Квадратное время (Анизотропное шоссе I)

Неподходящая по сезону, но добротная, явно когда-то дорогая и стильная одежда сразу выделяла ее толпы. В руках пусто, нет сумки, а значит, нет ничего, даже выданного на дорогу пайка, ведь, в отличие от меня, она не могла разломать хлеб, чтобы засунуть куски в поддетый под пальто рюкзачок да многочисленные карманы куртки и штанов. На лице ни кровинки, только разводы грязи и бессильный близорукий прищур глаз.

— Маша! — непонятно как, но в из всей кучи звуков я не только услышал пронзительно-удивленный голос, но и умудрился приметить в толпе провожающих парня-ровесника в высокой гимназической фуражке.

"Вот же дебил!", — мелькнула мысль. Пока есть силы, пока на воле, вывернись наизнанку, заработай, да хоть укради, наконец, но найди денег на передачу, сам привези на Соловки еду и вещи, спаси ее! Скрипнули зубы...

Многомудрый Михаил Федорович как будто прочитал мои мысли:

— Ему ей не помочь. Уже не помочь. Поздно. Господи, спаси и сохрани! Дай ей легкую смерть... сегодня же ночью!

Можно понять, когда в бой или на каторгу идут парни. Можно понять извечную женскую долю ждать, надеяться и верить. Но почему тут наоборот? Как он ее не уберег? И черт же возьми, откуда в моих глазах появились льдинки?!

— И ведь сейчас лишь двадцать восьмой! — не смог сдержаться я. Продолжил, впрочем, уже про себя: "Что же тут будет твориться в тридцать седьмом"?!

Между тем the show must go on — очередной чекисткий воронок подкинул к составу новую, судя по всему финишную порцию зэка. Но что это были за люди! Уголовники, или как их тут принято называть "шпана", то есть те самые, кем охранники пугали интеллигентов библиотечной камеры. В центре немногочисленной, но плотно сбитой стайки двое парней подпирали, а скорее тащили главаря. Явно серьезно больной, он все же пытался держать фасон, покровительственно посматривая на торчащие из-за решеток лица... Пока не натолкнулся взглядом на меня. Несколько мгновений, и вдруг маска отрешенного спокойствия сползла с его лица без следа, а рот открылся в крике-стоне:

— Коршунов! Лексей!?

Ответить я попросту не успел. Но это и не потребовалось, видимо, выражение моей физиономии сказало все быстрее и надежнее. Лидер "неформальной группировки" что-то прошептал подручному и без сил обвис в его руках. Последовали какие-то команды-жесты, поднялась внезапная сутолока, потом драка. Я и не думал, что с местными конвоирами можно поступать столь бесцеремонно, ждал в ответ на бузу стрельбу и штыковые ударов, но дело обошлось пинками и смачными ударами прикладов по чему попало. Главное же, результат: не подающего признаков жизни пахана с ближниками от греха подальше впихнули в именно наш вагон.

Только тут до меня дошла причина устроенного перфоманса: украденные год назад документы! Точнее — мой паспорт гражданина РФ. Неожиданная, прямо сказать, память на лица у товарища уголовника. Хотя, если подумать, вот попал ему в руки странный документ, да еще с деньгами, кредитками и мелочевкой типа студика, что должен думать предводитель шпаны районного значения? Списать все на фальшивку? Это ламинированную страницу с голографиями двухглавых орлов? Цветную, напечатанную на принтере фотографию? Лазерную, не деформирующую бумагу микроперфорацию номера? А еще водяные знаки, цветопеременную краску, шикарную полиграфию с эффектом муара, металлизированную полоску пластика в купюрах? Ну уж нет! На подобную бы глупость не решились даже отмороженные чекисты со Шпалерки. Без проверки в ультрафиолете понятно:* нет таких технологий ни в СССР, ни у капиталистов.

Допускает ли сознание хроноаборигенов путешествие во времени? Этим вопросом я озадачился еще в Шпалерке. После наводящих вопросов, сокамерники припомнили мне древнего, но совсем не забытого "Янки при дворе короля Артура", затем отметили "Марсианский цикл" Берроуза, а один горный инженер из Перми, как видно большой любитель фантастики, пересказал сюжет "Бесцеремонного романа",** написанного недавно и вполне автохтонными авторами. Оказалось, что сюжет там построен по всем канонам 21-го века. Главный герой, техник Верх-Исетского завода славного города Екатеринбурга, бежит от разрухи гражданской войны к Наполеону. Да не просто так, а с навязчивой идеей мирового масштаба — переиграть битву при Ватерлоо. После спасения великой империи — собирается строить мартены, а так же выпускать швейные машинки и браунинги.

Глупо отказывать главарю банды в способности сделать верный вывод из попавших в его руки бумаг. А стоит ему хоть на минуту поверить в иновременное происхождение, как немедленно последует приказ: "Всем, всем, всем жуликам и ворам! Из-под земли достать такого-сякого, приметы и фото прилагаются!". Чтобы потом, не торопясь, в душевной и располагающей к откровенности обстановке вытрясти из тушки все знания о будущем. Так что готов ставить термобелье против старых кальсон, искали меня блатные с огоньком, не иначе весь свой околоток с ног на уши поставили.

Размышления прервал закономерный вопрос Михаила Федоровича:

— Давно знакомы?

— Заочно, можно сказать, обстоятельства свели, — в попытках сползти с темы я не придумал ничего лучше, как ляпнуть правду: — Кто-то из его шайки у меня документ из кармана вытащила важный, с фотографией и приметами. Факт страшно досадный, можно сказать, из-за отсутствия этой бумаги я в тюрьму и влетел.

— Даже как?! — задумчиво покусал губу собеседник.

Недоумение понятно, сложно вообразить бумагу, из-за которой какой-никакой, но авторитет станет падать в обморок как институтка.Мне поневоле пришлось продолжать рассказ — только нормальный контакт с опытным человеком наладился и терять его до смерти жалко — социопаты в концлагере долго не живут.

— Уж очень серьезный документ, можно сказать, государственного значения. Но специфический и опасный. Э-э-э... Объяснить сложно, главное, использовать его для своей пользы без меня никак не выйдет. Продать невозможно, а голову потерять — легче простого.

— Однако, история, — не думаю, что Михаил Федорович хоть что-то понял из моего путанного объяснения, но само по себе старание помогло — его голос ощутимо потеплел.

Нажимать он не стал, а вместо этого кивнув в сторону суетящихся урок:

— Ведь главарь, похоже, взаправду при смерти.

Грешным делом я был уверен, что лидер шайки всего лишь симулировал внезапную потерю жизненной энергии. Но тут все серьезно — чуть понервничал и выключился из реальности. Едва ли из-за тонкой душевной организации, скорее в конец истончилась ниточка здоровья и воли, на которых висел подточенный криминалом организм.

Между тем, толкотня и крики в вагоне практически прекратились, установилось какое-никакое, но равновесие. Скудная шпанская ватажка не пыталась отвоевать себе жизненное пространство на нарах — они обосновались кружком отчуждения вокруг печки. Возможно, в уверенности достичь своего в любой момент при нужде, или же опасаясь отпора, все ж пяток не самых крупных и здоровых парней не та сила, чтоб переть буром против "обчества". Так или иначе, но эти смахивающие на мутантов полуобнаженные ребята оказались единственными, кто занялся реально полезным на текущий момент делом — добычей огня из сваленных у стены заледенелых сучьев.

Бросилось в глаза и другое — неожиданное, но совершенно четкое разделение каторжан по классам. Никогда бы не подумал, что большинство — крестьяне. Раньше незаметно, как под шапкой-невидимкой, они просачивались мимо моего взгляда в толпе заключенных. Одеты во что попало, явно как захватил арест. Прямо с поля, из-за плуга или что там еще у них есть в качестве основного средства производства, их стаскивали в уездную избушку-тюрьму. Врагу не пожелаешь — спать по очереди, гадить в бадью, пытаться выжить на ополовиненную надзирателями краюху. Искать правду на местах себе дороже во все времена, гражданин начальник настоящий "царь и бог", без малейшего налета цивилизационного гламура. Поддержки с воли нет — безграмотным, оставшимся без кормильца женам и детям как бы самим бы не сдохнуть, где уж тут выручать "тятьку" из судебно-правовой пучины.

Случайно переведенные в Шпалерку "везунчики" от сохи принимали окружавший меня кошмар за счастье. Паек полный до граммов, тепло, охрана руки-ноги не распускает, как чудо наяву — водоснабжение и канализация. В избытке грамотные сокамерники, готовые просто так, со скуки, написать заявление, ходатайство, прошение, а то и просто письмо — куда угодно, хоть в саму Лигу Наций.

На этапе, в звериной борьбе за нары, крестьянам просто не хватало наглости. Толстобрюхие попы или пожилые чиновники-интеллигенты, неуклюжие, лысые и полуслепые, в толкотне вагона оказались куда как проворнее и сильнее землепашцев, оттеснив последних на нижние нары, а то и под них, на пол, на верную смерть. Теперь оттуда (или, правильнее сказать, с того света) можно поймать лишь робкие взгляды загнанных лошадей. Так "сеятели и хранители земли русской" посматривают на более сильных и оборотистых граждан СССР. И, разумеется, на меня в их числе.

Верхние полки, к моему несказанному изумлению, захватил пролетариат. Каторжане-рабочие разобрались по заводам и представляют собой хоть и совершенно пассивную, но сносно организованную и оттого опасную силу. Кроме того, большая их часть явно получала неплохие передачи с воли, так что они больше походили на отправившихся на заработки вольняшек, чем зэков. Последнее не слишком противоречило фактической стороне дела — данный контингент партия и правительство держали подальше от гиблых Соловков. Страдающих от отсутствия умелых рук заводиков в Карелии хватает, поэтому у работяг имеются совсем неплохие шансы вновь увидеть свои семьи.

Среднеярусная интеллигенция удивляла разнообразием типажей. Церковники, холя остатки былой дородности, тихо и кротко ненавидели всех в общем и каждого в отдельности. Контрики из бывших офицеров надменно игнорировали запуганную мелкотравчатую шелупень бумагомарателей и счетоводов. Нэпачи настороженно косились на окружающих из-под меха воротников и шапок, да покрепче прижимали к себе чемоданы с барахлом. Около самых дверей браво жался пяток нахохлившаяся парней-одногодков, явно студентов и детей высокопоставленных родителей — судя по тому, что сам начальник конвоя с извинениями: "Уж вы, ребята, не серчайте на нас: служба такая!", передал им большой кондитерский пирог и цветы.

* * *

Я долго пытался придумать что-то общее, то, что могло бы их всех объединить в силу, способную дать отпор накатывающей волне великого террора, но немало не преуспел.

Тем временем наши вагоны дернулись, поклацали буферами, затем тронулись, сперва неспешно, с медленным, перетряхивающим весь вагон стуком колес по бесконечным стрелкам, а потом, после сцепки с хвостом обычного пассажирского поезда и выходом на "главный ход", все быстрее и быстрее, на далекий и страшный север. Передвижная клетка дергалась и валилась из стороны в сторону, хрустела брусьями рамы, скрипела жестью обшивки, замерзшие осколки стекол играли в лучах солнца серыми алмазами. Три пары колес на подозрительно частых стыках грохотали как слабоумный барабанщик. Однако пассажиры принимали скулеж жалкой конструкции без страха, они вполне освоились на новом месте. Как по команде все зашевелились, послышались мат и смех, кто-то принялся доставать жалкий паек, кто-то — аппетитную домашнюю снедь. Я, было, хотел последовать их примеру и даже вытащил заначенную краюху, но меня остановил Михаил Федорович:

— Ты пить что собираешься?

И, правда, запаса воды в вагоне никто не предусмотрел.

— Если по дороге не отцепят, послезавтра в Кеми будем, — наставительно добавил опытный спутник.

— Так что, все это время...

— Именно! Охрана о нас позаботится только в случае серьезной задержки, поэтому не хватай куски, а медленно рассасывай маленькие частички.

На фоне бытовой суеты успех реанимационных мероприятий бригады урок прошел почти незамеченным. Пришедший в себя лидер шайки оказался человеком сравнительно молодым, лет сорока, с резкими, правильными чертами лица под запущенной черной с проседью щетиной. В иной ситуации он мог бы легко сойти за купца первой или второй гильдии, сейчас же, скрючившись на грязной, брошенной на пол ветоши, он давился спазмами судорожного кашля, прижимая при этом обе руки к груди. И вид его огромных, мосластых кистей сразу рушил услужливо нарисованный воображением образ торгового человека.

— Не иначе чахотка заела, — с нескрываемым злорадством прокомментировал ситуацию Михаил Федорович. — Пожалуй, тебе и волноваться не стоит, не доживет он до лагеря.

— Но с ним порвется ниточка к моим бумагам! — возразил я в расстроенных чувствах.

Едва ли посвященных в тайну документов из будущего много, скорее всего, он всего один такой. Будет ли его смерть благом? Вот, попробуй, угадай!

Как только мне удастся вырваться из лагеря и таки вернуть себе спрятанный на чердаке телефон, бумаги 21-го века, по идее, без надобности. Если желание спасать страну не пропадет совсем — достаточно взять артефакт в руки и проломиться в кабинет начальника, который повыше. А уж там, когда поверят, чекисты уголовный мир перевернут с энтузиазмом и прилежанием, уже не для доказательства моего происхождения из будущего, а чтобы не оставлять врагам улик и свидетелей. Найдут — хорошо, не найдут — для осуществления моих целей сие значения не имеет.

Вроде бы логичный план, но... черт возьми, для его осуществления нужна самая малость — вернуться вовремя! Сама по себе "трешка" не кажется сложным испытанием для смартфона. Однако надо помнить коварство большевиков: каэры из советских концлагерей возвращаются в столицы до крайности редко. Без протекции друзей и родственников, их в лучшем случае ждет подконвойная ссылка на перевоспитание в какой-нибудь Нижний Тагил. В худшем — можно без шанса на отказ получить предложение в стиле: "работай, где работал, только без конвоя и за зарплату". Или вообще бесхитростную довеску пары-тройки лет к сроку. Что случится с моим LG в жаре и холоде за шесть, семь, а то и восемь лет? Не превратится ли карета в тыкву, а электроника будущего в куски мертвого пластика и стекла, ничего дуболомам в погонах не доказывающие, а потому имеющие шанс раствориться в бездонных сейфах Лубянки, так и не попав в руки настоящих экспертов?

Не лучше ли мне сразу рассчитывать на обычную жизнь советского инженера? В борьбе обретать горб и грыжу, то есть лет эдак через десять полуголодного житья в коммуналке разработать ламповый контроллер для электропривода с широтно-импульсной модуляцией. Попутно вылизывать анус партактива в безнадежной попытке пережить великую чистку тридцать седьмого года — с контрреволюционной судимостью в личном деле. А после — проявить безмерный героизм в окопах Великой Отечественной или трусливо отсидеться за бронью оборонного производства. Как альтернативный вариант — от беспросветных перспектив ломануться через границу куда-нибудь в сторону Китая, в гости к "добрым" партизанам Мао-Цзедуна... Хотя тогда уж лучше сразу в ближайший сарай — вешаться.

Выходит, паспорт и деньги из будущего вполне могут оказаться тем самым единственным активом, что способен придать моим словам достаточный вес. Иначе говоря, смерть главаря шпаны может оставить Россию на безнадежном пути в мясорубку! Рука непроизвольно потянулась в карман, туда, где в числе прочих лежала пара последних таблеток антибиотика.

* * *

Шевельнулись сомнения, стоит ли использовать хотя бы треть

* * *

* на бандита и, скорее всего, убийцу? Не придется ли мне через неделю, месяц или год умирать от гангрены или, уже не в силах помочь, рвать на голове волосы перед умирающим ребенком?