Возница невесело засмеялся.
— Вроде взрослая девка, а ума, как у моей внучки. Так магистры в Карвийне велят. Мы выращиваем, добываем, потом привозим сюда, и они делят. Что сами проедают, что на продажу вывозят.
— За-чем? — ещё больше удивилась Тиселе. — Вы рас-тите, они не рас-тят. Не вези-те ни-чего. Са-ми быс-т-ро по-м-рут.
— Ишь, какая! — шикнул на девушку возница. — Сама пойди, поспорь с магами.
Тиселе открыла рот спросить, как тогда живут другие города, в которых маги не правят, но возница замахал на неё руками. Передняя телега уже входила на площадь, и следующая была их очередь. Теперь нужно было придержать волов, дождаться, когда к телеге подойдёт специальный человек и встать на предложенное место.
Когда человек подошёл, возница обомлел и протёр глаза — вместо писаря в казённой форме перед ним стояла красивая девушка в дорогой одежде. Девушка ласково, с оттенком снисхождения улыбнулась.
— Добро пожаловать в Карвийн, добрый человек. Я — мастер магии Леани, отец мой — магистр магии Браннит. Товары у тебя и твоих товарищей сегодня приму я.
Тиселе во все глаза глядела на девушку. Высокая, стройная, она была одета в тяжёлое платье с широкими рукавами. Платье было ярко-синее, с тонкой белой оторочкой по подолу, из-под которого виднелись носки голубых сапожек. Узкий пояс обвивал стан волшебницы, перехватывая платье под грудью, скрещиваясь на спине пониже лопаток и завязывался спереди чуть ниже талии. Поверх платья был надет длинный нежно-голубой кафтан, скрепленный застёжкой на талии. Рукава кафтана болтались за спиной красавицы как сложенные крылья. Светлые волосы были уложены в замысловатую причёску, защищающую голову от осеннего холода не хуже шапки. Ничего подобного ведьма никогда в жизни не видела. Заклятые носили волосы распущенными и одевались в свободные балахоны, жительницы придорожных деревень плели косы и носили нательные штаны, юбки и рубахи, застёгиваемые спереди, а поверх них — длинные запашные кафтаны, которые подворачивали наверх во время работы и прикрывали передником. Лесные женщины наряжались похоже, но юбки у них были запашные, и рубахи надевались через голову. От холода они защищались грубыми плащами. В степях, как Тиселе помнила из своего детства, были балахоны, как у Заклятых, только покороче, и не сшитые, а шнурованные на боках. Замужние женщины носили поверх передники. По-разному одевались виденные Тиселе женщины, но всегда — просто. А тут...
Наряд городской волшебницы показался молодой ведьме прекрасней всего на свете.
— А это твоя дочь? — заметила её Леани. — Ей не скучно ли будет с нами на Складской площади?
— Нет, — отказался возница от родства с неизвестной побродяжкой. — На дороге встретил, подвезти предложил. Говорит, дело есть в городе.
— Понимаю, — кивнула волшебница. Она протянула руку к Тиселе, и ведьма едва не отпрыгнула прочь, ожидая удара. Но нет, Леани всего лишь собиралась погладить её по плечу. — Мне очень жаль, моя милая, но тебе придётся подождать. По правилам я не могу никого отпустить со Складской площади, пока не закончится разгрузка. Зато потом я смогу лично тебя проводить туда, куда ты скажешь. Хорошо?
— Да, — кивнула и Тиселе. Она заметила следы магии на въезде на площадь, и догадалась, почему их встречала именно волшебница. Впрочем, ведьма в силу воспитания у Заклятых была уверена, что важные поручения должны выполнять только женщины, и только обученные колдовству. А вот возница так не считал и, когда Леани, ещё раз улыбнувшись ведьме, указала, куда поставить телегу, всё же не выдержал.
— Но, дев... мастер! — запротестовал он. — Пристало ли вам заниматься такими делами?
— Какими, добрый человек? — удивлённо нахмурилась волшебница. — Меня направил сюда совет магистров как человека достойного и верного городу. Пусть вас не смущает моя молодость: я сумею справедливо оценить товар не хуже любого другого. А теперь, пожалуйста, поставьте телегу куда я указала. Мне нужно встретить ваших товарищей.
Возница послушно взялся за кнут, бормоча на ходу что-то о волшебниковых бабах, которые совершенно распоясались и отбились от рук.
Несмотря на своё обещание справедливо оценивать привезённый крестьянами товар, Леани не стала лично заниматься делами. Она только встречала телеги и, как сообразила глядевшая во все глаза Тиселе, проводила их через волшебную черту. Товар описывали другие люди, мужчины, лишённые магической силы и одетые точно так же, как вчерашний волшебник, только похуже. Ведьма вскоре заскучала и проголодалась, но убегать с площади не стала. Ей ничего не стоило разрушить чары, но её отсутствие сразу было бы замечено, и неизвестно, что потом расскажет магистрам "достойная и верная городу" волшебница.
Складская площадь была большая, но тесная от телег и невысоких строений, куда сносили описываемый товар. Было шумно, люди кричали, клялись, божились, ругались, угрожали. Плохо пахло.
Город был не слишком похож на королевский форт в степи, куда Тиселе ещё маленькой девочкой водил дед. В форте было больше порядка и дис-цип-лины — так объяснил творившееся там воинский начальник, служивший степнякам и экскортом, и провожатым. Тиселе впервые со своего бегства в леса подумала, как бы сложилась её жизнь, женись отец на её матери и забери их к себе, как обещал. Дед, правда, говорил, что всё это ложь. А мать не любила деда и не верила ему. Но — подчинялась. Дед, в свою очередь, души не чаял в младшей дочери и ради неё терпел проклятую внучку. Даже водил в форт, просить завоевателей позаботиться о потомке их собрата, забрать к себе на воспитание. Но те брезгливо ответили, что у погибшего на родине осталась "настоящая, законная невеста", и никто не собирается оскорблять её чувства, равно как и чувства родных, навязывая им в родню варварское отродье. Как будто девочка виновата была в том, что молодой этнограф соблазнил её мать, наобещал ей чего только можно и в ту злую, последнюю свою ночь на земле зачал ребёнка. Как будто это Тиселе провинилась перед отцом своим. Дед уверял потом, что, останься в живых, отец бы всё равно не признал дитя, и жила бы мать Тиселе опозоренная, да и сама девочка через то. Как будто ребёнку беды легче.
Люди тесных стен, пришедшие тогда в степи, долгое время хотели мира. Построили форт, прислали людей, но их оружие не пугало степняков, лишь внушало уважение. Страшная война, приведшая сюда чужаков, казалась легендой, сказкой из прошлого, почти забытой и упоминаемой только в связи с одним жестоким, но необходимым обычаем. В форте жили и этнографы. Несколько зрелых, умудрённых, они вели переговоры, изучали язык, расспрашивали об обычаях. Раз в год появлялись и молодые. Юноши и девушки, одетые точно так же, как и мужчины. Они ездили в степь, настаивали на допуске на самые тайные обряды, вмешивались в ссоры между племенами и убирались до начала засухи. Когда одного из них, молодого красивого юношу, нашли мёртвым в степи, вдалеке от человеческого жилья, никто не мог сказать, как и от чего погиб несчастный. Ясно было только — от людских рук. Да не там, где его нашли, а в другом месте, а туда кинули уже мёртвого. Ближе всего было становище деда Тиселе, и от него и потребовали найти виноватого и выдать его форту живым, но связанным. В форте, дескать, накажут преступника, покусившегося на королевского подданного, личного дворянина, сэра этнографа. Дед тогда ещё был не стар, но уже давно не молод. Сильный, умный, коварный и смелый вождь своего племени, как шептались у костров, своей рукой пресёк позор дочери. Нет, в степи не царили строгие нравы, и девушки могли встречаться с избранниками и без обряда, но вот так вот, тайком пробираться ночью, не поднять в седло прилюдно на празднике, не поклониться отцу и матери... да ещё и чужак, который уедет прежде, чем солнце выжжет степные травы.
Королевские войска девять долгих месяцев гонялись за племенем по всей степи. Куда им было! Чужак потеряется в степи скорее, чем в лесу, там хоть деревья приметные есть, а тут — простор, только небо над головой, да облака плывут. Всё же — перехитрили. Чего не делали никогда на этой земле — разыскав, окружили все водопои и колодцы. Дед пометался, покланялся соседям, да тем не с руки было пускать к себе целое племя: самим бы хватило пастбищ. Пытались копать новые колодцы, но всё без толку. Как по волшебству, уходила из них вода. Пришлось выходить к реке, а там уж и ждали. У жителей тесных стен было больше людей, и ещё на их стороне были страшные люди — королевские маги, а с ними и огненные, которые грозились со всех сторон поджечь степь. И показали даже, как легко им это будет сделать.
В тот день на женской половине отцовского шатра, опозоренная дочь вождя родила ребёнка. Девочку, которую нарекли Тиселе и постановили убить, едва позврослеет. Ведь в ночь, когда она была зачата, убили её отца, а в день, когда родилась — потерпел поражение дед. Страшное проклятие на таком ребёнке. Дай только войти в силу — степь от края до края загорится огнём, племя пойдёт войной на племя, высохнут источники, помрёт скот, женщины начнут рожать мёртвых младенцев. Ну, как такую не убить? Пусть только вырастет, чтобы не осквернять землю смертью ребёнка. Пусть только повзрослеет...
Завоеватели больше не требовали виноватого. Довольствовались клятвой деда, что никто из его подданных не убийца. Взяли скот, взяли шерсть, покорили и поставили условием на деревни больше набегов не делать, королевским войскам через степь дорогу показывать и охрану обеспечивать, если понадобится. На том дело и успокоилось.
— Как тебя звать, девочка? — подошла к задумавшейся ведьме Леани.
Тиселе помедлила, засомневалась, говорить ли правду или солгать, но сообразила, что её слова могут позже сравнивать разные люди.
— Тиселе, — без запинки произнесла ведьма. Общество людей, которые не подозревали о её проклятьи, важное поручение лесного стража — это заставило разум девушки проснуться, и Тиселе уже не чувствовала себя испуганным зверьком, попавшим в человеческое жилище.
— Ты голодная? — приветливо спросила волшебница. — Сейчас как раз время завтрака. Если хочешь, я скажу писарям, тебя накормят...
Ведьма отшатнулась. Она в самом деле не ела с ночи, но второй раз попадаться на удочку чужой доброты не хотела.
— Нет, не хо-чу, но... благо-дар-ность... мно-го, — всё так же ломанно, с трудом выговорила она. В лесу ведьма могла говорить на языке страны тесных стен вполне внятно — половина Заклятых была оттуда, и в Доме они пользовались родной речью. Но воспитатели Тиселе так щедро вплетали в обучение волшебство, что без него чужие слова на язык не ложились. — Спе-шу. Ну-жен ма-гистр. Тот... был... сто-ли-ца... осень. Моло-дой.
— Магистр Залемран? — насторожилась девушка, разобравшись в невнятном бормотании. Ведьма радостно закивала. — Зачем он тебе?
— По-ру-чение. Важ-но. Сто-лица. Эт-но-гра... этна...
— Этнографы, что ли? — перебила Леани, растерявшая свою доброжелательность и невозмутимость. — А почему тебя прислали? Почему не послали человека из Ведомства? Или это ты — из Ведомства?
Подозрительный взгляд девушку скользнул по босым ногам, грубому волчьему плащу, таких уж точно не носят в столице, и видневшейся под плащом тряпице, не похожей ни на какую одежду.
— Нет, — честно ответила ведьма. — Не из ве-дом-ства. Но... важ-но. Так... на-до. Веле-ли. Вес-ти от ле-ди. Про-во-ди.
Она положила руку на рукав волшебницы и просительно заглянула в глаза. Леани поморщилась, но отстраняться не стала. На самом деле ведьме не так уж был нужен провожатый: страж передал ей тот особый запах волшебства, по которому магистра Залемрана можно было найти даже в переполненном магами Карвийне. Но явиться к тому нужно было, не вызывая подозрений, воспитатель на этом особенно настаивал. А что до Леани, то её расспросы и настороженность не понравились Тиселе, и ведьме захотелось испытать на ней загадочную хворь, изученную только утром. Проспавшись и промучившись волшебница не вспомнит о своих подозрениях, и не нашепчет их потом своему магистру.
Леани всё-таки отняла руку, но сделала это слишком поздно — ведьма уже впустила в девушку заклинание. Ещё немного — и волшебнице неудержимо захочется выпить того напитка, а, выпив, она впадёт в беспамятство и забудет обо всём. Упоминание о некой столичной леди, которая передаёт вести магистру Залемрану, в самом деле омрачили настроение волшебницы. Это было так естественно, что Леани не пришло в голову приписывать испорченное настроение колдовству. Но возиться с неизвестной варваркой, невесть с чего присланной Этнографическим Ведомством, уже не хотелось.
— Тебя проводит писарь, — сухо сообщила она девушке и кивнула подчинённому. — Прости, моя милая, мне ещё нужно отчитаться перед советом магистров.
Тиселе крадучись вошла в длинную комнату, в дальнем конце которой стоял широкий стол. За столом сидел тот самый волшебник, который был ей нужен — худой усталый мужчина, в котором пряталась огромная магическая сила. Рядом со столом стояли двое юношей — тощий, длинный, взъерошенный, в мятой одежде и второй, пониже, поплотнее, более аккуратно одетый и причёсанный. Они тоже были сильны, но уступали сидящему за столом мужчине. В углу спряталась пухленькая девочка-подросток, но её волшебство было как будто нарочно придавлено. Зачем? Заклинательница рассказывала, так в старину создавали ведьм из обычных волшебниц, но зачем это жителям тесных стен? Они же ведьм не выносят! В глазах странной девочки было что-то... что-то... что-то как будто знакомое, но не проявившееся в полную силу. Но изучить эту странность Тиселе сейчас не могла.
Сама Тиселе перемешала своё волшебство так, чтобы никто не увидел ни всплесков силы, ни голодных пустот. В таком состоянии ведьма не могла колдовать, с трудом произносила слова чужого языка, но зато могла оставаться неузнанной, даже если волшебники захотят её изучить, как она утром изучала заклинание.
Тиселе подошла ближе к столу и поклонилась по степному обычаю.
— Доброе утро. — Волшебник говорил раздражённо, но без злости. — Я — магистр Залемран, которого ты искала, а это мои ученики — Танар и Ковек. Мне передали, что тебя прислало Этнографическое Ведомство. Зачем?
Ведьма ещё раз поклонилась.
— Моё имя — Тиселе, — внятно произнесла она. — Дом — сте-пи. Да-ле-ко на юг.
Волшебники переглянулись и заговорили между собой, да не на языке тесных стен, а так, как говорят в большой стране на северо-западе от степей, куда соплеменники Тиселе очень любили совершать набеги: люди там были изнеженные, неспособные к сопротивлению, места богатые. Степняки не знали, что "страна слабых людей" была богатой, но потихоньку разваливающейся империей, колыбелью цивилизации. "Люди тесных стен" перенимали у них науки, язык — как целиком, для серьёзных тем, так и отдельные слова, — и культуру. Та же этнография пришла с запада, только в империи это было учение, далёкое от практического применения, а в королевстве её заставили служить короне.
— Только из степи нам гостей не хватало! — внешне спокойно проговорил Залемран. — Что за нелепая выдумка Ведомства, хотел бы я знать? Посылать ко мне такого ребёнка...
