Квадратное время (Анизотропное шоссе I)

Проснулся с рассветом, прекрасно отдохнувший и полный сил. Допил настой, подкрепился остатками каши. И уже час спустя шагал по изрядно надоевшим рельсам вперед, на север. Скоро попались и очередные путешественники. По полотну навстречу мне неторопливо двигались двое мужиков, один постарше, лет под 50, второй помоложе, лет 20-25. Оба невысокого роста, одеты в невыразимое буро-серое рванье и лапти, лица заросли давно не стрижеными бородами. Весь их багаж состоял из микроскопических узелков. Скрываться в горах от таких колоритных персонажей мне показалось совсем уж лишним.

Подходя, они дружно, чуть не в один голос поздоровались со мной. Я ответил тем же, и на всякий случай широко улыбнулся. Наверно, необычность моей мимики придала старшему решительности. Он остановится и спросил:

— Хозяин, а у тя спичек нетути?

Чего-чего, а этого добра я взял с запасом. Незаметно сбросив в кармане с руки петлю кистеня, вытащил уже початый коробок:

— Держите, уважаемый.

Мужик, было, протянул руку, но враз конфузливо отдернул:

— Тако бы и табачок имейца? Я ж об спичках токмо так, глянуть, каков ты человек есть.

— Увы, — развел я руками. — Понимаете ли, не курю совсем, — и доверительно добавил, так как давно убедился, что в некурящего парня местные не верят наотрез. — Врачи запретили, сказали, и года не протяну, если не брошу немедля.

— Вон оно че, — протянул собеседник, явно пытаясь осознать полученную информацию. — Мы ж ден пять как не курили. Тянет тако, не дай Господи!

— Погодите чуток, — я вовремя вспомнил, что в советской стране курят примерно то же самое, чем я собирался отпугивать собак. — Курить-то, и правда, не курю, а вот приятели иногда балуются.

Сняв рюкзак, залез в боковой карман и выудил заботливо завернутую в промасленную папиросную бумагу пятидесятиграммовую пачку. Отсыпал добрую половину в трясущиеся, покрытые трещинами и мозолями руки. Мужики мгновенно свертели из куска газеты самокрутки, прикурили и, окутавшись клубами удушливого дыма, уселись прямо на оголовок рельса. Я пристроился напротив с вопросом:

— Вы хоть откуда такие будете? Из лагеря поди освободились?

— Та нет жеж, по вольному найму мы, лес валили, — охотно отозвался молодой, рассматривая мою некурящую персону с тем же старанием, что появляется у детей на экскурсии в зоопарк при виде фиолетового языка у жирафа. Вроде давно знакомая по картинкам животина, а взяла и удивила на ровном, можно сказать, месте.

— Насилу тока живы вырвались, — мрачно добавил старший.

А младший тут же дополнил с издевкой:

— Заработать собирались! Вот оно и получилось, — он протянул вперед свою ногу в рваном лапте, из которого во все стороны торчали ошметки обмотки. — Весь заработок такой жеж.

— Ох ты, Господи! — широко перекрестился его напарник. — Нонче вона люди бают, в лагере-то лучшее, чем на воле. Хлеб, кашу дают. А на воле чо? — он с видимым наслаждением затянулся, — вот те и вся воля туточки. Здеся куш вербовшики посулили, а хлеба, одежи нету, жить негде, гнус жрет поедом али мороз кусает, до дому начальник не пущает, документу нипочем не дает. Мы ж ево Христом Богом молили, пустите, видите ж, мрем тута. Отощавши еще с дому, сил нету, а баланы пудов пяток тянут, а то и поболе. А их ж по болоту тягать! Ну, пожалел он нас, все ж тако добрый человек, дал документу. Тако идем таперича, тута хлеба просим, тама еще чо. Верстов сто почитай на чугунке проехали, нету боле денег совсем. Не чаем как до Питера добрести.

— А в Питере чо? — зло сплюнул молодой. — Накормят тебя в Питере, как жеж.

— В Ленинграде накормят, — вмешался я в перепалку. — Большой город, не откажут, а лучше к ремеслу пристраивайтесь, — вспомнив историю, продолжил: — Только не вздумайте на Украину или в Поволжье идти, недавно слышал от ученых друзей — голод там ожидают великий через два или три года.

— Тако будем сызнова христарадничать, — покорно согласился старший, совершенно не обратив внимание на предупреждение.

— Одежу чаял справить, — удивительно, но молодого парня тоже не заинтересовали слова о грядущем голоде. — А теперь домой голышом придем. Ну, пошли чо ли?

Двое вольных граждан СССР поднялись на ноги. Старший умильно посмотрел на меня:

— Можа хлебца лишку найдется?

— Хлеба нет точно, — ответил я, поднимаясь вслед за ними. — Но знаете, я же ученый-биолог! Мне и не нужен хлеб совсем, вот, — я протянул горсть захваченных пожевать в дороге подсохших кусков "подкорья".

— Не, — враз поскучнели мужики. — Благодарствуем, но режка-то* у нас есть покуда, только ей и пробавляемся. Да только силы с нее нет вовсе!

На этом и расстались. Как ни хотелось мне расспросить о выживании на подножном корму крупнейших в мире специалистов этого дела, русских крестьян, но неуместно. Назвался ученым как-никак, вредно усугублять странности, когда за спиной застава на заставе. Но странное безразличие, выказанное мужиками по поводу грядущих событий, накрепко врезалось в память. Разгадка пришла лишь много позже: если говорить научным языком, я превысил горизонт планирования, а говоря проще, нельзя напугать грядущими ужасами тех, кто, без малейшего преувеличения, живет некрасовскими словами "а кабы к утру умереть — так лучше было бы еще".

Едва уйдя за поворот, я перешел на бег — хотел догнать лидера, старика с козой на веревке. Да еще сзади замаячили какие-то дорожные рабочие, не иначе, обходчики. Кто разберет, что у них на уме, и какие в их тусовке приняты расценки за бегунков. Старания не помогли, спокойных километров вышло до обидного мало. Впереди показался невысокий, но длинный мост через реку, аж на двух быках, и я с ходу свернул в лесок — подыскивать наблюдательный пункт.

Против удивления, моего "донора" никто не задержал ни с ближнего конца, ни с дальнего. Пропыхтел дымом паровоз навстречу, затем реку пересекла группа неплохо одетых мужчин, поболтавшая о чем-то минут пять с догонявшими меня обходчиками, и опять поезд, только уже попутный пассажирский. Хоть как рассматривай сооружение, нет ни постоянного караула в специальной избушке, как на Кемском, значительно более крупном мосту, ни тайной засады в лесу, как на мелком мостике через Летнюю.

Немалая радость — пробежать километр за пять минут куда лучше, чем тащиться в обход полдня. Заодно можно утолить жажду в реке с название Поньгома, оказалось, даже в таком насыщенном ручьями и болотами краю тяжело выживать без фляги. Всего-то спуститься по заботливо выкошенному с осени откосу...

Чтобы нос в нос упереться в позевывающего патрульного! Дрыхли, су...и!

Кистень, предусмотрительно зажатый в кулаке правой руки "всегда когда возможно", вылетел вперед натурально от испуга, то есть быстрее, чем я успел подумать. Есть, однозначно есть польза от тренировок, которыми я баловался несколько последних дней, пережидая длинные вереницы вагонов и некстати бредущих людей. Главное, попал более чем удачно — голыш смял скулу и висок уже немолодого, скверно бритого бойца в выцветшей гимнастерке и буденовке.

На мгновение я впал в ступор, но мат пополам с яростным рычанием от вывернувшегося из-под низкого моста напарника заставил действовать: я что было сил рванулся навстречу к уже прикладывающему винтовку к плечу чекисту, прикидывая, как бы половчее нанести удар кистенем. Безуспешно — использовать мозг в таком деле явно вредно, пока "долетел", пока замахнулся — противник пригнулся, пропуская снаряд над головой, и даже спустил курок. К счастью, противник явно не учел мою скорость, а то и вообще по лагерной привычке рассчитывал стрелять в спину бегущему. Так или иначе, моя голова, а может, грудь, уж не знаю, во что он там целился, успели миновать лишенное штыка дуло.**

Еще доля секунды, и мой, откормленный в благословенном 21-ом веке центнер, успевший ужаться за время пребывания в СССР всего лишь килограмм на пятнадцать, впечатался в заметно более легкое тело, легко снося его в реку. Винтовку этот гаденыш так и не выпустил, до последнего пытался передернуть затвор. Мне пришлось прыгать следом и наваливаться сверху. Никогда бы не подумал, что смогу кого-нибудь утопить, а вот, случилось же!

Вылез из реки, за шкирку вытащил на камни внезапно потяжелевший вражеский организм. На удивление, и этот боец оказался совсем не молод, минимум лет тридцати пяти, а то и сорока, вдобавок куда больше похож на конторского работника, чем на бойца. Вместо аккуратного армейского галифе — стеганые ватные штаны, одна штанина снизу порвалась в борьбе, поэтому хорошо видны лаковые кожаные сапоги. Петлицы со знаками различия отсутствуют вообще, хотя звезда на буденовке в наличии.

Узнавание не заставило себя долго ждать:

— Так это ж местные вохры!

То есть патрульные из ненавистной лагерной охраны, набираемой из осужденных по разным статьям чекистов. Зря я полагал, что эти сволочи исключительно в лагере службу тянут, они, оказывается, еще и на волю в секреты ходят, да еще с оружием. С души сразу отлегло, одно дело лишить жизни крестьянского или рабочего паренька, чуть не насильно призванного в ряды "непобедимой и легендарной". Совсем другое — пришибить гадину, скорее всего, вчерашнего убийцу, насильника или грабителя, которого принадлежность к партии и ГПУ высоко вознесла над всеми иными кастами заключенных.

Однако рефлексировать некогда, да и после того, что пришлось увидеть и испытать в Кемперпункте... короче говоря, блевать и стонать ни капли не тянуло. Куда больше меня волновал тот упрямый факт, что после гибели патруля за виновным обязательно устроят грандиозную охоту со всем возможным прилежанием. Или хуже того, объявят приз за голову. Бочку керосина, центнер муки, телегу пряников... да мало ли в мире всеобщего дефицита ништяков, ради которых местные пейзане примутся охотиться за моим скальпом как фанаты за новым айфоном?

Оставаться надолго под мостом категорически вредно для здоровья. Но и бросать все как есть глупо, наоборот, нужно тщательно прибраться. Пусть начальники догадываются, сами по себе вертухаи ушли глушить первач в ближайшую деревню или плывут в Белое море на прокорм трески. Кстати, о зеленом змии как о черте, только вспомни, и он немедленно объявится. Одного взгляда на засаду хватило, что б понять — не спали местные воины-охранители, а спокойненько, с колбаской, сальцем и соленым огурчиком пользовали самогончик из пузатой, как бы не двухлитровой бутыли зеленого стекла. Лишь изредка, для порядка поглядывая, не крадется ли через реку враг, не ползет ли по шпалам моста добрая подательница "млеко, яйки, курка, шнапс!".

Впредь будет вохре наука: не пей на посту!

Не удержался, отпластнул толстый круг полукопченой неопознанного сорта, ломоть хлеба, соорудил бутерброд да полез на насыпь, пока свидетели не пожаловали. Открывшаяся картина, мягко говоря, не порадовала. На запад, вверх по течению, наверно больше чем на километр, протирался прямой как стрела перекат. Течение не казалось особенно сильным, скорее всего, из-за значительной ширины русла, глубина тоже не пугала, где-то выше колена, где-то ниже пояса, может где-то больше или меньше. Дно сплошь усыпано крупными валунами, примерно с голову человека и более, кое-где они громоздились грудами, в других же местах выступали цельные скалы.

На востоке ситуация не сильно лучше. Поворот русла заметно ближе, всего пара сотен метров. Вроде бы каменюк поменьше навалено, но, скорее всего, просто река сужается и становится глубже. Что пнем об сову, что совой об пень, тащить трупы по такому месиву на глазах любого путника больше похоже на самоубийство. Разве что положиться на удачу... так не три же раза подряд, учитывая барахло и продукты!

Спрятать жмуриков в ближайшем лесу? Не вариант, найдут в два счета по следам. Притопить под мостом? Мелко, в солнечный день дно сверху видно как на ладони. Сбросить в реку ниже по течению? Уже получше, но в где-нибудь устье наверняка стоит деревушка, там и выловят. Тащить до моря? Кто его знает, какой тут берег, если пологий — только ноги зря собью. И не факт, что будет прок — после переноски тяжести в несколько этапов останется такая тропа, что месяц не зарастет.

Спустился в оборудованный бивак, плеснул в чашку самогона на пару пальцев, выпил, — тюрьма давно отучила от брезгливости, — похрустел огурцом.

— Можно персонально для вас соорудить плотик, — с особым цинизмом я обратился к лежащим в нескольких шагах покойникам, — да отправить с вещами по волнам, вниз по течению. Авось, попадется по пути подходящий глубокий омут. Придется серьезно поработать, но благодаря вашей товарищеской заботе, — я указал зажатой в руке колбасой в сторону топора, воткнутого в бревно у кострища, — подобная задача может быть решена уже сегодня к вечеру. Однако! — тут я поднял соленый огурец вверх как жезл, — не люблю тривиальные решения! Неужели в бандитских сериалах двадцать первого века не сыщется идеи получше? Например, поджечь тайгу? Разобрать рельсы, пустить поезд под откос? А что, неплохо, один герой захлебнулся, второго бревном пришибло. Есть еще вариант имитировать нападение инопланетян, пусть мотают срок вместо меня... в самом деле, не могли же вертухаи просто так взять, да и пришибить друг друга?! Или... эврика!!!

Уже побывавшего в реке чекиста-любителя я затащил обратно в воду, под руку подложил голыш наподобие того, что в кистене, только крупнее и тяжелее. Впрочем, каменюг и без того вокруг хватало. Поперек туловища приспособил винтовку, совсем "как было". Поверх композиции навалил вохровца с разбитой головой так, как будто он и утопил напарника, прямо перед тем, как пал от его вооруженной камнем руки. По карманам шарить не стал, противно, но в одном не удержался — снял часы. Настоящий Павелъ Буре с удобным кожаным браслетом-футляром для наручного ношения, подарочные, с тиснением на задней крышке от 1910 года "За отличную стрельбу из пулемета".

Трофейные припасы для сохранения правдоподобия пришлось раздраконить не более чем на половину. Взял пару полукилограммовых

* * *

банок "Петропавловские консервы. Мясо тушеное. 1916", если не отравились вертухаи, сгодится и мне. К ним — пакет макарон, пшенки, чай, пару вареных яиц, круг колбасы, почти все сало и две булки хлеба. Из предметов материальной культуры раннего социализма самой ценной находкой оказался бинокль в видавшем виды кожаном кейсе. Кроме него захватил байковое одеяло, подошедшие по размеру сменные сапоги, кусок брезента, крохотную подарочную фляжку со спиртом, а также маленький медный котелок. Насилу упихал все барахло в рюкзачок.

Полбутыли самогона вылил в реку, ощутимо увеличивая тем самым гипотетическую степень опьянения убитых, раскидал в беспорядке часть вещей, ну и, разумеется, уничтожил все следы своего пребывания, какие нашел. Послуживший верой и правдой кистень закинул подальше на глубину, нечего с собой таскать лишние улики. Реальные шекспировские страсти вызвал единственный топор. Брать или не брать — вот в чем вопрос. Отказаться не смог, пусть следователи сами придумывают, куда делся столь необходимый инструмент. Утопили в драке, пое...ли или обменяли на алкогольную продукцию местных селян.