Я - Риддл

— Эм... А почему вы тогда Фоминична? — задает совершенно неожиданный вопрос Крам.

— Потому что у Лорда настоящее имя Том. Смотри, — поднимаю палочку и выписываю в воздухе "Tom Marvolo Riddle", затем переставляю буквы, и перед глазами Крама появляются слова "I am Lord Voldemort". — По-русски Том — Фома. Потому я и Фоминична. А русская фамилия у меня — Романова. По матери. Только мой отец крайне не любит, когда о его имени узнают посторонние.

— А почему?

— Родню по отцу не любит.

— А...

Молчим. Быстрым движением накладываю на Крама диагностические чары и с облегчением убеждаюсь, что парень практически цел, за исключением нервного и магического истощения.

— И как, жить буду? — криво улыбается Крам.

— Будешь, — стараюсь, чтобы в моем голосе звучали ободряющие нотки.

Но Виктор внезапно смурнеет.

— С этим — нет.

Блин. Вот же заладил.

— Твой выбор, Витя, — смотрю в бледное лицо парня. — Это твоя жизнь. И твоя смерть. Каждый решает за себя сам. Но я бы не советовала.

— А что вы посоветуете тогда, Анна Фоминична?! Идти к нему на поклон?

— Иногда сила человека в том, чтобы жить, — медленно говорю в пространство. — Жить и бороться.

— И как я буду жить с этим?! — рявкает Крам. — Он найдет и убьет меня!

— Значит, нужно жить либо там, где он не найдет, либо так, чтобы он не хотел, Витя.

— Предлагаете встать на его сторону?!

— Я расскажу тебе, Витя, о том, о чем я не рассказывала никому. Но, в любом случае, это был мой поступок. Если бы я могла вернуть все назад...

— И что же вы сделали, Анна Фоминична?

— Это был шестьдесят девятый год. Я была в одиннадцатом классе. Как и ты, кстати. Мой отец пришел за мной в школу и приказал отправиться вместе с ним. Он забрал меня на неделю...

Мой голос срывается. Я чувствую, что слова не хотят наружу, но Виктор меня не торопит.

— Сперва это был мальчик. Он... отец забавлялся с ним, а я должна была варить исцеляющие зелья. Затем это была девочка. Чуть младше меня. Ее звали Бьянка. Затем... еще девочка. И каждый из них пил то, что я готовила. Каждый из них получил мои лечебные чары. Я была лучшей Целительницей своего выпуска, Витя. Эти дети... Они прожили лишние дни. Но я вижу их глаза, Витя. В кошмарах. Эти дети выпадают боггартами из шкафов... Это я подарила им мучительно долгую жизнь. Я подарила им те дни в аду. Хотя мне ничего не стоило капнуть им чуть яда. Или остановить сердце.

Крам ничего не говорит.

— Если бы я могла... все исправить... Но я боялась. Я боялась, что отец разозлится на меня и накажет. А они... они никак не могли умереть. Потому что я их удерживала от смерти. Но я могла дать им умереть. И отец бы ничего не понял. Но...

— Я понял вас, Анна Фоминична, — хрипло говорит Крам. — Но... смогу ли я?

— А это знаешь только ты, Витя, — мои глаза словно засыпаны песком. — Сможешь? Играть с чужими жизнями и смертями? Вырывать у него их так, чтобы он не заметил? И смотреть на собственные неудачи? Я — не смогла. Я испугалась.

— Я... Я попробую, — через минуту произносит Виктор. — В любом случае... хуже не будет, верно? Если что... он убьет.

— Это да... Так ты просто умрешь... А так — еще за жизнь поборешься, — улыбаюсь. — И не только за свою. И... Витя. Я тебя очень прошу — береги себя.

— Я... Я постараюсь, Анна Фоминична, — голос у Крама срывается. — Спасибо вам.

Вздыхаю, шагаю к тумбочке, где Помфри оставила зелья, и протягиваю Виктору Зелье-Снов-Без-Сновидений.

— Выпей, Витя. Выспись.

— Спасибо.

* * *

Наутро нас навещает Дамблдор.

— О, мистер Крам, — радостно восклицает он. — Доброе утро!

— Доброе утро, профессор Дамблдор, — приветствует его Крам. — Спасибо за заботу.

— Не за что, мальчик мой. Как самочувствие?

— Спасибо, хорошо...

— Ну, тогда ты мог бы рассказать, что случилось тогда на Испытании?

— Я постараюсь, профессор, — серьезно говорит Крам и кидает на меня мимолетный взгляд. Такой незаметный, что только я его улавливаю. Дамблдор ничего не замечает.

Рассказ Крама почти ничем не отличается от того, который он поведал мне — за одним исключением — он не упоминает о Метке.

— Да... грустные новости... — печально говорит Дамблдор через несколько минут после рассказа Виктора. — Опять война... Анна, я не могу вас удерживать в школе... это опасно для вас. Если вы захотите уехать... Все равно в этом году только СОВы и ТРИТОНы остались. Остальные экзамены отменены в связи с Турниром.

— Нет, профессор, — улыбаюсь. — Я остаюсь. Дело не в экзаменах. Я уже говорила вам — я здесь, чтобы учить ваших детей. А не натаскивать на экзамены.

— Спасибо, Анна, — Дамблдор ободряется. — Тогда... Я дам вам, пожалуй, отпуск. Отвезите Виктора в Дурмстранг и возвращайтесь.

— Хорошо, профессор, — киваю.

* * *

Крама провожает весь Хогвартс. Из-за четырех смертей во время Турнира торжественных мероприятий решают не проводить. Министр Фадж просто выдает обоим ребятам — Поттеру и Краму — по пятьсот галеонов.

Когда знаменитости кое-как удается отделаться от поклонников, мы выходим за ворота и шагаем в Хогсмид.

— Сейчас мы аппарируем ко мне домой, — говорю Краму. — Там я расскажу тебе о моем отце все, что знаю. А дальше будем решать. Дороги в Дурмстранг тебе уже нет. Лорд может вызвать в любую минуту, а ты межконтинентальной аппарацией не владеешь. Портключ зачаровать, конечно, можно, но тут уже Министерство Магии заинтересуется, откуда у тебя незарегистрированный портключ.

— Придется жить в Англии, — кривится Крам. — Хорошо, хоть деньги есть. Мама... Мама только переживать будет. Но я напишу ей, что... что меня тут пригласили остаться на обучение... м...

Тут я чувствую, что мы уже за антиаппарационным барьером Хогвартса. Притискиваю замершего от неожиданности Крама к себе и, повернувшись на пятке, аппарирую с дурмстранговцем в небольшую квартирку.

— В Целительском Университете имени Святого Патрика, — подсказываю Виктору, продолжая разговор. — Но лучше не пиши. Если Лорд спросит, какие у тебя трудности, лучше обрисуй ему сразу. Что не можешь вернуться в Дурмстранг, потому что боишься пропустить вызов. Если разрешит вернуться — вернешься. Если нет — то... Впрочем, он подскажет, как тебе быть.

Приглашаю Виктора в кухню, наливаю ему чай. Простенькие чары консервации сохранили мой любимый напиток свежим и ароматным.

— Он поможет с этим? — изумляется Крам, отхлебывая из чашки.

— Ну да. Он достаточно добр к последователям, — усмехаюсь. — Главное, не встать у него на пути.

— Да... и Круциатус у него был... добрейший.

— Витя, ты тогда был для него никем. Потому и досталось. Кстати, за твой побег с кладбища он тоже может наказать. Самое главное, терпи. Не вздумай о пощаде молить. Хоть что делай, ори, визжи, мочись — но прекратить не проси. Иначе... Иначе это его злит неимоверно.

— М-да.

— И еще... Тебе это будет неприятно. Тяжело. Противно. Мерзко. Ты будешь ненавидеть себя. Но... если он прикажет убить пленника — убивай.

— Анна Фоминична, — оторопело говорит Крам, вытаращив глаза... — Что вы такое...

— Витя. Ты помнишь, почему ты согласился?

— А... Да, — на лицо Виктора словно набегает туча.

— Тот человек все равно будет обречен. Если не ты — то кто-то другой. Но тот, другой, будет делать это медленно. Так что...

— Хорошо, я понял, — стискивает зубы Крам так, что у него перекатываются желваки. — Это все?

— Пока да, — киваю. — И... вот, возьми, — протягиваю парню ключи. — Это от квартиры. Можешь аппарировать, можешь входить через дверь. Чары меняй, как тебе вздумается. Квартира маггловская, в маггловском районе. Что хорошо — "Дырявый Котел" вон на той стороне улицы, если выглянуть с балкона — увидишь.

— Понял, Анна Фоминична, — как в школе, кивает Крам. — Спасибо вам.

— Не за что, Витя.

* * *

Июнь пролетает, словно метеор. Я буквально отдыхаю последний учебный месяц. Нет дурмстранговцев, нет шармбатонок. Никого не приходится учить по особой программе, суббота и воскресенье — свободны.

Крам присылает пару писем. Пишет, что познакомился с Малфоем-старшим, Барти Краучем-младшим и злополучным Хвостом — мерзким магом, умеющим обращаться в крысу. И один раз случайно заметил кого-то, удивительно похожего на нашего профессора зельеделия.

Письма от Виктора я сжигаю сразу, как только оказываюсь вне чужих глаз.

* * *

В конце июня Дамблдор вызывает меня к себе в кабинет.

— Анна... вы очень много сделали для школы в этом году. Я не совру, если скажу, что вы были лучшим преподавателем за последние годы. Я бы очень хотел, чтобы вы остались и на следующий год. Конечно, это если вы не возражаете. К тому же в Хогвартсе вы будете в относительной безопасности. Может, вы не знаете, но это самое защищенное место в Британии.

— Я буду рада вернуться, Альбус, — тепло улыбаюсь старому директору. — Я искренне благодарна вам за доверие, которое вы оказали мне. Иногда я даже забывала о своей фамилии...

Дамблдор хмыкает, оценив мой комплимент.

— Хорошо, профессор Риддл. Значит, мы решили. Летом здесь, правда, бывает мало людей. Но рядом Хогсмид, если что.

— Эм... Альбус... Я бы хотела съездить в Дурмстранг...

— Это опасно, Анна.

— Я... я обещала, что приду. Он... Он меня ждет.

В глазах старого мага мелькает понимание.

— А... Хорошо. Жду вас восемнадцатого июля. Вам хватит?

— Да, конечно, — широко улыбаюсь. Спасибо вам, профессор Дамблдор!

— Альбус, моя девочка, Альбус.

— Альбус, — произношу с теплотой в голосе и выскакиваю из кабинета.

* * *

Многоразовый портключ приносит меня на знакомую полянку. Шагаю к серому валуну, затем делаю шаг в сторону покореженной сосны.

— Анькина ухоронка, — тихо шепчу, и воздух подергивается маревом.

Секунда — и передо мной добротная деревянная изба, обнесенная забором. Из-за забора раздается веселый стук топора и задорное мужское хеканье.

Дергаю калитку, шагаю во двор.

Игорь обнажен по пояс. Мускулы перекатываются под бронзовой кожей, испещренной тонкими полосками шрамов. Услышав скрип калитки, он грамотно перекатывается в сторону, подхватывает посох и наставляет на меня.

— Аня? — в ясных глазах мелькает оторопь, затем вспыхивает неприкрытая радость. — Анечка!!!

С разбегу влетаю в мужские объятия. Игорь разгорячен, тело мокрое от пота, но мне все равно.

— Ты пришла, сладкая... Милая, единственная моя Анечка...

— Да, родной, — вдыхаю такой знакомый и близкий запах. — Я обещала придти. Я к тебе. Навсегда.

— Анечка... Я дождался...

— Да, — снова говорю и аккуратно отстраняюсь от мужчины. — Ты дождался.

Игорь поднимает бровь в недоумении.

— Прости, милый, — говорю смотрящему на меня человеку и... принимаю свою анимагическую форму.

Глаза Игоря наполняются диким, животным ужасом. Ноги подкашиваются, он пытается уползти прочь, но я — быстрее. Резкий бросок, и мои клыки впиваются в незащищенную плоть. Каркаров пытается схватить брошенный топор, которым колол дрова, но яд уже проникает в кровь.

Медленно смотрю, как жизнь покидает человеческое тело.

И только когда Игорь дергается в последней судороге, я превращаюсь обратно.

— Прости, милый, — с горечью повторяю затихшему мужчине. — Прости... Мне пришлось...

Он ничего не отвечает. Я ложусь рядом, обнимая такое родное и близкое тело и отпуская на волю свое горе...

* * *

1966 год, Франция.

— Анна, — в голосе моего отца — легкое раздражение. — Садись.

Подхожу, сажусь на указанный стул.

— Ты знаешь, зачем ты здесь?

— Да, сэр.

— Ты действительно этого хочешь?

— Да, сэр.

— Ты понимаешь, что возврата назад не будет?

— Понимаю, — облизываю пересохшие губы и склоняю голову. — Отец, прошу. Не отказывайте мне.

— Анна, — кончик тисовой палочки касается моего подбородка, заставляя поднять голову. — Ты осознаешь, что после этого я уже не буду для тебя отцом, а стану твоим единственным Лордом и Повелителем?

Вместо ответа соскальзываю со стула и склоняюсь перед сидящим передо мной магом.

— Да, мой Лорд.

— Хорошо. Протяни левую руку, Анна...

* * *

1968 год, май, Дурмстранг.

— Анна, я видел результаты твоих экзаменов за девятый класс. Ты неплохо учишься. Особенно делаешь успехи в Боевой Магии. Ты учишься даже лучше, чем Бойко.

— Благодарю, милорд, — склоняюсь в поклоне.

— Анна, Анна. Ты можешь звать меня отцом. Такую девушку мне не стыдно признать своей дочерью.

Воздух словно замирает вокруг меня, и я с трудом делаю вдох.

— Да, отец. Спасибо.

— И да, Анна. Ты подашь заявление о переводе на факультет Целительства и Зельеварения.

Удивленно вскидываю голову и сталкиваюсь взглядом с пронзительными карими глазами, которые словно завораживают, проникая вглубь, до самого сердца...

— Анна?

— Да, отец, — едва шевелю губами. — Я перейду на другой факультет.

Отец какое-то время молчит, лишь вертит в руках палочку.

— Дочь, я понимаю, что Целительство — это не то, что ты бы хотела. Но мне нужен человек, которому я смогу доверить раны своих соратников. Человек, который сделает все для их жизни. Ты знаешь, я довольствуюсь только лучшим.

Склоняюсь в поклоне, целую край мантии.

— Да, отец. Я сделаю, как вы хотите.

* * *

1969 год, декабрь, Москва.

— Анна, — отец сидит перед камином. В руках — бокал с дорогим вином. — Проходи.

Прохожу, привычно склоняюсь.

— Сядь, — в голосе говорящего — непривычно сухие нотки.

Сажусь на диван. Отец отпивает из бокала, затем произносит:

— Я рассчитывал, что это будет Михаил. Но его группа вчера не вернулась с задания. Метка говорит, что он мертв.

Молчу. Бойко убили год назад. Светлану и Андрея — три месяца назад. Марк стал сквибом, а Элис попыталась предать отца.

— И теперь осталась только ты. У меня больше нет детей. Заводить новых уже нет времени. Ты понимаешь, о чем я?

— Да, отец, — склоняю голову. — Я не подведу.

— Анна... Если ты...

Соскальзываю с дивана, встаю на колени перед отцом... Нет, Лордом.

— Никогда, мой Лорд. Моя жизнь и судьба принадлежат вам.

— Хорошо. До конца учебного года ты обязана научиться превращаться в змею.

Вдыхаю, выдыхаю... И обращаюсь в гадюку. Длинную, двухметровую.

— Ого! — изумляется отец. — Уже?

— Да, милорд, — свиваюсь в кольца. — Михаил проговорился о вашем приказе. Я решила попробовать тоже научиться. Вот результат.

— Отлично, — шипит мой Лорд. — На Рождество я представлю тебя моим английским друзьям.

* * *

1970 год, июнь, Мурманск.

Обвиваю кольцами спинку кресла, кладу голову на теплое человеческое плечо. Лорд придирчиво косится на мою треугольную голову, затем указывает на пол перед собой. Повинуясь приказу, сползаю с кресла и обращаюсь в человека.

— Анна. С сегодняшнего дня ты исчезнешь для всех. Ты не будешь принимать человеческий облик без моего позволения. Ты не будешь говорить на человеческом языке без моего позволения. Ты станешь моей ручной змеей. Никогда, ни при каких обстоятельствах ты никому не расскажешь, что Нагини и Анна Романова — одно лицо.