Его зовут Ангел

― Душой и телом, ― добавляет Ангел, не открывая глаз.

― Да.

― Ты часто здесь бываешь?

― Стараюсь приходить как можно чаще. Летом не проходила и дня, как я бывала здесь. Но учебный год лишает меня единственной возможности побыть вдали от всего, что угнетает.

Ангел затихает на целых десять минут. Я все это время смотрю на него с любопытством.

― Что ты делаешь? ― спрашиваю я, когда он, вдруг, улыбается.

― Представляю, мечтаю, ― говорит он, не открывая глаз.

― О чем?

Ангел пожимает плечами. Я не выдерживаю и усмехаюсь.

― Как так ты не можешь знать, о чем мечтаешь?

― Просто, ― легко отзывается он. ― Для того чтобы мечтать, не обязательно знать, о чем именно. Я просто представляю.

― Хмм, ― только и тяну я задумчиво.

― Попробуй тоже, ― советует он меня спустя еще одну бесконечную минуту тишины.

― Мечтать, не зная о чем? ― я хочу произнести это с сарказмом, но не получается.

― Ага.

― И как я буду это делать?

― Очень просто, ― он, наконец, открывает глаза и смотрит на меня. ― Расслабься.

Я немного расправляю плечи, размышляя над серьезностью этой идеи, и делаю резкий выдох.

― Ладно. Расслабилась. Что теперь? ― спрашиваю я.

― Закрой глаза, ― его голос становится тише.

Я делаю то, что он говорит.

― А теперь просто представляй, ― Ангел и вовсе переходит на шепот, который подхватывает легкий свистящий ветерок, но я отчетливо слышу его голос.

― Что представлять? ― тем же шепотом уточняю я.

― Все, что угодно. Просто расслабься, ― а шепот Ангела продолжает стихать, и вскоре вовсе растворяется в воздухе, как сахар в горячем чае.

Я долго молчу, вижу перед глазами разные картинки, которые, удивительно, действуют на меня расслабляюще. Представляя, я перемещаюсь в другие места, которые сами собой вырисовываются в моем сознании. И когда я открываю глаза и смотрю вокруг, все кажется мне другим. Появляются краски, которых раньше не было. И этот крохотный уголок Земли становится для меня по-настоящему волшебным.

― Это место просто создано для того, чтобы мечтать, ― произносит шепотом Ангел.

Я смотрю на него. Он все еще сидит с закрытыми глазами.

Да, теперь я это понимаю.

― Ты ненавидишь того, кто сбил тебя? ― тихо интересуюсь я.

― Не знаю, ― честно отвечает Ангел и распахивает глаза. Он некоторое время смотрит на ясное небо, затем опускает взгляд. ― Я думаю, то, что я чувствую по отношению к этому человеку, который сломал мне жизнь, и которого я ни разу не видел, сильнее ненависти.

― Что может быть сильнее ненависти?

― Смирение, прощение, сочувствие, ― перечисляет он.

― Хочешь сказать, ты простил этого человека, смирился и испытываешь к нему сочувствие? ― недоверчиво спрашиваю я.

― Нет. Я никогда не смогу простить, но смириться ― да. Я уже смирился. И да. Ему можно посочувствовать. Представь, что он испытывает, зная, что, возможно, убил ребенка, то есть меня?

― Но он сам виноват в этом. Не нужно было уезжать, а помочь тебе.

Ангел ничего не говорит в ответ.

― Как ты понял, что смирился? ― спрашиваю я.

Он пожимает плечами.

― Не могу объяснить. Просто в какой-то момент ты начинаешь отпускать боль, гнев и все сожаления. Нет, конечно, полностью это никуда не уходит, но жить все же становится проще.

Я вздыхаю.

― Не знаю, смогла бы я когда-нибудь смириться с этим.

― И не узнаешь, пока не переживешь, ― спокойно говорит Ангел. ― Но я не хочу, чтобы ты пережила это когда-нибудь. И никто другой. Это ужасно, поверь мне.

― Верю.

― Ты думал когда-нибудь о смерти? ― спрашиваю я спустя минуту.

― О смерти? ― его голос звучит удивленно.

― Ну, да, о смерти.

― Почему я должен думать о ней?

Я пожимаю плечами и закусываю нижнюю губу. Чувствую себя ужасно неловко, потому что это странный вопрос, но все равно жду ответа.

― Нет, ― произносит Ангел неуверенно. ― А ты?

― И я.

― Врешь.

Я напрягаюсь и стараюсь не смотреть на него.

― Если бы не думала, то не спрашивала бы меня сейчас об этом, ― говорит Ангел.

Я закрываю глаза и вслушиваюсь в тяжелые удары своего сердца.

― Я думала, но не в смысле, что хочу умереть, ― пытаюсь объяснить я. ― Я просто думала о смерти. Что это такое? Как люди умирают? Что их ждет после? Есть ли та сторона? Рай? Или ад? Или после смерти наступает пустота? Может ли человек переродиться?

― Да. Мне тоже интересно знать это, ― соглашается Ангел. ― И... я думал об этом, ― он переходит на шепот. Я немного склоняюсь к нему ближе, чтобы лучше слышать. Большие коричневые глаза Ангела смотрят прямо на меня. ― О смерти. Своей. О том, что мог умереть тогда.

Я вздрагиваю и чувствую щемящую боль в груди.

― Я думал о том, почему выжил, ― говорит Ангел. ― Думал о том, что бы было, если бы я все-таки умер. И иногда я думал, что хотел бы... умереть.

Я пошатываюсь назад, слыша последние слова, и мои глаза округляются от шока.

― Ты хотел... умереть? ― изумленно произношу я.

Легкий румянец касается его щек, и он не смотрит мне в глаза, когда кивает. Я медленно отворачиваюсь от него и начинаю глубоко дышать, потому что паника, смешанная с тревогой, застревают в горле, перекрывая доступ к кислороду.

Сердце ускоряет свой темп, и я начинаю чувствовать знакомую боль.

― Тебе тяжело это понять, ― говорит Ангел измученным голосом, отчего мне становится еще больнее. ― Я и сам себя не понимал, когда думал об этом.

― А сейчас? ― я перевожу на него растерянный взгляд. ― Сейчас ты думаешь о... том, что хочешь умереть?

― Нет, ― сразу отвечает он, и я верю ему. ― Все стало налаживаться. Мысли о смерти посещали меня тогда, когда я не видел ни в чем смысла, когда все отвернулись от меня, и я думал, что все навсегда останется таким, каким оно было тогда. Но время залечило раны. Время изменило мой мир, оно изменило меня и привело туда, где я сейчас. Ты понимаешь? Сейчас все иначе. Я знаю, что все налаживается. Я начинаю снова видеть смысл. У меня есть друзья, ― уголки его губ, подрагивая, приподнимаются. ― Все по-другому.

Боль в сердце постепенно уходит, и я облегченно выдыхаю.

― Тебя это пугает? ― спрашивает он неуверенно.

Я вопросительно смотрю на него.

― Смерть, ― поясняет он.

― Конечно, ― не раздумывая, отзываюсь я. ― Кого она не пугает?

― Наверно, ― Ангел пожимает плечами, ― того, кто уже встречался с нею.

Я понимаю, что он говорит о себе.

― Ты не боишься ее? ― спрашиваю я.

― Нет... да... не знаю, ― бормочет он. ― Тогда не боялся, а сейчас... ― Ангел вздыхает и прижимается спиной к валуну. ― Я думаю, когда есть, что терять, нужно бояться смерти. И сейчас я боюсь, потому что жизнь обретает новые краски, и я не хочу, чтобы это исчезло. Все исчезло, ― Ангел печально улыбается. ― На самом деле, если присмотреться, то можно увидеть, что мир не так уж и плох, ― говорит он приободрившимся голосом. ― Что есть на свете что-то хорошее.

Я хмыкаю, потому что напряжение начинает уходить.

― Что, к примеру? ― спрашиваю я и заставляю себя расслабиться.

― Природа, ― сразу бросает он.

― И все. На этом список прекрасных вещей заканчивается, ― усмехаюсь я.

― Нет, почему же. Еще есть пластинки.

Я удивленно смотрю на него.

― Пластинки?

Он кивает.

― Ну да. Музыкальные пластинки.

Я смотрю на Ангела еще какое-то время и начинаю смеяться. Громко. Ну все, сейчас он подумает, что я точно сумасшедшая.

― Что смешного? ― немного обижено спрашивает Ангел.

― Пластинки, ― отвечаю я, все еще смеясь.

― И что?

Я успокаиваюсь и спрашиваю:

― Что прекрасного в музыкальных пластинках?

― Музыка, ― Ангел улыбается.

― Ну, музыка еще есть на кассетах, дисках. И, вообще-то, сейчас все люди слушают музыку в интернете.

― Ну, вот тебе и ответ. Они не видят красоты в пластинках. И я не как все, забыла?

Я вздыхаю и криво улыбаюсь.

― Точно. Чудик.

― Как и ты, ― он шутливо пихает меня в бок локтем.

― Да. Как и я. Но... почему пластинки? Никогда бы не подумала, что они могут кому-то нравиться. Ну, в смысле, я думала, что они есть только у стариков, дедушек и бабушек, ― я закатываю глаза, чувствуя себя идиоткой.

― Я коллекционирую их, ― признается Ангел.

― О. Ого.

― Ты обязательно должна увидеть и послушать их. Я покажу тебе как-нибудь.

― Договорились, ― улыбаюсь я, напоминая себе, что теперь мне не нужно бояться его. Он мой друг. И я хочу, чтобы так было всегда. С ним я чувствую себя легко, и мне нравится это ощущение. Я не знаю, каково это ― потерять друзей, и знаю, что Ангел сталкивался с этим. Я могу лишь предположить, как это больно. По-настоящему больно.

* * *

У Ангела Самарского заразительная улыбка. И я поняла это только спустя недели нашего знакомства.

Однажды я просто по-новому посмотрела на него, без всяких сомнений и только с добрыми мыслями. Я всегда думаю о нем только хорошо, потому что он и есть такой ― хороший, отзывчивый и понимающий. А еще у него превосходное чувство юмора, его шутки многие слышат и не понимают, а я понимаю, и это еще раз доказывает, что мы мыслим на одной волне.

Ангел Самарский (нелепо звучат вместе его фамилия и имя) невероятно умный для своих почти-шестнадцати лет. Он так умен, что по сравнению с ним многие взрослые, с которыми я знакома (через родителей) кажутся мне простыми и, возможно, глупыми в каких-то моментах.

Ангел Самарский не просто идеальный друг, он идеальный человек, каких, наверно, больше не существует в этом мире. И, думая о нем, я, официально неверующая, допускаю мысль о существовании Бога, потому что не могу объяснить факт своего знакомства с Ангелом, потому что мир огромен, и в нем живет семь миллиардов людей. Но он встретился именно мне. Это определенно что-то волшебное.

И я безоговорочно убедилась в том, что дружба может существовать. Пусть я знакома с этим чувством не так долго, но уже успела окунуться в нее с головой. И я не хочу выныривать, я хочу тонуть, потому что это превосходно ― бесследно исчезать там, где хорошо.

Растворяться в дружбе.

* * *

Дни начинают лететь со скоростью света, и впервые мне хочется, чтобы время замедлилось.

Через неделю в понедельник с больничного выходит Егор. Он находит в класс перед алгеброй, в то время как мы болтаем с Ангелом о квадратных уравнениях.

― Привет, ― мы с Ангелом в раз отрываем взгляд от учебника и поднимаем головы.

У парты Ангела, за которую я подсела на время перемены, стоит Егор и неуверенно смотрит на нас. Я вижу, как расцветает широкая улыбка на лице Ангела, и чувствую укол ревности в груди. Я никогда не была эгоисткой в дружбе, потому что у меня не было друзей. И я не понимала, почему у одного человека не может быть два лучших друга. А теперь понимаю. Один всегда будет ревновать другого к третьему. И это ужасно глупо.

― Привет, ― Ангел встает со стула, и они с Егором пожимают друг другу руки.

Я ловлю себя за мысли, что Ангел стопроцентно знал о выходе Егора с больничного.

Когда Егор смотрит на меня, я неуверенно машу ему рукой в знак приветствия, и он кивает мне в ответ. Мы с Егором с пятого класса сидим за одной партой, и я никогда бы не подумала, что увижу в нем соперника. Хотя, может, все это идиотизм? Ну, то, что я воспринимаю дружбу, как борьбу? Ведь это не так. Просто... просто я не знаю, как мне вести себя. Все это очень необычно и странно для меня.

Я пересаживаюсь на свое место и слышу, как Егор и Ангел начинают разговаривать друг с другом. Я даже не смотрю в их сторону, и уж тем более не собираюсь влезать в их беседу. Вскоре в класс заходит учительница, и начинается урок. Егор отворачивается от Ангела, и я на секунду поворачиваю голову в его сторону. Мы смотрим друг на друга несколько долгих секунд, и Егор неуверенно улыбается мне. Я натягиваю крошечную улыбку в ответ.

Может, все не так плохо?

* * *

В этот же день я иду из столовой. Ангел еще с Егором. Они просто не могут оторваться друг от друга. И я решаю сегодня не вмешиваться и абстрагироваться.

У кабинета истории я вижу Камиллу и остальных девочек. Увидев меня, они начинают переговариваться. Снова. Им это не надоедает? Разве у них нет своих вселенски важных тем для разговоров?

Я заставляю себя не обращать на них внимания и достаю учебник по истории, чтобы повторить домашний параграф. Но сосредоточиться трудно, и я то и дело поглядываю в сторону своих одноклассниц. Не знаю, специально ли, или они действительно не знают такого понятия, как чувство меры. Мне кажется, второе, потому что для первого все равно нужны мозги, а они этой ценности лишены.

Камилла чересчур громко выражает свое удивление оттого, что я, оказывается, умею улыбаться и разговаривать. Я смотрю в ее сторону и думаю, как Бог (вероятность его существования для меня равна вероятности его не-существования) смог допустить такую чудовищную ошибку, создав этих дурочек? Ну, серьезно. Они ведь реально без мозгов.

Так вот, мои дорогие одноклассницы с каждым словом повышают громкость своих голосов, и их слышно если не на всю школу, то на весь этаж точно. Я вот думаю. Если для них я изгой, отброс, чучело и сумасшедшая, так почему же они обсуждают меня? Им не все ли равно, в чем я одета, как смотрю и что говорю? Почему бы им лучше не обсудить то, что они так любят? Платья, лак для ногтей, прически и косметику? Неужели они предполагают, что способны мыслить о чем-то другом?

Мои одноклассницы настоящие аспиды (это такие ядовитые змеи).

Вскоре разговор плавно перетекает от меня к Ангелу, и вот тут я не могу не прислушаться.

― Какой у него ужасный шрам, ― морщась, говорит Камилла. ― Я бы никогда не стала даже разговаривать с таким.

― Ага, ― поддакивает Настя Казанцева. Еще одна особа, думающая, что она умная и красивая. Но дайте мне влажные салфетки, и я сотру всю их "красоту" за пять минут. ― Еще и хромает.

Я чувствую прилив злости и раздражения, глядя на сборище тупоголовых девиц. Ох, Боже. Серьезно? Ты создал НЕПОПРАВИМУЮ ошибку...

― У Ангела совсем не ангельская внешность, ― воодушевленно говорит Лазарева Света, и все они начинают смеяться над ее грандиозной шуткой.