Роман состоит из пяти частей. В первой части "Комиссарша" рассказывается о начале секретной деятельности молодого выпускника технического университета, приглашенного на службу в военную контрразведку. Первая загранкомандировка, оказанная услуга императору Австро-Венгрии Францу-Иосифу, рыцарский орден и революция, сломавшая все, что так хорошо начиналось. Тюрьма ВЧК, Дзержинский, комиссарша с наганом и вынужденное сотрудничество с советской властью. Страстная любовь и трагедия. Во второй части "Враги" злобный карлик в чине генерального комиссара госбезопасности предлагает Сталину проект внедрения сорудников НКВД в ближайшее окружение лидеров противоборствующих стран. Единственным кандидатом мог быть только Дон Казанов, которого разыскивают в составе интербригад в Испании. По заданию НКВД Казанов переходит к фалангистам как этнический немец, попадает в поле зрения начальника гестапо Мюллера и принимается в состав СС под его командование. Нечаянная любовь и новая трагедия. В третьей части "Барбаросса" рассказывается в работе Дона Казанова в России по поиску ясновидящего, способного предсказать ход развития событий. Ясновидящий, дед Сашка, при помощи эликсира переместил Казанова и начальника гестапо Мюллера в 1955 год, где они узнали результаты войны. В четвертой части "Гром победы" в конце войны Казанов и ясновидящий улетают в Испанию, но случайная очередь из автомата убивает летчика и самолет разбивается во Франции. Казанова арестовывают как нацистского военного преступника. Сочувствующие фашизму люди помогают ему бежать из замка Ив в районе Марселя. В пятой части "Поцелуй креста" Дон Казанов по заданию КГБ ищет и находит место укрытия Гитлера и начальника гестапо Мюллера. Гитлера принимают в члены масонской ложи, он целует кинжал, смазанный эликсиром ясновидящего и перемещается в середину шестидесятых годов. Мюллер и Казанов находят его в таком месте, которое никто бы не стал рассматривать в качестве его убежища
Историко-фантастический детектив "Личный поверенный товарища Дзержинского", книги 1 — 5 (458 страниц)
в формате PDF с логотипом автора (или в формате EPUB3) высылается по электронной почте
после оплаты 300 (триста) рублей РФ
на счёт N 41001246432523 ЯндексДеньги
Назначение платежа: За книгу "Личный поверенный товарища Дзержинского", части 1-5
О заявке и оплате сообщить электронной почтой по адресу: ximer5@yandex.ru
С уважением, автор
Читайте часть произведения
Книга 1. Комиссарша
Глава 1
Всех сидящих за судейским столом я не знал. Видеть видел, но лично знаком не был. Кто же интересно с ликами на иконах личное знакомство имеет?
Председательствовал, конечно, он Сам. Бог. Ему сам Бог велел. Что за ерунда? Председательствовал Иисус Христос, а прокурором был апостол Пётр. Раньше он был Симоном, сыном рыбака и Иисус сказал ему: "Иди за Мной, и Я тебя сделаю ловцом человеков". Вот и я попался в его сети.
— Этот человек не простой грешник, — вещал апостол Пётр. — Это дважды грешник. И имя его — Дон Казанова — символ греха, символ большого греха.
Дон Жуан ненавидит женщин и потребляет их как необходимую для него пищу. Встреча с Дон Жуаном всегда заканчивается трагедией, упадком сил и полосой неудач.
Казанова же любит женщин. Он отдаёт им всё, чем обладает. И Казанова расстаётся с женщинами, но без трагедий, давая им силы для нового счастья. И тот, и другой разбивают женские сердца, оставляя в них сладкую и горькую боль.
Дон Жуан ищет и не находит в женщинах совершенства, а Казанова видит совершенство во всех женщинах. И их обоих ведёт греховный девиз: "Когда хочешь чего-нибудь по-настоящему, можно стать даже Папой Римским".
Дон Жуан — вампир. Он соблазняет женщину исключительно для зарядки энергией. При ухаживании настойчив до настырности и нагл. С самого начала начинает диктовать свои правила игры и подавляет женщину как личность. Много обещает, умеет вызвать интерес, даже страсть. В постели более всего заботится о себе. Всегда уходит первым, оставляя женщину неудовлетворённой.
Казанова — донор. Он ценит женщину и принимает её правила игры. В постели доводит до высшей степени наслаждения и не бросит её первым, а дождётся, когда она сама объявит о разрыве. Он будет страдать, но вскоре найдёт новый объект для сброса избыточной энергии.
— Так в чём же вы его обвиняете? — спросил председательствующий. — С одной стороны он грешник, а с другой стороны — он безгрешная душа, праведник, можно сказать. В чём же вы его обвиняете?
— Учитель! — воскликнул Пётр. — Если бы он был Дон Жуаном или Казановой, то грех у него был бы один. А он и тот, и другой. Его вина состоит в том, что он не даёт женщинам ни единого шанса избежать греха с ним. И ещё он шпион...
— Ну, шпионаж это не такой уж большой грех, — сказал председатель, — это работа. В чем-то даже похожая на ту, что проводим и мы, приобретая себе друзей и строя царствие своё на земле. Что же предлагаете вы?
— Я предлагаю, — сказал прокурор, — отправить его в ад на вечные времена, пусть он жарится в кипящем масле, пройдёт все круги ада и узнает, как страдают души, погубленные им.
— Пётр, разве это наказание для него? — сказал укоризненно Иисус. — Наказанием будет его вечная жизнь. Годы и люди будут проходить рядом с ним, он постоянно будет чувствовать боль потери близких людей и мечтать о том, чтобы и его жизнь была такой же короткой, как у всех смертных людей. Пусть живёт вечно.
Глава 2
— Больной, просыпайтесь, — кто-то теребил меня приятными пальцами за щеку.
— Может, он уже умер? — сказал знакомый голос.
— Он ещё вас переживёт и даже не простудится на ваших похоронах, — сказал насмешливый голос, — больной, просыпайтесь же, наконец...
Я открыл глаза. Там, где я был, было безмятежное спокойствие, не нарушаемоё звуками улицы. Вокруг была сиреневая дымка, скрывающая что-то там вдали. Почему сиреневая дымка? Не знаю. Любой туман бывает только сиреневым. Присмотритесь.
Около меня сидели два лейтенанта, приставленные ко мне адъютантами моим учеником. Я слышал, как он наставлял молодёжь:
— Он не старикан, а глыба, летопись нашей разведки, начинал во времена Дзержинского и даже ещё раньше. Да что я вас уговаривать буду? Поедете замполитами на пограничные заставы и будете мух бить журналом "Коммунист Вооружённых сил".
Я слушал доносившиеся голоса из-за неплотной прикрытой двери кабинета и думал, где же я это слышал? Да это же я всегда так говорю. Хорошо, что меня только копируют, не дай Бог, ещё и конспектировать заставят. А сейчас эти ребята сидели у моей постели. Кстати, а зачем? И что я делаю здесь?
Последнее, что я помню, это был мой дом. Вернее, моя квартира. Я сидел у компьютера и пытался вспомнить что-то из моей молодости, чтобы записать это как мемуары. Иногда, знаете ли, бывает у стариков желание оставить молодёжи какие-нибудь умные мысли в наследство в надежде на то, что они будут потом читать это и дивиться, какой мудрый человек был дедушка.
Ерунда всё это. Никто не читает умные мысли. Читают глупые или остроумные мысли, например, такие: не ходи по косогору — сапоги стопчешь. Вот это и есть мудрость, истина, причём изложенная в такой форме, что она запоминается сразу. Автора никто не запомнит, а мысль эту будут повторять везде.
Вот и я сидел у компьютера и трудился умственно по-китайски. Как это по-китайски? А у них есть такая поговорка: для достижения цели нужно активизировать мыслительный процесс до раны в мозгах. Это в переводе звучит так длинно, а сами китайцы выражаются короче. Дао тхоу шан дун нао тхай. Интересно, а откуда я знаю китайский язык? Ладно, потом выясним.
Так вот, я сидел за компьютером, который не так давно освоил. Вот ведь чудо техники. Что неправильно написал, взял, стёр, и продолжаешь дальше печатать. А я помню, как я печатал документы на пишущей машинке "Olympia". Сделаешь ошибку, останавливаешься, стираешь или соскабливаешь ненужную букву, а потом на это место впечатываешь нужную. А если на место одной буквы нужно впечатать две? Вот тут и начинается искусство. Придерживаешь каретку рукой, чтобы она не ушла на определённое ей конструкцией расстояние, прицеливаешься сквозь прорези для рычага с литерой и нажимаешь кнопку. Бац. И мимо. Начинаем всё с начала. Так как бумага тонкая, то придумали белилку, которая замазывает буквы. При тренировке вставка букв и исправления становятся делом лёгким, даже в какой-то степени интересным.
Так, о чём это я? О компьютере. Что-то мысль моя летает как бабочка с цветка на цветок. Будто хочется всё сказать сразу, а выбрать самое главное и не могу. Так вот, сидел я за компьютером и вдруг почувствовал сильную боль в груди. От боли даже в глазах темнеть стало. Стал я по карманам искать своё лекарство и не нашёл. А потом в глазах всё потемнело, и вот я проснулся здесь.
Я лежал неподвижно с закрытыми глазами и старался вспомнить события недавнего времени, но ничего не вспоминалось. Шёпот ребят стал как-то прояснять положение вещей.
— Слушай, а он случайно снова не того? — сказал один.
— Кто его знает? Годов-то ему столько, пора бы и честь знать, тут только Бог решает, сколько ему осталось жить, — сказал другой.
— Сколько же ему сейчас лет? — спросил первый.
— Считай сам, — ответил второй, — если ему в тысяча девятьсот семнадцатом году было двадцать шесть лет, то в этом году ему будет ровно сто восемнадцать лет.
— Ну да, люди столько не живут. За это время столько воды утекло, — сказал первый, — жалко, если старик уйдёт, не написав ничего путного. Вот и мы с тобой тут, чтобы записывать всё, что он скажет. Кстати, аппаратуру ты проверил? Если очнётся, поговорим с ним, а если не очнётся, то наденем так на голову. Всё равно какие-то мысли бродят в его старой голове, а эти мысли дороже золота.
Эх, ребята, знали бы вы, что за мысли бродят в моей голове, так не сидели бы с важным видом рядом с моей постелью. Что ж, становится всё понятнее, что со мной произошло.
Был сердечный приступ, кто-то меня нашёл и вызвал врачей. На инсульт не похоже, так как мозги работают и всё тело шевелится. Похоже, что я всё-таки был там и Божий суд мне не приснился. Суд состоялся. А точно ли Бог сказал о вечной жизни?
Век я уже почти прожил. Я не думаю, чтобы Бог шуточки шутил. Мужик он серьёзный, вдумчивый, сказал — отрезал. Если так, то мне здесь залёживаться нельзя. Нужно что-то делать, раз мне жизнь продлена, и не нужно прислушиваться к организму, так или не так сердечко забилось. Оно и так будет биться, как ему при создании предписано — быстрее, когда тебе страшно и медленное, когда ты весь в истоме от удовольствия.
Я под одеялом тихонько сжал руку в кулак. И почувствовал, что это кулак, которым можно врезать неприятелю, а не слабые старческие пальцы, способные на несильный тычок.
Почему же Бог не продлевает жизни всем, а выбирает только отдельных из них? Возможно, он смотрит на тех людей, от которых будет меньше вреда человечеству, так ведь я и был не божий одуванчик, растущий на полянке. Я был парнем о-го-го каким.
Я попробовал напрячь прямую мышцу живота, её ещё называют прессом и идёт она от рёбер до того места, где находится орган для продолжения рода человеческого. Я почувствовал, что пресс мой существует, что мышцы так же упруги, как и какое-то время назад. Конечно, они не настолько молоды, но позволят человеку быть независимым в обслуживании самого себя.
Дельтовидная мышца и большая грудная мышца тоже имеют достаточную упругость. Четырёхглавая мышца бедра и икроножная мышца как будто напитываются живительной силой. Мне так и хотелось рывком вскочить с кровати, развести в стороны руки и почувствовать всю мужскую силу.
— Не торопись, — говорил я себе, — всему своё время, у тебя ещё вся жизнь впереди, а то получится как с тем дурачком, которому доверили стеклянный..., не помню чего, но знающие люди знают.
В паутине этих мыслей я и уснул.
Глава 3
— Больной, просыпайтесь!
Чьи-то ласковые руки легонько похлопывали меня по щеке. Я взял эту руку в свою и легонько прикоснулся к ней губами, а потом открыл глаза.
Рядом со мной на табурете сидела моя постоянная медсестра, женщина лет тридцати пяти, я не скажу, что она красивая, но приятная на вид.
— Просыпайтесь, больной, — тихо произнесла она, — нужно покушать и привести себя в порядок. Завтра предполагается комиссия по вашей истории болезни.
Я посмотрел вокруг и увидел синеву ночи в окнах.
— Сколько сейчас времени? — спросил я.
— Около двух часов ночи, — устало сказала сестра.
Понятно, "собачья вахта", прошёл обход дежурного врача, все спят, а кому-то нужно бодрствовать.
Я ел больничную еду так, как будто не ел всю жизнь. Аппетит был волчий. Правда что-то побаливало в горле и в носу, но не так сильно. Как будто мне ёршиком прочистили пищевод и носоглотку.
— Не торопитесь, больной, — сказала медсестра, вытерев мне салфеткой уголок рта и поднося очередную ложку с пищей.
— Какой я больной, я здоровый, — хотелось сказать мне, — у меня даже мысли стали другие. Мне, например, нравится ваша грудь, которая открывается, когда вы наклоняетесь, и мне хочется обнять вас за спину и запустить руку под юбку.
Мысли вполне нормального здорового человека. И уж я знаю, для чего человеку нужны руки особенно в тех местах, которые закрыты женской одеждой.
Возможно, что медсестра уловила мой взгляд на её грудь. Она слегка покраснела и прикрыла вырез халата.
— Что ты прикрываешь, девочка, — думал я, — всё равно под халатом у тебя почти ничего не надето. Распахни халат, и ты вся моя, — но мысли старого человека спрашивали меня, — а что ты будешь делать с ней?
— Сделаю что надо, — говорил я новый, — я тебе докажу, что ты отстал от жизни и что вся жизнь заключается именно в этом. Если человек не хочет женщину, то он уже не хочет ничего.
После еды медсестра подложила под мою голову большую салфетку и поднесла к моёму лицу зеркало. На меня смотрела бородатая физиономия с всклоченными волосами. Неужели это я? Я никогда не носил бороду и всегда ухаживал за своими, ставшими в последнее время редкими, волосами.
— Кто это? — вырвалось у меня.
— А вы приглядитесь внимательно, — улыбнулась женщина.
— Сколько же я здесь нахожусь? — спросил я.
— Больше месяца, — ответила медсестра, — лежите спокойно и я избавлю вас от этого страшного человека, который сидит в зеркале.
Я закрыл глаза и отдался во власть её рук. Мягкострекочущая маленькая машинка с лампочкой сбривала растительность с моих щёк, щекотала верхнюю губу, залазила в нос, прикасалась к ушам, к затылку. Заботливая рука приподняла мою голову и дула на меня приятным мятным запахом с лёгким ароматом жареных котлет.
— Котлеты сами жарили? — спросил я.
— Ага, — машинально ответила медсестра и смутилась, — а что, пахнет котлетой?
— Не волнуйтесь, — успокоил я её, — пахнет женщиной, настоящей женщиной. Ну, что, посмотрим, кто там в зеркале?
Я посмотрел в зеркало и удивился. На меня смотрел гладковыбритый усатый мужчина в возрасте от сорока до пятидесяти, максимум до пятидесяти пять лет, шатен с густыми волосами, слегка тронутыми сединой. Конечно, он прогнал того страшного человека с бородой.
— Нравится? — спросил я.
Медсестра утвердительно кивнула головой.
Я притянул её к себе и обнял. Я чувствовал силу в своих руках и крепко держал женское тело, доверчиво прижимавшееся ко мне. Вдруг это тело встрепенулось, словно птица, попавшая в силки, и начало вырываться из моих объятий.
— Чего ты ждёшь? — сказал Дон Жуан. — Припечатай её к матрацу и сделай своё дело. Ей это понравится, хотя она и будет проклинать тебя.
Разве это можно? — вопрошал меня Казанова. — Отпусти её и дай всему идти своим чередом — она от тебя никуда не денется.
Разумное одержало во мне верх. Я ослабил объятия, и медсестра выскользнула из них, оправляя свой слегка помятый халатик.
— Почему? — тихо спросил я.
— Как почему? — так же тихо ответила мне медсестра. — Вы что, забыли, сколько вам лет? Вас только вчера вечером вывели из состояния клинической смерти, а до этого вы целый месяц находились в коме. Я не знаю, что с вами случилось, вы очень сильно переменились, помолодели что ли, но если вы умрёте в моих объятиях, то мне никогда не вылезти из той тюрьмы, в которую меня упрячут за убийство такой важной персоны как вы.
— Но..., — начал я.
— А вот "но" подождёт до решения врачебной комиссии, — сказала медсестра, собрала цирюльные принадлежности и ушла.
