Зверь лютый Книга 11. Фанфики

"Смешно участье в человеке,

Который жил и знает свет.

Рассказы вымышленных бед.

В чувствительном прошедшем веке

Не мало проливали слез...

Кто ж в этом выиграл — вопрос?"

И дело даже не в моей "высокой цели", которая "всё спишет".

* * *

О здешней детской смертности из-за отсутствия "белых изб" — я старательно не думаю. Просто потому что об этом нельзя думать, нельзя пускать эту картинку на передний план сознания. Иначе — депресняк от несоразмерности громадности необходимого и малости сделанного. До цели так... далеко, что хочется немедленно повеситься. Не осилю, не представимо...

Или кинуться, визжа от ненависти, на каждого, кто кажется препятствием. Вот на этих купцов, к примеру: а почему они денег мне даром не отдали? Я же ведь за народ, за светлое будущее! А им, почему-то, товар нужен...

А с казначейшей... Где грань? В некоторых исламских странах, женщина вышедшая на улицу с отрытым лицом — преступница и развратница. Женщина в мини, почти всегда в русской истории — аналогично. Женщина с открытой грудью — то аристократка, то шлюха.

Я не сделал ничего непристойного с её одеждой даже по меркам "Святой Руси". А если у аборигенов от 5-6 номера текут слюнки и вышибает мозги... Я же не империалист какой-нибудь, что бы препятствовать слюноотделению русского народа.

Интересно, что случилось дальше у "Тамбовской казначейши"? Чтобы предвидеть "потом" — нужно знать "прежде".

"А этот носик! эти губки,

Два свежих розовых листка!

А перламутровые зубки,

А голос сладкий как мечта!".

Ей, похоже, лет 20. Выиграл её в карты у мужа тридцатилетний штабс-ротмистр:

"Он всё отцовское именье

Еще корнетом прокутил;

С тех пор дарами провиденья,

Как птица божия, он жил...

Шутя однажды после спора

Всадил он другу пулю в лоб;

Шутя и сам он лег бы в гроб,

Порой, незлобен как дитя,

Был добр и честен, но шутя".

Внезапно оказаться содержанкой такого человека — совсем иное дело, нежели кокетничать с ним через окно дома законного мужа, изображая домашние заботы в форме вязания чулка, но в парадном платье.

"Давно разрешено сомненье,

Что любопытен нежный пол.

Улан большое впечатленье

На казначейшу произвел".

Любопытство, вероятно, было вполне удовлетворено в первую же ночь. А вот дальше... Конечно, ротмистр мог мгновенно полностью перемениться, получить наследство, выйти в отставку, обвенчаться со своевременно овдовевшей казначейшей. А она, оставив своё "любопытство" и "капризы" стала бы домоседкой.

"И обновила, наконец

На вате шлафор и чепец".

Как, вероятно, закончилась история Маши и Дубровского.

Но я, чего-то, сомневаюсь. Скорее — какой-то вариант судьбы дочери Плюшкина или жён старшего Карамазова. Как-то... мрут русские женщины от успешных любовных приключений.

* * *

Наконец, купцы, негромко хмыкая и посмеиваясь, выбрались со склада. Приняли ещё по стаканчику, обговорили с Николаем детали доставки и оплаты и отправились восвояси.

Николай попытался, было, поинтересоваться подробностями прошедшего "показа образца текстильной продукции". Пришлось оборвать: "Умножающий познания — умножает печали". В данном случае: ответственность по возможным обвинениям.

Ещё через четверть часа из склада появилась моя "закладная". Простоволосая, опухшая, красная и зарёванная, наша "манекенщица" тихонько хныкала и стыдливо пыталась прикрыть остатками лоскутков то самое пространство, которое "В Тамбове не запомнят люди".

На мой взгляд — вполне пристойный наряд. Если бы она ещё и пела — можно было бы выпускать на телевидение в консервативных программах "для всей семьи".

Позвали служанку, она увела быстро синеющую, в разных местах, "манекенщицу" к Аннушке. Где её снова промыли, смазали и утешили. А, ещё и напудрили.

Я так и не понял систему здешних информационных коммуникаций, но некоторые сведения распространяются удивительно быстро: около 10 утра купцы покинули наше подворье, а к полудню у Николая уже сидела куча желающих купить у нас чего-нибудь за двойную цену. Естественно — с предварительной демонстрацией. Николай, обливаясь в душе слезами, вынужден был вежливо отказывать — казначейше многовато досталось, она была "демонстрационно непригодна".

Клиенты начали уже составлять очередь на завтра. Но тут приехал сам казначей. С деньгами и тысяцким.

Бонята Терпилич, смоленский тысяцкий, благосклонно выслушал вопли казначея о нарушении целостности "залога":

— Ай-яй-яй... Да как же так...? Да что ты говоришь...? Трёх купчин за пазуху? Да уж... Места-то на всех хватило?

Не менее благостно он воспринял и мой ответ:

— Какой ущерб? Твоей чести ущерб? Так ты честь в заклад отдавал или жену? Баба твоя вот. Живая, руки-ноги — на месте, глаза-уши-ноздри... вот смотри. Не битая, не поротая. Хочешь, подол ей задери — проверь. Рёбра, пальцы — не ломаны. Чем ты недоволен? А не хочешь заклад назад выкупать — тогда он мой. Уж я-то ей применение быстро сыщу.

Толпа ожидающих клиентов Николая взволнованно зашумела. Кажется, они начали бурно торговать местами в очереди на "будущие демонстрации".

Бонята вышел из состояния всеобщей благостности и вопросительно поднял бровь. Купчики мгновенно умолкли. Тот же взгляд в сторону казначея оказал тот же результат — заткнулся и этот фонтан красноречия.

— Ну, тогда, стало быть, с богом помолясь... Ты, Аким, посчитай серебро, а ты казначей, забери бабу. А ежели какие обиды были — простите их друг другу, по обычаю нашему православному и по воле светлого князя Смоленского. И да пребудет в граде нашем мир и благолепие.

Тысяцкий широко перекрестился и махнул рукой, чтобы подвели коня. Присутствующие дружно и многократно повторили крестное знамение, и тоже стали собираться со двора. Гул голосов обманувшихся в своих ожиданиях купчиков ещё некоторое время доносился из-за ворот.

А мы с Николаем засели обдумывать мою новую торговую авантюру.

Позволю себе закончить историю смоленской казначейши.

Казначей жил в казначействе. Понятно, что в таком месте имеются глубокие и крепкие подвалы. Привезя жену на подворье, он, без всяких криков и битья, проводил супругу в одно из таких помещений. Где и оставил, дабы она, пребывая некоторое время в тишине и одиночестве, постом и покаянием очистила душу свою. Притом были им явлены немалые забота и участие. Каждый день утром и вечером он сам, не доверяясь слугам, спускался к ней для умиротворяющей беседы, относя, при этом, и пропитание.

Через пять дней она умерла. Смерть её была отнесена на счёт нервической лихорадки.

Однако всё оказалось проще: казначей, относя жене завтраки и ужины, просто не доносил их до кающейся грешницы, выбрасывая по дороге под лестницу. Став посмешищем для всего города, казначей почёл надобным избавиться от наглядного напоминания о своём позоре.

Никто иной к тому подвалу, где пребывала казначейша, не подходил, и криков, издаваемых женщиной — не слышал.

Голод, жажда, темнота, безмолвие подземелья, одиночество... Я сам пережил это в подвале у Саввушки в Киеве. Посему искренне сочувствую бедной девочке. Однако же уморить жену голодом не является преступлением. Ни в "Святой Руси", ни в Императорской России. Дядя Пушкина, например, приревновал свою супругу к французу-гувернёру и уморил её голодом в чулане в своей усадьбе.

А разнообразных "манекенщиц" обоего пола мы использовали и после.

Конец сорок второй части

Часть 43. "ХлебА по пояс..."

Глава 231

— Николай, что ты думаешь насчёт продать осьмину жита по полугривне?

— Где?!!!

Мой главный приказчик, мгновенно растеряв всю благопристойность, завился винтом, как собака за своим хвостом, пытаясь сообразить — а где это я углядел такой навар.

Русский бизнес, как известно, работает не с процентами, а с разами. По Марксу: "при 300 % нет такого преступления, на которое капитал не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы".

У нас это просто "в три разика".

Николай до сих пор меня поражает многообразием проявлений своего характера. Внешне — настоящий "святорусский джентльмен": аккуратно и чисто одет, сдержанные, полные достоинства движения. Морду не косоротит, матом не разговаривает, соплями свитку не забрызгивает. Даже ногти у него обычно чистые. Но есть две вещи, которые мгновенно меняют его поведение.

Первое: опасность. Учуяв перспективу мордобоя, он мгновенно исчезает. "Купец-невидимка". Бороться с этим невозможно. А подумав — и не нужно. Боец из него никакой, а заботиться в бою о гражданском... лучше чтоб его и видно не было. Всё равно, к моменту перехода вражеского имущество в состояние трофеев он всегда возникнет и всё посчитает.

Второе: запах прибыли. Это даже сильнее чувства страха. Он становится похож на ищейку: тут должна быть выгода! Может отскочить, может облаять или хвостиком повилять, может вообще в ту сторону не смотреть. Но если где-то можно наварить — он никогда об этом не забудет.

У меня самого, честно говоря, такой хватки нет — вырос в более благоприятном, более щадящем обществе. Где убивали только за очень сильный успех или за невозврат кредита в особо грубой форме. А вот Николай "впитал с молоком матери": низкий уровень прибыльности — смертельно.

Как человек, принимавший кое-какое участие в деле становления капитализма в России, я постоянно хочу чего-нибудь продать. Умом понимаю, что торговец из меня никакой, что дела купецкие — очень не просты, и влезать в них... "не зная броду — не суйся в воду" — русская народная мудрость. Но где-то внутри постоянно выскакивает желание чего-нибудь замутить, сорвать куш, торгануть круто... И дальше по фольку: "жить-поживать, добро проживать".

Я ж не для себя лично! Я ж для дела! А то многие попаданцы как-то упускают: прогрессизм — занятие очень инвестиционно-ёмкое.

Завёл Николая в его сени возле склада, дождался, пока он серебро приберёт. Если кто не понял — мы на ровном месте подняли пять сотен кунских гривен. Две c половиной сотни — мой выигрыш в "три листика". Ещё столько же — правильно, с "моделькой", проданная "паутинка".

Можно денюжку пустить на развитие вотчины. Раньше я бы так и сделал. Но вот, провернул всего-то две нехилые сделки, и сразу появилось острое желание и дальше... уелбантуривать.

Понимаю — "сколько бы верёвочке не виться...". Нарвусь же! Но...

"Не пора ли соскакивать?" — вот как правильно нужно переводить "To be, or not to be?"!

Сейчас у меня в голове сидит очень инсайдерская информация. От самого ГБ. Насчёт новгородской голодовки этой зимой. Ну жалко же не воспользоваться! Рязанцу Софрону я об этом говорил. Но тогда мне и подступов к такому делу видно не было. А теперь-то... Места там всем хватит.

Отметили по глоточку успех продажи полотна. Задал вот этот вопрос. Насчёт осмины по полугривне. И стал предметно интересоваться особенностями организации хлебной торговли в "Святой Руси".

Николай... испортился он в городе. "Вятшести" поднабрался. Много думать стал. По теме: "хорошо ли я выгляжу?", а не — "как делов понаделать?".

* * *

У купцов, не меньше чем у бояр, своя "Табель о рангах". Кроме вертикальной градации: больший-меньший, старший-младший, хозяин-приказчик... есть секторальная — по торгуемому товару. Специализация довольно жёсткая: свечник торгует свечами. Может — воском. Но — не сукном. Смена специальности — дело скандальное, всегда связанное с потерей репутации, статуса, часто — с убытками или существенными расходами.

Попаданцы постоянно забывают о существовании внутренней организации любого общества, в которое они вляпываются. В Средневековье важными элементами такой организации являются цеха и гильдии. На Руси их называют торговыми или городскими сотнями. В отличие от "чёрных сотен" — слободских и пригородных крестьян. Как и цеха на Западе, русские сотни — не только торгово-промышленное объединение, но территориальная, административная, судебная и военная единица.

Скотт и Дюма писали про аристократов. Поэтому авантюрники и попаданцы болтаются именно в этом социальном подпространстве. А жаль: торговое сословие на "Святой Руси" не уступает благородным по накалу страстей, образованию и богатству. И, судя по дошедшим текстам, превосходит в образности языка.

Классический пример "святорусской" торговой сотни: братство купцов-свечников в Новгороде. Ежегодно к трёхдневному празднику святого Иоанна ставят новогородские свешники пудовые свечи в Святую Софию. Гильдейный праздник, "братчина".

Лет за тридцать до меня Всеволод, первенец, старший сын Мстислава Великого, как и принято на "Святой Руси", был посажен папочкой на Новгород. Где и построил церковь Иоанна-на-Опоках. Церковку освятили в честь Иоанна Крестителя. Как и только что народившегося княжеского сыночка — Ивана Всеволодовича.

Дитя через полтора года умерло. Не живут Иваны на "Святой Руси" — несколько раз появляется это имя в княжеских семьях, но всегда носители его умирают, не оставив потомков. Должно время перемениться, должна "Святая Русь" кончиться и явиться "Русь Московская". Тогда и Иваны выживать будут. Московский князь Иван Калита, внук Александра Невского — Иван Первый.

На площадке перед церковью была толкучка: торговали с рук, не из лавок. Тут князь и прикололся — даровал церквушке уставную грамоту.

Вятшие новогородские смеялись да плевались:

— Тама нищебродь всякая толочётся, мелочовщики да кусочники. Чего им устав давать-то? Одно воровство да безобразие. Князь-то — дурак.

Всеволод — отнюдь не дурак. Не имея согласия с боярством, он создавал себе новую опору.

При церкви возникла гильдия купцов-свешников — "Иваново сто". Всеволод пытался объединить всех не-бояр — купцов, мелких землевладельцев — "житьих людей", "чёрный люд" — ремесленников, городское чиновничество — в правление введён тысяцкий.

Концовка княжеским поползновениям... в 20 веке её называли "новгородской революцией 1136 года".

Всеволод собрал против бояр не только "меньших новогородских людишек", но и псковичей с ладожанами. Было собрано "Народное собрание", где князь имел явный перевес.

Потом... Похоже на разгон Учредилки в 17 году — "конвой устал". Крови было больше — бои в городе шли несколько дней. Всеволоду пришлось бежать. Нового, призванного его противниками князья — Свояка, пытались убить. Похоже на Фаину Каплан, только без нагана.

Новгород получил свободу — для 30-40 боярских родов. Однако некоторые из нововведений Всеволода Мстиславича остались.

По уставной грамоте, иванское купечество должно было заниматься торговлей воском — ему даровался "вес вощаный" и "пуд вощаный", а в церкви запрещалось держать что-либо, кроме свечей и темиана (фимиама).

Позднее это ограничение было снято, и иванцы торговали разным товаром, о чем говорят торговые меры — вощаные скальвы (чашки для весов), медовый пуд, гривенка рублевая, локоть иваньский.