Его зовут Ангел

― Будут бояться.

― Человек так устроен, что ему нужно кому-то подчиняться.

― Тому, у кого больше наглости, ― усмехаюсь я.

― Свободные люди опасны. Их сторонятся, их боятся.

― Потому что думают, что могут стать такими же свободными, ― продолжаю я. ― Потому что они страшатся этого.

― Свободы действий, ― Ангел понимающе смотрит на меня.

― Они боятся того, что не смогут справиться со своей жизнью самостоятельно.

Мы улыбаемся друг другу.

― Ты слышала когда-нибудь про родственные души? ― неожиданно спрашивает он.

Я неуверенно киваю.

― Так вот, мне кажется, что ты мой душевный родственник.

Его заявление сбивает меня с толку.

Я снова замираю. Когда-нибудь Ангел точно подумает, что я странная в плохом смысле.

Мои глаза удивленно расширяются. А сердце... с ним начинает твориться какая-то чертовщина. Как и с пульсом. Как и с моими мыслями. Редко бывают такие моменты, когда моя голова пуста. Сейчас именно такой момент.

― Я понимаю тебя. Ты понимаешь меня. Мы можем говорить друг с другом о том, о чем не сможем поговорить ни с кем другим, ― говорит Ангел, и мне кажется, что мое сердце так громко колотится в груди, что его удары слышу не только я. ― Я думаю, это и есть родственные души. Мы с тобой. Близнецы по разуму, ― его голос постепенно затихает, и наступает тишина.

Я так растеряна, что готова провалиться сквозь землю. Я так растеряна, что все слова путаются, и не остается ничего, кроме ощущения полной бессмыслицы. Я хочу перестать выглядеть глупо, хочу перестать поедать Ангела своим недоуменным шокированным взглядом, но не могу справиться со своими эмоциями. Когда теряешь над ними контроль, становится очень трудно, и можешь натворить много вещей, за которые потом может стать стыдно.

Ангел понимает, что обстановка накалена до предела и усмехается, пытаясь помочь мне расслабиться. И это действует. Я чувствую, как напряжение уходит и вскоре исчезает где-то в кончиках пальцев ног.

― Чего ты боишься больше всего? ― спрашивает Ангел.

Я вяло пожимаю плечами, а он вдруг издает усталый смешок.

― Ты чего? ― говорю я.

― Просто ты почти на каждый мой вопрос пожимаешь плечами, ― объясняет он. ― Это забавно и в то же время печально.

― Почему печально?

― Потому что я не знаю ответа. И ты тоже, хотя должна знать.

Я натянуто улыбаюсь и специально пожимаю плечами снова. Ангел тихо смеется и качает головой.

― А ты? ― говорю я. ― Чего боишься ты?

Я подхожу к нему и наваливаюсь спиной на валун.

― Что от меня все отвернутся, ― признается Ангел. ― Не родители. Нет. Я знаю, что они всегда будут поддерживать меня, что бы ни случилось. Я боюсь потерять друзей, то есть тебя и Егора, ― Ангел перестает говорить и неуверенно прикусывает нижнюю губу. ― Но больше я боюсь, что от меня отвернешься именно ты.

У меня перехватывает дыхание, а сердце начинает колотиться, как сумасшедшее.

Я ошибалась, думая, что накал страстей был тогда, когда минуту назад Ангел назвал меня своей родственной душой.

― О-о-о, ― еле слышно протягиваю я на громком длинном выдохе.

Боковым зрением я замечаю, как левая рука Ангела сжимается в кулак.

― Ты стала мне близким другом, ― продолжает он и нервно глотает. ― Нет, ты стала лучшим другом. И мне будет очень больно, если что-то заставит тебя отвернуться от меня. Честно.

Мне становится трудно дышать, но не потому, что плохо, а потому что я испытываю такое волнение, какое еще никогда не испытывала, и это очень необычное ощущение. Что я могу сказать? Ангел ― удивительный, и мне крупно повезло, потому что он стал моим другом, да и просто потому, что я вообще его встретила.

И пусть он знает, что я тоже не хочу терять его. Я впервые скажу кому-то, что чувствую.

― Не отвернусь, ― произношу я хрипло. ― Я не отвернусь от тебя. Никогда. Потому что ты мой друг. Единственный лучший друг, ― я набираюсь смелости и смотрю ему в глаза. Они такие большие и искренние, что в них так легко потеряться, и нет совершенно никакого желания выбираться. ― И мне тоже будет больно, если что-то разведет нас.

Ну вот, я это сказала. Сказала, и теперь громко выдыхаю.

― Спасибо, ― шепчет Ангел.

Мы смотрим друг на друга очень долго, и я понимаю кое-что для себя.

Однажды что-то случается в твоей жизни. Мгновенная вспышка озаряет тебя, и в следующий момент ты начинаешь смотреть на мир другими глазами. Вот так просто все меняется. Появляются краски. Настоящие, яркие краски, благодаря которым ты начинаешь замечать, что, оказывается, еще есть что-то хорошее. И ты цепляешься за это с отчаянным рвением, желая, в конце концов, прийти к чему-то светлому.

Ангел привел меня к этому. Он показал, что жизнь может быть не только серой.

Я смотрю на его лицо и не верю, что теперь все по-другому. Не верю, что в моей жизни появился настоящий друг, за которого не страшно будет отдать жизнь. А Ангел определенно стоит того, чтобы пожертвовать собой ради него. Он замечательный. Он удивительный. Я никогда не перестану повторять это. Я никогда не изменю свое мнение о том, что он лучший человек на этой планете... во всей Вселенной.

― Спасибо, ― шепчу я.

― За что? ― спрашивает Ангел, внимательно глядя на меня.

За то, что ворвался в мою жизнь. За то, что заговорил со мной на литературе в первый день, когда пришел в наш класс. За то, что продолжал общаться со мной. За то, что не такой, как все. За то, что не отвернулся. За то, что каждый день улыбаешься, потому что твоя улыбка делает меня счастливой, живой, потому что я всегда улыбаюсь в ответ.

― За все, ― отвечаю я.

Я вижу только его лицо. И нет места в моих мыслях о его шраме на левой щеке, которому остальные придают огромное значение. Для меня Ангел красив. Как внутри, так и снаружи. Я часто спрашиваю себя, что чувствую к нему, потому что мое отношения к нему нельзя назвать просто дружбой. Это нечто большее. Теперь я понимаю это. Влюбленность? Но я не знаю, что это такое. Я много читала об этом чувстве, но каждый говорит то, что ощущает сам, а все чувствуют по-разному. Кто-то любит, ненавидя, кто-то любит, страдая.

Так что я чувствую к нему? Что между нами? Дружба ― да. Любовь ― не знаю. Любовь всегда была другой в моем представлении. Но опять же, любовь может быть физической и духовной. Между нами нет любви физической. Но духовная... вполне вероятно. Для духовности нужна душа, и теперь я не сомневаюсь, что она есть у меня. Вот она ― та часть меня, что оттаяла. Та часть, которую я чувствую, которая цветет сейчас, когда я смотрю в глаза Ангела.

― Я могу взять твою руку? ― тихий голос Ангела вырывает меня из размышлений.

Я несколько раз моргаю, думая, не послышалось ли мне.

Он только что попросил разрешения взять меня за руку?

Правда?

― Д-да, ― робко отвечаю я.

Ангел смущенно улыбается, я достаю правую руку, которая ближе к нему, из кармана, и он неуверенно накрывает своей ладонью мою. Наши пальцы медленно переплетаются. Внутри меня происходит необъяснимый взрыв эмоций. Я закрываю глаза и чувствую только то, какая теплая у него кожа. Наверно, это из-за того, что его рука на самом деле холодная, как и моя. У нас одинаковая температура тела и... Господи, о чем я думаю?

Я чувствую счастье.

Я чувствую трепет.

Теперь я понимаю выражение "бабочки в животе".

― Только... ― произношу я и резко замолкаю.

― Что? ― шепчет Ангел.

Я делаю глубокий вдох. Я не уверена, что могу просить об этом. Я не знаю, как он отреагирует на мою просьбу.

― Только не отпускай ее, ― собравшись с духом, говорю я.

Я слышу, как взволнованно колотится в груди мое сердце. Интересно, сердце Ангела бьется так же быстро?

― Хорошо, ― наконец, отзывается он, и меня накрывает волна облегчения.

Я улыбаюсь, но так и не открываю глаза.

― Что ты чувствуешь? ― шепотом спрашивает Ангел.

Мне не приходится долго думать. Я знаю ответ.

― Покой.

Ледяной ветер обдувает мое лицо, но это заботит меня в последнюю очередь. На самом деле, ветер не кажется таким грубым, потому что все мои мысли заняты тем, что я держу за руку Ангела. Только это имеет значение.

― И я, ― произносит Ангел.

Мое сердце не собирается униматься, и я не могу сдержать глупой улыбки, которая так и просится засветиться на моем лице.

Я боюсь открыть глаза, потому что то, что сейчас происходит, может оказаться лишь сном... самым чудесным и незабываемым сном. Я боюсь, что как только открою их, то все исчезнет, и я буду одна, в этом холоде... Что может быть кошмарнее? А ведь раньше это было моей жизнью.

― Знаешь, наши жизни не так уж и ужасны, ― заявляет Ангел.

Один маленький миг абсолютной идиллии разрушен, но я не становлюсь несчастнее оттого, что Ангел заговорил. Нет. Я все так же счастлива. Просто в тишине намного спокойнее.

Я все же открываю глаза. Сначала перед глазами пляшут огромные белые пятна, а когда они рассеиваются, я вижу тусклый фон, темную, почти черную воду и свинцовое небо. Но я тут же заставляю себя сосредоточиться на другом. На своей правой руке. Я отчаянно пытаюсь убедиться, что ее крепко сжимает рука Ангела.

В горле даже образовывается комок. Но нет необходимости нервничать.

Я опускаю взгляд и вижу, что наши пальцы по-прежнему переплетены друг с другом. Я просто не чувствую руку из-за холода.

Все хорошо.

Все нормально.

Теперь я заставляю себя прислушаться к тому, что говорит Ангел, а это достаточно проблематично, потому что... потому что ощущение счастья сбивает меня с толку.

― Ты слышишь? ― Ангел с крошечной улыбкой смотрит на меня.

Я не могу понять себя, потому что его глаза, в которых плескается теплота, вызывают у меня такие чувства. Я не понимаю, почему мне сейчас хочется плакать.

― Да, ― хрипло отзываюсь я и рассеянно улыбаюсь в ответ.

Это традиция. Улыбаться, если он улыбнется, и неважно, что он скажет, неважно, если мне будет невероятно грустно. Я все равно улыбнусь.

― Серьезно, ― Ангел медленно втягивает в себя ледяной воздух и отворачивается. На сердце становится тяжело, когда я больше не вижу его темных глаз.

"Сосредоточься" напоминаю я себе.

― Нам еще крупно повезло, ― продолжает он. ― Вот, например, как тяжело живется детям в Африке? Или в Индии? Они умирают от голода и жажды, они подвержены разным ужасным болезням, от которых погибают в страшных муках. Малярия, лихорадка... ― его лицо кривится. ― Они живут, можно сказать, на улице. У них нет компьютеров и телефонов, нет телевизоров и прочей техники, которая есть у каждого среднестатистического человека. Они бедны. По-настоящему бедны, и их жизнь действительно ужасна, ― он замолкает ненадолго. ― Или все те люди, живущие в некоторых странах Третьего мира. Бедных странах. Иран, Ирак, Сирия, Египет... Они подвержены войне, которую ведут более могущественные страны. Это не справедливо, ― Ангел хмурится, и могу поклясться, что я физически чувствую, как он зол. На этот мир. ― Ты только представь, сколько невинных людей погибает только потому, что они родились в неправильном месте? Ты представь, как страдают жены, теряющие своих мужей, или детей? Или дети плачут оттого, что их родителей больше нет... ― Ангел резко обрывает себя и громко сглатывает. ― Мы просто не имеет права жаловаться на нашу жизнь, Августа, ― звучит его надломленный голос, и меня охватывает черная печаль. Она болезненно сжимает сердце и сковывает тяжелыми невидимыми цепями все тело. Я заставляю свои онемевшие пальцы крепче сжать пальцы Ангела, ― потому что мы живем хорошо.

Мне хочется сказать или сделать что-нибудь, чтобы выбить эти мысли из его головы, чтобы заставить его улыбнуться, потому что его печаль каким-то невероятным образом передается и мне. А я не хочу, не хочу, чтобы он грустил. Никогда.

― И я кое-что понял, ― добавляет Ангел.

― Что? ― спрашиваю я.

Он делает глубокий вдох, как будто готовится к чему-то, и начинает говорить.

― После того несчастного случая я считал свою жизнь ужасной. Все пошло под откос. У меня больше не было друзей, у меня не было футбола, у меня не было мечты. Я восстанавливался по кусочкам, но так и не смог вернуть прежнюю жизнь. Я стал отрешенным, отдельной частью этого мира и общества. Я ненавидел все, что меня окружает, я ненавидел то, что другие ребята могут играть футбол, а я нет.

Ангел делает небольшую паузу, чтобы сделать еще один вдох, и продолжает.

― Но недавно мне в голову совершенно неожиданно пришла мысль, что у нас всего лишь одна жизнь, ― с этими словами он поворачивает голову в мою сторону и пронзительно смотрит на меня. ― Нам отведено всего несколько десятилетий, чтобы успеть сделать все возможное и, может быть, даже что-то за гранью невозможного. И я понял, что мы, не такие как все, на жалость к себе и страдания о том, как мы несчастны, теряем безвозвратно столько драгоценных часов! Мы тратим свое время на обиды, о которых в скором времени даже и не вспомним, и те, кто заставили нас так думать, тоже забудут об этом. И я думаю, что мы вовсе не изгои. Нет. Мы такие же люди, просто немножко другие, понимаешь? ― я хочу кивнуть, но почему-то не могу, поэтому молча смотрю на него. ― Не всем в этом мире нужно быть одинаковыми, ― не знаю, почему, но Ангел улыбается, так, словно он узнал ответ на самый тревожащий его вопрос. ― Я человек. И ты тоже. И мы не изгои.

Я смотрю в его чудесные глаза, и мне становится тепло.

― Не изгои, ― шепотом вторю я.

Глава тринадцатая

Время бурной рекой утекает вдаль, оставляя все худшее в прошлом.

Я совсем другая. Моя жизнь тоже другая. Все вокруг другое. И мои родители. Они изменились, и я много думаю о том, что означает все происходящее: подарок судьбы за то, что я настрадалась, или это нечто Божественное (то, чему невозможно дать объяснения)? Я не знаю. И, возможно, никогда не смогу найти ответ на этот вопрос. Но это случилось. Со мной. С моей жизнью, и я благодарна, судьбе, Богу... неважно.

То, что есть сейчас, чудесно. Теперь я не испытываю ненависть к утрам. Теперь я открываю глаза и не чувствую, что это зря. Теперь дни для меня не похожи, как сиамские близнецы, потому что каждый день происходит что-то новое, удивительное и неповторимое. Я научилась наслаждаться тем, что имею.

Теперь жизнь не стоит на месте.

Я смело иду вперед.

* * *

Уже конец декабря. Через три дня будет Новый Год.