Квадратное время (Анизотропное шоссе I)

\*В желтый цвет красили вагоны второго класса.\

\**Прототип персонажа вполне реален — это В. Н. Бенешевич. Но у него не было дочери, а два его сына и брат — расстреляны в 1938 году.\

\

В царской России личное дворянство человек с высшим образованием получал едва ли не автоматически (начиная с XII класса). VIII класс — уже следующая градация, соответствующая старшим офицерам армии.\

\

В реальной истории ее и брата Дмитрия арестовали только в 1930 году.\

\

*Достаточно крупное село Кролевецкого района, в 1916 году там насчитывалось около 800 дворов. Судя по всему, значительно больше, чем в настоящее время.\

\

**С 1918 года на месте гимназий, реальных училищ, церковно-приходских и земских школ создавались единые для всей страны трудовые школы из двух ступеней (со сроком обучения 5 лет и 4 года).\

"Сплошная коллективизация" накатила через год. Начиналось все достаточно безобидно, даже весело — в середине февраля в село прибыл десант из дюжины столичных комсомольцев. Первым делом они сунулись в полусгоревший дом успевшего удрать за границу помещика, но лишь убедились в полной непригодности строения для жилья. Не удивительно, за десяток лет советской власти половину кирпича из стен сельчане успели растащить "на печки", и забрали бы все, да уж больно прочной оказалась старая кладка. Кое-как переночевав по избам сердобольных жителей, молодые ребята устроили митинг прямо у церкви, по результатам которого поп со служками был с позором изгнан в неизвестном направлении, а сооружение культа, лишившись креста и колокола, превратилось в комсомольский клуб, по совместительству — общежитие.

Хорошо подвешенный, легкий на обещания язык, обилие агитационных листовок и посулы тракторов с семенами "из самой Москвы" привлекли к записи в колхоз многих. Но скоро дело встало — вникнув в суть предложенной оферты, крепкие мужики пошли в категорический отказ. И началась война. Уговоры сменились на угрозы, для придания веса которым сплотившийся вокруг комсомольцев актив "пустил кровь", то есть раскулачил сразу обоих мельников. Можно сказать, последним повезло: к ним отнеслись по-свойски, то есть позволили хоть и за бесценок, но распродать домашнюю утварь, а еще забрать в ссылку не только одежду и деньги, но и все, что влезло в сани.

Увы, оставшегося добра оказалось слишком мало для колхоза, но слишком много для исполнителей. У них появилось сполна продуктов, вещей, самогона, а главное, пришло волшебное чувство безнаказанности. Процесс расчеловечения, иное слово тут подобрать сложно, понесся как лавина с горы, тонкий налет совести и сострадания испарялся из душ как роса с травы солнечным утром. Вчера добрые соседи — сегодня адская банда разбойников и насильников. Согласованные с линией партии лозунги остались только на плакатах, в реальности царило простое правило: "Пей и ешь — всё наше!".

Днем — по ветру летели пух и перья из раздираемых подушек и перин. Ревела скотина и бабы, лаяли собаки, драли глотку пьяные активисты. По ночам полыхали пожары и гремели выстрелы. В огне пропали обе мельницы; бывшие кулацкие, а ныне колхозные подворья горели одно за другим. Сожгли дотла и школу, украшенную еще с зимы свежим кумачовым знаменем. Штукатурка церкви покрылась пулевыми оспинами. Тетка Александры до последнего надеялась, что ее-то точно не тронут, ведь смешно раскулачивать учительницу. Увы, перед тривиальным разбоем логика спасовала. Ближе к весне родители ее учеников дошли до нужной кондиции и, не скрываясь, вынесли из беззащитной избы все подряд, вплоть до кривой кочерги.

Из комсомольцев один погиб от пьяной пули в перестрелке со своими же товарищами, второго насадила на вилы жена шорника. Троих арестовали за грабеж — у кого-то из раскулаченных нашелся свояк в ГПУ. Еще парочка любителей клубнички пошла по этапу за изнасилование. Вероятно, и тут не обошлось без родственного участия, а может, кстати пришлась статья про "головокружение от успехов". Еще один сошел с ума от пережитых душевных страданий, но, вернее, с перепоя. Остальные тихо исчезли вместе с последними колхозными деньгами.

Тут у притихшего актива кончилась горилка, и до некоторых наконец дошла вся глубина перспективы: скота нет почти, лошадей нет совсем, трактора остались обещанием. Зерна пока хватает, начинающее подтаивать мясо не успевают съедать, однако в плуг придется запрягать собственных детей и жен. Да и с образованием как-то неловко получилось...

Запоздалые оправдания не помогли, от пережитых обид тетка слегла, похоже, навсегда. Но надо отдать должное мужеству старой женщины, Александру за собой на тот свет она не потащила. Наоборот, предвидя неизбежный голод, она настойчиво, даже с истерикой выпроводила племянницу "в люди". Вот только кроме напутствия дать ей в дорогу было совершенно нечего, к извинениям сельчан хлеб, к сожалению, не прилагался.

— Вот так я пошла на станцию, — завершила свой рассказ девушка. — Думала солдатика уговорить пропустить на вокзал, но...— она споткнулась в словах, чуть порозовев щеками, — Такие страшные попались, ну прямо квазимоды, и вонючие... никак не смогла. Развернулась и побрела куда глаза глядят, пять дней с того минуло.

— А почему шоколад не взяла?! — удивился я, спешно разрывая обертку все той же злосчастной плитки Nestle. — Держи, но съешь только пару долек, больше тебе пока нельзя! И чаю, чаю с сахаром побольше пей!

Конечно, недельная голодовка по местным меркам "дело житейское", но все же, для городской девочки непонятно и странно. Однако Яков успел удивиться первым:

— На что только надеялась?!

— С жизнью попрощалась, — с поразительной легкостью объяснила Александра. — Все решиться не могла. Только вчера на путях встала, да машинист успел поезд остановить, схватил в охапку, отнес в сторону и отругал по всякому... еще хлеба сунул, без малого осьмушку! Но затем люди из вагонов полезли, один кричать принялся, да так похабно, его друзья держали, но он вырвался, револьвер вытащил, сперва просто размахивал, а потом в меня стрелять стал. Не попал, верно, пьяный.

— Совсем озверели! — успел я вставить пару слов.

Но развить эту богатую на эмоции тему Яков не дал, его интересовала только логика текущего момента:

— Вот из-за тебя-то прошлый состав рельсы и надорвал.

— Наверно, — не стала спорить девушка. — Как крушение произошло, специально вернулась, в последнее чистое переоделась, очень уж наделась попасть в купе к комиссарам, да обязательно чтоб чином повыше.

— Зачем? — не удержался я от тупого вопроса.

— Хоть одного убить, — спокойно пожала плечами молодая девушка, почти ребенок.

Слова завязли у меня в горле. Но Александра только грустно улыбнулась, отправила в рот шоколадные дольки и продолжила:

— А тут ты, как из другого мира совсем... Из прошлого, наверно. Или из-за границы.

Последнее она сказала явно зря. Но Яков вновь опередил меня:

— А если и так?

— Из револьвера стрелять умею, — с неподдельным энтузиазмом и какой-то непостижимой для меня логикой ответила девушка. — Еще могу повязки накладывать.

— Да неужели? — укоризненно прищурился мой партнер. Однако я отчетливо видел, такой странный ответ ему пришелся по душе.

— А как насчет еды — приготовить? — встрял я, пытаясь перевести тему на что-то более традиционное.

— Нашел проблему, — недовольно фыркнула Александра в ответ.

Не поймешь, на самом деле она в состоянии управляться с кастрюлями или так издевается... Вот если бы она вошла в нашу команду! И ведь какой хороший повод, Яков любит вкусно поесть! Да и я... но тут покуда нет полуфабрикатов и холодильников, процесс готовки супа идет от скручивания головы курице, а паршивая овсянка варится не десять минут из пропаренной и высушенной на фабрике тюри, а несколько часов — из зерна, да еще на идиотском примусе. То есть на кухне нужно работать практически непрерывно, причем с квалификацией, доступной не всякой жене из "интиллихенток".

— Погоди-ка, — Яков резко, если не сказать грубо, оборвал мои псевдокулинарные фантазии, сворачивая тему разговора в неожиданную сторону. — Саша, так это твой отец написал очерки по истории Византии?

— Вы их читали! — обрадовалась девушка. — А еще папа три листа к Синайскому кодексу* нашел, помог их выкупить и в Санкт-Петербург привезти!

— О, что-то я про эту книгу слышал, — с удовольствием блеснул эрудицией напарник. — Кажется, за нее хорошие деньги обеща...

Тут он осекся, как видно поняв, что сболтнул лишнего. Но наша гостья так воодушевилась, что не заметила скрытого подтекста, такого близкого букинисту и агенту ГПУ по продаже церковных реликвий "проклятым капиталистам", но кощунственного для дочери ученого.

— Как это поразительно, случайно встретить в поезде настолько образованных людей! — затараторила она быстро. — Мне так неудобно, ведь я вас еще совсем не знаю, но это должно быть настоящим чудом... Если бы вы как-то помогли вытащить отца из застенков проклятого чека, это же так очевидно, что его арест чудовищная ошибка, но в ней никто не дает себе труда разобраться!

— Гхм...— Яков задумался, будто о помощи, но я точно знал, его мысли страшно далеки от благотворительности. В любом случае, девушка успела наговорить тысячу слов, пока он принял решение:

— Понимаешь ли, с комиссарами ты не сильно ошиблась, — начал он медленно. — Мое имя Яков... Блюмкин!

— О нет! Убийца Мирбаха!!!**

Лицо Александры побелело, глаза же осветились яростной решимостью. Совсем как у той девчонки в Кемперпункте, которую я не могу забыть уже третий год... Из-за которой, по сути, я не свалил в спокойные и сытые, даже в условиях кризиса, Соединенные Штаты, а все же решился на дикую и смертельно опасную московскую авантюру.

Гостья отчаянно дернулась вперед, встать, вырваться, но Яков мягко толкнул ее обратно на диван:

— Погоди. Может быть, ты не совсем в курсе, но, знай, есть правильные комиссары, и... не очень. Вернее, настоящие враги. И вот они, эти самые враги, и творят последние годы все безобразия в Советской Республике. Они и отца твоего в лагерь сослали, и мать, и еще многих хороших людей, вон, Леша не даст соврать, он сам недавно с Соловков. Поэтому наша задача — остановить гадов, причем любой, даже самой дорогой ценой.

— Так вы от Троцкого! — со странной смесью радости и ужаса в голосе догадалась гостья.

— Все же какая умная девочка! — засмеялся Яков, добавив не без самодовольства. — Разумеется, не зря же я служил у Льва Давыдовича адьютантом и начальником личной охраны!

В купе повисла гулкая тишина.

— Так что же теперь? Вы должны будете меня убить? — отстраненно зафиксировала свое положение Александра. — Можно тогда я съем еще немного шоколада?

Я протянул ей плитку; дьявольская логика ситуации попросту разрывала мою голову на части. Беспомощный ребенок, которого нельзя тронуть и пальцем, после признания Якова — страшная угроза моей жизни и нашей миссии, ее несколько слов невпопад, и останется только молить палачей о милосердной пуле! Хвастливый супершпионишка, какой дьявол тянул его за язык?

* * *

— Яков, ну и нах..я ты все разболтал? — я чуть было не сорвался на крик.

— Но кто-то же должен варить нам чолнт?!

* * *

— обезоруживающе улыбнулся партнер, засовывая револьвер под подушку на своей полке. — Сможешь? — он подмигнул девушке. — Нет? Так не бойся, я научу. И отцу мы твоему обязательно поможем, ну, разумеется, если все получится как надо!

— Все, все сделаю, — выдохнула Александра, зажимая лицо в руках в тщетной попытке скрыть слезы.

Вот и пойми партнера... Успел влюбиться? В такого заморыша? Бред, не верю! Неужели отец так необходим? Интерес у Блюмкина неподдельный и корыстный, однако для настолько долгосрочных планов нет нужды вербовать дочь ученого в нашу команду. Разве что речь идет о действительно больших деньгах... да нет, полная же чепуха, откуда им взяться в замшелых религиозных бумажках!

* * *

* Может, он на самом деле позаботился о питании? Или я напрасно все усложняю, тогда как за личиной террориста-убийцы прячется игрок и романтик...

— "Который думает на два шага вперед и заранее озаботился дополнительным рычагом контроля за тобой, дурачком!", — плеснул керосинчика в костер сомнений внутренний голос.

И ведь попробуй возрази собственному разуму!

\*Синайский кодекс (лат. Codex Sinaiticus) — список Библии на греческом языке. В настоящее время считается древнейшей унциальной пергаментной рукописью Библии.\

\**В 1920-е годы Я. Блюмкин был одним из самых известных людей Советской России. Большая советская энциклопедия в своём первом издании уделила ему более тридцати строк.\

\

В конце 20-х Блюмкин приложил немало усилий, что бы стать "своим" в среде специалистов по древним реликвиям. Без этого выгодно продавать дорогие артефакты не получалось.\

\

Чолнт — традиционный еврейский суп-жаркое.\

\

*В 1933 году по личному распоряжению И. Сталина весь кодекс (по иронии судьбы — за исключением найденных В. Н. Бенешевичем листов) был продан Британскому музею за 100 000 фунтов стерлингов (около 500 килограммов золота, или более миллиарда рублей 2015 года).\

8. Неравная игра

Карелия, конец мая — начало июня 1928 года (23 месяца до р.н.м.)

— Следующий! Вещи к осмотру!

Послушно, с неторопливой покорностью бывалого лагерника я поставил на низкую лавку предусмотрительно развязанную скрипуху* с барахлом. Что делать, нравы у кемской шпаны простые, можно сказать душевные, поэтому ценные вещички заключенные таскают с собой, всегда, хоть на работы, хоть в центрокухню. А если дневальным назначен обколоченный старик, и нет надежного соседа — на дальняк** "совещаться" с чемоданом шастают, нормальная практика недоразвитого социализма.

Но едва ли подобные сложности волновали красноармейца-охранника, который небрежно шурудил мозолистой крестьянской ладонью в "как бы моих" скудных пожитках, выискивая что-нибудь запрещенное между парой успевших зачерстветь в камень кусков серого хлеба, оставшихся от выданного на пять дней пайка, кальсонами, портянками и прочими необходимыми для выживания мелочами. Не обнаружив криминала, он глянул на чуть мешковатое, но почти новое пальто, роскошный заячий треух, и потерял ко мне всякий интерес.

— Стройся, не задерживай, — равнодушно поторопил сзади нарядник, бывший комсомолец-передовик.

Еще недавно с досмотром, а при малейшем подозрении, тщательным обыском выходящих на хозработы никто не заморачивался. Многие обходились без конвоя вообще, все равно не находилось идиотов, готовых бежать в зимнюю стужу. Однако с приходом весны условия резко ужесточились. Краткий промежуток между таянием снега в лесах и открытием навигации на Соловки администрация концлагеря не без оснований считает последним шансом на побег. Поэтому внушающих подозрение каэров и уголовников во избежание соблазна за периметр не выпускают вообще. Работать на волю идут лишь имеющие заложников, то есть женатые, с детьми, те, кто готов вытерпеть любые лишения, но не подставить под удар родных и близких. Ну и, разумеется, правила не писаны для пристроившихся на теплые места блатных, типа меня.