликнула она, увидев, что Катя готова воспринять ее слова всерьез.

Хищник проворчал что-то по-шведски, толкнулся мордой в Катину руку.

— Он говорит: "Не надо сердиться. Тебе нельзя сердиться, большая госпожа". Это ты — "большая госпожа"! — Лейка хихикнула. — Такая больша-ая! Метр с панамкой!

— Сейчас как тресну! — предупредила Катя.

Но злиться перестала, и Лейка это почувствовала.

— Ты в детстве монстров боялась? — спросила она. — Знаешь, которые живут под кроватью, в шкафу, а по ночам вылезают? Я одно время ужасно боялась. А потом придумала, как справляться со страхом. Знаешь как? Димке бы понравилось как психологу. Прикинь, я вообразила, что эти монстры мне служат. А я их хозяйка. Здорово, да?

— Здорово, — рассеянно сказала Катя. Она думала о баньши.

Точнее, о Селгарине.

— Как это, наверно, ужасно — стать призраком, — задумчиво проговорила она. — Особенно эльфу...

— Да уж, — подхватила Лейка. — Представляю, как ему хреново. Был красивый богатый мужик, а стал каким-то уродом белоглазым. Из-за этого он и плачет.

— Думаешь?

— Сто процентов. Мне его, честно говоря, не жалко. Сам виноват.

— Селгарин не виноват, — тихо возразила Катя. Вспомнив историю о двух сидах, которую ей рассказала троллиха, она добавила: — Он ведь пострадал из-за любви. Любви к этому Ротгару.

— Ну да, — хмыкнула в темноте Лейка. — Влюбленный бедняжка! А выкрасть тебя кто пытался?

— Он же не по своей воле, а для Ротгара.

— Тем более. Извращенец!

Катя не ответила. Лейка, тоже утомившись болтать, зевнула и перекатилась на другой бок. По потолку пробегали световые полосы от фар проезжающих по набережной автомобилей. На улице под окном завыла было собака, но тут же умолкла.

Кате вдруг вспомнилась ее самая первая встреча с Селгариным, когда он как бы случайно подвозил ее до Казанского, на свидание со Стасиком, и поцеловал ей запястье. Тот поцелуй, который она приняла за проявление изысканной галантности, оказался "меткой сида", знаком собственника. Но Катя не держала на Селгарина обиды.

Ей не верилось, что тот желал ей зла.

Почему-то ей казалось, что даже теперь, в облике баньши, Селгарин не захочет причинить ей вред. Ей было жалко погибшего эльфа, и она ничего не могла с этим поделать. Наоборот, хотелось чем-то помочь ему... если это только было возможно.

— Как можно помочь призраку обрести покой? — подумала она вслух. — А, Лейка?

Лейка ответила еще одним сладким зевком.

— Было такое кино про Кентервильское привидение, — сонно проговорила она. — Там оно шлялось по замку и стонало. А потом хозяева, или еще кто-то, не помню, нашли в подвале чьи-то замурованные кости, похоронили их по-человечески, привидение и упокоилось.

— Угу, — пробормотала Катя. — Я тоже что-то такое читала. Где может быть тело Селгарина? Слушай, спроси у Хищника.

— Легко. Эй, волосатый! — Лейка пошарила рукой под кроватью. — Остались от сида объедки?

Из-под кровати донеслось неразборчивое ворчание. Лейка прислушалась, хихикнула.

— Спрашивает, зачем нам?

— Найти и похоронить по-человечески, — сказала Катя.

Лейка сунула голову под кровать и заговорила по-шведски. Хищник отвечал долго, Лейка сначала несколько раз переспрашивала, потом давилась от хохота.

— Он говорит — все фигня! Зачем хоронить сида по-человечески! Сида надо хоронить на кладбище сидов!

— Какое еще кладбище сидов? — не поняла Катя. Хищник что-то проворчал.

— Говорит, кладбище сидов — это его брюхо, — сквозь смех объяснила Лейка.

Хищник под кроватью прорычал еще несколько шведских слов.

— Говорит, если надо поспособствовать погребению еще каких-нибудь сидов, — перевела Лейка, — так он всегда готов. Места много.

— Да ну вас! — с досадой сказала Катя. — Шутники, блин! Лейка, спроси его серьезно — осталось что-нибудь от Селгарина или нет?

Лейка, отсмеявшись, перевела хищнику вопрос, а потом долго вслушивалась в ответное рыканье.

— Темнит он что-то, — сказала она, поворачиваясь к Кате. — Говорит, дескать, столько лет мечтал о сиде, а тут дорвался и сожрал целиком. Но как-то неуверенно говорит. Подозреваю, что пару-тройку костей он таки припрятал на потом...

— Эй, зверюга! — Она подергала хищника за шерсть. — Где ты спрятал объедки? Не бойся, я не собираюсь выпрашивать у тебя кусочек! Я не люблю эльфятину!

Ответный рык был неохотным и кратким.

— Не верит, — прошептала Кате Лейка. — У него, наверно, не укладывается в голове, как такое может быть — не любить эльфятину. Ничего, сейчас я его расколю. Так где, говоришь, спрятал заначку, мохнатая скотина? Черепушку сидову ведь наверняка с собой унес, а? Не представляю, как можно за один раз съесть целого эльфа!

— Ой, хватит! — оборвала ее Катя. — Меня от этих разговоров уже замутило. Это для тебя Селгарин — просто абстрактный персонаж, а для меня — знакомый, и между прочим, очень приятный человек...

— Был, — Лейка зевнула в третий раз. — И не человек, а сид. Ладно, не хочешь, как хочешь. Тогда спим.

— Спокойной ночи, — ответила Катя, заворачиваясь в одеяло.

Засыпая, Катя продолжала думать о Селгарине. Постепенно мысли ее превратились в причудливые, сами по себе возникающие образы... и Катя уснула.

* * *

Кате снится медленный танец в клубе "Метро". Восхитительный танец, похожий на плавный полет. И сполохи света, отражающиеся в темных очках ее партнера. Катя знает, что ей нужно увидеть его глаза раньше, чем кончится танец.

Она хочет попросить его снять очки, но знает, что он ее не услышит.

Тогда Катя медленно-медленно поднимает руку, касается дужки, холодной, как лед, обжигающей пальцы. Хочется отдернуть руку, но, превозмогая боль, Катя снимает с танцора очки. И тотчас чернота очков разливается вокруг, затопляя зал, и во всем мире остается только два источника света: глаза невозможной синевы, прекрасные глаза юного эльфа, наполненные такой мучительной тоской, что от жалости у Кати перехватывает горло.

— Зачем вы здесь? — спрашивает Катя. Глаза эльфа смотрят Кате прямо в душу.

— Но я не могу вам помочь... — шепчет Катя. — Хочу, очень хочу, но — как?

Беззвучный стон, от которого стынет кровь и немеет лицо.

Это ответ, которого Катя не понимает.

А танец продолжается и уносит Катю... Куда?

Неожиданно Кате становится очень страшно. Ей хочется оглянуться...

Но тело не повинуется ей. Ее охватывает панический животный ужас...

... И Катя просыпается.

За окном воет собака. Похоже, она и разбудила Катю.

Катя лежит на спине, широко открыв глаза. Сердце бешено стучит. Ощущение такое, будто она в самый последний момент успела избежать большой беды. Катя слышит, как рядом мирно посапывает Лейка. Светящиеся цифры электронных часов показывают: тридцать три — двадцать восемь.

Какое-то время Катя не понимает, что в них не так, потом соображает: такого времени не бывает. И понимает, что она не проснулась: просто перескочила из одного сна в другой.

Она поворачивает голову к Лейке, но видит вместо подруги розовый светящийся кокон. Этот кокон пульсирует и переливается огоньками. От него исходит ощущение тепла и мира. Катя привстает и обнаруживает, что может видеть сквозь постель, а там, внизу — еще один источник света. Нечто, расползшееся в стороны, словно огромная медуза, и оно тоже пульсирует и мерцает, но совсем не так, как кокон. То, что внизу, больше похоже на озерцо расплавленной лавы.

Катя глядит на свою руку. Рука похожа на настоящую, только прозрачная и окутанная чем-то похожим на искрящийся пар.

Катя поднимает руку, смотрит сквозь нее и видит...

То, что она видит, заставляет Катю зажмуриться. Но когда она открывает глаза, то видение не исчезает.

"Видение" сидит в компьютерном кресле в непринужденной позе, откинувшись на спинку и выжидающе глядя на Катю сияющими синими, лишенными белков глазами. На "видении" щегольской белый костюм и узкие черные лакированные, очень элегантные туфли. И никакой ауры вокруг. В этом сне он один выглядит настоящим живым человеком. Хотя Катя точно знает, что он — не живой и не человек.

— Здравствуйте, Эдуард Георгиевич, — говорит Катя.

— Здравствуй, Катя, — отвечает призрак с печальной улыбкой.

— Это сон, да? — спрашивает Катя. Призрак медленно качает головой.

— Тогда где мы? И кто это? — Катя показывает на озовый кокон.

— Ты — в постели. Рядом — твоя подруга. Она спит. И Хищник. Он тоже спит.

Катя смотрит на кокон и видит, что внутри него — спящая Лейка. Обычная спящая Лейка. Катя озирается... Да, она действительно в Лейкиной спальне, но выглядящей совершенно фантастически. Ее наполняют тени. Темные и светлые, цветные, серые, черные...

Всё изменилось, только Селгарин не изменился. Он по-прежнему сидит в кресле и выглядит так, как должен выглядеть человек.

— Что с нами случилось? — спрашивает Катя.

— Ничего.

— Тогда почему всё выглядит по-другому, почему всё светится и расплывается?

— Потому что ты по-другому смотришь.

— Как это?

— Неважно. — И после паузы добавляет: — Не знал, что ты умеешь — так.

— Как? — спрашивает Катя. — Что я умею?

— Многое.

Селгарин кладет ногу на ногу, встряхивает головой, откидывая со лба длинные светлые волосы. Очень человеческий жест.

"Он — призрак, — напоминает себе Катя. — Он мертв. Зачем он здесь?"

— Ты хотела этого, — отвечает Селгарин на ее мысленный вопрос. — Я пришел. Спрашивай.

Катя смотрит на Селгарина, лишенного света. И понимает, что в этом светящемся мире он — ущербен. И сострадание к эльфу вновь пронзает Катино сердце.

— Как вы себя чувствуете, Эдуард Георгиевич? — спрашивает она. — В смысле, я имею в виду, став баньши...

— Ужасно, — спокойно отвечает призрак. — Никогда, в самом страшном видении, я не мог и подумать, что со мной такое случится... — Голос его дрожит. — Я ничем не заслужил такого... — говорит он, и Катя улавливает в его речи знакомые душераздирающие интонации баньши.

— Я ввергнут в то, что ненавистно каждому ши, — тьма, холод, безобразие, смерть. Можешь ли ты понять, каково существу света стать тенью в мире вечных сумерек? Можешь ли ты понять, какую боль причинил мне твой вопрос?

— Извините... — шепчет Катя. — Может быть, я могу вам как-то помочь?

Голос-стон умолкает. Катя ждет.

— Спасибо за предложение, — уже более спокойно говорит баньши. — Нет, ты — не можешь. Смертный не может провести дух ши в Тир-нан-Ог. Будь я Туат'ха'Данаанн — тогда, возможно... Но я — всего лишь Тил'вит'Тег. И мой дух слишком слаб, чтобы достигнуть Мира-под-Волнами.

— Но может быть... — Катя ищет варианты. — Если похороним ваши кости?

Селгарин вяло машет рукой:

— Это ничего не даст. Хотя, если ты похоронишь мои останки, это будет благое дело. Когда их глодает тролль, мой дух испытывает жестокие муки.

— Тролль? — Катя смотрит вниз, туда, где под кроватью спит Хищник. — Ах, значит, он все-таки припрятал что-то! Я найду их и похороню! — обещает она.

— Только не закапывай их в землю, — предупреждает Селгарин. — Тролль выкопает и перепрячет. Брось в воду, а лучше сожги.

Катя ежится, представив, как будет жечь кости Селгарина. Вонища от них, наверно, будет невероятная. Нет, лучше уж в воду...

— Сделай это — и мне, возможно, станет легче.

— Что-нибудь еще я могу сделать? — спрашивает Катя.

— Может быть. Ты ведь, Катя, не обычный человек. Когда я увидел, что мой плач не трогает тебя, я был поражен.

— Почему?

— Потому что только сиды могут внимать ему равнодушно. Он нестерпим для человеческой души.

— Но тролли... — бормочет Катя. — Они ведь тоже...

— У троллей слишком чувствительные уши, — говорит призрак с презрением. — Мой плач терзает их слух, а не души.