Он улыбнулся, и незнакомка, охватив Эфимию за плечи, метнулась к берегу, исчезая на лету.
Клеомедянин вынырнул в физический мир. Тело еще даже не успело онеметь от неподвижности: здесь едва ли минуло пять минут.
Он бросился в дом, взлетев по каменной лесенке из нижнего палисадника в верхний, а дальше — по ступенькам старинного здания. Тут находилась нынешняя "база" псиоников, выполняющих свою работу в Италии. Пара месяцев — и штаб-квартира сменит адрес, а здесь снова откроется отель или ресторан.
Эфий вбежал в свою комнату, схватил ретранслятор и связался с Аланом Палладасом.
— Ты чего там? — недовольно пробухтел сонный биохимик, отнимая голову от подушки.
— Мне срочно нужен номер вашей дочери, здравствуйте!
— А чего так заполошно?
— Я объясню, только позже.
— Ну, лови. Вот нигде и никогда нет от вас спасения! Уже и лег в неурочное время, думал выспаться, так нет же...
— Спасибо!
Эфий не стал дослушивать и принялся вызывать Фанни.
В Нью-Йорке день был еще в самом разгаре. Палладу он застал в обществе госпожи Бароччи и даже обрадовался при виде сразу двух псиоников. Эфий вкратце рассказал им, в чем дело.
Фанни ошеломленно открывала и закрывала рот, похожая на рыбу, которую выкинули на берег, а вот Джоконде его история новостью не показалась, и она невозмутимым тоном прокомментировала:
— Что-то подобное я и предполагала...
— Что?! — гречанка резко повернулась к ней.
— Не одержимость, не шизофрения, не псионическая атака, а именно интеграция подобного в подобное...
— И ты молчала?! — возмутилась Паллада, уже забыв про клеомедянина. — Молчала и бездействовала?
— Молчала, но не бездействовала. Я постоянно наблюдала за нею... пока она не попала в Санта Монику...
Фанни готова была разорвать ее на части. Эфию вспомнился мечущий молнии взгляд подполковника Калиостро, которого он увидел в памяти "Эфимионэфри", и подумал, что эти муж и жена друг друга стоят.
— Ты обязана была сказать!
— Кто из нас ее мать, ачиденти?! Коса диаволо?! Вы даже не обратили внимания на то, что произошло с нею в многомернике!
Паллада чуть отступила:
— Я обратила. Но...
— Дети запретили мне говорить вам. Эфимия хотела, чтобы ее посмотрел посторонний псионик, а не мать. Я считаю, что она права: слишком много личного вредит делу.
— Они сейчас где-то в ВПРУ, — вклинился Эфий, напоминая о своем существовании.
Женщины оглянулись на его голограмму.
— Где? — почти крикнула Фанни.
— Я не знаю. Там была комната с зеркалами... когда-то...
— Была? — уточнила Джоконда. — Почему "была"? Это же "зеркальный ящик" КРО.
— До того... э-м-м-м... — Эфий замялся, — до того, как там побывала Эфимия это был... "зеркальный ящик". Теперь нет. Господин подполковник имел неосторожность немного испугать их обеих. Он решил, что кто-то замаскировался под его дочь... Ну вот она, эта вторая, и... Но никто из них не пострадал!
— С ней что? — Паллада вплотную подступила к голограмме, и Эфий в реальности даже сделал невольный шаг назад, удерживая дистанцию, как если бы они общались лично.
— Она уже очнулась, — твердо сказал клеомедянин.
— Спасибо вам, Эфий! — подозрительно ласково, ну точно мама сыну, улыбнулась ему Джоконда из-за плеча Фаины и, ухватив ту за рукав, потащила за собой: — Андиамо пьйу вилоче!
Голограмма погасла.
Эфий перевел дух и с облегчением засмеялся, усаживаясь на подоконник.
— А еще пси-агенты! — он отключил ретранслятор. — Легче понять мироздание, чем предсказать госпожу Палладу...
В проеме калитки, открывающейся дверцей внутрь дворика, показалось что-то черное. Рассмотреть его из окна в сумерках было трудно, однако оно вошло и оказалось человеком в маске. Гость махнул рукой, подманивая Эфия к себе и демонстрируя небольшую коробку.
Клеомедянин спустился в палисадник. К тому времени пришедший уже сидел на скамейке под глухой кирпичной стеной, оплетенной диким виноградом.
Это был кто-то из участников карнавала. Эфию попадалась здесь похожая маска, но и теперь он поежился от ее неприятного вида. Визитер был в средневековом черном облачении, кроваво-красных перчатках и огромной шляпе, напоминающей берет, но с широкими полями. Самой отвратительной деталью в этом образе был длинный нос-клюв, свисающий к подбородку человека и задевающий белый гофрированный воротник. Маска напоминала череп неизвестной птицы, хищной и обязательно злой.
— Добрый вечер. А вы кто? — спросил Эфий.
Незнакомец ловко покрутил в пальцах тросточку и коснулся ею принесенной коробки.
— Я — Лекарь Чумы, — насмешливо ответствовал он измененным голосом.
Эфий понял, что где-то — возможно, в носу-клюве, куда во времена эпидемий настоящие средневековые лекари наталкивали снадобья, чтобы не заразиться страшной хворью, — в одежде гостя встроен метаморфон. Почему бы не замаскироваться до полной неузнаваемости, если техника позволяет эту прихоть и если издревле весь смысл карнавала заключался в сохранении инкогнито?
— Господин Калиостро и Марчелло будут ждать нас у канала Аморе делла Коломбина. Просили подойти. Здесь, — Лекарь чумы снова ткнул тросточкой в коробку, — ваш костюм. Переодевайтесь, я подожду. Вы ведь плохо знаете город?
— Я его вообще не знаю!
— Ну что ж, тогда у вас есть шанс посмотреть Венецию.
Мужчина — кажется, это все-таки был мужчина, Эфий ощущал мужскую энергетику под бесформенными черными покровами — привстал со скамейки и церемонно приподнял свой головной убор, под которым обнаружился плотно облегающий черный капюшон:
— Медико делла Песте будет рад прогулке с синьором Баутой.
Эфий кивнул и под пристальным взглядом невидимых глаз Лекаря Чумы снова отправился в дом. Предложенная игра начала его затягивать.
Костюм Бауты тоже состоял из черного, в пол, широкого плаща, шелковой пелерины и черной же tricorno, отороченной серебряным галуном и белоснежным пухом, которую следовало надевать поверх наброшенного на голову капюшона. Для лица предназначалась белая трапециевидная maschera, сделанная таким образом, чтобы замаскированный мог есть и пить, не избавляясь от нее. Несмотря на то, что нос у этой маски был обычных размеров и только верхняя "губа" выступала вперед, как у орангутанга, выглядела она не менее зловещей, чем личина Лекаря Чумы.
Одевшись, Эфий взглянул в зеркало. Образ жуткий, но чем-то привлекательный отразило темнеющее стекло, и клеомедянин решил не включать свет, боясь разрушить мистичность атмосферы.
Он посмотрел в окно. Лекарь Чумы в задумчивости дожидался его на прежнем месте. "Если древние доктора и в самом деле одевались подобным образом перед визитом к больному, то я не удивляюсь такой смертности среди их пациентов. Может быть, они даже не успевали умереть от самой чумы... — Эфий тихо засмеялся над своими мыслями. — Что же, меня, как выяснили доктора, чума не берет, и потому я могу смело отправляться в путешествие с этим господином. Скорее всего, это кто-то из организации Фредерика Калиостро. Но спрашивать я не стану, хоть и любопытно"...
Вдвоем они покинули дворик. Лекарь Чумы ростом был пониже Эфия и гораздо шире в плечах — если, конечно, под его костюмом не было никаких накладок для искажения фигуры.
— А успеем мы увидеть представление? — спросил клеомедянин, глядя в конец улицы.
— Представление? — рассеянно переспросил задумавшийся Лекарь.
— Комедию дель арте — я правильно произнес?
Спутник рассмеялся и покачал гигантской шляпой:
— Нет, неправильно. И не успеем, потому что представление обычно проходит во время открытия карнавала. Традиция такова... Правда, за последние столетия климат здесь посуровел, море отступило. Праздник пришлось сдвигать почти на месяц — это, наверное, чтобы дамы не отморозили себе то, что им так хочется выставить напоказ? — и снова этот сухой, измененный метаморфоном, смех.
— Жаль, что не успеем...
— Не жалейте, синьор! Нас ждет куда более увлекательное путешествие. Вы же знаете, что с фондаторе Калиостро соскучиться невозможно... Ну и как — получается у вас?
— Что?
— Я о ваших занятиях с шефом.
Эфию, конечно, нестерпимо хотелось поговорить о своих новых навыках по части "тонких" влияний, которые, между прочим, были доступны еще и не всякому псионику, но не вступать же ему было в беседу на такие темы с человеком, ни настоящего имени, ни истинного лица которого он не знал!
— Да так... — уклончиво отозвался он. — Мало что получается.
На узком тротуаре в свете фонарей они столкнулись с тремя роскошными дамами в наипышнейших нарядах. Лица их были прикрыты изощренными масками, но звонкий смех подтверждал их женственность. Впрочем, декольте до солнечного сплетения — тоже.
Лекарь Чумы и Баута посторонились, повернувшись спиной к каналу и пропуская подшучивавших над ними венецианок. Те говорили по-итальянски и весьма бойко, поэтому клеомедянин не понял ни слова.
— Ну вот и наш Харон, — сообщил Лекарь, оглядываясь на воду.
Эфий тоже повернулся, прихватив края своего обширного плаща, и увидел подплывавшую к ним черную гондолу без гребца. Длинноносый добавил, что к Аморе делла Коломбина посуху добираться очень долго, и подкинул в красной ладони малюсенький пульт управления лодкой.
— Прошу вас, синьор Bauta Casanova! — он с гротескным почтением, столь свойственным нарочитой театральности карнавала, что это лишний раз подчеркнуло, где и когда они находятся, склонился перед Эфием, указывая рукой на спускавшиеся в канал каменные ступени набережной-тротуара. — Смелее! Тот, кто носит маску смерти, сам смерти может не бояться и выйти из лодки перевозчика не только живым, но даже сухим. Правда, баркаролу не обещаю...
Эфий спрыгнул в гондолу, очертаниями лихо заломленных носа и кормы напоминавшую туфлю турецкого султана. Туда же грузно вошел и Лекарь Чумы, забираясь на лакированную до зеркального блеска корму лодки, вставая на небольшой коврик в восточном стиле и берясь за весла.
— Ну что ж, синьор, не всякому выпадает честь побыть гондольером у того, кто надел на себя лик Смерти!
И с этим высокопарным эпиграфом к предстоящему плаванию длинноносый оттолкнулся веслом от нижней ступеньки. Гондола заколыхалась и неуклюже повернула в сторону изогнувшегося, словно тот самый Кот, моста между тротуарами одной улицы.
Кажется, с наступлением темноты город еще больше ожил и развеселился. Воздух был пропитан кондитерскими ароматами и запахом жареных пышек-frittelle. Музыка доносилась отовсюду, мотивы смешивались над каналами и становились вовсе неузнаваемыми, но от того на душе становилось как-то невообразимо легко, словно в ожидании чуда.
Эфий сел в кресло для пассажира, рассчитанное на какого-то вальяжного сибарита. Здесь был даже столик с наполненной фруктами вазой, бутылкой вина и бокалами. Но тревога не давала ему полностью отдаться романтике плавания по древнему городу. То и дело вспоминалась Эфимия и происшествие в Нью-Йорке. Наконец, не выдержав, он решил подглядеть хотя бы одним глазом, что происходит на другой стороне планеты, и расслабился на бархатной обивке кресла.
Универсальное подпространство промелькнуло и исчезло вместе с радугой. Мыслеприказ вывел Эфия в нужное место, но найти саму девушку было не так-то легко в этих темных лабиринтах коридоров Управления. И тут она позвала. Сама. И очень тихо.
Эфий увидел светлую комнату, кровать, опутанную какими-то проводами Эфимию и окруживших ее людей — трех женщин и мужчину. Все, кроме одной дамы, были ему знакомы. Эфимия поглядела прямо на него, благодарно улыбнулась, но быстро отвела взгляд, чтобы ответить на заданный кем-то из них вопрос. Клеомедянин пожалел, что ничего здесь не слышит, и тихонько присел неподалеку, на какой-то из приборов.
* * *
— Не постигаю, как можно было не учесть того, что произошло с нами самими?! — восклицала Фанни, то и дело прижимая к себе измученную Эфимию и бросая недоумевающие взгляды на Дика. — Это же почти полное повторение истории с супругами Чейфер и Харрисом, с той только разницей, что не во времени, а в пространстве!
Стефания барабанила по столу штыками ногтей и молча наблюдала за сборищем, которое, судя по всему, намеревалось разнести всю размеренную жизнь КРО в пух и прах.
— У меня и мысли такой не возникло, — сказал подполковник. — Снаряд два раза в одну и ту же воронку...
— ...падает! — перебила Паллада. — Падает, потом выскакивает и падает еще раз! И пора бы это уже уяснить спецотделовцу, который сталкивался в своей профессии со всем, что можно вообразить и даже сверх!
Дик коснулся руки спокойно курившей Джоконды, в своем спокойствии откровенно запамятовавшей, что в присутствии Луиса и Эфимии она не курит:
— Надо сообщить отцу...
— Я сообщила сразу, — Бароччи с интересом посмотрела на огонек своей сигареты. — Синьор будет здесь через несколько часов, уже вылетел. Знаете что, а позвольте мне поговорить с девочкой с глазу на глаз? М?
— Ты что-то поняла, да? — в голосе Фанни прозвучала надежда, и такая же надежда блеснула в глазах Дика.
— Я пока еще ничего не поняла, но надеюсь понять. Эфимия, бамбини, ты сможешь сейчас говорить?
Девушка, только что приветливо улыбавшаяся пустоте, повернула лицо к Джоконде:
— Как вы сказали?
— Можем мы с тобой поговорить, детка?
Эфимия просияла:
— Да, конечно! Я уже так устала от всей этой путаницы, загадок... Так хочется обычной заурядной жизни!
Все невесело засмеялись и, оставив их с Бароччи tete-a-tete, покинули бокс.
— Прежде всего, — заговорила Джо, подсаживаясь к ней, — давай определимся, с кем из вас я буду общаться: с Эфимией или...
— Или Нэфри, — вставила девушка в образовавшуюся паузу. — Я Нэфри. Я не могу разбудить Эфимию. У меня все мутится в голове — я иногда как будто она, иногда как будто я... Мне казалось, этот человек... ее отец... казалось, что он поймет меня.
— Ты просто поспешила. Он просто безумно любит Эфимию. Ты, наверное, уже знаешь благодаря ее воспоминаниям, что он смог прийти в себя после смерти тети только после рождения дочери. Я и не подозревала в нем таких чувств...
Нэфри улыбнулась. Это была улыбка взрослой женщины, а не юного существа, чья оболочка по стечению роковых обстоятельств сделалась и ее пристанищем.
— Да, конечно, знаю. Это... так необычно — вспоминать о том, чего... и кого у тебя никогда не было.
— У тебя не было отца?
— Нет, конечно, он был. Теоретически. Иначе как бы... впрочем, здесь и это не преграда. Но мы еще так не умеем...
— Вы... — задумалась Джо. — Расскажи мне о своем мире.
— А вот что это вы все делаете? — Нэфри уселась на постели поудобнее и изобразила курение сигареты, пытаясь подражать Джоконде, Стефании и Дику. — Зачем это?
— У вас так никто не делает?
— Нет, у нас дым глотают по-другому и только специально обученные, — (они обе засмеялись), — люди. Шаманы. Что мне рассказать... хм... — Нэфри помяла между пальцами ткань простыни и пожевала бледные губы. — Мир как мир. Нам до вас еще ой как далеко... В космос летаем редко, да и то об этом стараются не говорить.