Ариана. Трудный путь

Винни ("пастух" Аберфорта — и это был его последний год в Хэрроу) оказался отличным фехтовальщиком. И за помощь Оливера ему в латыни, стал давать уроки обоим моим родственникам. Где бы они ещё получили такие уроки? В Годриковой Лощине?

Жаль, что Винни закончил своё учение через год. Весь этот год он активно готовился к поступлению после школы Хэрроу в престижное Королевское военное училище в Сандхерсте. Именно латынь была камнем преткновения для его поступления туда, куда он хотел. Ему даже пришлось делать три попытки.

С кузеном они быстро нашли общий язык на почве их увлечения лошадьми и стрельбой. Оба стали активными участниками стрелкового клуба. Винни был невысок ростом — пять футов и восемь дюймов — круглолиц и широк в плечах, страдал дефектом речи: заикался и шепелявил. Вместе с тем он был страшный болтун и почти непрестанно разговаривал. Все преподаватели отмечали "забывчивость, рассеянность, вечные опоздания, систематическое нарушение дисциплины" учеником. Но при этом он поражал преподавателей своим острым умом и хорошей памятью. Винни категорически не хотел учить те предметы, которые ему не нравились, прекрасно знал английскую литературу и историю, но естественные науки были его камнем преткновения.

В школе Хэрроу были классы, которые специализировались на подготовке молодых людей к поступлению в учебные заведения, которые поставляли английской армии кадровый офицерский состав. Думаю, нет нужды упоминать, что туда попадали ученики, которые не преуспевали в изучении базовых дисциплин. Винни как раз и входил в число таких учеников.

Шоу Буффало Билла

http://i73.fastpic.ru/big/2015/1210/b1/9d1bca905eb7927d0934e194ba4d37b1.jpg

Винни в воскресной форме школы Хэрроу

http://i74.fastpic.ru/big/2015/1210/ba/06a1e6bdf5e57aa8c3c6797bb8d994ba.jpg

Ученики школы Хэрроу

http://i74.fastpic.ru/big/2015/1210/ba/06a1e6bdf5e57aa8c3c6797bb8d994ba.jpg

Глава 26

Сентябрь девяносто четвёртого года. Мне восемь лет, Аберфорту — уже десять. Будет. В декабре.

Мальчикам предстояло провести в школе два года до поступления Аберфорта в Хогвартс.

Мне же выпало проучиться на один год дольше.

Да, меня ждала школа-пансион для будущих леди в Брайтоне, что на южном побережье Великобритании. Она была основана в 1885 году тремя предприимчивыми сестрами Пенелопой, Милисентой и Дороти Лоурэнс, и насчитывала всего десять учениц (шесть девочек на платной основе и четыре — "за компанию"). Сейчас же — почти десять лет спустя — количество учениц уже выросло до тридцати на платной основе и десяти — на общественных началах. Последние были приходящими, то есть жили дома, а в пансион приходили только на занятия.

Сама школа находилась на вершине утёса в юго-восточной части Брайтона — в двух километрах от центра города. Из огромных окон открывалась великолепная панорама окрестностей и вид на залив. Разумеется, если в этот момент не дул сильный ветер, от которого дребезжали мелкие стёкла в окнах.

Обучение в итоге стоило возмутительно дорого, номинальная плата в сто двадцать или сто тридцать фунтов за год оказалась в итоге четвертью от суммы за "дополнительные услуги", которая появлялась в счетах многих учениц. Три года моей учебы обошлись отцу почти в тысячу фунтов.

Но дело того стоило. Мне ведь были нужны не столько новые знания, их я могла бы получить и в другом месте. Рассматривался вариант моего обучения в старейшем пансионе Брайтона — под патронажем церкви святой Марии. Она была основана лет на пятьдесят раньше. Но именно это и вызвало у меня наибольшее отторжение. Я предпочла более прогрессивную школу. И не прогадала с выбором.

Три часа езды от Лондона в коляске, полчаса на поезде — я могла бы даже приезжать домой на выходные, если бы это было разрешено в правилах школы.

Чему обычно учили юных барышень в те годы? Да, правильно — нас учили чтению и письму (обращая особое внимание на почерк). Особенно учили быть "изысканными", правильно одеваться, вести непринужденную беседу. К этому ещё добавлялись умения играть на музыкальных инструментах, петь, танцевать, говорить по-французски и читать книги, необременительные для ума.

В обычных случаях.

Но тем и привлекла меня школа сестёр Лоурэнс, там можно было получить знания и по другим предметам, обычно не входящим в список подходящих для викторианских барышень. Тем более, что у меня в активе уже были немецкий и испанский языки как иностранные. И латынь, которую у нас дома изучали с прицелом на Хогвартс. А тут я с удовольствием впилась в изучение греческого и итальянского языков — их преподавала сама мисс Пенелопа Лоурэнс. Ведь эти знания лишними для меня уж точно не будут.

То, что в течение всего дня мы должны были говорить на французском, немецком и итальянском языках, и только после шести часов вечера мы снова болтали по-английски, не представляло для меня большой трудности. У меня всегда был небольшой запас флакончиков с зельем Памяти. Они были спрятаны в моей тумбочке в шкатулке с Чарами невнимания и маглоотталкивающими Чарами.

После иностранных языков — в самом конце по важности, увы! — плелся английский. У нас был приходящий учитель чистописания и каллиграфии (его мы дружно ненавидели и презирали) — некий мистер Форест Гамп. А занятия по английскому языку вела мисс Милисента Лоурэнс, под руководством которой мы писали многочисленные эссе. Я обязана ей многим больше, чем другим учителям, хотя на столь незначительный предмет, как родной язык, отводилось совсем мало времени. Считалось, что мы и так должны уметь им хорошо пользоваться.

Кроме этого, один невыносимо долгий час в неделю мы занимались непосредственно с третьей директрисой — самой мисс Дороти Лоурэнс. Она вела у нас по очереди то историю, то географию.

Лекции по естествознанию иногда читал отец наших директрис мистер Роберт Лоурэнс, отличавшийся обширными познаниями в этом предмете. Он приносил на эти лекции наглядные материалы, сделанные им собственноручно.

Разумеется, родная литература, география, история, основы математики и естественных наук, Священное Писание — всё это обязательно изучалось в школе, но в тех небольших рамках, что требовались молодой девушке "для общего развития". Девочки в двенадцать-тринадцать лет "проходили" и могли отбарабанить всех королей Англии в хронологическом порядке, с датами вступления на трон и основными событиями их правления. К ним также присоединяли и римских императоров до Септимия Севера, кроме того, значительную часть языческой мифологии, все металлы, полуметаллы, планеты и знаменитых философов. И это было неплохой тренировкой памяти и логики — не только тупо заучить исторические факты и даты, но и уметь их изящно упомянуть в разговоре.

Основы математики — скорее просто арифметика — были необходимы для ведения домашних расходов, обязательной частью был устный счет, например, при определении суммы за такие-то покупки в такую-то цену. А это тоже тренировало память, да и элементарно устные расчёты становились привычным делом. До карманных калькуляторов было ещё далеко — все подсчёты по хозяйству только в уме.

Все пансионерки были дочерьми людей благородных, в основном дворян, членов парламента или пэров, попадались среди нас и наследницы родительского состояния, видимо к таковым причислили и меня. Особенно — после солидного вклада, который отец делал каждый год, оплачивая моё основное обучение и "дополнительные услуги" — так назывались занятия, которые вели не сами сёстры Лоурэнс, а приглашали дополнительных наставников.

Да уж — зато именно музыке и танцам уделялось больше всего внимания. Музыка была ужасной: от нас требовалось бренчать на арфе, цитре или фортепьяно, независимо от того, обладали ли девочки голосом и слухом. Ежедневно по нескольку часов мы музицировали с учительницей немецкого и два-три раза в неделю с учительницей музыки.

А знаменитая (в отдельных кругах и в своё время) мадам Арманд и ее муж (который носил совсем другую фамилию) регулярно посещали нас, и мы танцевали под их руководством в Большом зале. Мы выучили не только все танцы, популярные в Англии до эпохи полек, но и практически все европейские танцы — менуэт, гавот, качучу, болеро, мазурку и тарантеллу. Мне трудно забыть пожилую даму в зеленом бархатном платье и соболиных мехах, отплясывающую под веселые мелодии, чтобы воодушевить нас своим примером. И для своих лет отлично отплясывающую, должна я вам сказать.

Да, много приходилось заниматься и рукоделием: и шитьем, и вышивкой, и вязанием, особенно декоративным. Полезное умение для развития мелкой моторики рук, да и хорошее упражнение для пальцев.

Увы, насколько мне нравилось сам процесс обучения, настолько же меня разочаровали условии проживания.

На первом этаже здания размещался огромный Бальный зал с паркетным полом, сияющий оттого, что одним из наказаний за провинности — действительные или мнимые — как раз и полагалось натирать его специальной мастикой. Рядом была общая столовая — такая же огромная комната, рассчитанная на большее количество учениц, чем только сорок. Очевидно, что здание строили с прицелом на расширение. И повсюду — безукоризненная, сияющая чистота. Она тоже поддерживалась не только обслуживающим персоналом.

На втором этаже размещались классные комнаты — от рассчитанных на занятия с парой учениц, до комнаты, в которой помещались все имеющиеся ученицы. Шум в этих классных комнатах стоял оглушительный. Находясь в одной из них, можно было услышать, как одновременно играют четыре пианино в соседних помещениях, в то время как в нашей комнате девочки пересказывают учительницам задания на английском, французском, немецком и итальянском языках. Невыносимый шум сопровождал нас весь день до отхода ко сну; времени на отдых не предусматривалось, не считая час прогулки под присмотром учительниц, во время которой мы повторяли глаголы. В этой суматохе нам приходилось делать упражнения, писать сочинения и зубрить огромные куски прозы.

Но вершиной всего был общий дортуар — занимавший большую часть третьего этажа. Вдоль стен с обеих сторон шли ряды железных кроватей с двумя тюфячками, двумя простынями и одеялом. Перед каждой кроватью стояли дубовые столики с выдвижными ящиками. В них складывалось личное имущество пансионерок: гребни, мыло, ночная кофта и прочие вещи. В глубине комнаты стоял большой медный умывальник с тремя кранами, блестевший всегда как золото, посреди комнаты длинный стол с двумя скамьями, и над ним лампа с абажуром, горевшая всю ночь.

С обеих сторон комнаты были камины, зимой спать возле них было невыносимо жарко, а ближе к середине дортуара пансионерки отчаянно мёрзли. При этом не только в спальне, но и в коридорах и классах зимой было жутко холодно, а надевать что-то сверх форменной одежды не разрешалось. Меня хорошо выручали Чары тепла, нанесённые изнутри на кожаные браслеты, что я носила на ногах. Хоть и на них были Чары отвлечения внимании, но рисковать мне не хотелось.

В отдельной комнате в персональных шкафчиках хранились прочие вещи девочек, не требующиеся каждый день. Или не подходящие по сезону.

И да — форма. Это тоже входило в плату за обучение — единый наряд для всех девочек от восьми до шестнадцати лет. Единственно, что меня радовало — это цвет платья. Тёмно-синее до полу, самой "оригинальной" выкройки — юбка, пришитая сзади к гладкому вырезанному лифу, с короткими рукавами, который застегивался сзади на крючках; одно полотнище юбки на поясе, не пришитое к лифу, пристегивалось к нему сбоку. Белый передник, по будням полотняный, по праздникам коленкоровый, с лифом внизу закалывался на булавках и вверху связывался шнурком, белые пелерины и рукава — вот верхнее платье. Белье, в том числе и постельное, было из простого, но довольно тонкого полотна и менялось два раза в неделю.

Волосы должны были всегда быть аккуратно причёсаны — волосок к волоску. И мы практиковались друг на друге в создании замысловатых причёсок только вечерами. Чтобы на следующее утро снова быть с косами, уложенными вокруг головы.

Режим был жестким, условия жизни — крайне суровыми. Вставали мы довольно рано, обычно часов в семь утра, занятия начинались через полтора-два часа. Потом — обед, прогулка в саду или (зимой) в Большом зале. Потом — снова занятия, в восемь — ужин, потом отход ко сну.

Однако мне пришлось пробыть в пансионе только три года, представляю, как бы я чувствовала себя, если бы отучилась там полный курс — как другие девочки. Хотя к моменту выпуска их уже можно было называть девушками. Они были готовы стать хорошей женой и помощницей мужу, вести домашнее хозяйство и обращаться с прислугой, они были хорошо обучены тому, о чем и как говорить в обществе.

Мне было очень приятно узнать, что Аберфорта распределили на Рейвенкло. И он был поистине счастлив — его опыты с получением движущихся снимков привлекли внимание нашего дяди — профессора Бэзила Фронсака, а это кураторство сулило дальнейшее продвижение в науке для братца.

А через год и для меня настало время навсегда покинуть пансион.

— Как прекрасно, — рассуждала я, уже сидя в карете. Вполголоса, чтобы не услышал возница, — наконец-то покончить с этой учебой! Теперь я смогу отдохнуть. Я знаю столько же, сколько и любая девочка в нашей школе, а поскольку это одна из лучших школ в Англии, я знаю все, что необходимо леди. Теперь — только магия!

Отец, приехавший за мной, только улыбался в усы.

Но надо приготовиться к любому повороту распределения. Куда же меня направит Распределяющая Шляпа?

Вместе с мисс Дороти Лоурэнс

http://i73.fastpic.ru/big/2016/0110/8c/7675765891aacf443e6fbab61619448c.jpg

Зимний вариант формы

http://i75.fastpic.ru/big/2016/0110/9f/455c3cdae911277d16867c7bcfc3a39f.jpg

Глава 27

Да, впереди меня ждал Хогвартс.

Разумеется, обучаясь в пансионе, приезжая домой на каникулы, я всячески настаивала на продолжении наших общих упражнений.

И Альбус, собиравшийся уже пойти на шестой курс Хогвартса, отмечал, что занятия по моей методике значительно повысили его успеваемость. Незаметно для окружающих, но он-то видел. Хоть он и начал заниматься вместе с нами на год позже, но у него тогда за плечами был год обучения в Школе. И он мог сравнивать свои успехи с первым курсом.

Все эти годы в каникулы мы упорно занимались медитацией, особенно — летом. И да — удалось открыть новые облики. Так Аберфорт и Альбус взлетели в небо на крыльях воронов. Удивительно, но пример Оливера стал для них в этом заразительным. Тут-то они и припомнили мои тренировки по накачиванию мышц рук и плеч. Припомнили и сказали спасибо.

Не только вороны стали их общим Обликом. Братики вместе со мной и кузеном освоили ещё Облики юрких куниц. Так что вполне можно было изображать ручного зверька на руках у кого-то из членов семьи, а потом разведывать те или иные секреты домов, куда приглашали кого-то из нас. Но мы пока не злоупотребляли этой возможностью. Только отрабатывали взаимодействие в этом случае: придумали систему сигналов, которая позволила бы скрыть от посторонних глаз то, что эти животные — не вполне звери. И тщательно изучали прототипов в ближайшем лесу.