Старший брат Одина

— Заходите к нам вечером, — сказал Бальдур. — Вся наша группа живет у Сигун.

Марго кивнула и вышла из беседки. Когда она приблизилась к Эрику, муж шумно втянул воздух носом. "Если он скажет хотя бы слово", подумала Марго. — "Я сейчас же уеду". Но Эрик промолчал. Рич бросился к матери, и, обняв ее ноги, радостно завизжал.

— Лифт только что ушел вниз, — сказал муж. — Придется подождать.

Она присела на траву и прислонилась спиной к шершавому, нагретому солнцем стволу небольшого дерева. Рич прижался к ее боку. Эрик сел на траву чуть поодаль, вид у него был очень печальный. Сердце у Марго дрогнуло. Она одной рукой обняла сына, а второй мужа.

— Ну прости меня, — сказала она. — Мне сама хозяйка предложила, ну как я могла отказаться?

— Я вовсе не сержусь, — усмехнулся Эрик. — Я завидую твоим способностям найти с кем выпить и покурить, стоит оставить тебя одну лишь на секунду.

— Ну хочешь, я схожу к ним, попрошу еще, для тебя?

— Нет уж. Сиди здесь.

"Наверно, это и есть тихое домашнее счастье", подумала Марго, сидя на траве и обнимая двух самых дорогих для нее мужчин. Пологий склон гор на противоположном берегу казался рамкой картины. Сделать уродливые кубы завода приятными глазу не смогла даже волшебная серебристая дымка испарений из лагуны. Сами молочно-голубые, непрозрачные воды лагуны напоминали глаза слепца. Веселая зелень деревьев и травы на ближнем плане делала вид еще нереальнее. В целом вид так и просился на обложку какого-нибудь романа-антиутопии о жизни на Земле после ядерной войны. Особенно запах соответствовал. "Надо будет сделать завтра пару набросков", лениво подумала Марго. От усталости и вина ее разморило, и она так и заснула на солнышке. Проснулась художница оттого, что Эрик потянул ее за руку.

— Как тебя на голодный желудок-то развезло, — сказал он. — Подъемник пришел.

Химмельзоны поехали вниз. Когда жена и сын ушли к воде, Эрик присел на лежак и некоторое время бесцельно разглядывал берега лагуны. Несколько секунд он не понимал, почему взгляд его так притягивает глыба странной цилиндрической формы на другом берегу. Когда Эрик понял, что он видит, у него похолодело в груди. Он посмотрел на свои часы. Помимо времени, они показывали еще дату и день недели. Химмельзон вскочил на ноги. Подойдя к самой воде, муж окликнул Марго. Безрезультатно. Эрик беспомощно заметался у самой кромки воды, потом замер, глядя на Марго, играющую с Ричем. Время неслось вперед со скоростью ракеты. Да, ракеты... Химмельзон чувствовал себя, как в кошмарном сне. Только в кошмарах бываешь таким бесконечно беспомощным, хотя знаешь, что сейчас должно произойти. Жена словно почувствовала его мысли и вышла из воды.

— Нас уже два раза вызвали через этот матюгальник наверх, — отрывисто сказал Эрик. — Мол, Химмельзоны, немедленно прекратите нарушать правила поведения для отдыхающих и подниметесь на базу.

Марго энергично растерла Рича, ловко одела его, несмотря на некоторые протесты, и оделась сама. В фуникулере, не выдержав пристального взгляда мужа, она воскликнула:

— Послушай, я в это их озеро не писала! Впрочем, судя по запаху, это уже сделали многие до меня. А то, что я стакан вина выпила, если у них тут пьяным купаться нельзя, так я уже проспалась!

— Не горячись, — сказал Эрик рассудительно. — Сейчас все выяснится. Может быть, это какая-то ошибка.

В тот момент, когда они ступили на твердую землю, раздался невыносимый грохот. Химмельзон сбил жену и сына на землю, сам упал рядом.

— Что это? — пытаясь перекричать все нарастающий гул, завопила Марго.

Эрик указал рукой ей за спину. Жена оглянулась. Диатомитовый завод пылал, как бумажный. Горячий ветер бил в лицо. По сравнению с вонью, обрушившейся на Химмельзонов сейчас, так докучавший Марго серный запах был просто ароматом китайских роз. Взглянув вниз, художница увидела стремительно прибывающую, кипящую воду, и, вскочив на ноги, отбежала от края. Именно поэтому второй взрыв сбил ее с ног. Женщина упала, и тут Рич заплакал так, что заглушил все остальные звуки. Затем неожиданно стало очень тихо. Марго ощутила ужасный, кошмарный запах вареной говядины. Художница отвернулась от сына, и ее начало рвать.

— Бум, — сев, сказал Рич подошедшему отцу, указывая в направлении взрыва. — Бабабум!

После чего выказал желание немедленно быть взятым на ручки, откуда изумленно смотрел на извергающую фонтаны мать. Слов для этого он еще не знал.

— Тебе лучше? — спросил Эрик, когда основной поток ослабел.

Марго что-то невнятно пробормотала. Со стороны домиков появилось трое людей. Вид у них был дикий.

— А... что... — начал один из туристов.

— Где дом хозяйки пансиона? — спросил Химмельзон. — У нее должен быть телефон. Нужно позвонить, сообщить.

Второй, увидев, что уровень воды поднялся, внезапно завыл и бросился было к воде, но третий успел подставить ему подножку.

— Агнесс! — кричал тот, лежа на земле. Он порывался встать, но друг крепко держал его, приговаривая:

— Тихо, Петур, тихо...

— Эрик, — тем временем представился Химмельзон.

Первый из туристов наконец обрел дар речи и сказал:

— Арни. А что же случилось?

— Завод взорвался. Нужно позвонить в город.

— Да, конечно. Но мы заходили к Сигун... к хозяйке. В доме никого нет.

— А телефон там есть?

— Не знаю, не обратил внимания, — признался Арни. — Понимаете, тут как раз и .... — он посмотрел на обугленные остатки завода на другом берегу, который уже снова затягивало туманом.

— Это все чушь, — сказал тот, кто сидел на извивающемся Петуре. — Я там работаю. Работал. Завод не мог просто так взорваться.

— Агнесс! Она... — закричал исландец и попытался сбросить товарища.

— Петуру надо сделать укол, — сказал Эрик. — Это шок, он может вас запросто покалечить.

— Вы врач? — спросил Арни.

Химмельзон молча кивнул.

— Я думаю, что в домике хозяйки должно быть все необходимое, — сказал Арни. — Я могу пойти, поискать.

Эрик отрицательно покачал головой.

— Успокаивающее у меня есть, — сказал он. — Я отведу жену и сына в дом, и вернусь.

Он взял Марго под руку, и семья направилась к своему домику. Не успели Химмельзоны дойти до беседки, в которой художница встретила актеров, как раздался громкий гул.

— Опять!— воскликнула она. — Здесь прямо чертова куча заводов!

Но в этот раз звук был иным. Он шел сверху, и все нарастал. Марго посмотрела на небо. Низко, чуть не цепляя кромки черных от взрыва гор, из облаков вынырнули самолеты. Шли они, как птицы — стройным клином. Ослепительно сверкнув в прорвавшихся лучах солнца звездами на бортах, самолеты начали перестраиваться, поворачивая на юг.

Точнее, на юго-восток.

"Я рада", ясно и спокойно подумала Марго. — "Что Хайги умер и не увидел этого".

— Это американские самолеты с базы в Кеблавике, — бледнея, сказал Арни. — Что же случилось? Что они делают здесь? Куда полетели?

— Ладно, идите в домик хозяйки позвоните, — сказал Химмельзон, а затем обратился к тому исландцу, что держал Петура: — Вы продержитесь один?

Оценив кряхтение как положительный ответ, Арни поспешно бросился к домику Сигун.

Войдя в домик, Эрик сразу заметил картину.

— Смотри-ка, — сказал он, присев на корточки и роясь в раскрытой сумке. — Оказывается, здесь в Исландии скрывался какой-то неизвестный ученик Брюллова или Репина...

— Скорее уж, Васнецова, — критически ответила Марго. — Или раннего Рериха. Умевший при этом ткать.

— Ну, выткать эту картину могла и какая-нибудь местная умелица по эскизу художника.

Рич тоже увидел гобелен и пришел в крайнее возбуждение. Он принялся тыкать пальцем в картину, в отца и что-то требовательно восклицать при этом.

— Да, милый, да, — сказал Эрик, но многократно опробованный прием не сработал.

Мальчик подбежал к картине, взобрался на кровать.

— Куда в ботинках! — закричала Марго.

Рич ткнул пальцем прямо в лицо воина и снова показал на отца.

— По-моему, он пытается объяснить, что этот герой похож на тебя, — сказала Марго. — Или что ему кажется, что это ты и есть.

— Скорее уж на тебя самого, Рич, — возразил Эрик.

Сын вопросительно ткнул себе в грудь.

— Да, на тебя. Я не такой хитрый.

В глазах Рича вспыхнул буйный восторг.

— Слезь с кровати, сынок, — сказала Марго. — Что здесь написано, Эрик?

Эрик мог немного говорить и читать на языке своего прадеда. Химмельзон взглянул на картину и прищурился.

— Что-то вроде "день хорош к вечеру", — сказал он после непродолжительного молчания.

— День хвали вечером?

— Может, и так.

— И что это значит?

— В данном случае, я думаю, художник хотел сказать, что дела змея не так уж хороши.

Муж наконец нашел препарат, шприц и вышел.

— Давай-ка, милый, поедим, — сказала Марго сыну.

— Не, — сказал Рич.

— А что мы будем делать?

Он подошел к сумке. Для того, чтобы найти в ней что-то, мальчику еще не надо было садиться на корточки. После нескольких минут энергичных поисков, во время которых из сумки летели папины рубашки, баночки с детским питанием и мамины противозачаточные таблетки (Химмельзоны не спешили заводить второго), Рич вытащил книгу своего двоюродного дяди. Мальчик подошел к кровати, положил на нее книгу и забрался сам.

— Ать! — сказал он настойчиво.

— Хорошо, я тебе почитаю, — сказала мать. — Но сначала сними ботинки.

Рич тяжело вздохнул и взялся за край липучки.

Он был уже большим мальчиком и умел снимать ботинки сам, но не любил этого делать.

В доме хозяйки действительно никого не оказалось. Во всей долине около озера в живых остались, судя по всему, только Химмельзоны и те трое исландцев. Телефон не работал. Из долины, конечно, можно было выбраться и пешком, но уже вечерело. До Гренивика, ближайшего города на побережье, они не успевали добраться до темноты даже на машине Эрика. К тому же, Марго отказывалась сдвинуться с места на ночь глядя. После совместного ужина мужчины разговорились. Зеленоглазый Йон оказался начальником цеха со взорванного завода. Как он выразился, он тоже приехал "погреть кости" и не успел спуститься в лагуну по чистой случайности. Арни и Петур, его помощник, посетили Мивартн с научной целью. Агнесс, погибшая жена Петура, насколько поняла Марго, поехала с учеными просто за компанию. "А уж лучше оставалась бы дома", подумала художница. Арни оказался этнологом-лингвистом, и руководил фольклорной экспедицией. До Мивартна ученые, как и Химмельзоны, посетили Хвераронд.

— Одна бабулька в поселке неподалеку спела нам песню о приключениях Локи, — рассказывал Арни, степенно помешивая ложечкой в стакане с чаем. — Самое интересное, она утверждает, что песню сложил ее далекий предок — Эгиль Скалагримссон. Эта бабушка передала нам свитки, на которых записаны его песни.

— Вы позволите мне закурить? — осведомился Йон.

Марго махнула рукой. Эрик встал, открыл окно. В комнату ворвался закат, расцветив стены багрово-алым. Химмельзон вернулся к столу. От Марго не ускользнула смесь восхищения и недоверия, прозвучавшая в голосе ученого, и художница вежливо спросила:

— Вы думаете, что это фальсификация?

Арни покачал головой. Йон вытащил сигарету, сунул в рот. Спохватившись, исландец провел руками по одежде, ища карман, в котором была зажигалка.

— Это все очень сложно установить, — ответил Арни и сделал аккуратный глоток. — Эгиль Скалагримссон — это реально существовавшее историческое лицо. В "Младшей Эдде" есть "Сага об Эгиле", из которой можно заключить, что этот исландец был не только скальдом, и весьма, кстати, одаренным, но еще и воином, авантюристом. Подобное сочетание в те времена встречалось не так уж редко.

— Потерял где-то, — проворчал Йон. — Петур, дай прикурить, будь так любезен.

Ученый достал свою зажигалку и поднес ее к сигарете Йона.

— Сейчас таких, как Скалагримссон, называют солдатами удачи, — вмешался в разговор Петур, убирая зажигалку. До сих пор он молчал, оглушенный то ли шоком, то ли действием лекарства. Еда на тарелке перед ним осталась почти нетронутой. Но беседа на профессиональные темы оказалась способна извлечь ученого из глубин транса. Марго с горечью подумала, что все мужчины одинаковы. По крайней мере, все ученые мужи. Мир, знакомый с детства, в эти мгновения рассыпался прахом; а лингвисты с горящими глазами обсуждали подлинность дряхлого свитка, который никому уже теперь не будет нужен.

— Судя по тому, что он дожил до глубокой старости и в большом достатке, Скалагримссон умел обращаться с мечом не менее виртуозно, чем слагать висы, — продолжал Петур. — А документы мы проверили. Им не более трехсот лет, но бабулька утверждает, что в их семье песни предка передавались их поколения в поколение, и когда носители ветшали, текст переписывался. Да и кённинги там используются столь архаичные, что я склонен ей поверить.

Ученый хохотнул и добавил:

— Старушенция сказала, что ждала нас, чтобы отдать нам эти свитки.

— И о чем его сага? — спросил Эрик.

— Мы только начали переводить, знаете, строфа оттуда, две строфы отсюда, — признался Арни. — Судя по всему, это несколько песен, в которых излагается весьма необычная версия жизни бога зла скандинавов. Вы понимаете, из канонических текстов, которые присутствуют в "Старшей Эдде", следует, что Локи в наказание за братоубийство привязали к скале; ну, а когда ётун вырвется, настанет конец света. Эгиль же говорит, что асы отпустили Локи сами, и тот, пережив немало приключений, добрался до Исландии и стал жить здесь, среди людей.

— Старуха сказала, что Локи и Сигун поначалу остановились в Хвераронде, но потом перебрались сюда, в Мивартн, — сообщил Петур. — Мы как раз и приехали сюда проверить эту гипотезу.

Марго вздрогнула. Яблочное пюре с ложки, которую она пыталась пристроить в рот Ричу, упало на штанишки мальчику. Рич укоризненно посмотрел на мать.

— Какую? — изумился Эрик. — О том, что здесь жил, и возможно, живет дьявол?

Арни смущенно хмыкнул, взял с подноса в центре стола пирожок.

— Нет, конечно, — сказал ученый. — Но кто-то из местных жителей может знать и другие песни Эгиля, места которым в свитке не хватило... Пергамент тогда был очень дорог. Вот гобелен у вас на стене — ему, конечно, не больше тридцати лет...

— Трех, — мрачно сказала Марго.

— Но сценка на нем изображена очень интересная. Возможно, этот гобелен — копия старого изображения, как те свитки, что передала нам бабуля из Хвераронда. И возможно, что здесь запечатлена сцена из песни, на которую не хватило пергамента.

— Скорее всего, это поделка для туристов, — заметил Эрик.

— Вы зря считаете Локи аналогом христианского дьявола, — вернулся к теме Петур. — Хотя он был антагонистом главного бога, Одина, эта фигура появилась в пантеоне скандинавов задолго до прихода сюда проповедников Христа. Во времена Скалагримссона влияние библейских мифов на исландские как раз начало возрастать. Изумительная поэма "Крест", страстная и я бы даже сказал — эротическая, создана примерно в это же время. Скалагримссон тоже пользуется христианскими мотивами, но с совершенно с другим знаком. Более яростного антихристианина Европа не знала, я думаю, до тех пор, пока не родился Ницше.