Глава 4
— Всё, товарищ комиссар государственной безопасности второго ранга, — доложил врач, — заключённый умер, как говорится feci auod potui, faciant meliora potentes.
— Это ещё что, — спросил комиссар.
— Латынь, товарищ комиссар государственной безопасности второго ранга, — сказал врач, — я сделал, что мог, кто может, пусть сделает лучше.
— Ты что, хочешь сказать, что ты самый лучший и лучше тебя нет? — грозно спросил комиссар. — Товарищ Сталин сказал, что незаменимых людей нет и он тысячу раз прав. Ещё раз услышу от тебя твою латынь... ты меня понял?
— Понял, товарищ комиссар государственной безопасности второго ранга, — сказал побелевший в лице врач с тремя прямоугольниками в петлицах.
— Иди и позови сюда Сидоренку, — устало сказал комиссар.
Врач козырнул, приложив руку к непокрытой головным убором голове, и повернулся к выходу. В это время открылась дверь, как будто за дверью подслушивали, и вошёл майор госбезопасности Сидоренко.
— Слухаю вас, товарищ комиссар государственной безопасности второго ранга, — доложил он.
— Тебе сколько раз говорить, что не слухаю, а слушаю, — комиссар был сильно расстроен, а ему под руку попадались такие люди, которые это расстройство ещё усиливали, — этого, — он показал пальцем на лежащего в кровати Борисова, — похоронить. Это первое. Второе. Всю следственную бригаду с начальником их отдела, работавшую с этим заключённым, арестовать и отдать под трибунал за препятствование органам безопасности в раскрытии важных государственных преступлений. Чтоб лагерная пыль от них осталась. Всё записал?
— Так точно, товарищ комиссар государственной безопасности второго ранга, — доложил майор, — по какому разряду хоронить этого?
— По первому, твою мать, — зло сказал комиссар, — закопать, как и всех, в общую яму во дворе.
Сидоренко стоял и лупал глазами, понимая, что его услужливость могла ему выйти боком, как и следственной бригаде, которая любыми способами пыталась выбить признания у тех, кто ничего особенного и не совершал. Вот и пойми тут, что нужно начальству сегодня? А закопай он этого покойника в яму, а вдруг он окажется важной шишкой, которой вернут лампасы и звёзды с орденами, да ещё скворечник с дверкой в кремлёвской стене? Самого закопают на место этого покойника. Эх, жизнь собачья, по чинам так, вроде, как и генерал, а служба холуйская, как у денщика, который с утра получает по зубам, чтобы наука к вечеру не выветривалась.
Комиссар вышел на улицу, сел в поджидавший его чёрный "паккард" и бросил адъютанту, сидевшему рядом с водителем:
— В Барвиху.
Закурив, он задумался. В какой-то степени Борисову повезло, что он умер во время допроса, и даже недельная реанимация привела его в сознание лишь на десять минут. Сейчас он там, на той стороне, и его совершенно не касаются наши проблемы. Мы все подследственные, только одни из нас сидят в камерах, а другие разъезжают в лимузинах.
— Как же меня угораздило так попасть в переплёт? — думал он. — Права солдатская мудрость: держись подальше от начальства и поближе к кухне. Нет, бляха муха, подсуетился перед карликом, получил косую звёздочку на петлицу и задание пойти туда, не знаю куда, и принести то, не знаю что. По сравнению с этим сказочные задания кажутся легко выполнимыми. А как всё начиналось? Вызывают к наркому. А там толпа людей, заместители наркома, комиссары и среди них улыбающийся добрыми глазами Ежов.
— Уважаемые товарищи, — начал он, — нашему самому главному разведчику сегодня присвоено звание комиссар государственной безопасности второго ранга. Можно сразу приколоть ему косые звёздочки, да только они плохо держаться будут, поэтому прошу всех пройти в комнату отдыха и поздравить Станислава Ивановича с новым званием.
Стол был накрыт так, как он накрывался всегда во все трудные и нетрудные годы для нашего государства. Не мешали этому ни голод, ни недород. Начальнические столы всегда были полны. Набор стандартный. Коньяк. Водка. Колбаса копчёная. Икра красная и чёрная. Балыки лососёвых и осетровых рыб. Оливки. Апельсины и мандарины.
Всем рюмки. Мне стакан с двумя звёздочками. Выпили до дна. И я тоже, иначе звёздочки губами не ухватить. Николай Иванович самолично своим перочинным ножичком проколол дырочки в петлицах и установил звёздочки. Я поблагодарил партию и правительство и лично товарищей Сталина и Ежова за высокую оценку моей скромной деятельности. Заверил, что я приложу все свои силы для обеспечения безопасности нашей родины.
Мне дружно зааплодировали и выпили ещё.
— Всё, товарищи, по своим местам, — тепло сказал Ежов, и мы дружно пошли на выход. — Станислав Иванович, задержитесь на минутку.
Глава 5
— Слушаю вас, товарищ Генеральный комиссар государственной безопасности, — сказал я.
— Присаживайтесь, Станислав Иванович, — сказал Ежов. — Вы тот, кому можно доверить самую большую тайну на свете. Сейчас я вам расскажу о разговоре с товарищем Сталиным, а вы скажете, реально это или нет.
Если тебе доверяют большую тайну, то тайна всегда умирает вместе с хранителем. Такое предложение равносильно объявлению смертного приговора с медовой улыбкой на устах и отсрочкой приговора на неопределённое время.
— Так вот, — сказал Николай Иванович, — предложил я товарищу Сталину план подготовки к победе мировой революции. Над каждым правителем в мире должен стоять сотрудник ОГПУ, который будет следить за тем, не проводит ли этот правитель антисоветской политики. В случае если руководитель этот зарвётся, то пинка ему дать или ещё больше чего. И товарищ Сталин одобрил мой план. Только сказал, что к мировой революции стремиться надо, но только в одночасье она не делается. А вот наших людей в окружение европейских правителей поставить надо. И спросил он меня, кого я имею в виду в первую очередь? И я ему сказал, что самым перспективным европейским руководителем является социалист Адольф Гитлер, который по делам своим является немецким Лениным, сказавшим: "Есть такая партия" и с партией этой выигравшей парламентские выборы, избежав гражданской войны в Германии. Так вот, Станислав Иванович, считайте своей первой задачей агентурное проникновение в руководство германского государства, а затем и в руководство других европейских государств. Это на первом этапе.
Я хотя был выпивши, но понимал, что замах-то уж больно велик. Приобретение источников информации не возбраняется никем, но заменять ими руководство других стран, это уже слишком. Есть какие-то этические нормы и в разведке. А вдруг и товарищ Ежов агент чьей-то разведки? Не зря идёт кампания по выявлению агентов парагвайской разведки и Коморских островов. А вдруг и товарищ Сталин агент какой-нибудь разведки? Американской, например. Американцы тоже приложили руку к революции в России, почему они не могли приобрести себе человека, который станет руководителем государства? Тогда может быть понятна ненависть коммунистических идей к другим странам.
Я был в эйфорическом настроении и согласно кивал словам наркома внутренних дел. Протрезвел я тогда, когда дошёл до своего кабинета. Головой кивал, соглашался, а что можно предложить для отчёта о работе? Ничего. Нет подходов ни к кому, у них тоже своя контрразведка работает. И второе, а кому я могу доверить тайну, сообщённую мне самим товарищем Ежовым? Да никому. Если даже слово просочится, то мне будет каюк. А как за год сделать человека, равного по положению и значимости товарищу Сталину или товарищу Ежову? Да никак. Это нужно их самих вербовать, а кто из них согласится работать на врага? Тоже никто. Таких людей выращивают десятилетиями, и не гарантирован нужный результат. А мне через год нужно докладывать о выполнении поставленной задачи.
Меня загнали в ловушку. И товарищ Сталин загнал Ежова в ловушку. Хотя сам Ежов пришёл к нему с ловушкой, а Сталин захлопнул дверку, когда в неё вошёл нарком. Хотел выслужиться, а попал на крючок. Даже не на крючок, а на крюк. Его предложение можно трактовать как угодно. Можно сказать, что ОГПУ хотела подмять под себя партию, правительство и самого товарища Сталина. Вот и думай, Станислав, как сделать так, чтобы все были довольны, чтобы дело не рвалось вперёд, и чтобы что-то было дельное, если придёт серьёзная проверка.
Что-то дельное я нашёл, когда раскопал информацию о людях, осуществлявших личные и конфиденциальные контакты между царствующими домами. Что-то подобное пытался сделать и Дзержинский, позволивший одному из курьеров выехать за границу в сопровождении агента ВЧК для поиска своего начальника.
Начальника он нашёл и выполнял конфиденциальные поручения в интересах советского государства. Но с уходом Дзержинского всё переменилось. Родители этого человека были репрессированы. Даже не репрессированы. Отец умер от сердечного приступа во время второго допроса, когда к нему были применены физические меры. От сердечного приступа умерла и мать на второй день после ареста мужа. По нашему заданию родители писали письма, чтобы сын вернулся, но он почему-то не возвращался.
При обыске в квартире было найдено удостоверение на имя особоуполномоченного ВЧК Казанова Дона Николаевича. Агент-женщина, уехавшая с ним за границу, стала его женой. Налицо сговор. Кто-то из руководства контрразведки дал санкцию на уничтожение Казанова. Боевик стрелял в него, убил женщину, защитившую своего мужа, и сам погиб от пуль Казанова. После этого Казанов куда-то исчез. А это и есть самый лучший кандидат на выполнение задания Ежова. Если бы не было репрессий, то многие бывшие граждане России с радостью бы вернулись в Россию и стали достойными гражданами или помогали нам из-за границы. Но... Вот именно, но.
— Приехали, товарищ комиссар государственной безопасности второго ранга, — доложил адъютант.
Глава 6
В Барвихе находился наш запасной разведцентр — можно сказать, полевой штаб с кабинетами служб и руководства, который использовался и для подготовки особо ценных агентов.
— Миронов ждёт, товарищ комиссар государственной безопасности второго ранга, — сообщил дежурный сотрудник.
Я прошёл в приёмную и увидел полковника Миронова, моего старого товарища по большевистскому подполью и по нелегальной работе в тылу белых армий. Я, как мог, берёг его.
Почти все наши разведчики из бывших офицеров, работавших в Белой армии. Они приносили ценнейшие сведения и рисковали жизнью в годы войны. Потом почти все были осуждены, расстреляны и сгинули в неизвестности как активные белогвардейцы и представители различных уклонов в партии.
Достаточно было того, чтобы человека похвалил неугодный партийной верхушке руководитель, и человек автоматически записывался в его окружение. А при репрессиях этого бывшего товарища по партии автоматически репрессировались и те, кто был записан в его окружение, чтобы бациллы оппортунизма не разъедали нашу партию.
Вместе с окружением уничтожалось и всё хорошее, что было ими сделано. Не жизнь, а сплошная карточная игра. Не на ту карту поставил и оказался бит. Хорошо, если бит, а не убит. Надо и мне подумать, как бы держаться не слишком близко к моему наркому, любимцу советского народа Ежову Николаю Ивановичу. Слишком он уж активен. И не совсем умён. А самый опасный — это дурак с инициативой. И ещё он сильно певуч. А этого начальники не любят. Они любят, чтобы певуч был только он один, и чтобы никто не вмешивался в его одноголосый хор.
Так что и дни Николая Ивановича сосчитаны. По логике вещей, количество врагов народа от активной работы органов безопасности должно уменьшаться, а оно увеличивается в геометрической прогрессии и, если прикинуть по учебнику математики Магницкого и Киселёва, то лет через пять врагами народа будет всё население СССР, за исключением нескольких человек в верхнем руководстве. Понятно же, что это ересь. Не может количество шпионов год от года идти с нарастанием. Вот это нарастание и погубит нашу страну. Не сегодня, так завтра. Не завтра, так послезавтра.
— Здравия желаю, товарищ комиссар государственной безопасности второго ранга, — вставший Миронов по-военному поприветствовал меня.
— Слушай, Коля, не на параде мы и давай без титулов, — сказал я, — а то ты как будто подчёркиваешь, что дружба наша закончилась, а остались только служебные отношения от девяти утра и до восемнадцати часов.
— Да нет, Станислав, дружба осталась, — сказал Миронов, — только времена сейчас такие, что лучшим проявлением дружбы является сокрытие дружественных отношений.
Вот всегда он такой, расстраивается, если из пистолета попал в девятку, а вот словами попадает в десятку. Всегда.
— Пошли, — сказал я, открыв дверь кабинета, — только о временах не распространяйся, времена не те...
— Поздравляю, — сказал Миронов, — ещё вчера ты был в третьем ранге. Стал командармом второго ранга, это звучит.
— Так-то оно так, — согласился я, — да только ведь знаешь, чем выше залезаешь, тем больнее ударяешься о землю. Не всегда повышение к добру, затем я тебе я и вызвал. Давай, ломай шоколадку, а я пока коньяк открою.
— Ты что забыл, что я коньяк только на задании пью, — недовольно сказал Миронов, — офицеры всегда водку пили.
— Извини, Коля, — сказал я, — знаю я твои пристрастия, да и я бы с удовольствием выпил беленькой, только я уже пил коньяк сегодня у Ежова, целый стакан со звёздочками выдул, а если смешаю его с водкой, то завтра меня нужно будет подъёмным краном поднимать. Конфликтуют между собой пшеничное зерно и виноградная лоза. Так что, не обессудь. С другом новое звание нужно обмыть, иначе не к добру оно будет.
— Станислав, — встал с рюмкой Миронов, — от всей души поздравляю тебя с новым званием. У каждого солдата в ранце должен быть маршальский жезл, говаривал старина Наполеон. Чем больше будет таких офицеров, как ты, тем лучше будет наша жизнь. За тебя.
Мы выпили.
— Эх, Коля, твои бы слова да членам Политбюро в уши, — сказал я, — и спета моя песенка. Сам же сказал, что иногда проявлением дружбы является отсутствие видимости этой дружбы. Вот и я пригласил тебя по такому поводу. Дело очень серьёзное, важное и опасное. Друга я бы на такое дело не послал. И кроме друга никому такое дело доверить не могу. От результатов этого задания будет зависеть моя жизнь, судьба, и твоя тоже. Вот тебе досье. Почитай его. Оно маленькое, да только очень важное. Этого человека нужно найти. Найти всю информацию о нём, какая только есть. И завербовать его на перспективу, чтобы через несколько лет он стал если не крупным деятелем, то таким человеком, который мог бы нам помочь решать стратегические задачи. Ты меня понимаешь? Как по твоему опыту и интуиции, подойдёт этот человек?
Миронов ничего не ответил и углубился в чтение досье. Немного там было написано. Выписки из формуляров министерства иностранных дел. Копии платёжных ведомостей канцелярии военной контрразведки, справка о родителях, представление к чину 9 класса, газетная вырезка о награждении орденом Франца Иосифа. Удостоверение особоуполномоченного ВЧК. Характеристика на сотрудника ВЧК под псевдонимом Мария. И всё.
— А сегодня во внутренней тюрьме умер его друг и наставник полковник Борисов Александр Васильевич, связной царя Романова, передававший конфиденциальные письма царственным особам Европы, — добавил я, — и причиной смерти полковника являемся мы. Что скажешь по этому поводу?
Миронов молчал. Налили ещё по рюмке. Выпили. Помолчали. Покурили.
— Сам-то этот Казанов русский человек? — спросил он.
— Как мне кажется, истинно русский и думает не о себе, а о России, такие сейчас не часто встречаются, — сказал я.
— Станислав, дай мне месяц, я просмотрю дополнительные материалы, какие мне удастся найти, и тогда скажу, — ответил Миронов. — Есть у нас время?
— Месяц я могу тебе дать, — сказал я, — давай, смотри, какая будет нужна помощь, звони сразу.
