Заложник силы-1 Там, где горит свет

— А лучше две!

— Давай уже все!

По реке, дав протяжный гудок, проплыл пароход, привлекая к себе всеобщее внимание. Из трубы валил густой белый дым, но никто не замечал его в свете праздничной иллюминации. А на палубе устроился оркестр, и веселая музыка и смех заглушали работу двигателей. Плавучий остров счастья...

— Потанцуем?

Негромкий вскрик заставил Валета отвернуться от реки туда, где один из распоясавшихся кутил схватил перепуганную девчонку за руку, оторвав от цеплявшегося за нее малыша, и закружил под хохот своих товарищей. Завертел так, что корзина с розами не удержалась в слабых тоненьких пальцах, выскользнула и то ли сама взлетела вверх от неловкого движения, то ли кто из приятелей "танцора" подтолкнул так, что она взмыла к темному небу, и цветы осыпались на головы завизжавшей от восторга компании. Одному из парней досталась сама корзина вместо отсутствующей шляпы, что вызвало новый взрыв смеха и у его друзей, и у прогуливавшихся поблизости. Даже суровые жандармы улыбались. Только не девчонка-цветочница.

Когда разудалые студенты, оставив ее, двинулись дальше, досаждать другим гражданам, она притянула к себе чудом не расплакавшегося в этой канители малыша, подобрала брошенную корзину и, опустившись на мостовую, принялась собирать рассыпавшиеся розы. Но, к несчастью, цветы к тому времени были уже безжалостно истоптаны.

— Купим шипучки? — Иви потащила Тьена к навесу, под которым торговали содовой водой с сиропами, но вор оттолкнул ее руку. Взгляд намертво прилип к расстроенному личику девчонки.

Не плачет. Закусила губу, вздохнула, зажмурилась. Подняла с брусчатки дивом уцелевшую розу, прижала к себе бережно, как минуту назад мальчишку — брата, судя по всему, как и она сама русоволосого и голубоглазого. Нашла еще одну. Подняла... Тяжелая алая головка какое-то мгновение держалась на стебле, а потом тот надломился, и бутон уныло повис.

Вспомнилась cлобода. Месяц или полтора назад. Сутолока у аптеки, зареванная малявка, пузырек с касторовым маслом.

— Розу, — коротко потребовал Валет, протягивая не успевшей подняться цветочнице медяк.

Она взглянула снизу вверх и тут же опустила глаза. Тоже узнала.

— Пожалуйста, — пропищала еле слышно.

— Не эту. — Вор кивнул на сломанную: — Ту.

Под недоумевающим взглядом принял цветок, зубами отгрыз болтающийся на тонкой ниточке-кожице стебель и вставил бутон в петлицу.

— А теперь и эту. — Он прокатил между пальцами серебряную монету.

Глаза у девчонки вспыхнули, но не алчно — удивленно, а бледные щеки подкрасились румянцем.

— Целый листр! — шипела ему в ухо Иветта, когда он все же повел ее к навесу с содовой. — Ты отдал ей целый листр!

— Не ей отдал, а тебе розу купил, — спокойно парировал юноша и с шутливым поклоном подал своей даме цветок.

— На кой она мне? Лучше бы ты мне на этот листр...

Недовольно сверкнули зеленые глаза, и Иви запнулась. Показалось, что шелковая петля вновь затягивается на шее, и девушка с силой вцепилась в колючий стебель, не замечая, как впиваются под кожу шипы...

Повесив на руку помятую корзину и подхватив с мостовой Люка, Софи бросилась к ведущей к дому улочке. Но братишка был слишком тяжелым и, не дойдя до знакомого поворота, девочка вынуждена была поставить его на ноги и отдышаться.

Да и что, собственно, случилось, чтобы лететь, как угорелая?

Ну, пристали пьянчуги какие-то, так хорошо, что вообще не побили. На набережной народ собирается в основном приличный, но случается ведь всякое.

Ну, цветы рассыпали. Так в итоге и неплохо вышло. Радоваться надо! Если бы каждый вечер по листру получать, так можно было бы жить припеваючи: есть досыта, платьев новых накупить, Люку — курточку и сапожки на холода, а себе — шляпку с красным петушиным пером, вот как у этой дамы...

Софи невольно задержала взгляд, на привлекшей ее внимание незнакомке — интересной в ней была не только шляпка. Красное с черным платье облегало изящную фигуру, золотистые волосы, завитые в крупные локоны даже в слабом уличном свете казались сияющими, а лицо было настолько прекрасно — таких прекрасных и на картине не увидишь... Женщина сердито взглянула в ее сторону, и девочка отвернулась.

— Да, это он, — услышала Софи слова, адресованные спутнику дамы, высокому, элегантно одетому господину. Голос у красавицы был под стать внешности — волшебный, завораживающий. — Как ты его нашел?

— Это он меня нашел, — ответил мужчина. — Вытащил из кармана портсигар. Представляешь, насколько нужно быть быстрым, чтобы что-то у меня украсть?

Софи не могла этого знать, но отчего-то была уверена, что они говорят о том пареньке, который сегодня купил у нее розу за серебро, а в прошлый раз разгадал ее секрет с касторкой.

Снова стало тревожно и страшно и, крепко схватив Люка за руку, она буквально поволокла малыша по темным улицам, лишь бы скорее оказаться дома.

Глава 3

Разрешение на работу, заплатив в управе полтора листра, Софи получила еще весной, а постоянное место удалось подыскать только к концу осени — помощницей в продуктовой лавке неподалеку от дома. К торговле ее пока не допускали: взвешивала и раскладывала по пакетам бакалею, перебирала овощи, натирала воском яблоки, чтобы дольше хранились и привлекали покупателей блестящими румяными бочками, а после закрытия протирала полки и мыла полы. Люка хозяин разрешал брать с собой. Тихий, спокойный малыш не доставлял хлопот, играл себе под прилавком, и иногда какая-нибудь щедрая дама, заметив его, привечала хорошенького мальчонку только что купленным пряником или яблочком. Если он не съедал угощение сразу, Софи откладывала гостинцы домой или, с позволения хозяина, возвращала на прилавок и тогда брала из кассы половину стоимости — и себе прибыль, и лавка не в убытке.

За осень еще дважды приезжал отец — чаще, чем за все то время, что не жил с ними. В первый раз привез немного денег, Люку игрушек, а Софи книгу со сказками и пуховую шаль. Книга была новая, с цветными картинками. Шаль — ношеная, и девочке неприятно было догадываться, кем. И то, и то она собиралась продать, но сказки оказались интересные, а теплых вещей все равно недоставало. Во второй раз подарков не было: дал только денег, правда, уже больше, и сказал, что у них теперь есть маленькая сестричка — Клер. Так звали маму, и после его ухода Софи долго плакала...

С деньгами от отца и с тем, что она скопила за лето, заработала и еще заработает в лавке, Софи рассчитывала без проблем пережить холода. Разжилась одеждой на зиму, себе и брату. Купила дров и угля. Чтобы не тратить их впустую, закрыла до весны и завесила одеялами двери в пустующие комнаты и топила только в спальне Люка, где спала теперь на полу на снятом со своей кровати матрасе, а кухня прогревалась сама собой. Набрала с запасом круп и лука и засолила в маленьком бочонке капусты, как делала когда-то мама. Кадушку поставила в своей остывшей, но не промерзшей комнате, куда заходила за вещами, да еще проведывать рассаженные в маленькие горшочки фиалки, примулы и луковицы гиацинтов: к новогодним праздникам цветы будут в большой цене.

Каждое утро девочка вставала затемно, готовила завтрак, будила братишку, кормила и вела его — а когда выпал снег, везла на салазках — в лавку, чтобы успеть к открытию. Домой возвращались уже в сумерках, ужинали и, если Софи не слишком уставала за день, а погода позволяла, шли по набережной к площади Адмиралов, где залили большой каток и несколько горок. Катались на ледяных каруселях, играли с другими детьми и даже позволяли себе изредка купить с лотка горячих пирожков. А вернувшись домой, согревались чаем, читали сказки из книги с картинками и укладывались спать.

В общем, если не думать о том, о чем думать не хочется, можно сказать, что жили они неплохо.

— Может, он мертвяк? — страшно расширив глаза, предположил Шут.

Валет поежился. Нет, не потому, что испугался, — от окна тянуло холодом. Нужно было сварить клейстера и заклеить старыми газетами щели в рамах, но ему нравилось выбираться на крышу и смотреть свысока на заснеженный город и покрывшуюся тонким льдом реку.

— Ну, это, сам подумай, — развивал мысль белобрысый. — Ты у него портсигар спер, а после прибил его кто-нибудь в подворотне. Вот и ходит, свое вернуть хочет. Мертвяки, они такие.

— Тебе-то откуда знать? — усмехнулся Тьен.

Рассказал на свою голову приятелю о странном господине, с лета являющемся ему два раза в неделю, как по расписанию. Так тот уже десяток версий подал, одна другой бредовее.

— Говорят так, — как будто обиделся Ланс.

— Скажи еще, что он колдун или альв какой, или дверг.

Теперь Шут по-настоящему надулся: альв или дверг — видать, Валет в книжках своих дури набрался, а он и слов таких не слыхал. И колдуна только одного знал — старого Амброза, что держал балаганчик при ярмарочном поле и торговал предсказаниями и любовными зельями на спирту. Зелья работали. Главное, девку как следует напоить — верняк, не откажет. А с предсказаниями дед лет пять назад напортачил: нагадал Крису Косому удачное дело, а того со всей компанией жандармы взяли на выходе из ювелирного. Так брат Косого из Амброза хромого сделал, а когда Крис из тюремного вагона деру дал, да в слободу вернулся, и его вразумил по-братски: говорят, чуть почки не отбил вместе с верой во всю эту магию-шмагию.

— Ты мне лучше про козыря своего расскажи, — сменил тему Валет.

— Какой он мой? — огрызнулся Ланс. — Гад он, вот что. И шулер.

— Вот про это и расскажи.

Козыря — козырные воры, которые не кошельки да часы с зевак снимают, а по-крупному работают, по банкам там, или по золотишку с камушками, — в слободе народ уважаемый. И марку они держат. Козырю, что по карманам тырить, что в карты мухлевать — все едино позор. Дойдет до кого, считай, крест на честной репутации. Цари могут и на суд вызвать, а нет — так в народе ославят. Но если кто напраслину на уважаемого человека возводить станет, тоже к ответу призовут. Потому Шут про того козыря, которому намедни уже третий раз проигрался, никому, кроме друга, не говорил. Не пойман, как говорят, не... Хм, вор конечно, но вор честный.

— Шулер, — повторил он уверенно. — Я на втором кону подглядел: не сильно рассмотрел, но то, что у него ни одной красной карты не было, — зуб даю. А он возьми, и зайди с сердец!

— Зуб, значит? — Тьен ощупал языком дырку от выбитого резца. — Ладно, проверим.

Снял с книжной полки толстый томик, вытряхнул из него с десяток разноцветных банкнот и посмотрел на белобрысого: не откажется ли от своих слов. Вдруг заливает про шулера, чтобы проигрыш оправдать? Но Ланс взгляда не отвел.

— Сыграем, — утвердился в принятом решении Валет. Заприметил в глазах товарища азартный огонек и поправил: — Я сыграю. Покажешь мне только этого... козыря.

Последнее слово как сплюнул.

Обычно Валет ни в карты, ни в кости не играл. Не потому, что не умел, — не любил. И везло ему вроде бы, и "крупняк" сам в руки шел, и шестерки, как бабка пошептала, выпадали, но не любил. Может, как раз из-за такого везения — куража не чувствовал.

Но сегодня с этим был полный порядок.

— Вон он, видишь?

Шут повел глазами, указывая на мужчину лет сорока, худого, высокого, наверное (трудно определить, когда он сидит), с редкими темными волосами, зачесанными набок, чтобы скрыть наметившуюся лысину, и тонкими вощеными усиками. Тот восседал за столом игорного заведения мамаши Бланшет в компании одной из ее девиц. Зал хорошо отапливался, и красотка не мерзла, выставив напоказ голые плечи и едва прикрытую алым шелком платья грудь. Чистая кожа, ухоженные волосы, крепкие ногти и зубы без гнили: три, минимум два листра за ночь — навскидку оценил барышню Тьен. Козырь явно не бедствовал.

— Быстрый гад, — с нотками зависти прошептал Ланс. — Гляди, как сдает.

— Гляжу, гляжу, — пробормотал Валет.

Действительно, быстр. Но не быстрее, чем он. А если бы и те, кто сидел сейчас за столом, следили за сдачей, а не пялились на грудастую шлюшку, тоже могли бы заметить, как банкующий франт передернул колоду.

— Из чьих он? — тихо спросил Тьен у приятеля. — Кажется, видел его раньше, но не помню, с кем.

— С Гензелем Ключником с весны работает. До этого — не знаю.

— Уж больно на вокзального каталу похож, — поморщился презрительно Валет. — Пальчики шустрые, но не на воровском деле заточены.

— Думаешь?

— Я всегда думаю. Это и отличает меня от большинства.

В зеленых глазах вора вспыхнули знакомые Лансу искорки, предваряющие, как правило, большую забаву, и, заметив это, Шут даже на ехидное замечание обидеться забыл.

— И что надумал?

— Играть. — Тьен с хрустом размял пальцы. — По-крупному. Твоих денег не верну, но одной швалью в слободе меньше станет.

— Может, не надо? — засомневался белобрысый. — Народу много. Если за руку его не поймаешь...

— Поймаю, — обрубил Валет.

Один из игравших с козырем как раз встал из-за стола, оставив на сукне кучку мятых бумажек, часы и запонки. Тьен поспешил занять его место.

— С малолетками и фосками (2) не играю. — Шулер брезгливо дернул губой.

— Я тоже. — Вор спокойно скинул и повесил на спинку стула пиджак и до локтя закатал рукава рубашки. Бросил в банк купюру в два листра.

Девица рядом с козырем одарила зазывной улыбкой, но Тьен в ее сторону не смотрел. Он вообще, казалось, никуда и ни на кого не смотрел: взгляд рассеянно шарил по столу, иногда цепляясь то за вскрытую колоду, то за чьи-то выбивающие неровную дробь пальцы. Только во время сдачи парень немного сосредоточился, но лицо его оставалось таким же безмятежным.

Выражение ленивого равнодушия не сходило с него и тогда, когда банк перекочевал под руку козырю. И тогда, когда он проиграл следующую партию. Подловить мошенника на тасовке или сдаче — дохлый номер. Поди докажи, что карты легли так или иначе именно по его воле, а не по воле случая. Идеальный вариант — поймать на подлоге. И шансы были велики: жох делал нычку каждый раз, когда передавал колоду, оставалось только дождаться своей очереди.

— Все! — еще один игрок, со злостью швырнув на стол не сыгравшую карту, поднялся и почти побежал к окну. Распахнул створки, впустив в зал порыв холодного ветра, отчего огонь тревожно заплясал под стеклами ламп, и Валет заинтересованно обернулся: не выбросится ли.

Нет, всего лишь закурил, быстро затягиваясь дешевой папироской. Сейчас насобирает по карманам пригоршню мелочи или займет у знакомых и вернется. Такие всегда возвращаются к игре, как к смазливой потаскухе, что приласкает разок, а после уходит к тому, у кого фарта больше. Тьен таких отношений не понимал, что с картами, что с женщинами.

— Ну что, малыш, — подначивая его, ухмыльнулся через стол козырь, — только мы с тобой остались. Продолжим?

— Продолжим. — Он положил на стол веер банкнот. — Играю на все.

В сузившихся глазах шулера загорелась жадность.

— Принимаю.

Такие ставки не могли не собрать у их стола всех присутствующих. Ну и отлично: чем больше свидетелей, тем лучше.