Его зовут Ангел

Когда я понимаю, что непозволительно долго смотрю на новичка, я быстро отвожу взгляд к учебнику и нервно выдыхаю. На меня наваливаются вопросы. Откуда у него шрам? Почему он хромает? С ним что-то случилось? Что-то серьезное?

Время, кажется, замедляется, или вообще останавливается.

Я вжимаюсь в стул и опускаю голову так низко, как только могу.

― Проходи за последнюю парту, ― произносит Светлана Александровна. Должно быть, эти слова адресованы новичку.

Я не слышу ответа и борюсь с желанием поднять голову и пронаблюдать за ним. Я делаю пару глубоких вдохов и сосредотачиваюсь на открытой книге. "Слово о полку Игореве" ― последнее, о чем мне сейчас хочется думать.

Я улавливаю слухом приближающиеся шаги, и до меня доходит, что единственная свободная парта, да еще и последняя, находится за нами с Егором. Этот новенький со странным именем будет сидеть совсем рядом. Ох...

Когда... Ангел (боже, какое глупое имя) проходит мимо нашей парты со стороны Егора, я все-таки открываю взгляд от учебника и смотрю на его толстовку. Новенький лениво идет к своему месту, а затем я слышу, как падает на стол его рюкзак, слышу звук открывающейся молнии.

Я закрываю глаза и вновь пытаюсь привлечь свое внимание к пожелтевшим страницам потрепанной книги. "Слово о полку Игореве". Мне нужно думать только об этом. Но я не могу не заметить, как все до последнего поворачивают свои головы в нашу... в сторону новичка и с откровенной наглостью смотрят на него. Какое бесстыдство.

Они начинают шептаться, и мне хочется зарядить учебником в спины Светы и Алины, потому что их комментарии мне слышны лучше всех. Но я не могу этого сделать, потому что: во-первых, это будет выглядеть глупо; во-вторых, после этого безумного, но, по моему мнению, правильного поступка я огребу массу проблем, которыми я и так сыта по горло; и, наконец, в-третьих, это просто не культурно. Я, может быть, и изгой, но уж точно не из тех, кто любит совершать физические нападки на других. Наверно...

Кто-то громко вздыхает, и через секунду я чувствую, как слабый ветерок ударяется мне в спину. Я мгновенно напрягаюсь, превращаюсь в пружину, и уставляюсь на темный затылок Светы Лазаревой. К счастью, ее лучшая подруга до жути наблюдательная, и она замечает, с каким выражением лица я смотрю на Лазареву. Алина "незаметно" толкает в бедро подругу и едва заметно кивает острым подбородком на меня.

Мне надо отвернуться. Отвести взгляд. Спрятаться. Исчезнуть.

Я успеваю опустить голову до тех пор, когда Света поворачивается ко мне и смотрит на мою макушку. Я начинаю воспламеняться от стыда до самых кончиков пальцев ног. В ушах звенит, сердце томительно колотится в груди, щеки горят, как после нескольких проведенных часов в бане.

Я вижу, как спустя несколько секунд Света и Алина отворачиваются от меня, и вздыхаю с облегчением.

― Даю вам пять минут на повторение отрывка из "Слова о полку Игореве", ― громко заявляет Светлана Александровна.

Кто-то стонет, кто-то злобно шипит, а кто-то продолжает с интересом разглядывать новичка.

Кстати, о новичке.

Сразу после объявления учительницы кто-то тычет в мою спину ручкой. Это не может быть Егор, потом что он сидит рядом ― это раз, и он бы никогда так не сделал ― это два. Я молюсь, чтобы мне показалось, что в меня тычут ручкой, потому что я не хочу оборачиваться, не хочу разговаривать с новеньким. И для этого существует масса причин. Наверно, самая главная заключается в том, что этот... Ангел может оказаться таким же неприятным типом, как и все. Мало ли кто знает, что у него на уме. Может, он уже приготовил какую-нибудь жестокую шутку, и собирается...

― Эй, ― слышу я шепот позади себя.

Я не отвечаю. Может, это не мне? Или вообще показалось?

Я вижу, как искоса смотрит на меня Егор. Значит, не показалось, и он тоже слышал.

― Эй, ― доносится снова.

Я боюсь оборачиваться, но мое тело отзывается быстрее, чем разум, и вот я обнаруживаю, что мой подбородок прижат к правому плечу, и глаза смотрят на улыбающееся лицо со шрамом. Я понимаю, что не должна разглядывать длинный бледно-розовый рубец, но ничего не могу с собой поделать. Любопытство захлестывает меня, и мои глаза просто-напросто приклеены к левой щеке новичка.

― Не подскажешь, на какой странице находится отрывок, который вы должны были выучить? ― вежливо спрашивает он меня.

Я, наконец, отрываю взгляд от его шрама и перевожу на большие глаза теплого коричневого оттенка. Я была права. Они у него не светлые. А какие длинные ресницы! Я много раз слышала, как девчонки говорили, что хотят такие ресницы, и специально наращивают их.

Я еще никогда и никому так долго не смотрела в глаза. Но новичок выглядит спокойным, словно нет ничего странного и ужасного в том, что я так откровенно разглядываю его. Я же не красивая! И лицо у меня всегда такое, словно я когда-то проглотила кирпич. И почему меня вообще заботит, какого мнения обо мне новенький? Мне должно быть все равно. На всех. И на этого паренька тоже.

― Что? ― спрашиваю я, делая вид, что не расслышала его в первый раз.

Новичок щурит глаза и улыбается. Я громко сглатываю и приказываю себе вести себя нормально, ну, или хотя бы приблизительно к адекватному состоянию.

― Я говорю, не скажешь, на какой странице находится отрывок, который вам задали выучить наизусть, ― весело повторяет он.

Я бросаю краткий взгляд на его парту и вижу старый учебник литературы.

Я немного хмурюсь и поднимаю взгляд.

― Тринадцатая страница, ― отвечаю я и ужасаюсь, потому что мой голос звучит ужасно. Как будто я не говорила несколько дней. Хотя, это почти так и есть. Я мало разговариваю.

― Большое спасибо, ― потягивая слова, благодарит Ангел, и я хмурюсь сильнее, гадая, издевается он, или говорит серьезно.

Должно быть, издевается. Да, точно. Издевается. Наверно, думает, что я слабоумная, или что-то в этом роде. Ну, даже если он пока так не считает, то в скором времени неизбежно изменит свое мнение. И в этом ему с радостью помогут мои замечательные одноклассники, которые в ярких красках объяснят, что я сумасшедшая и тихоня, чучело, уродина, немая... Уверена, они найдут слова.

― Все, время вышло, ― говорит Светлана Александровна.

Я пользуюсь моментом и отворачиваюсь. Закрываю глаза, делаю глубокий вдох, избавляюсь от страхов, назойливых мыслей и непонятных сомнений, и встряхиваю головой. Нужно сосредоточиться на литературе. Только это имеет значение. Только это.

― Может, кто-нибудь хочет рассказать по желанию? ― спрашивает учительница.

Все молчат. Так всегда. Светлана Александровна, сузив глаза, смотрит на нас и улыбается.

― Ладно, если желающих нет, то пойдем по списку, ― говорит она и опускает взгляд к журналу. ― Астафьев. Давай к доске.

Я усмехаюсь так тихо, чтобы никто не мог услышать. Астафьев Сережа никогда не выйдет к доске и на "отлично" расскажет отрывок из "Слова о полку Игореве". Он никогда не напишет хорошо сочинение, или решит задачку по геометрии, сложное уравнение по алгебре. Сережа ненавидит физику, химию, физкультуру и, возможно, все уроки.

Я перевожу взгляд на него. Астафьев вальяжно сидит на стуле, откинувшись на спинку, за третьей партой на первом ряду и с наглой ухмылкой смотрит на учительницу.

― Я не готов, ― заявляет он, и это никого не удивляет.

Этот персонаж типичный двоечник. Удивляюсь, как он вообще умудрился доучиться до девятого класса. С такой успеваемостью ему место в школе для особо... непонятливых и отсталых. Сережа мог бы учиться хорошо, но он в седьмом классе попал в плохую компанию, и скатился до двоек, хотя до этого учился на тройки и даже четверки.

― Правда? ― с наигранным удивлением произносит Светлана Александровна и с издевкой смотрит на Астафьева. ― И что случилось на этот раз?

― У бабушки был день рождения, и я не успел подготовиться, ― все еще усмехаясь, отвечает Сережа.

Его друг ― Капкан, а иначе Колосов Антон ― начинает смеяться.

Светлана Александровна приподнимает брови и вздыхает.

― День рождения шел целую неделю, да, Астафьев? ― спрашивает она.

― Я выучу на следующий урок, ― обещает Сережа.

― Мог бы придумать отговорку поинтересней, ― Светлана Александровна качает головой и опускает голову к журналу. ― Ставлю точку, ― предупреждает она. ― Но если ты не подготовишься, то будет двойка. Понял?

― Угу, ― лениво отвечает Астафьев.

― На твоем месте я бы всерьез задумалась об оценках, Сережа.

― Конечно.

Учительница хмурится и смотрит на класс.

― Арбатова, ― произносит она.

Арбатова Камилла ― кукла номер один в этом классе. И она тоже не готова. Это стопроцентно. Ее мало заботят такие вещи, как подготовка домашнего задания по литературе. Гораздо важнее то, что она видит в отражении зеркала, когда смотрится в него.

Камилла перестает накручивать на палец локон темных волос.

― А я тоже не готова, ― невинным голоском произносит она.

― Правда? Что, тоже бабушка отмечала день рождения? ― иронизирует Светлана Александровна.

Я не могу сдержать довольной улыбки. Все же, я злорадная.

― Ну... ― мямлит Камилла, но ее перебивает учительница.

― Если не готова, так и скажи.

Я не вижу лица Камиллы, но могу представить, как она сейчас фирменно закатывает глаза.

― Я не готова, ― бормочет Арбатова.

― И выплюнь жвачку, ― говорит Светлана Александровна.

Камилла встает и модельной походкой направляется к урне. Большинство мальчиков смотрят ей вслед. Конечно, она стройная и высокая. Даже Егор поднимает глаза и удостаивает ее своим вниманием. Ха-ха. Наверно, я единственный человек в этом классе, кого совершенно не заботит фигура Арбатовой. Мне даже жаль ее, потому что у нее есть только внешность, а вот мозгов она лишена. Должно быть, тяжело быть пустоголовой.

― Вишневская, ― произносит учительница, и я замираю.

Она только что назвала мою фамилию. Вот черт. Я вижу, что Егор смотрит на меня, и Светлана Александровна, и еще несколько человек. И я краснею. Я всегда краснею, когда на меня смотрят. Глупо, но неисправимо, к сожалению.

Я знаю, что готова. Я учила этот отрывок два вечера подряд. Но сейчас все слова вылетают из моей головы, и та остается пустой. Я все забываю. Я теряюсь. Не могу пошевелиться и сделать вдох. Волна паники окутывает меня, и я начинаю бесследно тонуть в ней.

У меня много проблем. Одна из них заключается в том, что если я теряюсь, то не могу собраться. Ну, а если могу, то делаю это очень долго.

― Ты готова? ― спрашивает у меня Светлана Александровна.

Я открываю рот, чтобы ответить, но тут звенит звонок. О, этот спасительный звонок. Как никогда вовремя.

Все начинают собираться и покидать свои места. Когда учительница отворачивается и говорит классу, что будет спрашивать отрывок из "Слова о полку Игореве" на следующий урок, я закрываю глаза и накрываю ладонью лоб.

Я такое ничтожество.

* * *

Все, чего я хочу, это убежать как можно дальше отсюда и больше никогда не возвращаться. Но у меня еще три урока. И я просто обязана отсидеть их, чтобы не навлечь на себя гнев учителей и родителей. Они вспоминают о моем существовании только тогда, когда я делаю что-то плохое. А так... их словно не существует в моей жизни.

Сейчас химия. И я терпеть не могу этот предмет. Мои тетради по геометрии, алгебре, физике и химии, в том числе, по большей части служат альбомами, где я оттачиваю свой навык художника. Неплохо, кстати, получается. Что ж, долгие годы тренировок.

Я и химия ― понятия не совместимые. Как я и алгебра. Я и геометрия. Я и физика. Я и физкультура. У меня гуманитарный склад ума. Лучше всего мне дается русский язык, английский, литература, биология, история и обществознание. Последние два несложные предметы. Ну, а искусство вообще легкий предмет. Все, что требуется там, это хоть как-то уметь рисовать. И все. Да плюс к этому искусство преподает молодая девушка, которую все любят доводить до истерики, и сама она легко поддается провокациям. Ей не хватает выдержки и железных нервов. Но я думаю, потом она станет такой же суровой и злой, как все учителя. Кроме Светланы Александровны. Светлана Александровна хорошая учительница. Она абсолютно не похожа на остальных. И она единственная, к кому я испытываю уважение в этой школе.

На химии меня вызывают к доске, и я готова провалиться сквозь землю, лишь бы не идти. Как и всегда, меня сопровождают колкие комментарии и слова, типа, что я дура и тупица. Что ж, я не могу не согласиться с ними, потому что я действительно не понимаю химию.

Я битый час стою у доски и смотрю то на уравнение, то в учебник. Ума у меня не прибавится, если Маргарита Степановна будет кричать на меня, и если одноклассники будут смеяться и издеваться. Я все равно не пойму.

― Позор! ― пыхтит химичка. ― Как можно не знать валентность кислорода!

― Я забыла, ― тихо произношу я. Нет. На самом деле, я не знаю, какова валентность кислорода. Я не знаю, потому что мне это не интересно. Я не знаю этого, потому что в будущем мне вряд ли понадобится валентность кислорода. Я вообще не знаю, что ждет меня в будущем...

― Расставь коэффициенты, ― говорит Маргарита Степановка и кладет руки на бока.

Я вижу, как она отворачивается к классу и качает головой, что-то бормоча себе под нос. Я ненавижу химичку, потому что она злая, потому что она никогда не задумывалась над тем, что, может быть, дело не во мне, а в ней, что это она так плохо преподает свой предмет, что я не понимаю этого. Ну, или, может быть, она просто не может понять, что я не предрасположена к этому предмету. Ведь не всем суждено быть химиками!

― Я не знаю, ― вздыхаю я и закрываю учебник.

― Неудивительно, ― ядовито фыркает Маргарита Степановна и начинает сверлить меня раздраженным взглядом. ― Поставить бы тебе единицу! Но ладно, два. Садись.

Я швыряю мелок на учительский стол и иду к своему месту, стараясь не обращать внимания на взгляды одноклассников. Я смотрю вперед, мой взгляд упирается в светлую стену, и боковым зрением я замечаю, что на меня смотрит новенький. Я машинально перевожу взор на него. Он не улыбается и не смеется, как все остальные. Он просто смотрит на меня, и мне даже кажется, что я вижу сочувствие в его глазах и... понимание. С чего бы вдруг?

Я не замечаю на своем пути чей-то рюкзак и спотыкаюсь об него. Я лечу вперед. Время замедляет свой ход, и это позволяет мне успеть ухватиться за край парты, за которой сидят Света и Алина. Я висну на ней и секунду спустя слышу взрыв хохота.

― Смотри, куда прешь, чучело! ― возникает знакомый голос. Миша Галанов.