Перекрестки Берии

Драться Иван не стал. Можно было поймать на болевой, выкрутив руку, но удержать такую тушу вряд ли сумел. Шагнул чуть вбок, пропуская удар и поймал гиганта за палец, выкручивая до хруста. Совсем не по-мужски человек взвизгнул и попытался вырвать руку. Получать в ухо Вороновичу не улыбалось, потому резко нажал, ломая кость. Гора охнула и закатив глаза осела на пол, оставив в полном недоумении противника. С подобным ему сталкиваться не приходилось. Безусловно, не притворялся. Коршунами налетели разозленные милиционеры и надев, наконец, наручники, поволокли затихшего куда-то по коридору, награждая пинками. Дежурный отряхнулся и извиняющимся тоном сообщил:

— Ёёбнут.

Он отнюдь не ругался. На республиканском наречии слово вполне безобидно и означает пьяного .

— Неплохо справился, — сказал круглолицый, коротко стриженый крепыш в штатском, неизвестно когда появившийся. В свалке он точно не участвовал и протянул руку, — майор Лембит Олев Робертович.

— Капитан Воронович Иван Иванович, — пожимая, ответил.

Если делает вид, что не помнит, как приходил в прошлый раз и рылся в документах, так тому и быть. У обоих воспоминания не из лучших и начальник отдела предлагает писать с чистого листа.

— Я тебя помню, — опровергая мысль, заверил майор. — С того дела. Как убийцу девушек звали, Мортин?

— Мурин.

— Ошиблись тогда, надо признать. Наши бандиты люди простые, бесхитростные. В подворотне по башке или белье крали, тут хозяйка и наскочила. С перепугу и двинули сильнее нужного. Но в том своя опасность. Рутина.

На русском он говорил практически свободно. Значит из советских эстонцев, присланных на усиление. На глаз возраст под сорок, в отличие от Яллака русскую школу до революции заканчивать не мог. Тогда уточнять не стал, особо не трогало, хотя для местных такие тонкости имели немалое значение. Приезжих эстонцев они не любили почище советских.

— Привыкаешь к простейшим стандартным ситуациям и нечто хитрое можешь и не заметить. Постороннему иной раз гораздо лучше видно.

Он не извинялся, просто констатировал факт.

— Эстонский, говорят, понимаешь.

— Я-то сказать нечто могу, но когда быстро трещат, перестаю смысл улавливать, — на всякий случай уточнил Воронович.

— Вопрос практики, — усмехнулся Олев. — У тебя ее будет очень много. Научишься, раз уже начал. Что там было? — уже к Яллаку.

Тот коротко объяснил, причем они продолжали говорить между собой на русском. Пока не ясно, так принято в отделе или ради него, чтоб не стоял болваном.

— Ну и к лучшему, — подвел итог Лембит. — Не хватало нам еще мертвого генерала или его родственника. Нет, — отмахнулся на попытку отдать протокол. — Сам дело закроешь. Все бумажки официально оформить. Ааду, подскажешь. Знаешь? Ну, да. Наши порядки, в этом смысле не отличаются. Должен уметь. Сейчас в столовую. Обед, — демонстративно поглядел на часы, — по расписанию.

— У меня...

— Уже поставлен на довольствие, — извлекая из кармана талоны, заверил правильный начальник.

Нельзя сказать, чтобы здесь кормили на убой. В жиденьком супе плавали две макаронины и нечто вроде капусты. Мясо в нем отсутствовало, как данность, однако на поверхности наблюдались следы жира. На второе размазанная до состояния кашицы картошка и солидный кусок соленой рыбы. На третье клюквенный морс. Рассчитывать на биточки и антрекоты было несколько опрометчиво, а поскольку все-таки имелось чем набить желудок и досталось практически бесплатно, уже жирный плюс снабженцам МВД. Любопытно, старшие офицеры здесь же питались. По прежнему месту работы у них отдельный зал имелся. Но там и выбор заметно больше.

Во время обеда они не обсуждали дела. Возможно из-за присутствия Вороновича. Он все равно не в курсе. А может не принято за едой. В детдоме им твердили регулярно: 'Когда я ем, то глух и нем'. С тех пор немало крови утекло, но некоторые привычки Иван так и не изжил окончательно. Например, все быстро съесть, пока команда на выход не прозвучала. Ирья смеялась, что он боится, чтоб не выдернули из подноса тарелку. Конечно, нет. Пайка дело святое и отобрать ее у нормального солдата все равно, что у сторожевого пса кость. Сразу в рожу получишь, на рефлексах.

Привычка. Какой смысл изображать правила этикета, если он все равно не умеет пользоваться вилкой и ножом. Ему это абсолютно не мешало, тем более не чавкал и не сморкался в занавески в богатых домах. В основном, за отсутствием таких семей среди знакомых. К генералам и членам ЦК его пока не пускали.

— Я уже хотел в столовку бежать. Вызов, — сообщил один из лейтенантов, вскакивая при виде начальства. — Кавторанга избили прямо на пороге. Улица 22 июля дом три, квартира семь. Каратов Дмитрий Владимирович. Политотдел Балтийского флота. В больницу увезли.

— Ну, — непонятно оживляясь, произнес Лембит, разворачиваясь к Вороновичу, — вот тебе, Иван Иванович, и первое настоящее дело c явными врагами. Разберись.

— Есть, — ответил послушно капитан, в душе недоумевая.

Позвонили в дежурку, понятно. Но там обязаны были спихнуть по назначению. Мы причем? Пусть МГБ ищет националистов, нападающих на политработников. Хотя, нечто странное в происшествии имелось. Что значит избили? Приличный враг советской власти обязан хотя бы ножом пырнуть оккупанта, если не застрелить. К тому же самый центр города, полно патрулей, а дом за флотскими. Там чужой виден на фоне их черных бушлатов, как белая ворона.

— Зачем про врагов сказал? — неприязненно спросил Яллак, когда дверь за капитаном закрылась.

— А чего я такого сказал? — 'удивился' Лембит. — Я человек прямой, чего думаю, то и говорю.

— Ты прямой?

— А вот посмотрим, чего стоит.

Воронович в коридоре налетел на уборщицу, снова нечто старательно тершую. Совершенно бессмысленное занятие при ходящем туда-сюда количестве народу. Женщина обернулась и признал ту самую Дагмар, с 'краденым' бельем. Она покраснела, как девочка от смущения.

— Изфините, — сказала, — прафда, ничего плохого не хотела.

— Все нормально, — отмахнулся на ходу. — Работай спокойно.

Три остановки на трамвае, потом выяснить где лежит пострадавший. В здешнем приемном покое не особо торопились. До палаты не доехал, выписать тоже не успели.

— А вот, — показала молоденькая медсестричка на сидящего в коридоре человека со странной нашлепкой на лице. Почему-то тот был в пижаме с веселенькой расцветкой из желтеньких цветочков на синем фоне. Без сомнения, не больничная. Прямо из дома. — Денек-другой побудет для контроля, а то наличествует сотрясение мозга. Еще на рентгене обнаружился перелом ключицы.

— Всерьез били?

— Скорее со злостью. У нас иногда привозят, так сразу видно — профессионал. Бац и человек без сознания. Бери спокойно кошелек. Или ножом ударили и шить бесполезно, даже если пара минут прошла. Насмерть бьют. Или режут до крови, но чтоб напугать. Визгу много, а опасности нет. А здесь, будто на базаре поймали с кошельком. Попинали в запале, могли и забить, но как бы, без умысла.

— Люда! — крикнул нетерпеливо мужской голос. — Вы мне нужны!

— Сейчас! Так я пойду, доктор зовет?

— Конечно. Спасибо за помощь.

Иван подсел к покосившемуся на него хмуро человеку. Один глаз у того заплыл, да и на морде следы наблюдаются. А нос, судя по всему, сломан. Это не страшно. Иным боксерам по несколько раз ломали. Приятного мало, однако умирают от таких ударов крайне редко.

Если мысленно убрать синяки, приятный на вид мужчина под сорок. Не размазня какая, крепкий и не мог не воевать. Пусть в политотделе, но легко представить с орденами.

— Капитан Воронович, — представился, демонстрируя удостоверение. — Расскажите Дмитрий Владимирович, что произошло.

— Да не знаю я ничего, — глядя перед собой, буркнул тот.

— Как это было, способны вспомнить? — терпеливо продолжил Иван. — Вы вышли внести мусор?

— Какой мусор?

— Ну не в политотдел же в таком виде направлялись?

— Никуда я не собирался.

— И? — не дождавшись продолжения нажал.

— В дверь позвонили. Открыл. Сразу в морду получил. Все.

— И кто это был?

— Не знаю!

— Один или больше?

— Ничего не помню!

— Совсем ничего?

Молчание.

— Как одет был человек, в форме или штатском? Какого роста, видели ли раньше?

— Не помню, — после долго молчания, ответил он. — Что вы ко мне привязались! Ничего не знаю! У меня сотрясение, вот! Оставьте в покое!

Это прозвучало на грани истерики и совсем не стыковалось с первым впечатлением.

— Зря вы так, — с сожалением уронил Иван, — всегда лучше честно со следователем говорить. Он тоже человек и способен понять, если кто оступился случайно.

Не дождавшись покаяния от насупившегося, поднялся и двинулся на выход. Никакими буржуазными националистами здесь не пахло. Не стал бы кавторанг такое скрывать. Чего ради? Очень смахивает на сведение счетов между своими. Прекрасно знает, кто на него набросился и сдавать не хочет. А это сужает круг до достаточно узкого. Вариантов имелось несколько и требовалось поговорить с соседями и родственниками. К сослуживцам в последнюю очередь. На базу придется выписывать пропуск и объяснять флотскому начальству причину. А там, обычное поведение, примутся товарища всячески выгораживать. Даже не от большой любви. ЧП никому не на пользу.

Через четыре часа, изрядно уставший от беготни и повторяющихся разговоров он слушал женские рыдания. В какой-то книжке он в детстве читал, что мужчины якобы теряются от слез слабого пола. Стоит разнюниться и теряешь соображение. Хочется утешать и гладить по плечику, лишь бы успокоилась. Автора он не помнил и нисколько по данному поводу не страдал. Слезы не производили на него ни малейшего впечатления. И не из черствости. Просто приходилось и прежде сталкиваться. Поток воды, а сама врет напропалую. По личному опыту, самые опасные дети, а потом женщины. Первые еще не испытали на собственной шкуре настоящую боль и привыкли к послаблению по возрасту. Их бы в армию мобилизовывать лет в 12-15 (раньше автомат не удержат) прекрасные бойцы получились бы. Жестокие, не боящиеся смерти и легко внушаемые. Они не думают о смерти или родственниках — главное выполнить задачу.

А от слабого пола не ждешь подлянки и непременно вляпаешься. На хуторах такие могли отравы в молоко подсыпать или ножом ударить. Эти, как раз, за близких бились. Их понять проще, но доверять словам или слезам, извините.

Ольга Симакова еще раз хлюпнула покрасневшим носом и взяв предложенный платок, принялась вытирать потекшую тушь. Красится в советской стране было не особо принято, однако прямого запрета не существовало. Некоторые дамы, особенно в западных областях и начальственные жены использовали всевозможные приемы для украшения. Ирка однажды продемонстрировала, как правильно наносить боевую раскраску. Откровенно говоря, ничего он не уловил помимо помады. Здесь чуточку подкрасить, там подмазать. Ничего яркого, как бывает у девиц свободного поведения.

Результат всерьез впечатлил. Она умудрилась нечто такое подчеркнуть, что сразу захотелось срочно стереть, а то все мужики приставать станут. Ирья и без того красивая. Вечно на нее посматривают. Причем ничуть не похожа на артистку вроде Орловой или Серовой. Совсем другой тип. Скандинавский. Но при этом он уверен, что если и найдет кого получше, то не станет прятаться по углам. Есть в ней, при всем огромном количестве ехидства и сознательного отстранения от советских порядков честность.

— Ну пьет Николай, — хлюпая симпатичным вздернутым носиком, прохныкала Ольга. — До войны совсем другой человек был. А теперь вечно под мухой и это, — глянула искоса, — иногда совсем ничего не получается по мужской части. Чем больше надирается, — а вот это уже злость в голосе, — тем меньше выходит. И дергается от этого. Ревнует ко всем столбам.

— То есть с товарищем Каратовым вы не встречались? — уточнил Иван. Ему совсем другую версию изложили, причем сразу две бабы. Соседи — лучшие друзья милиции. Даже не в коммуналке всегда готовы доложить, про поведение подозрительных лиц.

— Дима так красиво ухаживал, — со вздохом призналась. — Цветы дарил, подарки.

А муж ну совсем-совсем без причины ревновал. Пока не выдержал и не пришел с разборками. Или кавторанг ляпнул чего обидное на претензии, или кровь взыграла у капитан-лейтенанта Симакова. И понеслось. Все лучше, чем подумалось сначала. На прошлой неделе прямо на улице остановил двух работников с 'железки' с очень характерными свертками. Оказалось, ружья, однако не армейские. Охотничьи. Старинные, красиво оформленные. Позолота и все такое. Даже с виду стоят немало. На вопрос где взяли, стоят и мнутся. Ну куда денутся, когда МГБ с подозрением смотрит. Показали. Стоит на запасных путях открытый вагон, а внутри навалом таких стволов. Буквально, не фигурально. Кучей свалены до потолка. Иные от тяжести погнулись и теперь разве не выброс. Привезли из Германии в качестве трофеев неизвестно зачем. Охотникам такие без надобности. Стоят сильно дорого. На подарки начальству? Зачем сотнями тащить, да еще таким паршивым образом? И ведь, реально, должны до черта стоить. Клейма какие-то, даты аж 19 века. Ну и что прикажешь делать? Дал пинка для профилактики сильно умным рабочим, не сажать же, если на той станции еще и не то найти можно. Десятки эшелонов каждый день и временами стоят плотными рядами. Тут и охрана не поможет, за каждым вагоном не уследишь. Всех в тюрьму отправлять, работать некому станет. Привел железнодорожное начальство и заставил опечатать и часового поставить. Потом Студилину доложил по всей форме о недостатках на товарной станции. Вот и сейчас подумал, два морячка не поделили нечто ворованное. Стали отношения выяснять. Ан все проще.

— Где его можно найти?

— Если не на службе, — она еле заметно дернула плечиком, — то дома сидит.

Как поведали все видящие кумушки из соседних квартир, вылетела с утра, как ошпаренная. И сейчас сидела в столовке для офицерского состава, хотя давно все закончила. Не очень-то рвется возвращаться. Видать скандал начался под родной крышей и только потом выплеснулся наружу кулаками. Идти-то не далеко. Ровно на один этаж спуститься.

— Где ж еще?

В пивнушке, например. Или у приятеля.

— Пойдемте, — строго сказал Воронович.

— Зачем? — опять глаза набухли слезами.

— Чтоб дверь не ломал, если его нет. А то вдруг повесился.

— А? — она даже забыла про рыдания, часто заморгав от растерянности. — Николай?

— И правильно, — 'согласился' Иван. — Зачем себя жизни лишать? Я б бабу застрелил, чтоб сразу все проблемы решить, — и оскалился.

Женщина шарахнулась в угол, приняв идею всерьез. Кажется, он излишне много общается с Иркой. Заразила свой вечной иронией. И с утра с 'признанием' и сейчас. Или у него начинается профессиональная деформация? Врачи шутят насчет покойников, а он с подследственными. Так мертвые не обделаются с подобного юмора и жаловаться начальству не станут. А, плевать. Главное дело раскрыто. Бумажки написать, в папку подшить, в архив сдать. Все б так быстро и легко прокатывало.