Мальчик извернулся и получил пинок, отбросивший его к дальней стене спальни. А за окном было уже совсем светло — правда, свет был неестественно белым и тянул к себе, не позволяя сопротивляться. И еще в комнате царила пугающая тишина. Такой тишины здесь не было никогда!
С трудом оторвав взгляд от окна, Ноиро снова посмотрел на родителей и остолбенел.
На кровати перед ними разметался бледный ребенок без малейших признаков жизни. Тусклые белокурые волосы, спутавшись, раскинулись вокруг его лица на подушке, а глаза...
Ноиро закричал, но его никто не услышал.
Серо-голубые глаза мальчика на кровати были подернуты белесой дымкой и полуоткрыты. Челюсть безвольно отвисла, тонкая струйка слюны медленно стекала с края рта, пузырясь пеной.
Ноиро кричал и упирался, но неведомые силы волокли его к распахнутому в летнюю, почему-то светлую, ночь окну. Там, на постели, лежал он сам, такой чужой и отвратительно неживой.
— Я не хочу! — стенал он. — Я хочу назад!
Он все понял. Это была его смерть, суровая и равнодушная к нему и ко всем остальным. Это она обратилась в белое свечение и стояла там, за окном.
Мать уже вскочила, уже трясла опустевшее тело Ноиро за безвольные плечи, уже что-то кричала. По ее лицу текли потоки слез, отец пытался удержать ее, но она вырывалась и хотела поднять ребенка на руки.
Ноиро дернуло, будто током. При каждом рывке тела разрядом молнии било и его, свободного. И мальчик... обрадовался.
— Назад! — закричал Ноиро, не слыша себя, но точно зная, что будет так, как он скажет.
Снова пинок, кувырок, боль...
...Страшно болит голова, тело придавило гигантским прессом, но что-то изменилось, что-то сильно изменилось!
Ветерок, дующий из распахнутого в черную кийарскую ночь окна, холодил испарину, выступившую на лбу Ноиро. Волосы мигом промокли от пота.
Мальчик облизнул растрескавшиеся губы и попросил воды. Он никогда и никому не рассказывал того, что с ним случилось.
Но приоткрыть завесу своей тайны ему, однако, пришлось два года спустя.
Конечно же, как всякого ребенка, смутная угроза чего-то непонятного первое время его отпугивала. Стоило Ноиро ощутить в себе подозрительные симптомы — гудение и вибрацию во всем теле — как ему тут же мерещилось удушье, он паниковал, подскакивал и гнал от себя подступившее оцепенение. Иногда из-за этого он не давал себе уснуть на протяжении всей ночи, чтобы в полусне опасная сила не вышвырнула его из тела в белую ночь смерти.
Но однажды его сморило прямо днем. Он вернулся после учебы домой и сел в кресло отдохнуть, пока мама хлопотала у плиты. Сел в кресло, а очнулся в верхнем углу комнаты, под самым потолком.
Ноиро отчетливо различил не замеченную мамой паутинку на стыке потолка и стены. А еще в глаза бросалась тонкая трещинка на побелке.
Он висел в воздухе! Он был невесом, как во сне!
Мальчик всплеснул руками, как птица крыльями, и переместился из одного угла комнаты в противоположный.
"А-а-а, так я просто сплю!" — несколько разочарованно подумал он.
Вот сейчас просто надо постараться и открыть глаза. Вот... вот сейчас...
Ничего не получилось. Прежде, стоило ему подумать о возможности сна, наступало пробуждение.
Ноиро нырнул вниз и встал ногами на пол. Подошвы ничего не ощутили, но он понял, что при желании может ходить, как обычно.
С содроганием взглянув на себя, кульком развалившегося в кресле, мальчик решил, что раз уж это такой хитрый сон, то и делать в нем можно, что заблагорассудится. Например, прийти в кухню и подшутить над мамой. Хотя, конечно, это даже во сне не самая лучшая идея. В их семействе вот-вот ожидалось пополнение, отец едва ли не носил маму на руках, всем своим видом и поведением внушая Ноиро такие же трепетные чувства к ней и будущему брату или сестре.
Позевывая и потягиваясь, мальчик отправился в кухню.
— Привет! — сказал он маме.
Та не обратила на него никакого внимания.
— Ма-а!
Она взглянула на часы и продолжила помешивать какое-то варево, в задумчивости покусывая губы. Кажется, Ноиро был для нее невидим.
Чтобы проверить это, Ноиро запрыгнул на подоконник, перебрался на стол и, не схлопотав за это никакого наказания, решил снова полетать. Хороший сон! Попробовал бы он вести себя так же наяву!
— Ма-ма! Ма-ма-ма! Мама! — хохотал он, то взлетая к потолку, то пикируя на пол.
С таким же успехом Ноиро мог бы разговаривать с солнцем или звездами.
И вот в один из пируэтов его неудачно занесло и швырнуло на плиту. Мальчик смутно ощутил раскаленную кастрюлю и, поддавшись инстинкту, отпрянул. В тот же миг мама повернулась к плите. Оба они вздрогнули, как от удара током, и Ноиро понял, что каким-то невероятным образом очутился внутри огромного, как надутый воздушный шар, маминого живота.
Звуки вернулись. Все, что происходило снаружи, сюда доносилось глухо и слабо. Кажется, мама там что-то мурлыкала себе под нос. Зато здесь, внутри, было очень шумно, как обычно у нее в кастрюлях: что-то ухало в однообразном такте, что-то поскрипывало, булькало. И большую часть пространства занимал едва различимый в потемках кокон.
— Ой! — сказал Ноиро и, пригнувшись, заглянул сквозь стенки кокона.
Перед ним вниз головой в мутноватой жидкости не то лежал, не то висел младенец. Визит брата разбудил малыша, и он — она! — спросонья брыкнула маму пятками под ребра. Ноиро успел различить, как нечто длинное и тонкое, похожее на шланг, закручивается на шейке у еще не родившейся девочки тремя петлями.
Снова разряд — и Ноиро открыл глаза в своей комнате. Он помнил все так отчетливо, будто не спал.
"Получается, я родился во второй раз!" — засмеявшись, подумал мальчик. И еще он решил подождать, когда "оттает" онемевшая нога, а потом пойти к маме и рассказать ей этот презабавный сон. Они ведь все время спорили с папой, кто должен родиться. Хотя и Ноиро, и отец фантазировали о братике, теперь мальчик мог бы порадовать маму ее возможной — пусть хотя бы только во сне — победой.
— Мама, привет! — сказал он, морщась от неприятных укольчиков, щекотливо бегающих в ноге. — А мне приснилась сестренка.
— Ты же хотел брата! — лукаво прищурилась мама.
— Хотел, но приснилась сестренка.
— Да? И какая она?
Ноиро прислонился к стене и почесал затекшую спину о холодный кафель.
— Не знаю, там у тебя темновато было.
Лицо мамы вопросительно вытянулось:
— Где "там у меня"?
— В животе. Я видел только, что это девочка.
Она усмехнулась и качнула головой:
— Ну и сны тебе снятся, однако же!
— Это от голода, — серьезно уверил ее Ноиро. — А может там быть какой-то тонкий шланг, который закручивается у них, у малышей, на шее?
— Шланг? — растерянно переспросила Гайти Сотис, наполняя его тарелку ароматным супом. — Приснится же тебе, фанта...
Вдруг она побледнела, как будто внезапно о чем-то догадалась. Это позже, сопоставив ее реакцию и рассказ отца о случае семилетней давности с умершей бабушкой их друзей, повзрослевший Ноиро сможет предположить, что мама вспомнила тот эпизод в гостях, а оттого заволновалась. В обычном состоянии она в мистику верила едва ли — по крайней мере, в бытовую-обиходную. Но теперь, когда чувствительность душевная развилась у нее до предела, госпожа Сотис стала почти суеверной.
— О, святой Доэтерий! — прошептала она. — Пуповина?!
И бросилась звонить своему врачу. Ноиро побежал было за нею, но его изгнали и отгородились дверью.
Вечером мальчик, не на шутку встревоженный маминым поведением, подслушал их разговор с папой.
— Я ничего в этом не понимаю, — приглушая тон, говорил отец. — Что такого будет, если эта пуповина обовьется?
— Мне сказали, что если один раз, то может сама соскользнуть, а если два, то... — она всхлипнула, — то ребенок задохнется...
Отец помолчал.
— Но меня уверили, что я зря так убиваюсь. Это бывает очень редко, а с нами все в порядке.
— Но ты сказала им, чтобы...
— Конечно! Они будут наблюдать. Чувствую себя дуррой совершенной. Я переполошила сегодня весь наш центр...
— Это их работа...
— Да! Каждый день слышать истерики беременных дур с тяжелой формой энцефалопатии! — она принужденно засмеялась.
— А это еще что за "патия"? — насторожился Эрхо Сотис.
Она махнула рукой:
— Да шучу я!
— Но ты же не с потолка взяла свои страхи!
— Да вот именно, что с потолка! Не могу же я доказывать им, мол, боюсь, потому что это приснилось старшему сыну! Меня после этого вообще перестанут воспринимать всерьез!
— А ты им скажи, кто ты. Скажи, что ты доктор математических наук и только неделю как перестала преподавать.
Гайти Сотис засмеялась по-настоящему:
— Угу, "там и перетрудила мозг, а посему пора бы нашей беременной немножко побыть под наблюдением психолога"! Нет, не стану говорить ничего!
Все оборвалось в душе Ноиро. Он был теперь уверен, что видел то, что видел. Никакой фантазии его не хватило бы на то, чтобы создать столь вычурное сновидение с множеством подробностей. Вопросы полов и размножения интересовали его тогда очень и очень поверхностно, как любого нормального двенадцатилетнего мальчишку, не желающего замусоривать голову чепухой. Но как доказать родителям свою правоту — то, что даже если это был сон, к нему нужно прислушаться?
Он сильно изменился. Учителя не узнавали его, жаловались на снижение успеваемости, предполагали всякое, в том числе — подавляемую ревность к будущему члену семьи. Ноиро не спорил, но все отчаяннее поглядывал на маму. Ночами ему снились настоящие кошмары, где он терял ее и не мог найти, днем он старался как можно скорее прибежать из школы, чтобы все оставшееся время до возвращения отца не отходить от мамы ни на шаг. Более всего он страдал оттого, что ничего не мог сделать: сама природа повернула против них.
— Все будет хорошо, — пообещала Гайти Сотис, уезжая в больницу.
Ноиро бродил по опустевшему дому, как неприкаянный. Отец отвез ее и приехал обратно. И потянулись страшные часы. Мальчик молчал, как взрослый дыша в кулак, однако не находил себе места и едва сдерживал слезы.
— Ноиро, — вдруг произнес Эрхо Сотис, — расскажи, что ты видел и как?
Будто того и ждал, Ноиро бросился рассказывать отцу подробности "сна".
— Ты мне веришь, пап? — глухо и серьезно спросил он в конце.
— Протоний покарай! — ругнулся отец, стремительно двинувшись к телефону. — Ревность, ревность... Мы глупцы!
Он долго с кем-то говорил, а когда пришел обратно, выглядел успокоенным, сказал, что врачи решили делать операцию, даже напомнил сыну ту историю с днем рождения и плетеным креслом умершей бабушки именинника. Ноиро помнил все отчетливо, не знал только одного: женщина, которая пыталась ему что-то сказать, была давно уже не в этом мире!
Когда через две недели они с отцом встречали выписавшихся из больницы маму и Веги, врач спросила Эрхо Сотиса, каким образом ему стало известно о пуповине.
— Можете не верить, — усмехнулся тот, — но это благодаря сну, который видел старший.
Тогда-то она и сообщила, что у новорожденной было тройное обвитие шеи пуповиной.
— Может быть, когда-то у нас будет возможность подсматривать за новорожденными в утробе матери, — вздохнула врач, — об этом уже пишут в журналах... Но пока... — и она развела руками. — Вам повезло. Берегите способности вашего сына.
Если бы только знала она, причиной скольких проблем в ближайшие годы станут для Ноиро эти его способности!
Когда парню было шестнадцать, мама случайно застала его во время "прогулки". Она решила, что с сыном произошло то же самое, что и шесть лет назад, когда он чуть не умер от лихорадки, подбежала к нему и стала тормошить, метнулась звонить врачу, снова к юноше...
Он же в то время был неподалеку от дома, но встряска сдернула его с места. Ноиро потерял все ориентиры, оказавшись посреди унылой серой пустоши. Он не знал, куда лететь, да и летать он тут не мог, а стоял, будто скованный туманом.
Вдалеке скользили невнятные тени, и Ноиро мог только догадываться об их намерениях в отношении него.
— Назад! — закричал он, как всегда — не слыша звука собственного голоса.
Возможно, было в этом приказе что-то магическое, а скорее все существо юноши устремилось туда, где было это "назад", но в следующий миг он очнулся на своей кровати, слабый, с горящими от пощечин щеками и рыдающей от ужаса мамой рядом.
— Самое страшное для матери, — сказала она ему потом, — даже представить своего ребенка погибшим.
Ноиро и без того уже знал это: он посмотрел ей в глаза и понял, что пережила Гайти Сотис в эти минуты.
— Иногда, мам, со мной это бывает.
— Значит, тебе нужно обратиться к врачу!
— Со мной все нормально, мам. Я не ухожу надолго, это не смерть и не обморок, это "третье" состояние. Ты... просто не буди меня никогда, ладно? Можешь сделать хуже. Мое сердце бьется, я дышу, это как сон. Поверь мне на слово.
— Зачем ты это делаешь? Зачем?
— Это помимо меня. Я не знаю. Однажды побывав там, я не могу теперь остановится. Там целый мир, ма! Мне очень интересно изучать его. И, мне кажется, глубже есть еще мир...
Госпожа Сотис отмахнулась:
— Уволь меня от выслушиваний этого бреда! Ты умеешь погружать свое сознание в измененное состояние и видишь то, что тебе показывает твой загипнотизированный мозг. И ничего более. Когда люди умирают, они тоже видят всякие события, но это отмирают клетки памяти, вот и все! Хорошо, я не буду беспокоить тебя, но очень прошу: не увлекайся этим слишком часто. Кто знает, насколько это безопасно?
А вскоре внезапно умер отец от сердечного приступа. Терзаемый удушающими воспоминаниями о том, как все было до страшного дня, Ноиро не мог ни спать, ни оставаться в одиночестве. Это была непрекращающаяся мучительная боль в груди, во всем существе. Все, что ни пытался он начать делать, чтобы отвлечь себя, казалось пустым, никчемным и лишним по сравнению с... Да, с тем белым сиянием ночного заоконья, пришедшим к нему однажды.
И вот во время самого жестокого приступа тоски Ноиро снова очутился на серой пустоши. Ему померещилось, что одна из теней вдалеке походит на фигуру его отца, и он побежал следом. Двигаться было тяжело, почти невозможно, как в кошмаре. Фигура удалялась. Юноша изо всех сил вглядывался в нее, чтобы рассмотреть, но ощущение, что это отец, не проходило. И цвет — правда, теперь в привычную гамму примешивались оттенки заката — и стать, и походка были отцовыми. Фигура удалялась в сторону едва различимого посреди тумана грозного возвышения.
— Папа! Па!
И лишь чудом не сорвался Ноиро в пропасть. А отец — если это был он — продолжал идти по невидимому мосту к той конструкции, которая теперь проявилась куда четче прежнего. Это была вовсе не гора, как поначалу подумал юный путешественник, а вращающееся спиралевидное устройство. И сверху, над ним, серебристо-белесоватое небо тоже закручивалось в неистовый водоворот.
"Что это? — мелькнуло в мыслях Ноиро. — Зачем оно?"
И вдруг устройство как будто чихнуло, сперва сжавшись, а после резко раздавшись в размерах. Юношу отшвырнуло на камни с такой силой, что в грубом мире он получил бы сотрясение и хорошо, если бы вообще остался в живых. Да и здесь ему пришлось несладко.
