Глава 16
Миронов ушёл, и я остался один. Чувство напряжения, которое копилось во мне в последнее время, начало выходить в виде озноба. Меня стало трясти. Я выпил ещё граппы, закусил, закурил и вдруг из моих глаз полились слезы.
Только сейчас я осознал смерть моих родителей. Я думал, что они вечные и с ними ничего не может случиться. А я сидел и пил водку с одним из тех, кто убил моих родителей и ещё о чём-то с ними договаривался с ними. Боже, какая же я сволочь? Я достал из кармана брюк "браунинг". Нет, не стреляться. Подержать в руках оружие, чтобы мысленно представить, как я буду стрелять в убийц моих родителей. Я сунул пистолет под подушку, прилёг на постель и провалился в глубокий сон.
Ко мне подошёл отец.
— Родину не выбирают, сын. Она там, где ты родился, где ты вырос, где услышал первые звуки, и первый раз сказал "папа" и "мама". Ты эти слова произнёс по-русски. Люби Россию и берегись её. Берегись новых царей и не плачь по старым царям. Счастье в Россию придёт только тогда, когда все будут равны перед законом, а политики и партии не будут стоять над законами.
Из-за его спины выступила мама.
— Слушай отца, сынок. Не держи зла на тех, кто принёс нам горе не видеть тебя. Их можно только жалеть, потому что они отравятся своей злостью. Помоги России стать такой, чтобы людям в ней было радостно жить...
Сколько спал, я не знаю, но, похоже, что долго. Кто-то настойчиво толкал меня в плечи и в грудь. Я открыл глаза. Надо мной стоял офицер в форме фалангистов, два солдата и хозяин гостиницы.
— Сеньор офицер, это дезертир, он пришёл два дня назад и живёт здесь, спасаясь от революционеров, — скороговоркой говорил хозяин гостиницы.
— Где ваше оружие? — спросил офицер.
— Я рабочий, мобилизован на строительные работы, — ответил я.
— Вы иностранец? — спросил офицер.
— Да, я немец и прошу передать меня представителям немецкой армии, — на плохом испанском языке попросил я.
Офицер удивлённо поднял брови.
— В Испании нет немецкой армии, но мы доставим вас в наш штаб, — сказал офицер.
Трудно сравнивать регулярную армию испанских фалангистов и иррегулярную армию республиканцев. Каждый дрался за свою правду и каждый считал именно себя правым во всём. Как в России. Прав оказался тот, у кого было больше сил. Победила правда силы или сила правды. Одним словом, прав оказывается всегда циклоп, у которого силы немеряно и всего один глаз, не различающий оттенки серого и других цветов. Для него нет правых. Для него все виноватые и все достойны лишь одного — крепкого пинка под зад. Таким циклопом в тех условиях была анархия. Демократы, революционеры, монархисты и просто непричастные стояли бы у стенки и судорожно думали, есть ли у них время перед командой "пли" договориться по спорным вопросам и дать отпор стихии бесправия и беспорядка. Хотя, вряд ли они договорятся, никто не захочет поступаться принципами.
Офицер штаба начал составлять протокол допроса. Я потребовал переводчика.
— Какого переводчика желательно сеньору? — с ухмылкой спросил офицер.
— Любого, — ответил я, — кто говорит по-немецки, по-французски, по-английски и по-русски.
— Национальность сеньора? — последовал следующий вопрос.
— Немец, — мой чёткий ответ.
— Имя и фамилия?
— Дитмар фон Казен унд Либенхалле.
— Место рождения?
— Москва, Россия.
— Место жительства?
— Париж, Франция.
— Образование?
— Высшее, Петербургский технический университет.
— Последнее место работы?
— Министерство иностранных дел Российской империи, чиновник 9-го класса по особым поручениям.
— Какими языками владеете?
— Свободно владею немецким, русским, английским, французским, на уровне бытового общения — испанским.
— Должность и воинское звание?
— Мобилизованный строительный рабочий.
— Какими наградами отмечен?
— Рыцарский знак ордена Франца-Иосифа.
— Цель приезда в Испанию?
— Борьба с мировым марксизмом.
— Участие в боях?
— Не участвовал.
— Просьбы и пожелания?
— Выехать в фатерланд.
— Спасибо, сеньор, распишитесь здесь.
— На каком языке расписаться?
— Без разницы.
И я отработанным в гимназии почерком вывел по-немецки: Дитмар фон Казен унд Либенхалле.
— Поздравляю, Дитмар, — сказал я сам себе, — вот и появился первый документ с твоим упоминанием. Это как свидетельство о рождении с набором нужной информации для оценки твоей личности, перспективности и дальнейшей проверки. Сколько тебе ещё придётся заполнять таких анкет и протоколов? Готовься к тому, что их будет бессчётное количество.
Глава 17
На следующий день приехал представитель немецких наблюдателей за военными действиями в Испании. Весь такой фон-барон. С первого взгляда было видно его прибалтийское происхождение. Все прибалты чувствуют себя эдакими маленькими пупками земли. Они считают, что только они являются истинными носителями арийской расы, презирая настоящих ариев, к которым, в частности, относятся русские и другие славяне, включая пруссов.
— Здравствуйте, господин Казен, — поздоровался он со мной по-русски с тем акцентом, который присутствует у них в русском и в немецком языках, — я барон фон Крюгер из немецкой миссии в Испании. Я слушаю вас.
— Фон Казен, — поправил я его. Если уж ты дворянин, то дворянство своё неси с честью, не позволяй никому ронять его или унижать всяким гончарам, у которых профессия заложена в их родовой фамилии, — я хотел послужить фатерланду на полях сражений с коммунизмом.
— А почему бы вам сразу не поехать в Германию и поступить там на службу? — спросил барон.
— Господин барон, что бы вы сказали немцу, который всё трудное время пересидел во Франции, а потом приехал и сказал — вот он я, любите меня, давайте мне должность и положение, потому что я немец? Вы бы первый спросили меня — а какие у вас заслуги перед Германией? Никаких. Вот, идите и заслужите себе уважительное отношение со стороны остальных немцев, — ответил я Крюгеру.
— Резонно, — сказал барон, — вы пока будете находиться под стражей. Я вас попрошу сделать подробное жизнеописание, чтобы мы могли оценить вас и найти достойное применение вашим способностям и знаниям. И не забудьте описать тот подвиг, за который вы удостоены ордена Франца-Иосифа.
— Проверка началась, — подумал я, — мне не нужно придумывать липовую легенду, моя легенда моя жизнь. Меня никто не торопит. Пустое славословие я отброшу, напишу так, чтобы компетентным органам было легче отбирать факты, которые требуют проверки, которые легче всего будут проверены и интерес к моей персоне подтвердит, что полковник Миронов своё задание выполнил, а я приступил к выполнению своего постоянного задания.
Я писал почти два дня, отрываясь только для приёма пищи. Я был помещён не в тюремную камеру, а в чистенькую комнату и питание было вполне даже сносным. Если кого-то интересует, что я написал в пояснении к истории своей жизни, то я адресую вас к моей первой книге "Комиссарша", где моя жизнь до этого момента изложена достаточно подробно.
Целую неделю я жил взаперти. Каждый день ко мне приходил Крюгер для уточнения тех или иных деталей в моём жизнеописании.
На исходе первой недели моего заключения ко мне заглянул человек с внешностью бухгалтера, роста примерно сто семьдесят сантиметров, спортивная фигура, короткая стрижка "бокс с чубчиком", маленькие, глубоко посаженные глаза, нацеленные в глаза собеседника.
— Это вы Казен? — резко и коротко спросил он.
— Фон Казен, — поправил я его.
— Для меня просто Казен или никак, — коротко сказал он.
— Хорошо, я просто Казен, — согласился я.
— А я просто Мюллер, — сказал он, — не из мельников, а из мусорщиков. Так, что вы можете делать?
— Я могу делать всё, что нужно для Рейха, — сказал я.
— А если вам прикажут мыть полы и чистить сапоги офицерам? — спросил он.
— Если нужно для Рейха, то грязной работы не бывает, — так же коротко ответил я.
— И интеллигентность не возмутится? — спросил Мюллер, сверля меня своими ледяными глазками.
— Управляемая интеллигентность не взорвётся, — ответил я.
— А по мне, так нужно всех интеллигентов запереть в шахту и эту шахту взорвать, — сказал Мюллер.
— Можно сделать и так, — согласился я, — а затем вырастить новую интеллигенцию.
— Ну-ну, — сказал Мюллер и вышел.
— Кто это? — спросил я у Крюгера.
— Как кто? — удивился он. — Это сам любимчик Гиммлера и Гейдриха, бригадефюрер Гестапо-Мюллер.
— Надо же? — так же искренне удивился я.
Моё удивление, естественно, донеслось до Мюллера и явилось, как мне кажется, одним из элементов моей искренности и надёжности в плане того, что я не человек, засланный вражескими разведками.
Если бы я готовился к внедрению, то уж я бы знал, кто такой Мюллер и о его манере разыгрывать этакого простачка, усыпляя бдительность собеседника, чтобы потом нанести разящий удар. И то, что он был заядлым шахматистом и не гнушался посидеть в дежурке, сыграть партейку с дежурным офицером. Его неуверенная вначале игра всегда сбивала с толку партнёра, заставляла его расслабиться, как с неопытным игроком, и тут же соперник получал неожиданный мат. Не будь Мюллер в гестапо, его могло бы ожидать неплохое шахматное будущее.
Глава 18
После визита Мюллера моё узилище превратилось в моё жилище. Охрана исчезла. Я оказался в общежитии немецкой миссии. Кто и чем там занимался, не известно и вообще рекомендовалось никуда не совать свой нос, что надо, то мне скажут. Похоже, что меня куда-то уже определили с испытательным сроком.
Местный портной из испанцев подогнал мне серый костюм. Рубашка и туфли были впору. Шёлковый темно-синий галстук и светло-коричневая мягкая фетровая шляпа сделали меня похожим на сотрудника любого дипломатического представительства, которые продвигались к Мадриду вслед за наступающими частями генерала Франко.
Сотрудники миссии с любопытством поглядывали на меня, но никто не проявлял инициативы вступить со мной в контакт. Как я понимал, мне тоже не следовало вступать в контакт с ними, чтобы не ставить себя и их в неловкое положение.
Мне определили место в кабинете Крюгера. Первое задание — обобщить сводки с фронтов и подготовить доклад с выводами. Я сидел в кабинете и чувствовал себя пешкой на шахматной доске Мюллера. Мне предоставили свободу и доступ к документам, чтобы я быстрее проявил себя как возможный сотрудник или как возможный агент вражеской разведки. Сводки были военными, с потерями сторон, состоянием материально-технического обеспечения и прочим военными цифрами.
Для военного такие цифры много говорят. Сделай я такие же выводы, как и военный человек, то сразу бы последовал вопрос, откуда у меня такие специальные военные познания? Тут наитием и интуицией не отделаешься. Следовательно, мне нужно найти политическую составляющую, предположить ход развития событий и пути достижения конечного результата.
Военные успехи даются фалангистам нелегко и путём больших потерь как с одной стороны, так и, с другой стороны. По моим математическим подсчётам, потребуется не мене двух лет упорной борьбы, чтобы одержать победу. Кроме того, республиканцев поддерживает мировое общественное движение. Я предложил то, что не сделало руководство Белого движения — сменить политические лозунги франкистов. Землю отдать крестьянам. Созыв Учредительного собрания. Всеобщие выборы в парламент. Национальное примирение. И ещё некоторые предложения по контрпропаганде. По поводу моего доклада ничего не сказали. Зато сказали, что я могу свободно передвигаться по городу, и что мне положены деньги за работу.
Мне в городе совершенно ничего не было нужно, это ещё один из вариантов моей проверки. Всё, что мне нужно, я купил в лавке при миссии.
Зато я с Крюгером стал присутствовать на допросах военнопленных интербригадовцев как переводчик. Когда при мне здоровые фалангисты били пленных, не желавших отвечать на вопросы, я тут же представлял моего отца или полковника Борисова, которых так же на Лубянке бьют чекисты. Но совершенно другие чувства у меня вызвал допрос сбитого русского лётчика.
Молодой парень лет двадцати пяти держался на допросе с честью русского офицера. Ничего не поделаешь. Стал офицером, а честь к тебе сама прилипла и ничего ты с нею сделать не можешь. Правда, партия может помочь забыть о всякой чести для борьбы с идейными врагами. На все вопросы лётчик отвечал одно по-французски — Je nʼai pas compris la question — я не понял вопроса. Я переводил вопросы на все известные языки, но в ответ слышал только одно — не понимаю вопрос. Крюгер совсем раздухарился. Достал из кармана пистолет, начал махать им перед носом лётчика и кричать по-русски, что всех русских свиней нужно расстреливать без суда и следствия...
Лётчик схватил пистолет Крюгера за ствол и повернул в сторону его указательного пальца, находящегося в спусковой скобе. Я слышал хруст выламываемого пальца, дикий крик Крюгера, выстрел в Крюгера, выстрел в меня, в одного из охранников, бросившихся на русского. Я просто спасал свою жизнь, то прыгая в сторону, то пригибаясь от выстрела, но я успел схватить русского за руку, и подоспевший охранник помог мне его обезоружить. Пленного увели. Я подошёл к Крюгеру, прихрамывая от нестерпимой боли в спине и там, где спина переходит в другой орган.
Прибежавшие санитары стали разрывать на Крюгере одежду и бинтовать его. Вошедший испанский офицер сказал мне, что и я, кажется, ранен.
К этому времени, и я почувствовал сильное жжение в области лопатки и ягодицы. Пуля из пистолета сорвала кожу на лопатке и пронзила мягкие ткани, разорвав на мне пиджак и попортив брюки. Кровь лилась по моей левой ноге, вызывая головокружение и чувство тошноты.
Глава 19
В себя я пришёл в больничной палате. Рядом с надрывом храпел Крюгер. Я лежал на животе с острой болью в пояснице. Каждое движение вызывало боль, а поменять положение я не мог. На тумбочке стоял колокольчик, но и до него я не мог добраться. Кое-как я высвободил из-под себя правую руку и стал ею двигать тумбочку. Вошла дежурная медсестра, спросившая по-немецки, как я себя чувствую и не нужно ли мне что. Мне многое было нужно. В частности, повернуться на правый бок, ну, и разное там.
Через несколько дней нахождения в лазарете нас на самолёте отправили в Берлин. У Крюгера был сквозное ранение в бок, он вылечивался быстро. Я тоже шёл на поправку, испытывая некоторые неудобства при одевании и при вежливых предложениях: немен зи платц.
В Берлине нас встретили как героев. У меня сразу при сравнении нас героями в памяти щёлкнула солдатская поговорка ещё времён Первой мировой войны: ерой, а у ероя еморрой. Это я про себя. Ранение уж больно неудобное, ни себе посмотреть, ни другим показать.
Указом фюрера германской нации Адольфа Гитлера барон фон Крюгер и фон Казен унд Либенхалле награждены серебряными испанскими крестами. Крест примерно такой же, как и орден за Военные заслуги. Крест ласточкин хвост со свастикой в центральном медальоне и с перекрещёнными по центру мечами с германскими орлами на лезвиях и рукоятях мечей. По ордену сразу видно, где был военнослужащий и за какие заслуги получен крест. Мне приказом оберкоммандовермахт было присвоено звание лейтенанта, и мы оба были награждены бронзовыми знаками за ранение. Вроде бы ничего особенного не произошло, а смотри ж ты какие почести. Мне становилось многое понятно о том, почему офицеры так добросовестно исполняют свой долг. Потому что добросовестное исполнение хорошо поощряется.
Ещё через несколько дней я был вызван к бригадефюреру Мюллеру.
— Здравствуйте, дорогой Казен, — вежливо приветствовал он меня, — поздравляю вас гражданином и офицером Великой Германии, а также с первым орденом.
— Благодарю вас, господин бригадефюрер, — отчеканил я по-военному.
— Присаживаетесь, господин Казен, — предложил Мюллер, — будет у нас разговор. Первое. Мне нравится ваша смелость. В нашем деле она нужна. Второе. Вы не виляете, что тоже важно в нашей работе, хотя и приходится проявлять гибкость. Ваш аналитический доклад мне понравился. Согласен с многими положениями его, но у нас нет стремления как можно быстрее закончить конфликт в Испании. Пусть воюют. Мы готовы воевать до последнего испанца, шутка. Испания — это полигон, где мы отрабатываем новые элементы тактики, проверяем наше оружие, даём боевой опыт армейским офицерам и нашим сотрудникам. Ваш доклад приобщён к вашему делу. Третье. Мы вас достаточно хорошо проверили, но это не значит, что мы вас не будем проверять и дальше. Мюллер верит только самому себе. За вас уцепится разведка, но вы нужны мне для решения важных вопросов государственной тайной полиции Германии в заграничных вопросах. Я человек ревнивый и могу обидеться, если вы вдруг предпочтёте работать в чистой разведке. Они уважают интеллектуалов. Что вы скажете по поводу моего предложения? Я могу вам дать время на раздумья. Вот вам три минуты, как раз принесут кофе.
— Я буду рад служить с вами, господин бригадефюрер, — сказал я, встав со стула.
— Иного ответа от вас я и не ожидал, — сказал мой новый шеф, скрывая чувство торжества. Мюллер всегда сам подбирал сотрудников, которые входили в его окружение, не беря тех, кто превосходил его по уровню образования и опыта. Он всегда любил быть первым. Образование не играло сильно большой роли, потому что у Мюллера было среднее образование, как и у большинства лидеров Третьего рейха. — Вот вам бумага, пишите рапорт на моё имя с просьбой ходатайствовать перед рейхсфюрером СС Генрихом Гиммлером о причислении вас к государственной тайной полиции Германии. Подпись. Число. Пока решаются все вопросы, вы немного отдохнёте, долечите свои раны и поедете в центр подготовки СС, где пройдёте ускоренный офицерский курс. В отношении вас будут сделаны особые распоряжения, чтобы на тело не наносились знаки о принадлежности к СС. И ещё одно напутствие. Купите книгу нашего фюрера Адольфа Гитлера "Майн кампф" и проштудируйте её как Библию. Хайль Гитлер!
— Хайль Гитлер, — я тоже вскинул руку в нацистском приветствии и вышел из кабинета.
