| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Глафира иногда выглядывает из кухни и смотрит на "это непотребство", качая головой, после чего удаляется обратно. По её экспертному суждению, отработка ударов по воздуху, это "приманивание бесов". Или провоцирование? Не разобрался... Но думаю, она и сама толком не понимает, а просто знает, что непотребство!
Мостик и хождение на руках вгоняет её панический в трепет и заставляет креститься. Вгоняло.
Побывав в цирке на представлении (мой подарок "за хорошую работу") и увидев гимнастов, служанка несколько успокоилась и больше не считает, что в меня вселились бесы, и что "Вам, Алексей Юрьевич, в храме надо чаще бывать!" Теперь она считает, что я хочу сбежать из дома и стать в цирке акробатом, регулярно зудя на тему, что "порядочные господа такими вещами не занимаются!"
— Алексей Юрьевич! — прервала она мою гимнастику появившись из кухни с полотенцем в руках, — Вы напомнить велели, когда десять будет!
— Спасибо, — киваю ей благодарно и обтираю лицо полотенцем. На часах...
— Глафира, — в очередной раз объясняю ей, — десять часов, это когда стрелки вот в таком положении!
Женщина кивает с напряжённым лицом, а в глазах — мука мученическая! Какие там стрелки и циферки... отстаньте, барин! Пирожки подходят!
Наскоро обтеревшись в ванной влажным полотенцем, переодеваюсь и спешу покинуть дом. Сегодня, десятого октября, на Красной площади будет торжественный патриотический молебен.
Я не христианин, хотя и крещён в обеих жизнях по православному обряду, и пожалуй, вовсе неверующий, но с исторической точки зрения — это событие, которое не хочется пропустить! Шикарный, интереснейший срез патриотического общества в его дистиллированном виде!
Народ к Красной площади шествует с хоругвями, иконами и портретами, и колода эта тасуется порой весьма причудливо, хотя никого это, очевидно, не смущает. Можно увидеть портрет Самодержца в череде икон, хоругвь посреди портретов полководцев и неожиданно — лубок, исполненный в псевдонародном стиле, на котором Кайзер представал в весьма неприглядном виде.
Но большинство всё-таки идёт с пустыми руками, пустыми головами и одухотворёнными взглядами баранов. Вопреки моему ожиданию, много народа не лапотного, исконно-посконного, как подсознательно ожидалось. Всё больше мещане, разночинцы, прислуга и разумеется — чиновный люд, которому на таких демонстрациях быть полагается по должности.
А разговоры — те самые...
— ... исконная мечта русского человека! — втолковывает соседу шагающий рядом немолодой мужчина с перхотными редеющими волосами, расчёсанными на пробор и такой же редкой бородкой клинышком, по виду конторский служащий в фирме средней руки, — Проливы...
Ускоряю шаг, вовсю глазея по сторонам и собирая типажи.
" — Проливы... ха! Османская империя ещё в войну не вступила, а эти уже Проливы делят! А газеты? Вот зачем, скажите, подливать масла в огонь?!"
— ... помолимся-а... — тянет густым басом какой-то странный тип в рясе самопального вида, шагая широким шагом через толпу, не разбирая дороги. От него шарахаются, ругаются и тут же, завидев рясу, начинают на всякий случай креститься и кланяться вслед.
Таких вот монашествующих в толпе на удивление много, и не каждый разберётся вот так вдруг, кто из них самозванец, всю жизнь таскающийся от Хитровки до купчих, а кто натурально паломник и побывал в Иерусалиме. Впрочем, с паломниками тоже не всё так просто, и некоторые из них скорее профессиональные бездельники и бродяги по зову души, что не мешает им быть истово верующими... или не быть!
Когда надо, Церковь умеет мобилизовать кадры, и сегодня Хитрованские богомольцы едины с богомольцами настоящими, шагая в едином строю. Фигурально, разумеется!
Подбадривают, воодушевляют, и если надо — пугают! Не Пастыри, но пастушьи собаки, готовые кусать и лаять за брошенный кусок хлеба и редкую ласку.
Одни зарабатывают себе индульгенцию от Церкви, возможность и дальше дурить купчих и мещанок, а другие — паломнические паспорта и возможность немножечко возвыситься в серой массе богомольцев. Впрочем, я пристрастен!
Мне вся эта публика кажется просто неопрятными бездельниками, которым нужен хороший психолог, а половине — психиатр! И хороший нарколог...
— Разобьём, Екатерина Андреевна, непременно разобьём! — хорохорится немолодой одутловатый мужчина язвенного вида перед интересной дамой, идущей с ребёнком, миловидной девочкой лет восьми. Вид у него такой залихватский, будто язвенный господин собирается разбивать супостата самолично, парадным шагом отправившись на фронт прямо с Красной площади.
Эти поинтересней будут, и в другое время я бы с удовольствием погрел уши, наблюдая за тем, как стареющий ловелас пытается очаровать интересную даму на излёте молодости, но...
... ускоряю шаг, ввинчиваясь в густеющую толпу и некоторое время иду за богомольного вида бабками, на ходу поющими акафисты, но быстро покидаю их, разочаровавшись. Ничего нового! Классические церковные бабки из тех, что поедом едят домашних и портят жизнь всем окружающим, считая при этом себя почти святыми только потому, что они часто посещают храм и соблюдают все посты.
Компания мелких хозяйчиков говорит обо всём разом, смешивая воедино высокий патриотизм, будущие репарации от Германии и насущные проблемы, которые им лично принесла война. Один из этой компании сохраняет самодовольный и загадочный вид, и из контекста беседы мне ясно, что он каким-то образом присосался к государственному заказу, делая в своей мастерской почти тоже самое, но теперь для Родины и за вдвое большие деньги.
Запах махры... ввинчиваюсь в толпу фабричных рабочих. Снова Проливы, репарации... и неожиданно — святая уверенность в том, что война эта ведётся ради того, чтобы облегчить участь простого человека.
— ... вот чисас увидим! — кликушествует низкорослый и тщедушный работяга с угрюмым испитым лицом, — Чичас войну русский мужик выиграет, и землицы ему, родимому — вдоволь будет! Паши — не хочу! Турку прогоним, а там... эхма! Така землица, што палку воткни, так сразу в рост пойдёт! Вот погодите!
Погрозив неведомо кому кулаком, он покосился на меня и я поспешил скрыться. Тип этот явно на грани истерики — плавали, знаем...
— ... всё из-за немцев! — втолковывает какой-то чиновник внимательно слушающим дюжим молодцам, как бы не охотнорядцам, — Все беды в России из-за них!
— Немцы и жидва, — неожиданно козлиным надтреснутым тенорком вторит один из охотнорядцев, — мне кум говорил, што жиды чуть не через одного на немчуру шпиёнят!
— Точно! — с воодушевлением поддакнул другой охотнорядец, — А ещё не током сами, падлюки, так ишшо и детей с бабами своими в шпиёнство втягивают! Потому и...
Стало скучно, и пошёл дальше, но успел таки услышать про мацу на крови христианских младенцев и подлость проклятого племени, которых всех бы... но жидовок помоложе — опосля, ха-ха-ха!
Неожиданно много подростков и семьей с детьми, подчас совсем маленькими, от силы лет восьми.
— ... мы защитники всех славян за Балканах и в Сербии, — наставительно вещает мужчина, держа за руку дочку, милейшую девчушку лет девяти, которая не столько слушает отца, сколько вертит головой по сторонам, широко открыв серые глазищи.
"Защитник всех славян" внешность имеет явно не славянскую, а походит скорее на выкреста в первом поколении. Впрочем, я не удивлён, публика такого рода часто показывает неумеренное рвение в вере и патриотизме.
— ... а я ему как дал! — компания подростков лет по пятнадцати обсуждает подробности драки с тем излишним садистским смаком и животным гоготом, вызывающим у сторонних слушателей невольную опаску пополам с чувством омерзения.
Порядочный обыватель избегает таких ребяток до последнего, а буде его застигнут врасплох, то без раздумий отдаёт всё ценное... или стреляет, тоже без раздумий. По ситуации и характеру.
Ребята с фабричных окраин, с малолетства познавшие все пороки и загнанные в ловушку бедности. Ни образования, ни положительных примеров перед глазами... какими им ещё быть? Взгляды подростков скрестились на мне, но не почуяв жертвы, потеряли всякий интерес почти тотчас, и вернулись к прежним разговорам.
До Красной площади ещё не близко, но толпа густеет, и продираться через людской поток становится всё сложнее. Подсчитать, сколько же здесь народу, находясь изнутри, решительно невозможно! Ясно лишь, что это десятки тысяч людей, но сколько именно...
Не вовремя просыпается внутренний социолог и политолог, и с азартом, достойным лучшего применения (и времени!) начинает сходу набрасывать какие совершенно дурацкие варианты и тут же пытаться соединять их в какие-то аналитические цепочки. Глупости какие-то...
Остановились. Я на самом краю Красной площади, отчего берёт досада на Глафиру, до сих пор не выучившую положение стрелок! Вышел бы на пятнадцать минут раньше...
Забасили дьяконы. Всё, всякое движение остановилось, народ послушно снимает шапки и шляпы. Крестимся, повторяя вслед за священнослужителями заученные с детства молитвы.
Машинально повторяю их, скорее шевеля губами, нежели проговаривая. Хотя многие, и это видно по багровеющим глотками и надсаженным лицам, стараются вовсю.
... а видно, к сожалению, не слишком много! Но правда, слышно хорошо, сводный церковный хор старается вовсю, сотни здоровых глоток придают молебну необыкновенную торжественность, которая лично мне кажется несколько инфернальной. Не знаю, почему так...
Снова начинает сыпать мелкий колючий дождик, а молебен всё длится и длится. Мелькает неуместная мысль о зассаности окрестных дворов и подворотен после богослужения, и пропадает.
Мёрзнут ноги, начинают мёрзнуть уши. Вот ведь... и оделся по погоде, но настолько уже привык, что по городу передвигаюсь чуть не вприпрыжку, несколько неподрасчитал.
Наконец, неизвестные отцы возглашают "христолюбивому всероссийскому победоносному воинству многие лета", и праздничный концерт заканчивается, начинается патриотический митинг.
Ораторы, сменяя один другого на трибуне, надрывно вещают что-то толпе. Но за их спинами не стоят церковные хоры в сотни глоток, и получается в итоге скорее выкрикивание лозунгов.
" — Не видно ни черта", — злюсь на Глафиру и всю эту дурацкую ситуацию. Сильно не факт, что я бы попал поближе к... хм, сцене, но это была бы уже моя собственная промашка!
— ... вытеснять немцев! — приносит ветер обрывки речи. Слышно и без того очень плохо, так ещё и в толпе начали разговоры. Одни шумят, поддерживая оратора, другие ведут свои собственные речи, а в итоге...
— ... долой немцев! — принесло ветром, и толпа охотно откликнулась на этот лозунг.
С криками "Долой немцев" народ начал расходиться с Красной площади в погромном настроении. От неприятия ситуации в целом ноют зубы, но...
Я прекрасно знаю, что во всей Европе сейчас происходит примерно одно и тоже! Разница только в лозунгах, но везде — требования крови, смерти, территорий и репараций!
И справедливости — так, как её понимают бенефициары этой войны, выкрутившие на полную мощь ̶и̶з̶л̶у̶ч̶е̶н̶и̶е̶ ̶б̶а̶ш̶е̶н̶ прессу, выразителей общественного мнения, политиков и прочих людей, которых по справедливости нужно — судить!
Не могу сказать, что войны можно было бы избежать. Нет, наверное всё-таки нет... Но это сейчас — нет! А пять лет назад? Десять? Двадцать? Неужели правительство не видело, что его недальновидная политика втягивает Российскую Империю в войну?
Войну за чужие интересы! Я могу быть сто раз неправ, да и Германская экономическая политика не была для Российской Империи дружественной. Но неужели нельзя было решить это ранее?
Сесть за стол переговоров, поделить сферы влияния. В крайнем случае, подстелить соломки в преддверии грядущих неприятностей!
А сейчас Его Величество влез в войну потому, что не умеет просчитывать ситуацию на десятилетие вперёд! За французские и британские кредиты, которые возвращались обратно необыкновенно быстро и без особой для нашей страны пользы...
... а эти — радуются! Они видят не гробы и разрушенную экономику, а медали и ордена, Проливы и репарации! Идиоты...
... обыватели, каких большинство. Не способные думать самостоятельно, зато не имеющие иммунитета к ̶и̶з̶л̶у̶ч̶е̶н̶и̶ею ̶б̶а̶ш̶е̶н̶ к публикациям в прессе и словам общественных деятелей.
— Долой немцев! — взвивается над толпой ломкий юношеский басок, и в стеклянную витрину летит булыжник, разбивая её на тысячи осколков. Короткая заминка... и радостный рёв толпы, которая вдруг поняла, что — можно!
— Долой! — парнишка в поддёвке взобрался пол плечами товарищей наверх, и булыжником сбивает висящую над дверью вывеску. Всё это как-то очень лично... с такой ненавистью к вывеске, что оторопь взяла.
В полусотне метров от меня погромщики ворвались в магазин готового платья и хапают, хапают... Какой мо́лодец испитого вида затеял переодеваться в новенькое, ничуточки не смущаясь прохожих и своих грязных кальсон, где как в поговорке "Спереди жёлтое, сзади коричневое — не перепутаешь!" Переодеваясь, он хохочет истерически и производит пугающее и одновременно жалкое впечатление.
— ... я иудей, господа! Жид! — слышу истошный вопль, — Не немец! просто фамилия похожая! Я Цукерман! Цукерман! Спросите образованных господ, это не немецкая фамилия!
Содрав кепку с головы, прижимаю её к лицу и выдыхаю. Не могу слышать все эти крики... но и не слышать их не могу!
— А что я могу... — уговариваю сам себя, а потом делаю шаг, другой... но порыв мой напрасен. Погромщики, рассадив аптекарю нос, ушли прочь, не тронув более ни аптеку, ни владельца.
— В кои веки при погроме выгоднее быть иудеем! — всхлипывая и смеясь одновременно, говорит пострадавший, стараясь не закапать кровью пиджак.
— Минуточку... — бесцеремонно задрав ему голову, смотрю на зрачок, — Я не врач, но что-то мне подсказывает, что у вас сотрясение мозга, любезный...
— Иуда! — охотно представляется тот, счастливый просто от того, что он — жив! Жив! — Иуда Цукерман к вашим услугам, благородный юноша.
Помогаю ему зайти в аптеку, а там аптекаря подхватывает какой-то мальчик, без лишних слов помогая тому уйти в заднюю комнату.
— Стой! — тот замирает, — Краска есть?
Не отвечает... тонкая фигурка, согнувшаяся под тяжестью навалившегося на него аптекаря, явственно ожидает удара в спину, смерти... но никак не помощи!
— Краска! — повторяю я, — Напиши на двери или на бумаге "Проверено, немцев нет!"
Молчит. Стоит и косится, в глазах ненависть. Я для него такой же погромщик, как и все остальные...
Послушал он меня или нет... а и чёрт с ним! Помогать людям, которые этого не хотят, я точно не собираюсь!
Стало вдруг душно и тошно, я выскочил из аптеки. По улицам всё ещё идут погромщики. Это не сомкнутые колонны с единым предводителем, а бандочки мародёров, рыскающие как крысы. Пока осторожные, не переступающие некую черту.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
