"И в физическом возможно, не глупи! — отозвался Элинор, прекращая агрессию и возвращаясь в кратер целиком. — Так можно лечить. Например. Так можно делать многое. Но только если знаешь, что делаешь!"
Верхушка одной из скал вокруг кратера дрогнула и отвалилась. Падая вниз, она обрела облик Незнакомца, за миг до этого исчезнувшего с прежнего места.
"Не верь здесь ничему! Как и в физическом мире, здесь очень многое, почти все — блеф и иллюзия, игра измерений. Вопрос лишь в уровне твоей испорченности..."
"Как это?"
"Я уже сказал: ты чудовищно болтлив внутри. Всему увиденному ты тут же стараешься дать свое объяснение — правильное только с твоей точки зрения, конечно. И при этом даже не хочешь вдуматься во внутреннюю сущность предмета или явления. Вот почему, например, на этот маленький частокол вокруг палисадника ты навесил ярлык "скалы вокруг гигантского кратера"? Объясни!"
Стоило ему произнести последнюю фразу, иллюзия распалась. Это действительно был не кратер, а небольшой палисадник, окруженный деревянной изгородью. То, что прежде казалось далеким, теперь было близко, черное небо стало голубым, солнце золотило листву, в воздухе жужжали насекомые. Но произошло все это не раньше разоблачения.
"Почему я не смог оценить расстояние?"
"Потому что твоя болтливая голова с ее вечным оцениванием тут бесполезна. Глаза твои сейчас закрыты — и мои тоже! Мы не говорим, губы наши не движутся, они сжаты, как у спящих. Если ты сильно постараешься, то прямо сейчас ощутишь свое тело. Это тоже важное умение: контроль физического тела из тонкого мира".
Ноиро тут же зацепился за его слова:
"А почему же вчера оно не подсказало тебе, что делается вокруг? Тебя дикарь хотел чикнуть ножом по горлу, и если бы не мы с Бемго, он сделал бы это без малейшего сопротивления с твоей стороны!"
Элинор помолчал.
"Потому что вчера все было по-другому, — наконец объяснил он. — Это не было выходом. Считай, что это была летаргия".
"Угу, в которой ты оказываешься каждое двадцать первое число первого весеннего месяца — в день весеннего равноденствия! И что, рано или поздно со мной будет происходить такое же? Это расплата за умения и знания, да?"
"Нет. Мое — это мое. Тебя это пока не касается. Но довольно об этом. Мы тратим сейчас время на пустую болтовню, а возможности физических тел ограничены. Во сне ты можешь повернуться на другой бок, лечь поудобнее, а здесь тебе придется возвращаться ради этого и тратить силы. Смотри!"
Он указал в небо, вновь ставшее черным и звездным.
"Куда смотреть? На звезды? Или что это — не звезды, а дырочки в тенте, под которым мы сидим в твоем палисаднике?"
"Это, возможно, вообще оцифровка..." — пробормотал лекарь.
"Что-о-о?!"
"Неважно. Бывают и такие миры. Я не о том. Звезды так звезды. Что ты там наблюдаешь?"
Ноиро поглядел так и эдак. Снова распылил себя, и тогда звезды сложились в гигантскую фигуру небесной рептилии.
"Я вижу ее! Это змея!" — сказал он Элинору с некоторым вызовом.
"Ну да, она похожа на змею из твоего прошлого жизненного опыта в грубом мире. Нам пора возвращаться".
"Можно последний во..."
Однако Незнакомец уже пропал из вида. А ведь обещал вывести чуть ли не за ручку!
Покидая эту реальность, Ноиро решил поглядеть, какая она на самом деле, из всех измерений разом, и чуть не заорал от ужаса. Фокус тут же вернулся, восстанавливая миролюбивый пейзаж, солнышко, листочки палисадника...
Ну уж нет! Для психики куда полезней подменять жуткие невиданные понятия спокойными известными! Пусть это самообман, зато знать, что перед тобой вовсе не привычный глазу шкаф или кровать, а какое-то чудовище из другого измерения, не слишком приятно. Иногда лучше и не знать...
* * *
Ноиро сидел на земле у большой заброшенной в кусты коряги и наблюдал, как когда-то в детстве, затаив дыхание, за чудом. Здесь уже с неделю линяла змея, и сегодня настал решающий этап ее метаморфозы.
Старая шкура лопнула на морде и разлохматилась. Невидящие глаза тоже были закрыты, словно пленкой, старой кожей и оттого казались голубоватыми. Шов начал расходиться по брюху. Змея извивалась, терлась о кору и о землю, вылезала сама из себя — так казалось Ноиро. Блестящая новая чешуя празднично переливалась на солнце.
Оставив выползок, пресмыкающееся покинуло недавний свой дом и отправилось на поиски пищи: оно голодало все это время. Обновление всегда требует взамен жертв, но за них одаривает справедливо.
7. Схватка
Шел второй день раскопок на новом участке, куда археологи перебрались после отъезда Нэфри Иссет в Кийар. Отмеченное на картах городище древних вальдов окружали рвом, чтобы затем двинуться вглубь, просеивая каждую горсть земли. По мнению Йвара Лада, именно здесь была столица народности, которую в учебниках называли пращурами нынешних аборигенов сельвы Рельвадо.
Было неспокойно. Поблизости все время кружили какие-то странные люди, в которых Матиус узнавал троих "черных" копателей, замеченных еще Нэфри. Лад распорядился не обращать на них внимания, и пока незваные гости не предпринимали никаких действий, ученые так и поступали.
— Без Нэфри невозможно работать! — посетовал Матиус, рассматривая в бинокль окрестности.
— Мы это уже слышали, — откликнулся Лад из траншеи, где что-то обсуждал с одним из своих дипломников, между делом привычно ковыряясь в земле.
Клив насупился.
После вчерашнего ливня земля стала скользкой, а сельва на горах казалась темнее. Местные жители никогда не пользовались повозками или помощью вьючных животных, поскольку в условиях этого ландшафта это лишь обременяло бы людей. Аборигены прекрасно перетаскивали тяжести на собственных головах, плечах или, в крайнем случае, на носилках. Их ноги были выносливы, а спины прямы. Они могли передвигаться по лесу, словно дикие коты — быстро и почти бесшумно. Но некоторые племена слишком погрязли в войне и начали стремительно вырождаться. Во Франтире уже рассматривали программу по сохранению мирных сообществ жителей сельвы, однако Шарупар противился вмешательству в дела дикарей и грозил выставить запрет на проведение любых исследовательских работ на своей территории — а это примерно половина всей лесной зоны материка, причем половина, где сохранились наиболее интересные памятники культуры вальдов. Словом, в сельве было очень неспокойно, и кто-то обязательно должен был следить за безопасностью группы. До своего отбытия в Кемлин этим занималась Нэфри, теперь Лад полностью поручил наблюдение Кливу Матиусу.
Нэфри... Распыляется Нэфри: и тут хочет успеть, и там отметиться. Как можно совмещать научную работу и эти ее тренькания перед взмыленной публикой? Песенки у нее неплохие, по крайней мере — некоторые, но ведь она могла бы выбрать что-то одно и довести до совершенства, до высочайшего профессионализма! Не понимал ее Клив. Бездарно распоряжаться талантом — для этого тоже нужна особая сноровка...
Вдалеке на пригорке Матиус заметил движение и, отступив за дерево, тут же вскинул бинокль к глазам. Поговаривали, что в этих краях уже несколько раз видели ургаргу*, да еще крупного, размером чуть ли не с косулю.
____________________________
* Ургаргу — доисторическое животное семейства псовых, вымершее, по мнению ученых, в каменном веке. Этот хищник отличался крупными размерами, идеальными пропорциями тела, выносливостью и неприхотливостью, имел в зависимости от ареала обитания темную или светлую шерсть и свирепый нрав. Мог жить как в стае, так и особняком. Считался самым опасным врагом доисторического человека и потому был им истреблен с появлением каменного оружия.
Клив отнесся к этим слухам скептически, и в этом они оказались солидарны с Ладом. Откуда здесь взяться ургаргу, когда последний зверь испустил дух под дубинкой какого-нибудь древнего обитателя сельвы, когда не только городов, но даже и поселений не было, а перволюди жили в пещерах и спали на шкурах убитых лесных тварей! И остались на планете вместо матерых саблезубых красавцев-ургаргу только их дальние родичи, не столь опасные для человека — уродливые гиены да мелкие шакалы.
На пригорке, к сожалению Матиуса, был не зверь. Усевшись между кустами, за работой археологов в долине наблюдало трое парней, те самые "туристы-авантюристы", которых ученые приметили и раскусили уже давно. Интересно, как удалось им выкрутиться, когда сюда нагрянул отряд из гарнизона Франтира? Откупились? Это вряд ли. Конечно, для франтирской нищеты любой турист — миллионер и потенциальный источник дохода, однако войска по охране культурных ценностей формировались из добровольцев, услуги которых оплачивались весьма неплохо. С одной стороны, это уменьшало вероятность взяточничества. С другой, понижало эффективность: добровольцы далеко не все отличались хорошей боевой подготовкой.
Что-то затеяли. Матиус чувствовал это ощетинившимся от предчувствия загривком. Что-то затеяли, иначе не кружились бы тут, как стервятники вокруг издохшей коровы...
Один что-то сказал спутникам и передал им бинокль. Те по очереди посмотрели на раскоп, черкнули вскользь по археологам, задержались на Ладе, который в это время уже выбрался из траншеи.
Лица "черных" копателей были угрюмыми и решительными — именно это и выделяло их в толпе беззаботных туристов, с которыми они прибыли в сельву.
Насмотревшись вдоволь, троица скрылась в зарослях. Матиус выждал некоторое время и, убедившись в том, что возвращаться они покуда не намерены, пошел к раскопу.
— Мэтр Лад, позвольте вас на минутку, — сказал он главному группы, озираясь по сторонам. — Йвар, только что видел вон на том пригорке троих... Тех самых.
Лад нахмурился и метнул в него быстрый цепкий взгляд.
— Уверен, что тех самых?
— Да.
— Хорошо же работают во Франтире!
Профессор погладил усы и оглянулся на раскоп.
— Ну что ж, — наконец решил он, — значит, сегодня разобьем лагерь прямо тут, выставим больше дежурных. Там, между прочим, уже на фундамент наткнулись, иди-ка, взгляни.
— Да вы что?
— Иди, иди, взгляни, чтоб не обидно было.
Матиус спустился в раскоп и присел на корточки возле группы ребят, расчищавших угол старой постройки.
Действительно фундамент. Серьезный, не как у доменов. Здесь была основательная постройка — может быть, храм или дворец знатного вельможи. А в семистах кемах выше по реке, к северу отсюда — кромлех из белых валунов. Нет ли связи?
Клив вылез из раскопа и очень явственно ощутил на себе ненавидящий взгляд со стороны пригорка. Матиус тотчас же поднял к глазам бинокль.
Пригорок был пуст, лишь несколько заполошных птиц металось над сельвой.
* * *
Они показали, что явились с миром, явились говорить. Три человека было их, три белых человека.
Плавуны расступились, провожая их угрюмыми взглядами. Кто-то узнавал белых — они приходили с туристами, раздавали всякую дрянь, чтобы задобрить. Задобрить чтобы, совали в руки глупым подросткам куклы и украшения.
А раванга Улах ждал их, ждал их великий шаман Плавунов, придя к жилищу вождя. И вождь тоже ждал их, вняв словам Улаха.
— Хорошего дня, — сказал один из белых вождю племени, страшному и хмурому старику, но тот лишь отвернулся, словно не услышал слов родного языка и не удивился тому, что чужеземец обучен говорить, как Плавуны и Птичники — две части некогда распавшегося племени.
— Говори, — велел Улах, взмахом руки прогоняя лишних сородичей. — Я знаю, кто прислал тебя, и готов ему послужить.
Вождь снова ничего не сказал, только протянул "э-э-э" и чуть заметно качнул головой.
— Смотри-ка, и правда что-то видит! — по-кемлински шепнул спутник белого парламентера.
Третий пришелец кивнул, разглядывая шамана. Ему бросилась в глаза язва у того на левом бедре, расползшаяся вокруг двух проколов и как будто прижженная огнем. Среди аборигенов ходили слухи, будто если к месту укуса змеи или удара шипов хвоста унцерны быстро прижать тлеющую головню, яд частично утратит силу, и организм сможет справиться с ним сам.
— Достаточно немного припугнуть, — тем временем продолжал говорить белый чужеземец Улаху, потрепанному и усталому, но оттого только более свирепому. — Надо, чтобы они ушли оттуда. Нас интересует только девица.
— Твои соплеменники вооружены, — возразил шаман. — Они будут стрелять.
— Ну так и вы стреляйте! Или, ты думаешь, я не знаю, куда делся отряд гарнизона после нашего с ними разговора?
Улах и бровью не повел:
— О каком еще гарнизоне ты ведешь речь, белый?
— Вы бы повнимательнее за молодежью своей смотрели, — ехидно посоветовал кемлин. — Только что видел пацана с ленточкой франтирского добровольца.
— Не то что будет?
— Гарнизон разыскивает свой отряд, а у вас улики. И предлог "нашел под кустом" не пройдет...
Улах сделал вид, будто не понимает его разглагольствований.
— Я поразмыслю над тем, что ты сказал, чужестранец. Подумаю, как выгнать пришлых осквернителей покоя предков-ушедших-за-горизонт-в-ночь.
Кемлин сдержал усмешку. Шаман наклонился к самому уху вождя и долго нашептывал ему что-то, а тот лишь качал головой, становясь все более равнодушным и неприступным, как раздувающий перья индюк.
— Мне надо Слово Предков! — сказал он наконец. — Спроси Ушедших-за-горизонт, раванга. Мы уже потеряли много людей, я не хочу, чтобы белые бросали в нас жало из черных жезлов, если это неугодно нашим Предкам и если они не захотят покровительствовать нам в схватке. Если Предки скажут "да", заручись их помощью, раванга.
Шаман сурово взглянул на пришельцев.
— Вам надо уйти!
— Как будет угодно. Мы подождем на околице.
Переговариваясь, белые неспешно покинули деревню, а Улах взглянул на солнце.
— Я начну, когда оно закатится за вершину горы, — объявил он и кликнул к себе помощников. — Приведите ее!
Те с поклоном бросились за Говорящей, а шаман подошел к пламени костра и что-то пошептал над ним, иногда замирая. Затем Улах направился к реке и, умываясь, трижды набрал в рот, пожевал зубами и сплюнул воду. После всего этого он посетил кладбище Плавунов, сорвал огромный лист патуйи, согнувшейся над могилами, набрал в него земли и камешков с самой свежей насыпи — места упокоения воина Кампана — дунул сверху и, беспрестанно что-то бормоча, крепко завернул листок.
К тому времени раванги-помощники уже привели старуху-Говорящую, держа ее под обе руки. Это была умалишенная мать вождя Птичников Араго-Ястреба и, на свою беду, — Улаха-шамана.
Когда-то юную красавицу Говорящую прочили в раванги, и она была готова дать обет беречь силу своего дара, но тут на нее засмотрелся будущий вождь Птичников, и она ответила взаимностью. Рожала она только сыновей, Улах был самым старшим и самым беспокойным, Араго — шестым, что по закону, данному Ушедшими-за-горизонт-в-ночь, значило одно: быть ему правителем после смерти отца. Четверо средних братьев Улаха и Араго остались с Птичниками после раскола десятилетней давности. Все они погибли в стычках с Плавунами. Видя это, цветущая красавица состарилась за считанные два года и почти лишилась разума. Но сила ее дара не пропала: рождение сыновей почти не уменьшило ее способностей, тогда как первая же девочка лишила бы Говорящую всего и разом — возможно, даже не забрав себе, а впустую. И старуха осталась при шестом сыне как раванга. Он слушался ее советов, говорил с нею, заботился о ней, так что порой несчастная забывала о потере своих мальчиков и предательстве старшего.
