После чаепития гостьи уехали, поблагодарив за теплый прием, в свою очередь пригласили вместе праздновать масленицу, наступающую через неделю. Конечно, Маша, а за нею и Лексей с Надеждой согласились приехать — уж как пропустить гуляние, да с такими милыми барышнями! К удивлению молодого хозяина, старшая гостья не предпринимала попыток сблизиться с ним, вела себя ровно, чисто по-дружески. А с Машей ворковала как с лучшей подругой, делилась с ней какими-то девичьими тайнами, а та поведала свои — о муже, будущем дитя, своих женских делах. Казалось, им обоим доставляет удовольствие такое общение, во всяком случае, после отъезда девиц Осиповых жена не могла нахвалиться ею — уж такая разумница и ласковая, каких еще поискать! Сам Лексей не знал что и думать — может быть, действительно Наталья подружилась с его супругой, а к нему поостыла, уняла неразумное чувство — ей ведь надо заводить семью, устраивать свое счастье, а не ломать чужое.

Через два дня к Лексею в усадьбу заехал сосед Романов Степан, пригласил поохотиться на волков. Молодой дворянин — ему еще не исполнилось тридцать, — именно он был дружкой на венчании, помогал также с устройством свадьбы. С первой встречи почувствовали приязнь друг к другу, во многом тому способствовало схожее прошлое — Степан тоже учился в кадетском корпусе, только не в Сухопутном, как Лексей, а Артиллерийском. После его окончания отслужил пять лет, затем женился и вышел в отставку в чине поручика. Сейчас хозяйствует в имении отца — тот по старости лет передал правление старшему сыну. Обзавелся уже двумя детьми, жена на сносях с третьим — родит примерно в то же время, что и Маша. Посидел с хозяевами недолго, даже на обед не остался, уехал дальше по своим делам. Пришлось молодому офицеру доставать ружье из шкафа и снаряжать к завтрашней охоте. Сам не испытывал особого желания стрелять в зверя, согласился только из-за того, чтобы не обидеть соседа. Да и не приходилось ему прежде — если не считать убитого волка на Камчатке, но тогда он спасал свою жизнь от нападения стаи.

Выехал из усадьбы спозаранку — солнце еще не показалось из-за горизонта. Имение соседа находилось в верстах пяти, через полчаса неспешной езды въезжал к нему во двор. Здесь уже собрались около десятка людей, но еще не все — как сказали Лексею, — так что ждали запаздывающих. Бывалые охотники тем временем рассказывали всякие истории об охоте на волков, особенно слушателей поразил недавний случай с князем Репниным и двумя его сотоварищами. Для приманки взяли в сани поросенка, связали ему ноги и, конечно, тот завизжал на всю округу. На этот визг прибежала стая из двух десятков волков и тогда пошла потеха — тройка коней помчалась прочь от хищников, а те бросились вдогонку. Били с трех ружей, а серых становилось все больше, наверное, перевалило за сотню — к первой стае присоединились другие. Их не успевали отстреливать, они уже охватили дугой сани, вот-вот могли настигнуть коней и остановить. Спасло горе-охотников лишь то, что успели домчаться до усадьбы князя — волки остановились, не решились приблизиться к жилью человека.

Охота на волков с поросенком

Речь пошла о том, что в эту зиму серых зверей расплодилось немерено, кто-то высказал примету — наверняка к войне, правда, тут же поправил себя — она и так идет, с османами. Нашлась новая тема для разговора, принялись обсуждать военную компанию прошлого года. Общий настрой был очевиден — да мы их шапками закидаем, били не раз и сейчас побьем! Славили Суворова, разгромившего неприятеля под крепостью Кинбурн, предрекали полную победу над Портой уже в следующем году. Лексей не разделял подобные суждения, но и не вступал в дебаты с расхрабрившимися мужами, большинство которых не служили в армии. Когда же его прямо спросили о той войне, ответил уклончиво: — Поживем — увидим, — но после добавил: — Нельзя недооценивать противника, даже самого слабого — о том говорит воинская наука с самых древних времен.

Ждали недолго — как только набралось два десятка мужчин, от безусых юнцов до седобородых старцев, еще способных удержать ружье, — отправились караваном саней в поле. Отъехали недалеко — пару верст, — до невысокого холма на ровной окрестности. Здесь высадились, после один из охотников постарше стал распоряжаться — кому где стать и куда стрелять. Двоих оставил стеречь коней — одного младшего, другого уже в зрелом возрасте. Тот заартачился, возразил старшему: — Петрович, что же ты меня обижаешь, уж не хуже других — не оробею, да стреляю получше многих!

На увещевание распорядителя: — Потому и ставлю здесь, что нельзя допустить серых к коням, — строптивый муж стоял на своем: — Ничего с ними не будет, через вас зверь же не пройдет, а отсюда даже стрельнуть не получится!

Неизвестно, сколько бы еще длился их спор, но вмешался Лексей, сказал старшему: — Если позволите мне остаться, то я согласен, — на что тот утвердительно кивнул головой и отправился разводить остальных охотников.

После того, как каждый занял свое место на полудуге вокруг холма с наветренной стороны, двое потащили наверх мешок с чем-то барахтающимся внутри. На самой макушке один из них вбил кол в промерзшую землю, второй же освободил из мешка поросенка, связал одним концом веревки ему ноги, другим за кол. Тот завизжал оглушающе, пытаясь вырваться из пут, невольно призывая голодных хищников. Люди же залегли в складках или за снежным валом, стараясь не встревожить прежде времени осторожных зверей. Долго не пришлось ждать, через четверть часа появились первые волки, с каждой минутой их становилось больше. Никто не стрелял, ждали сигнала старшего, а он все продолжал высматривать — по-видимому, выбирал нужный момент. Уже первый из серых взобрался на верх холма, поросенок заверещал громче прежнего, когда раздался условленный выстрел, за ним другие.

Как только открыли огонь на флангах, охотники, залегшие по краю дуги, соскочили и бросились замыкать круг, перекрывая волкам путь назад. У них получилось быстро и четко — вероятно, выбрали из самых опытных, — через минуту встретили выстрелами в упор развернувшихся зверей. Кто-то сумел прорваться, большая же часть из попавших в кольцо полегла у подножья холма. Но так случилось, что самый матерый хищник и его стая пошли не обратным путем, а метнулись на другую сторону холма, после перемахнули через редкую цепь новичков. Те не смогли удержать рвущуюся вперед за своим вожаком оставшуюся стаю и она вырвалась из круга прямо напротив стоянки саней с впряженными в них лошадьми. Лексей и его юный напарник лишь успели сделать выстрел практически наугад, как волки налетели на них. Только в нескольких шагах от них вожак вдруг притормозил, а потом ушел в сторону, за ним остальные.

Тем временем к месту отстрела стали подходить другие хищники — волки, лисицы, даже медведь-шатун, — наверное, почуяли запах крови. Постепенно, шаг за шагом, преодолевая страх перед людьми, приблизились почти вплотную, втягивая запах от лежащие на земле убитых зверей. Старший не стал рисковать, подал команду подняться наверх и там отбиваться, если звери надумают преследовать их. Как только люди отошли, вся собравшаяся свора набросилась на туши, рыча друг на друга и отгоняя более слабых. Минут через десять от тел павших волков остались только кости, самые голодные потянулись наверх, за двуногой пищей, после же выстрелов сверху сами стали ею. За ними следовали следующие и так повторялось раз за разом, пока у охотников не закончился запас патронов. Хищников осталось меньше — кого-то съели свои после ранения или поражения огнем, а кто-то сам ушел, насытившись. Но даже полсотня серых представляла серьезную опасность практически безоружным людям — могли отбиваться своими ружьями лишь как дубинкой, что без нужной сноровки мало помогло бы против быстрого и сильного зверя.

Спасение пришло с другой стороны холма — Лексей, услышав затихающие выстрелы сверху, почуял неладное и поспешил на помощь, оставив напарника сторожить коней от случайного зверя. Подоспел вовремя — люди стояли на самой вершине плечом к плечу, взяв ружья наперевес или за ствол. А в шагах десяти к ним крались серые хищники, готовые в любой момент ринуться на жертву. Сходу выстрелил в ближайшего волка, быстро — меньше, чем за двадцать секунд, — перезарядил ружье и поразил следующего. А звери стояли на месте, как будто застыли, лишь когда Лексей выбил пятого из них, развернулись и со всех ног помчались вниз. А еще через минуту пришли в себя сотоварищи по охоте, уже было попрощавшиеся с жизнью. Кто-то из них бросился к спасителю, хлопнул по плечу благодарно, а затем обнял, Степан же выразился с восхищением: — Вот не знал, что ты такой мастак стрелять — строчишь, как заводной, и все точно в цель!

Охота удалась на славу, перебили больше сотни волков, — примерно столько насчитали по останкам. Правда, с добычи мало что досталось — съели другие звери почти подчистую. Разве что Лексею в сани загрузили побитых им хищников — будет жене, да и самому шуба либо душегрейка, можно на обувь пустить, теплее волчьего меха вряд ли что найдешь. Остальные охотники, может быть, позавидовали ему, но виду не показывали, успокаивали себя тем, что серой напасти стало много меньше — допекла уже многих. У кого-то в хлеву задрали корову, нападали на собак, люди даже днем опасались выезжать из села или усадьбы из-за лесных разбойников. Лексея такая участь пока миновала, но встречал на обходе волчьи следы. Сам их не боялся, был уверен, что они не тронут его — что лишний раз случилось на этой охоте. Беспокоился за родных — скоро ему уезжать, останутся без мужской защиты. О том, чтобы забрать с собой жену, как намеревался прежде, не могло идти речи — в ее состоянии нужен покой, — оставаться не позволял служебный долг. Отчасти надеялся на Надежду — вот точно назвали, как оно есть, — но и она ведь слабая женщина, пусть с сильным характером, так что сердце не находило покоя, щемило от какого-то тревожного предчувствия.

В конце февраля, сразу после Масленой недели, выехал с последним санным обозом в обратный путь. Можно было задержаться на неделю-другую, но тогда бы завяз на раскисшей дороге и наверняка не успел прибыть на службу в установленный срок. И без того из-за раннего тепла снег стал подтаивать, лошадям приходилось нелегко тащить сани по снежной каше, на трудных участках возницы и пассажиры ссаживались и помогали им. Иной раз, когда выбивались из сил, останавливались в селениях на день или два, давая роздых людям и животным. Добрались в столицу лишь в середине марта, все в обозе намучались, Лексей тоже, несмотря на свою выносливость — нередко, особенно в конце пути, впрягался и тянул воз наравне с конем.

В оставшуюся до срока неделю занимался подаренным особняком — нанял мастеровых для ремонта и закупил нужные материалы. Сам продолжал жить в гостинице, но, по сути, лишь ночевал здесь, дни же проводил со строителями — планировал с ними переделку фасада и интерьера, по ходу работ вносил поправки, ездил на торг и купеческие склады за тем, что могло понадобиться. Затем, когда уже вышел на службу, также не оставлял без своего надзора — находил время заехать и проверить, вмешаться, если что-то ему не нравилось. Через месяц закончили ремонт в особняке, завезли заказанную мебель и всю необходимую для проживания утварь, лишь тогда Лексей переселился в свой новый дом. Представлял, как будет жить здесь с женой и их малышом, но весть из Твери перечеркнула его намерения.

Навигация на Неве и в Финском заливе еще не началась, но экипаж шлюпа уже принялся готовить свое судно к выходу в море. Чистили борта от наростов, проконопатили щели и засмолили, приводили в порядок паруса и такелаж. Лексей каждый день с утра до позднего вечера трудился с матросами, не чурался своими руками проверить до последнего шва. Работы подходили к концу, назавтра планировали спустить корабль со стапеля в воду и устранять выявленные огрехи. Вернулся домой поздно, задержался в порту дольше обычного. Открыл ему дверь дворецкий Пахом, купленный две недели назад, накануне переселения, с семьей — женой, дочерью, ее мужем и двумя малыми детьми. Тогда Лексей искал прислугу в особняк, нашел по объявлению в газете — прежний хозяин продавал их всех вместе по небольшой цене. Торговля людьми не вызывала в обществе осуждения, крепостные считались таким же товаром, как скот или недвижимость. Продавали их на торгах и ярмарках, распродажах долгового имущества или через газету. По цене шли в среднем сто рублей за душу — примерно столько, как за коня, — Лексей же отдал за четверых взрослых и двоих детей в придачу триста рублей.

Крепостные на распродаже

Дворецкий передал запечатанное сургучом письмо хозяину, едва тот вошел в дом, пояснил: — Лексей Григорьевич, сию бумагу принес утром почтальон из почтамта, я ему еще гривенник отдал за доставку.

Лексей ждал письма от Маши с вестью о рождении сына или дочери — в конце марта она должна была родить, — поэтому не мешкая ни минуты, сломал печать, развернул сложенный вдвое лист и принялся читать. Первые же строки ошеломили его, сознание отказывалось принимать смысл слов: — ... Маша померла, ее тело нашли утром за воротами обглоданным — видимо, волком, Никифор еще сказал по следу лап, что то была волчица. Почему она ночью вышла со двора — не могу сказать, с вечера легла спать как обычно, ни о чем не жаловалась. Правда, я сама сквозь сон слышала вой, тоскливый и протяжный, но он вскоре перестал и я снова заснула. Отпевали Машу в здешней церкви, похоронили на погосте при нем — все же дом ее тут. Приезжали мама и папа, все плакали и молили за упокой ее души...

А потом вдруг пришло понимание — это он виноват в смерти жены! Та волчица неспроста пришла к усадьбе, она искала именно его. Возможно, он убил ее самца или запомнила идущий от него чуждый дух, но как бы то ни было, нашла дом — наверное, по запаху шкур, которые после выделки оставил сушиться в теплой кладовке. Только почему Маше вдруг вздумалось в глухую ночь выходить из дома и идти за ворота — не понимал, лишь предполагал, что вой волчицы заколдовал ее, повел к ней как сомнамбулу. Иного объяснения не находил, еще с первых дней заметил в жене какую-то мистическую чувствительность — могла неожиданно замереть, как будто прислушиваясь, а потом сказать удивительное, о чем никто другой не мог даже подумать. Как тогда, с его приездом — она точно знала, что он подъезжает и вышла ему навстречу.

Горе переносил молча, не жалуясь никому, хотя иной раз хотелось завыть от злости на себя и судьбу за гибель невинной души и неродившегося ребенка. В какой-то мере спасала служба, отвлекала от тягостных дум — пришло время выходить в море и идти в поход. Отправились к берегам шведов на разведку — все ожидали нападения их флота, надо было уточнить — где и какими силами. Недавно произошло событие, явно свидетельствовавшее о подобном намерении короля Густава III — выслал из страны русского посла графа Разумовского, якобы оскорбившего его честь подозрениями. К тому же шведы распространяли беспочвенные слухи о намерении России напасть на их морскую базу Карлскрону, склоняя Европу против вероломных русских. Сами тем временем вели тайные переговоры со своими союзниками — Англией, Голландией и Пруссией, — о совместных боевых действиях в грядущей войне.