| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Нафиг, не в этот раз: устал я, да и казначейша лягнула... охохошеньки...
А, ещё одно: выход из беседы с позитивом. И загрузкой собеседника.
— Кстати. Никодим, как я понимаю, место потерял. Дворни на усадьбе поубавилось, вдовица к Акиму под защиту подалась, часовенка теперь так часто не нужна будет. А в наших краях церковь приходская пустая стоит. Сельцо такое — Невестино. Вы бы потолковали с епископом. Ежели Никодима пресвитером в тот приход поставят — я на месте помогу, чем могу.
Дача взятки в форме трудоустройства племянника-бестолочи? Демонстрация лояльности путём добровольного приёма в своё окружение очевидного стукача-информатора? Обмен заложниками как проявление надежды на взаимное уважение и добрососедство?
Игумен чуть склонив голову внимательно меня разглядывает. Что он видит? Лысого, тощего, в затрапезном одеянии, подростка-ублюдка. Деревенский сопляк одурел от свалившейся на него чести, внимания. По происхождению — дитя случайной случки, по месту жительства — деревенский пижон, по статусу — свежий выскочка, наглеющий от упавшего на него боярства. Какие-то селянские сказки о волхвах, ведьмах и князь-волках, восторженные слюни вразлёт от придурка-племянника...
Человек почти всегда обращает своё внимание на равных. Дети не замечают взрослых, господа — слуг. Мужчина видит в противниках мужчин, а не женщин или детей. Я не тяну на слугу Князя Тьмы. Капризный, вздорный, гонористый сопляк. И сатанизмом от меня не пахнет. Опять же — племяш не будет нытьём плешь проедать. И присмотрит...
— Это — как владыко скажет. Поглядим.
Никодим уводит дядюшку-экзорциста к себе, а я начинаю разгонять невнятно бубнящих ветеранов.
Акима приходиться нести — он сегодня "выносливый". Яков идёт сам. Первый раз вижу "чёрного гридня" в столь "застенчивом" состоянии — постоянно держится за стенку.
Дело, похоже, не только в моих вывертах с алкоголем. Для меня боярство Акима... ну, этап, шажок, некоторое улучшение среды обитания. Сословия, титулы... Экие условности! Какие-то детские игры.
"Я буду королём!" — мальчишки в песочнице.
Для них — ценность другая. Получение "шапки" — "событие мирового уровня", "цель жизни". Они об этом ещё детьми мечтали. И вот оно — сбылось. Длительное сильное нервное напряжение. "Как-то оно будет?". Получится ли? Получилось. Теперь выдохнули и расслабились.
Обхожу двор, укладываю неуложившихся, прикрываю потеплее уснувших, отправляю на покой пьяненьких сторожей. Скоро уже рассвет. Ну и денёк! Ещё и эта рыба подгорела...
"Утро — вечера мудренее". Часика три-четыре вздремнуть... Ну, не погорит же оно всё без моего присмотра! Может быть...
По утру — стандарт: народ пытается опохмелиться. Настроение... Был бы утюг — и из него бы воду выпили.
Маша Распутина:
"Ой, идти придется к лысому
В этот синий понедельник"
У меня пришёл "синий понедельник". И куда мне деваться? Когда я сам лысый...
"На Руси пьют один раз в жизни. Потом всю жизнь голову лечат" — фольк отмечает характерную национальную особенность.
Главное, не дать гостям пойти на второй круг.
Заскакиваю в каморку к Николаю. "Генеральный директор по сбыту и наоборот" — мучается вчерашним. Сидит среди развала наших товаров и тяжко вздыхает.
— Николай, тебе пива кружечку прислать?
О! Второй глаз открылся. Сфокусировался. А первый — нет. От напряжения на лбу появляются морщины.
— Ваня... яви божескую милость... пришли. Четыре.
— А одной тебе не хватит?
— Сейчас жмоты придут. Жмотничать будут. О-хо-хо. Паутинку нашу торговать. Жадюги. Я уж с ними по всякому, а они больше двух гривен за штуку... О-ох. Пришли, Ванечка, хоть полкружечки.
Я оглядываю заваленное образцами товаров помещение. Под руку попадается отрез из нашей паутинки.
Мда... две гривны за штуку... За наш основной товар... "Маловато будет". А не уелбантурить ли мне чего-нибудь? Этакого... факеншитного?
— Ты, Николай, как купцы придут, не спеши с их ценой соглашаться. Меня дождись.
Тащу этот отрез к Аннушке. Прелесть — три молчащие бабы: одна просто немая, у другой "жёлудь" на языке, третья — тихо шипит. В утро, когда даже кошачья пробежка воспринимается как конское топотанье — огромное достоинство.
Перетряхиваем Аннушкины сундуки с платьями. Нет, пусть "жёлудь" переложит, а то подавится насмерть. Прикинув подходящие экземпляры, ставлю задачу. Ну, девицы-красавицы, посмотрим как у вас с "курсами кройки и шитья".
Не успел двери закрыть — в горнице за спиной девичий щебет, переходящий в вороний грай. Ух, они и напортняжничают!
А я пока делом займусь: Николашке — опохмелку, Аким Янычу — доброго утречка. И — аналогично. Загрузить группу недоуехавших гостей в наш возок вежливо. И им — аналогично.
"Добрый доктор Айболит
Он под деревом сидит.
Приходи к нему лечиться -
Он даёт опохмелиться".
Через час возвращаюсь к моим белошвейкам. Аннушка — болтушка-болтушкой, но шить умеет. Вот, построила, по моему наброску, прототип сарафана.
* * *
Знаменитый русский сарафан исконно-посконной русской одеждой не является. Первое упоминание — 14 век. В то время его носили даже московские великие князья. Заимствован, похоже, из Персии.
Да, блин, мы такие! Русская баня — финская, русские пельмени — эвенкийские, русская матрёшка — японская... Берём чужое и делаем своим! Причём — лучше оригинала. По-шекспировски — он же плагиатор!
Сарафан — "новодел", недавно, но крепко вошедший в русскую традицию. "Круглый" сарафан, например, пришёл в южно-русские губернии только во второй четверти 19 века.
* * *
В моей первой жизни сталкивался с великим множеством разнообразных сарафанов. Не в смысле: "что одеть?", а в смысле: наоборот. Чисто мужской взгляд на женскую одежду. Хотя она изначальна была именно мужской.
Здесь такого нет, поэтому я нарисовал мастерицам просто длинную юбку на лямочках. Очень длинную — от груди до щиколоток. Вверху — разрез на спине, и поясок, чтобы стянуть можно было.
Для юношей, кто ещё не разобрался: женская юбка одевается сверху. Вот снимается она... в любом удобном направлении.
Уточню деталь: юбка доходит до груди и подпоясывается под грудью. Грудь... та самая, казначейская. Равных которой "в Тамбове не видали люди".
Под юбку одевается обычная женская рубаха. Обратите внимание: из нашего тонкого полотна-паутинки.
Рубаха простейшая, без каких-либо наворотов. Чисто прямой крой, чисто прямой рукав. Ну, разве что, разрез на груди не только, чтобы голова прошла, а до верхнего обреза юбки. Но — с завязочкой у горла. Всё пристойненько. Пока на казначейшу не одели.
Мда... "Гиндукуши"... "гималайничают".
Заскочил с ней на поварню, поднос, кувшинчик водочки, стаканчики, огурчики, закусочка из недоеденного. Теперь к Николаю — работать наглядным пособием.
* * *
Как-то, просматривая данные о продажах тракторных заводов на постсоветском пространстве, обратил внимание на резкий скачок сбыта у одного из них. Поинтересовался. Всё просто: ребята выпустили красочно оформленный календарь. Дни и месяцы, как вы понимаете, у них — как у всех. А вот картинки... Полуголые красотки с деталями тракторов. Девушка в обнимку с коленвалом... или верхом на головке блока цилиндров...
Как объяснил мне их менеджер:
— Люди, которые принимают решения о закупке тракторов и запчастей к ним, как правило, интересуются и женщинами. Мы нашли способ обратить их внимание на себя, дополнив графическую часть с тракторными запчастями другим, также интересным для них, контентом.
* * *
Вот и я предлагаю товар — тонкое полотно, заполнив образец интересным... содержимым.
Эффект... эффектный. Три купца и Николай языки проглотили. Ну, понятно: когда перед твоими глазами наклоняется женщина с такими... достоинствами, чтобы поставить стаканчик и налить водочки...
— Ну, гости дорогие, за здоровье всех присутствующих.
Мужички, неразобравши, хлебанули. А сорокаградусная — это вам не бражка.
— Корочкой, корочкой занюхай! Нету тут воды — огурчиком закуси.
Вот теперь уже лучше: разговор пошёл громче, веселее. Из вчерашнего кое-что вспомнили, похихикали. Ещё по одной. Чисто для разговора интересуюсь насчёт торга. Николай жалуется: не дают доброй цены. Купцы мямлят — не, дорого. Полотно тонкое — трётся, мнётся, рвётся...
— Да полно, гости дорогие, кто ж вам таких сказок порассказывал?! Вот же!
Ухватываю подошедшую к столу казначейшу за ворот, нагибаю ближе к собеседникам и, запустив пальцы за край разреза, потираю ткань в пальцах прямо перед носом купцов.
— Вовсе не трётся. Да ты сам проверь.
Купчик тянет руку, потом в смущении отдёргивает. Одновременно дёргается и казначейша. Приходится перехватить её покрепче, запустив пальцы в глубину разреза и ухватив более плотную ткань юбки. Одновременно распускаю завязку у неё на вороте. И, оттягивая отворот, повторить:
— Да ты сам проверь.
Мужик ещё думает, но подскакивает с места самый молодой:
— Дай-ка я испытаю.
Интересно — один из вчерашних "засадников". Естественно, не тот, который мне под ногу попался.
Испытывает. Всё глубже. А я продолжаю расхваливать товар:
— А кто говорит, что мнётся? Вовсе и нет.
Обтягиваю полотно на казначейской груди, так, что через тонкое полотно становиться виден и сосок, и ореол. И, с проворотом, зажимаю всё, что могу ухватить в ладонь. Резко отпускаю, чуть разглаживаю.
* * *
Не надо иллюзий — ткани из натуральных материй мнутся куда сильнее синтетики. В одной из историй о беглеце в прошлое, которое ему-то прошлое, а нам настоящее, группа захвата определяет цель очень просто:
— Вы сели у барной стойки и не поддёрнули брюки. Аборигены делают это автоматически. Иначе у них на коленях штаны вытягиваются пузырями.
* * *
Понятно, здесь аборигены сравнивать с лавсаном, например, не могут. Не только из-за отсутствия лавсана, но и потому, что очень увлечены самой процедурой сравнивания.
"Засадник", очарованный открывающимся перед ним видом, повторяет набор моих тестов. Но увлекается и прилагает слишком большое усилие. Казначейша взвизгивает, отталкивает его руки и бегом кидается в дверь.
Ага. И медленно возвращается.
Хорошо иметь в хозяйстве "живого мертвеца": я и не говорил ничего, а он уже на пороге стоит. Просто присматривает за своей душой.
На таком принципе строилась работа частых охранных агентств в РФ. По закону охранять личность нельзя. Но можно охранять материальную ценность. Например, цепочку с кулончиком на шее означенной личности.
Николай принимает гостей в сенях. Помещение проходное, с другой стороны от входа — изба, в которой склад.
— Эй, казначейша, там поставец стоит, на верхней полке две штуки разного полотна. Принеси-ка.
Женщина насторожено обходит купцов, стараясь не приближаться к ним, исчезает в складе, прикрыв за собой дверь. "Засадник" разочаровано вздыхает, провожая её взглядом, но резюме озвучивает купец постарше:
— Хе-хе. Пошутили, поглядели. Но больше двух гривен за штуку... не, дорого.
Картинка не помогла — мой рекламный ход покупателя не убедил. Только и я здесь не... полиграфией занимаюсь.
Вытаскиваю из кармана плотно смотанные вчерашние повилы и выкладываю их на стол. "Засадник" морщит лоб, узнаёт. А я отвечаю старшему из купцов:
— Есть старое русское торговое правило: "пощупать воз не вредно". А вы-то ещё толком наш товар и не щупали. Есть другое старое русское торговое правило: "за погляд — денег не берут". И ты, славный купец смоленский, можешь бесплатно, то есть даром, посмотреть на то, как сотоварищи твои... воз щупать будут. Мы люди не жадные — за "щуп" денег тоже не возьмём. Да только попусту время тратить — нам не интересно. Всем понятно? Товар тот трогать будет, кто купит у нас оставшееся полотно. Сколько там? Вот, 63 штуки полотна. По 4 гривны за штуку. Думайте. Но — недолго.
Инновирую на ровном месте: нормально-то наоборот, товар всегда сперва смотрят, а потом решают — купить или нет. Вопрос простой: что считать "товаром", а что... "сопутствующей услугой"? Про наше полотно они и так уже всё знают...
Внезапно встаёт третий из купцов. До сих пор он молча сидел в углу с мрачным выражением. Как-то его два... нет, уже три стаканчика не развеселили.
— Беру. Прошлой осенью, когда я с похода задержался, да казначею долг вовремя отдать не смог, он мою жёнку к себе затянул. Сиськи ей до крови жал. Она и по сю пору... чуть тронь — как чумная становится. Теперича — мой черёд. Давай по рукам.
— Только учти, дядя: она у меня в закладе оставлена. Ломать, портить, какое худо-лихо, "до крови жать"... нельзя.
Дядя улыбается в ответ. Наверное, так улыбались советские партизаны-подрывники, укладывая мину под железнодорожную колею на временно оккупированной территории.
— Постой. Я в доле. Когда ж такой случай ещё случится! Чтобы саму казначейшу... Ну, чтобы рубаху на ней... пощупать. (Это влезает самый молодой — "засадник". Умён: именно что — "рубаху").
— О-ох... Ну, лады. Поровну на три части. Полотно с таких-то... люлей... да уж... не залежится.
Третий, самый старший из купцов, хлопает Николая по подставленной ладони, процарапывает автограф под уже готовым рядом и, подтянув штаны и утерев бороду, отправляется вслед за своими партнёрами в соседнюю комнату.
Там раздаётся пара повествовательных реплик, вскрик, какая-то возня. Что-то падает. Ещё что-то падает и бьётся.
— Э-эх. Горшков пара была. Но... ерунда! А вот ты, Иван Акимыч, эт да! Уел на ровном месте. Я-то думал — всю жизнь на торгу провёл, всякое торговое дело знаю. Но чтобы вот так! Светоч ты, Ваня! Как ты говоришь: "учиться, учиться и учиться"!
Николай прав. Весь труд десятков крестьян по возделыванию льна за целый год, бесконечный труд крестьянок в тёмных, вонючих избах, прявших нитку, труды ткачей, собравших нить в полотно, забота возчиков, лодочников, моих людей... Изнурительные интеллектуальные и моральные усилия Николая по продвижению товара на местный рынок...
Вот это всё — и столько же мой труд за сегодняшнее утро, чтобы подставить чего-то, что там, в Тамбове, не запомнили, в нужное время в нужной упаковке. Две гривны в цене — мои, две — от всех остальных.
У "трактористов" выгода от продажи их красочного календаря состояла в росте продаж на 6-8%, у меня — все 100%. Очень эффективно получилось.
В соседней комнате снова что-то падает, кто-то негромко матерится. Потом раздаются шлепки чем-то голым по чему-то голому. Чьим-то по чьему-то.
— Чего-то они там, а Николай? Аплодируют? В "ладушки" играются?
Николай поднимается с места, заглядывает внутрь, потом, прикрыв дверь, возвращается на место и завистливо вздыхает:
— Эх... Я бы тоже... поигрался. Слушай, боярич, у нас ещё три ведра скипидара непроданных осталась. А? Может, я скипидарщиков позову? Намажем где-нить... А?
— Да нет, вот если бы мёд продавали... А покупателям слизывать предложили.
— Во! Точно! Идея! Но... мёда нет.
Наверное, мне следовало бы проявить сострадание к попавшей в положение "лицо фирмы" казначейше. Но... не сострадается. Если бы она вчера не отбила бы столь эффективно своей "благодарностью" всякий интерес... А так мне... Как Михаилу Юрьевичу:
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
