Без Веры, Царя и Отечества

В глазах — патриотизм и восторг людей, которым вдруг — дозволили! Это не то чтобы официально разрешённое мероприятие, но некую отмашку сверху полиция получила, "Не мешать!"

Погромщиков много меньше, чем видел до войны в колоннах демонстрантов, но тогда полиция, войска и казаки весьма успешно разгоняли их. А ныне... значит, можно! На улицах только полицейские, а казаков и войска не видно в принципе, и что-то мне подсказывает, что я их и не увижу!

Много брезгливых взглядов на погромщиков, но много и одобрительных. Подчас очень неожиданно. Так, пожилая дама явно из интеллигентной среды экзальтированно поприветствовала "Настоящих патриотов", а проходящий мимо заводской рабочий мазнул по ним неприязненным взглядом, сплюнул, и подняв воротник пальто, поспешил дальше.

— Бей немцев! — весело закричал какой-то маленький гимназистик из проезжающей мимо коляски, перегнувшись так, будто захотел выскочить и поучаствовать в таком весёлом занятии. Нарядно одетая дама, очевидно мать, тут же одёрнула его.

Но по улице, будто повинуясь его словам, начали разлетаться стёкла под градом булыжников. А чуть погодя погромщиков стало чуть больше, и они начали вышибать двери, вырываясь в помещения.

Стараюсь не смотреть... я не герой, весь мой героизм закончился на Цукермане, так вот получилось. Сдулся... от чего мне стыдно и тошно. Понимаю, что тринадцатилетний мальчишка ничего не сможет сделать погромщикам, но... тошно.

... кого-то выкинули из окна второго этажа, окровавленного, в хорошем костюме. Шевелится, пытается встать... и уже спешит городовой, угрожающе шевеля усами дуя в свисток. Это — черта! Убивать — не позволено!

Отступились... из окон мат вперемешку с молитвами. Погромщики выбегают, пряча за пазуху добычу. Потом уже вижу — в узлах и вовсе по простецки — в руках! Добыча иногда такая, что оторопь берёт. Дамские шляпки, венские стулья... ну куда тебе?!

Потом всё это за бесценок разойдётся по ломбардам, а что-то останется на добрую память потомкам. Смотрите, какой у вас был лихой и добычливый отец и дед! Трофейный стул!

Видеть эту вакханалию патриотического погрома стало до того тошно, что я отправился домой. Идти назад по знакомым проулочкам накоротке не рискнул, потому что бьют иногда не по паспорту, а по морде, а она у меня в русские стандарты не очень-то вписывается.

Раз уж занесло за каким-то чёртом на Мясницкую, решил выйти на Сретенский бульвар, и оттуда уже вернуться в Милютинский переулок, где меня знает каждая собака, и где я свой, а погромщики — чужаки.

На Сретенском тихо. Как ни в чём ни бывало, ходят трамваи и проезжают коляски с нарядно одетыми дамами и кавалерами. Лишь изредка, как-то очень торопливо и по крысиному, пересекают бульвар погромщики, пугаясь пристального внимания и открытых пространств.

Сильно разболелась голова, и я заспешил домой, уже не пытаясь думать, анализировать и смотреть по сторонам. Добрался без приключений, и уже дома, когда я мылся в ванной, догнала вдруг мысль, что это ведь — только репетиция!

Глава 10 Размышления, террор и социальные связи

За окном кружит запоздалая и сырая мартовская метель, завьюживая крупные хлопья мокрого, липкого снега. Ветер сильнейший, злой, порывистый, так что иногда под его воющими ударами дребезжат стёкла в оконных рамах и всё кажется, что вот сейчас они вылетят, и вьюга ворвётся в квартиру, кружа в танце крупные, чуть ли не с пол ладони, снежинки.

На улице так темно, будто сейчас не два часа дня, а давно уже поздний вечер и скоро придёт пора ложиться спать. В квартире очень жарко, но по полу гуляют ледяные сквозняки, от которых не слишком спасают даже домашние туфли на меху. Ступням тепло, но лодыжки зябнут, несмотря на высокие шерстяные носки.

Отец, сидящий глубоко в кресле и закутавшийся в тёплый шлафрок , иногда глухо, простужено кашляет, после чего к обветренным губам подносится стакан с ромом, а затем следует папироска в мундштуке слоновой кости. Лечится...

Нина, сбросившая домашние туфли, забралась в кресло с ногами, поджав их под себя, вслух читает мамино письмо. Пишет та достаточно редко, но как здесь принято, очень развёрнуто, многостранично. В этом письме порядка тридцати страниц, пронумерованных и прошитых шёлковой нитью, но бывает и больше.

Эпистолярный жанр в этом времени развит и популярен, хотя уже и катится к закату. Люди помоложе всё реже пишут письма, и уж конечно, не на десятки страниц! Но это искусство не скоро уйдёт в забвение, хотя их позиции постепенно отвоёвывает телефон и телеграф.

Однако же родители у меня из того поколения, когда умение писать письма считались важнейшими для всякого образованного человека. Привычка...

Да и дороги пока телефонные разговоры. За обыкновенный, то есть не срочный телефонный разговор между Москвой и Петербургом, длящийся не более трёх минут, взыскивают полтора рубля. А сколько запросят за переговоры с Данией, я даже представить боюсь!

В этот воскресный день мы всей семьёй собрались в гостиной. Нина читает вслух, отец пьёт и курит, Люба вяжет, а я рисую в тетради карандашом, нарабатывая то правую, то левую руку и пытаясь вспомнить техники изобразительно искусства хотя бы начерно. В общем, почти семейная идиллия.

Читая, Нина то и дело останавливается и начинает обсуждать что-то, апеллируя к отцу или старшей сестре. Иногда она вспоминает про меня, но именно что "вспоминает", какого-то порыва обсудить прочитанное именно что со мной не вижу.

Люба отвечает развёрнуто, отец односложно, делая хорошую мину при плохой игре. С матерью они так и не развелись, хотя уже несколько лет живут отдельно. Почему так, и планировали ли они вообще разводиться, я не знаю, да и не принято здесь обсуждать такое вопросы с детьми.

Чтение в семейном кругу считается приятным досугом, а также способом воспитания и социализации подрастающего поколения. Оно закладывает понятия чести, долга и достоинства... так, по крайней мере, принято считать.

В принципе, так оно и есть, в нормальных семьях читают, обсуждают прочитанное, рекомендуют любимые и делятся эмоциями. У нас же... не скажу, что всё плохо, но и назвать этот досуг особо приятным не могу.

Я вообще не люблю читать вслух, а обсуждать прочитанное с семьёй зарёкся ещё пару лет назад, сильно замкнувшись в себе. Люба читает иногда, но скорее по обязанности, в силу воспитания и вбитых в гимназии шаблонов а-ля "Воспитанная барышня".

Я с ней никогда не был близок, так ещё и разница в возрасте и гендере сказывается. Всё-то ей кажется, что я маленький, неразумный и не смогу оценить метаний высокого разума...

Возраст такой. Все вокруг кажутся глупыми, а она — этакая одинокая мятущаяся душа, полная высоких порывов и страстей, единственная во Вселенной.

С отцом Люба вежлива, но ухода матери ему так и не простила. Это скорее посторонний человек, постылый и надоевший, который почему-то живёт в одной квартире с нами.

Это вот подсознательное отношение буквально врезается в навязываемые обществом, Церковью и гимназией поведенческие шаблоны, отчего сестра мучается, считая себя неправильной, бракованной. Родителей положено почитать, и точка!

Со мной, к слову, она не мучается. Просто младший докучливый брат, которому неожиданно повезло, и это её раздражает. Я младше, глупее... так, по крайней мере, она считала ещё недавно и всё ещё не отказалась полностью от своего мнения. Ну а как иначе... это же она — единственная во Вселенной!

Дражайший родитель читает и принимает участие в беседах сугубо под настроение, но поскольку настроение у него появляется почти исключительно после выпивки, так что и рассуждения его бывают интересны разве что Нине, да и то в силу возраста. А мы... а что мы? Слушаем...

Единственная, кто с удовольствием читает вслух и слушает остальных, так это Нина. Да и то, кажется мне, что младшая сестрёнка начала показывать характер и пробовать коготки! Пока ещё скорее подсознательно, но вопросы отцу она задаёт иногда очень непростые.

В письме матери много солнца, света, описания природных красот и забавных случаев, происходящих в поместье. Обязательно несколько рисунков карандашом: вид поместья со стороны пруда, племенной жеребец Бьярн, огромный раскидистый дуб перед входом.

Нина собирает рисунки и письма, бережно хранит их и часто перебирает, вслух мечтая о том, что в самом скором времени она непременно побывает у мамы в гостях, и может быть, переедет к ней насовсем! А я... не хочу разочаровывать младшую сестру и потому молчу.

Я взрослый человек, прекрасно понимаю недописанное и недосказанное. Слишком много красот, животных и рисунков... и слишком мало рассказов о собственной жизни. Есть и другие звоночки, например — отсутствие акварелей среди рисунков, хотя я точно знаю, что в детстве мама училась рисованию, хотя и не слишком всерьёз. Нет денег? Настолько нет?

Приживалка... пусть даже компаньонка при троюродной сестре, с которой они были близки в далёком детстве. А сейчас, скорее всего, у неё есть комнатушка в доме, в которой помещается кровать, стул, стол и шкаф, и более ничего.

Не уверен, что в этой комнатушке есть хотя бы окно — мама ни разу не писала про вид из окна в письмах, и не рисовала его. Как вариант, окно всё же есть, но выходит оно куда-нибудь на задний двор с видом на коровник.

Слишком много недомолвок... какие уж там гости, и уж тем более — переезд! Одно дело — взрослая и образованная женщина, ещё не старая, но уже вышедшая из возраста, который принято считать брачным или хотя бы "интересным". Это практически гарантирует отсутствие мужского внимания и соответственно, возможные проблемы с хозяином дома, его родственниками и гостями.

Ей можно поручить разобрать корреспонденцию, провести инвентаризацию в погребе, присмотреть за работниками и нагрузить ещё десятками поручений. Взамен — комната с видом на коровник и старые платья, надоевшие хозяйке дома.

От прислуги она отличается лишь более высоким (хотя и несколько сомнительным) статусом да тем, что трапезничает она с хозяевами поместья за одним столом, да изредка выезжает в город вместе с троюродной сестрой, дабы той не было скучно в дороге. Возможно, на руки выдаются какие-то небольшие деньги, сравнимые с жалованием прислуги, но называемые как-нибудь более благовидно.

А тут — ребёнок... Который шумит, задаёт вопросы и решительно не нужен ни троюродной тётушке, ни тем более её мужу, пожилому датскому помещику средней руки, который и от компаньонки жены не пребывает в восторге.

Поскольку Нина какая ни есть, но родственница и к тому же — ребёнок, то её до́лжно как-то развлекать, одевать и тратить как время, так и деньги. Но это — если она там появится...

... поэтому троюродная тётушка не только не приглашает нас, но и ни разу не прислала письмо. На всякий случай, я так понимаю. Разве что матушка изредка передаёт в письмах приветы от тётушки Магды, но как мельком и неуверенно.

Я ни в коем случае не сужу троюродную тётушку. Как и что там... не знаю. Обидно за маму, но на самом деле, судьба не самая страшная. Унылая и серая, это да... но не страшная.

Не знаю, сколько женщин живёт вот так вот по всему миру. Сотни тысяч? Миллионы? Получившие какое-то образование, но в силу разных причин не сумевшие или не захотевшие реализоваться. Приживалки и компаньонки при троюродных сёстрах, родных братьях и престарелых дядюшках, зависящие от милости родственников.

По крайней мере — не голодают и не мерзнут, а остальное... Я могу отвечать только за маму и сестёр, да и то лишь отчасти. Будет потом возможность — помогу, да и то — если они изъявят такое желание. Что, кстати, не факт!

... а потом метель закончилась также внезапно, как и началась, на небосклон выползло тусклое мартовское солнце и изо всех сил начало помогать дворникам убирать с улиц быстро тающий снег.

— Я, пожалуй, пойду, — кхекнув, заявил папенька час спустя, постояв у окна с приоткрытой форточкой с папироской в руке, — пройдусь. Вернусь поздно, наверное.

Люба вздохнула еле слышно, а я с трудом подавил кривоватую усмешку, полезшую было на лицо. Как всегда...

Расставание с женой дражайший родитель воспринимает болезненно, даром что вёл себя так, что та бросила его и детей, и бежала в чужую страну, только бы подальше от него! Мне её безусловно жаль, но...

... а чем она раньше думала?! Юрий Сергеевич не из тех, кто до свадьбы ведёт себя подобно бесполому ангелу, перерождаясь после рождения детей. Внезапно.

Перевоспитать хотела? Или, засидевшись в ожидании принца старой девой, вышла замуж за первого же, кто предложил? Не обсуждают такие вещи с детьми, а близких родственников, из разговоров которых можно почерпнуть какую-то информацию, у нас нет.

Со стороны папеньки несколько поколений кутил, старательно самовыпиливающихся на протяжении десятков лет. Со стороны матушки — история наподобие шекспировских Монтекки и Капулетти, только родня чуть ли не прокляла бабушку и дедушку, обвенчавшихся против воли родителей.

Вещи такого рода не то чтобы из ряда вон. Да, бывают и крепкие родственные кланы, дружные и разветвлённые, но и расплевавшиеся со всей роднёй одиночки тоже никого не удивляют.

В мозаичном рисунке любой Империи, перемалывающей страны, народы, этносы и религии, неизбежен высокий процент отбраковки. Крошатся в прах человеческие судьбы, и на этом цементе возводится фундамент чего-то нового, нередко величественного и внушающего трепет спустя поколения, но почти всегда — бесчеловечного.

С господствующей идеологией, согласно которой можно и нужно приносить судьбы отдельных людей и целых народов на Алтарь Территории, ведь Империя — превыше всего!

... выкинув из головы политологию и высокие умствования, проводил отца. Он одевался мрачно и как-то так по-особенному, что я давно научился уже различать — пьяным придёт! В хламину!

Безнадёжно переглянувшись с сестрой, я пожал плечами. Сделать мы не можем ни-че-го! Ровным счётом. Просто ждать... и надеяться, что вернётся живым, дееспособным и не влипнувшим в дурно пахнущую историю.

Чуть погодя оделся и я, выйдя на улицу продышаться. Дворники вовсю шоркают лопатами, отчищая дорожки к подъездам и тротуары, так что под ногами нет особых хлябей.

Солнце парит с необыкновенной силой, даром что выглядит бледно-жёлтым одуванчиком. Очень влажно, абсолютно безветренно и необыкновенно сыро. Сверху припекает, снизу тянет холодом, и всё так мерзко и потливо, что домой я вернулся, не пробыв на улице и пятнадцати минут.

Люба встретила меня понимающим хмыком, оторвавшись ненадолго от чтения учебника, но промолчала.

— Я ничего не понимаю! — с криком вылетела из комнаты Нина, потрясая учебником, — Дурацкие, дурацкие задачки! Поможешь?

Она прильнула к старшей сестре, и сделав "глазки", протянула:

— Ну пожа-алуйста!

— Некогда, — мягко ответила Люба, — брата попроси.

Покосившись на меня, Нина фыркнула и убежала в комнату, чем я ни капли не был расстроен. Иногда я занимаюсь с ней, но это самый сложный из моих учеников! Не слушается и не слушает, ёрзает и отвлекается... и это притом, что и так-то не светоч разума.