Выскочили быстро, раскрасневшиеся и с шалыми глазами от впрыснутого в кровь адреналина.
— Пока мы вас защищаем, — пояснил на ухо Хуану Понг, пересадивший его так, чтобы обнимать со спины и руками, и ногами.
— Мы рядом, все это прошло, все живы и здоровы, — добавил Пинг.
— Начинаем... — синхронно.
Панг оставил самое ужасное на потом. И это не Жнец... Самое страшное это кричащий, брыкающийся и вырывающийся дуот Эёух. Вырывающийся из объятий смерти.
Пинг и Понг вместе с Хуаном и Хоаном заново проходили Пропреп. Рубились с лианами, жгли муравов, топили ос-убийц, продирались через кишащее пиявками и змеями болото. Так видел Эёух, видел и чувствовал иронию Панга, которому полоса казалась безобидным курортом. Они оба сгорали из-за рефлексии и тех планов, что строили, а на остатке Пропрепа и сами поняли, как просто и легко все можно было пройти. И вновь плавились от прожектов по спасению, долго и качественно плавились до самого ужина еще и от нагоняя от декана, в пух и прах развенчавшего его место в рейтинге, пока он витал в себе. А Пинг и Понг лишь поддакивали, во всем согласные и подкинувшие еще столько же эпизодов из собственной памяти, на которые декан не заострял или не обратил внимания. Поддакивали, намекая на проявление ответного внимания к дуоту Эёуху, о чем тот и подумал, тут же убедившись в правоте.
Правая рука Пинга лежала напротив сердца Хоана, как во второй паре. Лежала, крепко зацепив и сжав пальцы эльфенка между своими. Своей грудью и частью ладони по эху от костей Пинг ощутил, как ухнуло сердце Хоана, понявшего три вещи: он тогда за ужином упал в обморок, он упал и сломал себе шею, выбранные им в друзья видели это и не побежали выручать, а всего лишь споткнулись и почти мгновенно успокоились, остро сожалея о несчастном случае. Хоан даже не задумался о том, что время резко замедлило свой ход, что он переживает ценцию за ницию, утопая в своих и чужих чувствах, смешавшихся почти неотделимо. Почти! Какие-то жалкие и непонятные мотивы и объяснения, все чушь! Он умирал, а они... а они!!! И вот появился неизвестный, мановением мысли убравший стол и скамьи. И вот пришла память о том, как он стоял одной пяткой на потусторонней границе, без отрыва ступни делая правой ногой шаг туда, не имея сил противиться, разрываясь на части. И вот победила золотая связь с оши, буквально впихнувшая Хоана в тесный ящик, где самому дышать запрещалось!!! Как бы не старался, он не мог вдохнуть большего, не мог пошевелиться, не видел ничего, не чувствовал брата. Брат...Брат!!!
Казалось вечность, казалось навсегда тюрьма, такая реальная и такая чудовищно пугающая. За спиной Пинг. За спиной крышка гроба. За спиной Пинг, за спиной... Двойственность сводила с ума, два полюса — одиночество и близость друга — плющили сознание, разрывая пополам.
Миг освобождения как первый свободный полет с кроны, как бассейн ледяной воды после парной. И княжеские — княжеские! — слова о силе. Это голос того, кто в действительности спас, вынул из сводящей с ума клетки. Вот просьба, а вот решение об ошибке и переводе двух дуотов в Эхнессе. Перевод в Эхнессе! Клетка! Перевод! Смерть! Друзья?!..
Хоана ошпарил ручеек, бегущий по спине. Хоан заиндевел от ручейка, бегущего по груди со щек. Хоан, такой всегда рассудительный и знающий, познал Растерянность. Он вообще просто Познал, много и сразу. Вспомнилась вся цепочка от момента в помывочной — первого взгляда на новеньких — до их последнего слова: "Начинаем..."
Они видели нашу смерть и ничего — ничего-ничего! — не сделали, наоборот, осмеяли! Нет, брат, сила... Да какая, к ялу, сила, жмых?! Вот, вот подлинное предательство!.. Предательство... Нет!!! Брат, братик, вспомни же! Вспомни слова инструктора: "Сила не в руках или даре, а в голове ими правящей"! Вспомни же: "Пожалуйста, князь, срочно уделите нам миг приватной беседы в том же месте" — и сразу следом это: "Вы не приняли дуота Панга... Дуот Эёух сам тяготится пребыванием здесь... переводом в Эхнессе я забираю обоих дуотов!" Да очнись же, БРАТ!!! Пожалуйста, братик, как же я без тебя-то... родненький...
Эёух преодолел себя. Что помогло? Слезы? Феи? Колбы и жидкости? Секс? Все вместе!.. Эёух целиком и полностью простил. Простил друга. Друга Панга. Простил Панга. Хоан и Хуан простили Пинга и Понга, горячими слезами обжигающие спину, защищающие спину, оберегающие их, простившие и помогшие простить, сохранить и укрепить дружбу. Нет морозу слез! Извернувшись в теперь уже ослабевших объятьях готовых ко всему, заранее принявших и смирившихся с любым решением Пинга и Понга, Хуан и Хоан смешали два ручейка в один, добились биения в унисон.
Долго ль, коротко ль, но высохли слезы, успокоился бурлящий котелок эмоций, осталось только тепло четырех обнимающихся тел с гулко в синхроне стучащими сердцами. Не было мыслей, не было чувств, жила дружба, закаленная в пекле и льдах.
— Мы тебя прощаем, Панг, — явилась сдвоенная мысль. — Понимаем и прощаем...
Оба близнеца не сомневались в том, что их слышат, оба чувствовали их у себя в головах. Они находились близко-близко, но не пересекали черту, чтили чужое сокровенное. И близнецы отвечали кровным братьям тем же. Теперь Хоан и Хуан как бы видели связывающие их оши, где-то там, далеко внизу. Они понимали сравнение и теперь знали, как и почему — кровная связь. Она была все время с ними, а эти двое сами установили ее, недосягаемую для контроля оши. Где доппельвита и где врожденный мост душ?! А вот и амикусы... Амикусы?! Нотж! Нутж! Конечно, конечно амикусы! Как же иначе-то!? Нотж... Нутж..
— Спасибо, Эёух. Благодарим, что выбрал нас... Это обогатило нас всех.
— Обогатило, — прокатилось смакующее слово эхо. — Да...
За миг, в который раз, пронеслись воспоминания последней недели, и расцвели Танцем Любви и Жизни фея и феи, мужа и жены, зачавших потомство, дозревающее в улье.
— Мы сейчас осторожно разорвем физический контакт с вами, а потом и вы между собой, хорошо?
— Надо закрепить озмек, он не зависит от расстояний...
И Хоан-Хуан, Эёух, прекрасно понял, что такое "сейчас" и "озмек". И от этого рассмеялся, просто и заразительно. И как-то сами распались объятья, их заменил мох, чувствующийся то на спине, то на боку, то на животе или коленках. И радостный хохот только усилился от понимания — удалось!!! Все получилось! Все по-лу-чи-лось! И сам собой возник круг из четырех обнявшихся за плечи. Спокойные мальчишеские тела стояли, соприкасаясь головами, разрывающимися от дружеского счастья.
Хоан-Хуан непринужденно обменивались в озмеке горящими мыслями с Пингом-Понгом. От незатейливого переброса впечатлениями и чувствами они научались не вываливать все и сразу — очень быстро Эёух понял, что Панг педантично выцепляет только суть из той лишней бредятины и мешанины, что он отправляет ему. Сейчас — сейчас! — Эёух был окрылен, подобно феям, все получалось сходу, стоило только обратить внимание, чем и занимался Панг, обучая.
— В этом весь Панг!
— Ага! — легко согласившись.
Было еще купание, и валяние, и купание, и поедание, и возня в ягодах, и купание. Эёух обалдевал от себя и Панга. Эёух — Хоан-Хуан. Хоан-Хуан — Хоан и Хуан. Близнеца братья Хоан и Хуан по дружески любили Пинга и Понга, вместе с ними прошедших через смерть и заточение в кристалле, через сказочный танец не мифических феи и зарождение жизни.
Потом они вместе прокрались на ту поляну и увидели еще шесть пар, круживших очаровательный танец вокруг двух сладко спящих, иначе уложенных. Они последовали за ними, играя в догонялки по всему острову-не-острову, полному волшебства и невиданных чудес, таящихся на каждом шагу. Много-много бегали, долго-долго играли, резвились до упаду. Феи оказались такими забавными, хотя поначалу немного грустными, или печальными, или тоскливыми. Они быстро втянулись в потеху. Резвые и веселые, еще как умеющие плескаться в воде и нырять!
Но и этому пришел конец — незаметно подкравшаяся усталость взяла свое. Чуткий Панг вполне явственно и понятно вывел всех на мшистую поляну у ледяного пруда с родничком. И вусмерть счастливые Хоан с Хуаном вместе с оставшимися с ними феями, назвавшимися Эуртом и Иосли, уснули, проводив остальных к спящему королю и королеве рода Кагифэ.
Хоан и Хуан ощутили друг друга незадолго до всплытия в своих Грезах. И это так их обрадовало, это новое чувство единения столь можно наполняло силой, что они одновременно решили не погружаться дальше, в листы, чтобы увидеться в Комнате Встреч — они уже ощущают друг дружку. Иначе, по-новому. И это будоражило воображение одновременно успокаивая.
Хоан и Хуан проснулись вместе с феями. Выспавшиеся, отдохнувшие, спокойные в счастье. Правда, они бросили испуганные взгляды, ища Пинга и Понга, но тут же сами шлепнули себя по лбу и мигом отыскали озмек, где получили приветливое:
— С добрым утром, друзья!
— С добрым утром, друзья! — ответили вновь успокоившиеся братья.
— Покажите лентяю и лентяйке, что такое утренняя гимнастика, покушайте, и пора бы уже, в самом деле, хе-хе, все же вернуться ко всем и пройти церемонию трансфера...
— Ага!
— Ах, они феи-лентяи?!
— Ха-ха-ха! — весело рассмеялись друг на друга братья, казалось, поменявшиеся ролями.
— А мы куда вернемся... в Кюшюлю? — через какое-то время задал насущный вопрос Хоан.
— В гостевые покои князя. Только тс-с-с! Для всех вы там со вчерашнего ужина!
— Тс-с-с! Хи-хи!
— Упс!.. — Упс!.. — оба сообразили, в Чьи покои попадут. И впечатлились, начав активно делиться... мыслями чисто между собой.
Глава 12. Вотчина Ахлессена
— Хуан! — окликнул Пинг в озмеке.
— А? Что? — откликнулся задумавшийся альфар.
— М? — и братцу его стало интересно, что за интонация такая вдруг.
— Такс, братцы-акробатцы! Всю конторку спалят и взгреют по первое число, если один, даже не замечая, будет чесать коленку другого.
— Угу! Мыслеобщение еще куда ни шло, но вот так вот полно — это нонсенс, за который для нас вполне могут придумать специальный оши и под благовидным предлогом его поменять! Только во сне и будете так же свободно друг друга воспринимать...
— Ясно, — опечалился Хоан.
— Эм, я и правда почесал твою коленку вместо своей? — все еще изумленно.
— Правда-правда... И что теперь делать?
— Ага, это получилось так естественно, я и не подумал...
— Пусть Хоан сядет слева от Ракипа, и Хуан справа. С наружной стороны. И войдите в глубокую медитацию, как учили. Ощутите себя, свое эго, отстранитесь от нас и от брата. Через амикусов мы дадим знать, когда будет достаточно — запаситесь выдержкой. Хорошо?
— Хорошо... — ответили они и поплелись в разные стороны, что-то там недовольно бухча между собой. Синхронно почесав свои коленки, они вместе пригнулись, воровато оглянувшись, и поспешили начать медитацию.
А Панг продолжил болтать ногами, повиснув на перилах и рассматривая окружающее.
Окультуренная степь с юга, обветренные горы-деды с севера, метров тридцать с лишним шириной лента разделяющей их реки, извивающейся как на игривом ветру. Эхнессе рос ближе к восточной границе земель каэлеса. Дальше кривился его мертвый предшественник — бездушная древесина, доживающая свой последний век перед сносом и разделыванием на дома, мебель, алхимические ингредиенты, удобрения. Если бы Эхнессе покинули вовремя, то его бы как раз следом за переселением и стали бы корчевать. А когда истощился бы западный сосед Эхнессе, магические аномалии рассосались бы, и на этом уже удобренном и всячески подготовленном месте посадили бы саженец нового мэллорна. Как раз такое поле дозревает на самой западной оконечности, ожидая новое Древо. Восточнее по цепочке вдоль степного берега растет мэллорновский молодняк, стройный и пышущий мощью природы во всей ее девственной чистоте. Приемник Эхнессе, пока еще незнакомый Пангу мэллорн, даст новое имя и новый кров всем обитателям. Его уже одели в цисторисовые штаны, обули в лапидеурб, нацепили панаму, все на вырост. Сейчас там остались косметические работы и налаживание некоторых производственных циклов на новеньком оборудовании — все старое, что на Эхнессе, скорее всего продадут вместе со всей коллекцией произведений искусства. Сменится и верхушка администрации — мэллорн сам выберет своего ректора из претенденток, желающих по выпуску стать Чародейками, или младшими мерцающими, или сразу дэвами, если повезет. Возвышенным слогом, если, свадьба празднуется, венчаются мэллорн и эльфа. Может, потому и стерва Щоюрацажак — от нехватки истинно мужских ласк.
Однако истинная жемчужина каэлеса — срединный мэллорн, Ахлессен. Он родитель остальных, он возвышается метров на пятьсот стволом в собственной коре, а не паразитической цисторисовой. Конечно, в его кроне есть для всех живущих в каэлесе жилье, свитое из лоз, таких же квартирантов. Отец-мэллорн сам в преклонном возрасте — шутка ль, четыре-пять десятков тысяч лет? По Орреджо разбросано десять будущих родоначальников для каэлеса. Один такой уже обзавелся шестью детьми, и в ближайшую сотню лет, судя по готовности одежки для старшего из них, его заселят переселенцы из какого-то нижестоящего по рангу каэлеса, что хиреет в паре тысяч километров юго-восточнее Эхнессе. Но площадь основания его грибовидной шляпы сравнима с Эхнессе — порядка пятнадцати квадратных километров, а у Ахлессена все двадцать пять и рост в семьсот пятьдесят с фоллисом, что сопоставимо с молодыми Нордрассилами в двух эльфийских столицах Арездайна. У Кюшюлю, кстати, тринадцать квадратных километров — как радиус кроны отмахнет в два километра, так и достиг мэллорн фазы зрелости. Только вместе с алсами темп жизни величественного дерева на порядок ускоряется, и если не душа, так тело точно дряхлеет за столетия. Ахлессен избежал такой участи, потому его громада видна из большинства точек каэлеса.
С высоты сотни с лишним метров на горизонте становится различима степная граница — два ряда мэл-кедров с подлеском по обе стороны. Между ними глубокий искусственный овраг для отвода паводковых вод Пелцокшес, таково имя реки. Гидросооружение — чудо инженерной мысли, от коей разит киркой подземных жителей и адамантиевыми ушками эльфов, вряд ли за меньшее те продались. Плотиноподобное строение-крепость является и самой западной оконечностью земель каэлеса, примерно дважды за тысячу лет меняющего имя. Сооружение — горизонтальный водораздел, своим мифриловым клином с адамантиевой кромкой срезающий пенку реки, скованной в том месте гранитно-базальтовой колодкой, зачарованной по самое небалуйся. Излишки заворачиваются на юг, водопадом порождая обходное русло, питающее мэл-лес границы, и вновь соединяющееся с главным направлением после его пробега в полсотни с четвертью километров. Вдоль главного русла по берегам, как оковы, стоят мраморные пилоны. На Оккире само русло постелили бы на каменную подложку с зеркально парными монументами реберных рам, конечно же, чрезвычайно искусно обработанных резьбой гениального скульптора. На Орреджо ограничились фонтанирующими русалками, с лирическими лицами проливающие в реку всегда искрящуюся воду из драгоценных сосудов, скульптурами виноградных переплетений, источающих сок, и другими произведениями. Вложенные чары регулируют скорость течения — вне сезона дождей Пелцокшес ленива — ради сохранения облагороженного русла и берегов в целости и сохранности от разливов. Они же делают воду прозрачной и пригодной для питья, пуская внутри одной реки вторую, мутно-илистую, причудливо струящуюся по дну в самом центре. В кристально чистой воде богатство рыб и водорослей, ночью превращающей трехметровую на самой глубине толщу реку в звездную сказку. Вдоль всего степного берега тянется мощенная набережная, изобилующая разномастными скамейками с шикарными панорамными видами.
