Без Веры, Царя и Отечества

— ... наша кровь, — бубнил он, обдавая меня запахом алкоголя и рыбы, — Пыжовская! Ну-ка... чти!

В очередной раз читаю, что ученик четвёртого класса... папенька слушает, склонив голову и кивает.

— Ма-ла-дец! — наконец произносит он, и притянув меня к себе, трижды целует в губы

— ... наша порода, Пыжовская, — слышу я, удаляясь в ванную. В этом времени такие поцелуи не несут сексуального подтекста, но менее противно от этого не становится.

... зубы в тот вечер я чистил трижды ещё до ужина. Стёр дёсны до крови, но отделаться от этого мерзкого ощущения так и не смог.

За ужином Нина всё кидала на старшую сестру ТЕ САМЫЕ заговорщицкие взгляды, но Люба, вопреки всегдашнему обыкновению, не торопилась и даже подержала папенькину риторику о "Пыжовской крови. Юрий Сергеевич, почуяв интерес, понёсся галопом, и как это всегда у него бывает, живо перескочил на собственное прошлое, несомненно интересное и требующее написания мемуаров и издания их большим тиражом.

Люба только иногда направляет беседу с нужное ей русло. Нина ёрзает, кусает губы и пытается подавать сигналы... а я стараюсь не улыбаться. Благодаря выхлопу от папеньки удаётся, и рожа у меня, как и всегда во время таких вот семейных ужинов, выходит столь же эмоциональной, как кирпич.

А собственно, как иначе? Если постоянно задерживать дыхание и при этом не показать Юрию Сергеевичу, как мерзко сидеть с ним за одним столом, иного выражения добиться сложно.

— Наверное, тяжело было... — бросает наживку старшая сестра, и папенька с готовностью заглатывает крючок, начиная повествовать о сложных взаимоотношениях с педагогами, и как они его недооценивали. А так бы... ух!

Выждав момент, когда папенька причастится очередной рюмкой, Люба обращается ко мне.

— А тебе, Лёшенька, тяжело было экзамены сдавать?

— Да ну... — я старательно изображаю телка, не понимающего в жизни ровным счётом ничего и очень обрадованного тем, что любимая сестра назвала меня ласково, — с чего бы? Я в гимназии больше устаю, а так... что сложного подготовиться, если есть книги и время?

— Самому проще? — подталкивает сестра, подавив тень раздражения, мелькнувшую было на её лице.

— Конечно! — воодушевляюсь я, широко открывая глаза, — Да вот хотя бы географию взять! Я учебник в первую же неделю наизусть знал. Ладно ещё Анисим Павлович рассказывает интересно, а так бы со скуки помер! Да половины предметов так!

Нина, не замечая того, кивает и восторженно смотрит на такую умную старшую сестру, играющую мужской частью семьи Пыжовых, как марионетками. Ну-ну... интриганши.

Работайте! Я вам позже ещё аргументов подкину — так, чтобы мой переход на экстернат выглядел выгодным прежде всего вам.

В жопу гимназию! Всех этих педелей, сторожей, Кондуит, невозможность выйти на улицу вечером и посещать увеселительные мероприятия!

Дожмут... и что-то мне подсказывают, что быстро. Двадцать пять рублей годовой оплаты, пошив новой формы и...

... мысленно они эти деньги уже потратили. На себя.

А папенька ещё сам того не знает, но тоже потратил — на новую служанку, помоложе и без амбиций стать госпжой Пыжовой. Хватит! Обжёгся уже.

Ну а я... да чёрт со всеми вами! Делите! Не жалко.

Пусть тело у меня детское, да отчасти и сознание, но знания и жизненный опыт никуда не делись. Заработаю.

Глава 6 (ЧЕРНОВИК) Невыносимая лёгкость бытия

Озябнув, я в полудрёме заворочался и завозился, натягивая на себя тонкое байковое одеяло, сползшее за время сна, и устроился поуютней в получившемся тёплом коконе. Пока возился, проснулся окончательно, но вставать не спешу, наслаждаясь самыми вкусными утренними минутками.

Сквозь плотные портьеры, колышущиеся от сквозняка из настежь открытой форточки, пробивается солнечный свет. С улицы, еле слышимые, доносятся голоса беседующих жильцов, шорканье дворницкое метлы да квохтание кур, устроившихся не иначе как под моим окном.

Всё это, впрочем, очень уютно и лампово, так что было бы желание спать, звуки эти скорее убаюкали бы меня. Зевнув, я потянулся... а потом ещё и ещё, не хуже иного кота. Закончив, вытянулся под одеялом, медленно осознавая, что гимназия — всё...

Не нужно ежедневно вставать в раннюю рань и идти туда, невзирая на самочувствие и непогоду, высиживать часами в душных классах в нервном напряжении, а на переменах ждать подвоха от других гимназистов...

... и кто бы знал, какое-то это счастье! Не просто каникулы, а — всё, совсем всё! Папенька, решив не тянуть кота за причинное место, переговорил со знакомым доктором, затем с гимназическим начальством, и проблема моя разрешилась необыкновенно быстро, без какой-либо бюрократической проволочки.

Наверное, я мог бы долго валяться в этакой неге, но позывы мочевого пузыря победили духовное.

— Рановато, — озвучиваю очевидное, поглядев на будильник, стрелки на котором не перевалили ещё за отметку в пять часов, — ну да ладно...

Сев на скрипнувшей кровати, нашарил ногами домашние туфли и ненароком зацепил горшок, громко звякнувший крышкой.

— Да тьфу ты... — накатило смущение, но увы и ах — это реалии времени! Несмотря на наличие канализации, ночные вазы под кроватью не ушли в прошлое. Казалось бы... но нет!

Нина, я точно это знаю, ночью боится вставать в туалет, и по малой нужде ходит на горшок. Я... хм, да всё тоже самое, по крайней мере до недавних пор.

А когда болею, тем более... так что с учётом общей дохлости моего организма, с ночным горшком знаком я более чем хорошо! Можно даже сказать — сроднился.

Папенька, выросший в иных условиях и воспринимающий эту деталь интерьера как данность, пользуется им как бы не почаще всех нас вместе взятых. Ну, с учётом его постоянных пьянок и не удивительно.

Под себя он не ссыт, но порой, придя изрядно подшофе, он продолжает накидываться до полной кондиции — так, что затруднительно бывает просто встать с дивана и дойти до спальни. Какой уж там туалет посреди ночи... он и в горшок не всегда попадает, брандмайор херов.

Да даже если и доходит! Только и разницы, что зассано всё вокруг унитаза, а не собственная его комната.

Это не обсуждается в принципе. В приличном обществе темы такого рода табуированы, но... мы же не в иллюзии живём, хотя и делаем вид, что не замечаем низменной прозы жизни.

Вокруг очень много таких вот вещей, которые меня, выходца из двадцать первого века, едва ли не в нокдаун отправляют. Благо, новая синтетическая личность помогает справляться со стрессом.

А так... десятки и сотни мелочей, вызывающих раздражение. Притом те же ночные горшки или скажем, кони, которые во время поездки роняют на мостовую отнюдь не лепестки фиалок, и могут всю дорогу шумно портить воздух, на самом деле ерунда.

Очень сложно без интернета... но пока даже радиопередач нет! Телевиденья! Кино — немое убожество с кривляющимися в стиле миманса актёрами, телефон — роскошь!

А отношения между людьми, вот где жуть. Какая уж там толерантность... социальное неравенство оформлено законодательно!

Это ведь не просто несправедливость. Когда она касается не тебя лично, её можно и не замечать... большую часть времени. А... с кем общаться?

Выходцы из низов могут быть сколько угодно умны, но это совершенно другая культура, другой образ жизни и даже мыслей. Даже язык! Язык Чехова, Достоевского и Толстого разительно отличается от языка простонародья, и это не просто "каво", "чаво" и "што", но из-за иного мышления и культурной среды это фактически другой язык. Ну ладно... диалект.

Разница между слоями общества немногим меньше, чем у живущих в Индии британцев и самих индийцев, пусть даже прекрасно знающих английский язык. Пусть... пусть утрирую! Но факт остаётся фактом, и реальное, живое общение с людьми, близкими по духу и образованию, остаётся большой проблемой.

Есть неплохие ребята среди гимназистов, кое-какие знакомства с реалистами и учениками городского Коммерческого училища. Но они всё — дети, то есть личинки людей. С ними можно поиграть в бабки и казаки разбойники, а вот обсудить какие-то мысли...

— Да твою же дивизию, — простонал я, обнаружив себя залипнувшим в размышлениях возле туалета.

— Ась? — выглянула с кухни Глафира, — Доброго утречка, Алексей Юрьевич!

— Доброго утра, Глафира, — ответив ей, наконец захожу в ванную и стравливаю давление. Потом долго умываюсь, пытаясь не столько смыть пот, сколько вот эти все мысли... Тоже ведь — проблема!

Я привык постоянно учиться чему-то новому, перерабатывать огромные массивы информации. Пусть даже по большей части поверхностно, но тем не менее.

А захочешь выплеснуть пар, пожалуйста! В двадцать первом веке любой большой город, а тем более европейский, по умолчанию предоставляет своим жителям великое множество возможностей.

Большая часть их рядовому обывателю не нужна и никогда не понадобится, но есть спортзалы разной направленности, есть сообщества реконструкторов и музыкальные группы, байкеры и анимешники, клубы собаководов и пейнтболисты. Мало? Садись за комп и ищи в интернете единомышленников или тех, с кем было бы интересно пообщаться. Да блин! Просто "зависнуть" над милыми котиками, потупив пару часиков во благе!

А здесь всего этого нет, вообще нет... и сознание моё, отойдя от первого шока, принялось нагружать самоё себя в привычной для себя манере. От скуки! Я просто не знаю, чем занять себя.

Игра "в индейцы" и прочие мальчишеские радости — сто раз да! Пролистать учебники и вообще заняться учёбой? Снова да!

А дальше? Замены интернету, привычной общественной жизни и всем тем вещами, что в двадцать первом веке кажутся чем-то неотъемлемым — нет!

— Мне надо чем-то занять себя, — сообщаю отражению, плеснув в лицо холодной водой, — иначе, в поисках пищи для мозга и новых впечатлений, можно додуматься до шизофрении или марксизма.

— Вам сготовить чевой, Алексей Юрьевич? — едва заметно нервничая, осведомилась служанка, заметив меня выходящим из ванной.

— Хм... — прислушиваюсь к позывам желудка и соглашаюсь. Папенька встанет много позже, сёстры в первые дни каникул отсыпаются, так что даже завтракать мы будем раздельно, — А давай! Лёгкое чего-нибудь. И... не надо в гостиной накрывать, а то проснутся ещё.

Буквально через пятнадцать минут я сидел на кухне, ел блинчики с вареньем и со сметаной, и бездумно пялился в окно. Разговорить служанку, и без того смущающуюся "барчуком" на кухне, я не пытаюсь.

Низенькая, приземистая, жопастенькая, с заметными следами оспин на широком мордвинском лице, она не слишком интересна. Обычная деревенская баба, рано выданная замуж и рано же овдовевшая, оставшись с двумя детьми-погодками на руках.

Дети ныне живут в деревне, а она перебралась в город, и сменив парочку мест, устроилась-таки на работу мечты. Жалование маленькое, но и хлопот немного.

Обихаживать семью из четырёх человек, да после бытия молодухой под одной крышей с требовательной свекровью — труд невелик. А ежеутренние походы на ближайший рынок, так и вовсе за развлечение! Всё веселей, чем за скотиной ухаживать.

А делить изредка постель с папенькой... так право слово, для служанки ещё не самый худший вариант. Среди женской прислуги найти особу целомудренную, это надо постараться!

Да не потому, что они сплошь проститутки по натуре, просто это как норма осталась, со времён крепостного права.

При том, что хозяин в любой момент может выставить её вон с наихудшими рекомендациями, а то и обвинив в воровстве, есть ещё и банальное "право сильного". Подвыпивший мужчина, который "право имеет", может и банально изнасиловать девицу.

Жалобы? Да чаще всего признаются клеветой, после чего столь испорченной особе выдаётся "жёлтый билет ". Бывает, "клеветница" оказывается просто на улице... или на каторге.

В прислугу идут от отчаяния, когда терять вовсе нечего, и альтернатива — голодная смерть, либо судьба немногим менее горшая — продавать себя на улицах или идти на фабрики. А жизнь у фабричных девчонок незавидная...

Но это именно что крайности. В основном в прислугу устраиваются рано овдовевшие молодухи и уже "порченные" девки, для которых замужество становится чем-то призрачно-туманным.

Так что обе стороны прекрасно знают правила игры, и часто договариваются о "прибавке к жалованию" без всяких околичностей. За "сласть" прислуге полагается прибавка к жалованию и небольшие подарки, или как вариант в случае с папенькой (в чём я почти уверен) и ему подобными, обещание не слишком докучать мужским вниманием и смотреть сквозь пальцы на какие-то вещи.

В общем, ничего неожиданного... Это с Фросей папенька заигрался, а вернее всего — заврался. Не от великой нужды в деньгах, хотя пожалуй, и не без этого. Но скорее от желания стать хоть для кого-то путеводной звездой на жизненном пути.

Есть у него такая черта, любит Юрий Сергеевич обещать что-либо, притом получается у него необыкновенно вкусно. Не выполняет, разумеется, почти ничего... но как-то очень убедительно объясняет, что в другой раз — непременно! Все силы приложит!

Фросю в итоге выставляли с дворником, н-да... Жалею я и об этом? Ну, немножечко.

Виноватым себя не чувствую, вот чего нет, того нет! Когда выбираешь между собственным душевным, а может быть и физическим здоровьем, и относительным комфортом чужого, и притом враждебно настроенного человека, здоровый эгоизм быстро берёт верх.

Что-то такое я и подразумевал, затевая интригу. Да и... думается мне, что долго Фрося у нас не зажилась бы. С девочками отношения у неё тоже не слишком-то сложились, а папеньке она надоела и была скорее привычна. Год, может два... и всё, сценарий тот же.

Размышляя, не забываю есть, макая вкуснейшие блинчики в попеременно сметану и варенье, запивая не слишком крепким чаем. Вот тоже... закавыка! Очень люблю хороший чай и кофе, притом непременно крепченные и не по одной чашке в день. А в этом хилом тельце — увы... тахикардия.

Не факт, что у меня больное сердце, скорее сказывается общая дохлость и нетренированность организма, но звоночек так себе, не радостный. От крепкого чая, а?!

— Спасибо, Глафира, — говорю служанке, вставая из-за стола, — очень вкусно.

— Скажите тоже, Алексей Юрьевич, — засмущалась та, видимо, непривычная даже к таким незамысловатым проявлениям благодарности, — ежели к чему охота будет, вы уж только скажите!

— Непременно, — подтверждаю договор и удаляюсь из бабьего царства к себе.

Одеваюсь быстро — собственно, у меня есть только гимназический костюм, купленный на вырост в позатом году уже подержанным, и "Тот, другой!"

"Другой костюм", это собственно бриджи, купленные в том году по случаю у старьёвщика, лёгкая курточка, джемпер и несколько рубах. Небогато, да... но это специфика времени, и отчасти — сословия.

Гимназист обязан носить форменную одежду во всякое время! Летом, на даче... не суть. Обязан.

Правило это, разумеется, нарушается повсеместно, и прежде всего летом. Гимназическая форма на даче считается чем-то наподобие торжественного костюма, а в обычное время детей одевают не столь официально.