Пробужденные магией и химией рефлексы и пустой желудок взяли свое — Хоан и Хуан со звеняще пустыми головами запоздало принялись обедать, то и дело натыкаясь красными глазами на, казалось, закрывающего весь обзор цео, впервые открыто проявившего к ним написанные на лице чувства в ущерб остальным дуотам. В этот момент ментор-лингуа, умудрившийся ранее избавить их части доспехов, принялся пользовать насытившихся в ущерб порезам и покусам дуотов — большинство старших еще восстанавливали причиненные внутреннему периметру каэлеса Кюшюлю разрушения. Потому проследить одному за всеми оказывалось физически невозможно, а команда первой помощи вместе с десятком менторов, привлеченных с других звеньев, надолго обосновалась в Эрина, больше для наведения душевного здоровья. Плюс ко всему декурия воинов стражи в сверкающих боевых облачениях отделила, в том числе и звуковым барьером от стоящего гвалта, центурию мальчиков Эринаседаэ от девочек, вышедших с Попрепа не в пример гораздо более опрятными и целыми, но легко заражающимися вредным упадническим настроением.
Инаэцео тем временем вновь не дал братьям Эёух времени на раздумья, полностью отключив боль и заставив разоблачаться невзирая ни на что. И лично уложил на чистую и мягкую зеленую травку ристалища, наведя гипнотическое кантио — взоры обоих приковал золотой гобелен и листьев мэллорна высоко вверху, ставший вдруг очень близким, вытеснившим собой все остальное, включая звуки. Изменчивый рисунок: то руна счастья, то величавый лебедь, то распушивший златый хвост павлин, то быстрая речка или игривый ручей, то неведомая рыба, рассекающая крону величавого дерева. Они слышали завораживающий шелест и эхо задумчивого птичьего пения.
Рядом укладывали в тенета лечебного сна всех остальных, редко прибегая к жесткому принуждению, как с Хуаном и Хоаном, закрывшими глаза и задышавшими намного спокойнее и мягче, но продолжающими видеть хороводы золотых листьев и невероятно прекрасных цветов мэллорна. Вскоре все ристалище напоминало детскую спальню, всю стройность рядов оной портил лишь хаос среди Эринаседаэ.
Когда все уснули, стоявшие в постойке смирно воины активно включились в процесс наведения порядка. Амуниция стягивалась к преподавателям арма за пределы ристалища, где старшие эльфы сразу наметанным глазом сортировали простые туники и флофоли от кольчуг и копий с луками в разные кучи по степени испорченности и загрязнения.
Сама ректор через деление после погружения ристалища в сон, когда кроме гимов на нем никого не осталось, развеяла Пропреп. Исчезла душаще-давящее чувство, все древо, сбросившее выматывающую ношу, сделало кроной глубокий вздох свободы, вытянув в себя сознания спящих из тенет лечащего гипносна. Подобно древесным феям они запорхали в густой кроне средь злата радостных листьев, бело-серебряных гроздьев очаровательных цветов и жизнеутверждающих желудей. Всюду царила воздушность и облегчение, каждый гим так или иначе разделял чувства мэллорна Кюшюлю, предвкушающая неделю беззаботных каникул. Персонал гимназии получил возможность использования накопителей и применения темпоральных кантио наряду с пан-терральными.
Кафедры био, фло и лайф принялись за лежащих гимов: травы и корни нежнее оплетали тела, исцеляя и очищая теперь каждого в индивидуальном порядке под бдительным присмотром инструкторов и менторов; растительный ковер активно поглощал следы крови и мусор от разодранных ради доступа к ранам сханнок или туник; выросшие цвето-благом бутоны сыпали пыльцой, а ветерок ее разносил, помогая прогонять прочь душное зловоние от гари, медикаментов и вынужденных испражнений с блевотиной, частично выведшей из организмов подхваченную отраву или яд растительного или животного происхождения; на рубцы — царапины сами вскоре исчезнут — вручную накладывались содержащие необходимые минеральные и органические соединения гели, чары которых доставляли их прямиком в кровь и ткани, ускоряя и, в то же время, облегчая регенерационную нагрузку на детские организмы.
Преподаватели остальных дисциплин вынужденно занимались реконструкцией лапидеурба, латая дыры в потолках и при помощи сложной и тонкой темпоральной магии ювелирно возвращая изувеченным классным комнатам и залам их первоначальный вид. Трое проректоров со всеми цунтурионами терраформировали прилегающий к каэлесу участок садов, наново создавая ирригационную систему и ровным слоем вытряхая содержимое компостных ям. Минимум на десяток лет зацветет созданный ими бугристый луг — гобелен травостоя, призванный и радовать взгляд, и принимать экзамены, и наращивать плодородный слой, пригодный для будущих сельскохозяйственных нужд. А выпущенные черви и колонии специальных насекомых, добровольно предоставленные Хэмиэчи, помогут растениям быстрее и качественнее подготовить почвы. Завхоз и ментаты с шеф-поварами продолжали вести перерасчет меню, включающее свежие продукты, и складских запасов с учетом погибшего урожая, а сервы стряпать теперь уже полдник и готовиться к ужину, а так же помогать кафедре арма управляться с грязью — перепачканное оружие и доспехи требуют срочного внимания, без которого срок их службы сильно сократиться. Починкой, заточкой и подобным позже займутся сами гимназисты под присмотром менторов с инструкторами.
Цео занимались стиркой и латанием дыр в одежде, тем самым проявляя зримую заботу о прошедших граничащее со смертью испытание. Аккуратные стежки и заплаты плюс ко всему будут к вящей пользе напоминать о неудачах в Пропрепе, деканы постараются, да и сами дети обязательно выведают друг у дружки, что да почему — задачей взрослых окажется формирование правильного мнения, дабы промахи отделить от поводов для нехвастливой гордости. А к моменту очередного, состоящегося через полгода, тяжкого, промежуточные проходят по другим правилам, испытания алсы сошьют себе новое — переход на звено выше является неотъемлемым праздником с регламентированной атрибутикой.
— Их больше нет! — заладил хныкающий Хуан, сгорбившийся на шляпке самого отдаленного желудя.
— Заялил уже, жмых! Хватит причитать... — отозвался вторящий в позе Хоан со второго, выросшего из той же почки.
Братья Эёух совсем не чувствовали себя сказочными феями, как должно. Они относительно легко смогли отыскать друг дружку и отпархать подальше, в темную глубь, где вот уже битую декаду ниций предавались ял знает чему.
— Но я нигде не почувствовали их, брат!!! Понимаешь, нигде!.. — все же сорвался он на крик. — Ни там, ни тут... — еле слышно добавив сам для себя.
— Это еще ничего не...
— Их подло испепелили!!! — оборвал пытающегося рассуждать очередной вскрик нервничающего.
— Йейль! Да не могли их испепелить! Я не знаю...
— Вот именно, ничего-то ты не знаешь!!
— И ты, брат!!! — взорвался Хоан, рывком перескочивший на соседний желудь и схвативший Хуана за плечи, начав трясти. — Тоже не знаешь!
— Угу-у-у... — не стал начинать потасовку альфар, с силой прижавшийся к эльфу и всхлипнувший уже у него на плече.
Руки Хоана сами загладили брата по спине, успокаивая.
— Вот, братик, мы оба не знаем... Давай не будем пороть горячку, ладно?
— Угум, — носом ответил на шепот Хоана Хуан, видящий, но не чувствующий под пальцами прозрачных братовых крыльев с радужными переливами, формой напоминающих бабочкины, а видом стрекозиные.
— Ха! Зато мы знаем! — раздался злорадный голос Ывёлса.
Из-за листьев с разных сторон появилось восемь гим-фей, гнусно и зло ухмыляющихся, кроме двух мрачно хмурящихся, которых шепотом подзуживал Ваылс. И тут же из всех посыпалось:
— Они украли содалиса Цэё! Яловы окбесы! — оскалился Тюзо.
— И поранили декана! Клятые скомты! — вторил Тяуо.
— Да они болтами вылетели из Кюшюлю! Кхра-ха-кха! — каркающе рассмеялся Юоён.
— Ага! Все видели проженный след... — поддакнул брату Аоюн.
— Прямехом в холм Иттояци угодили, воры-пуба! — сплюнул Ывёлс.
— А я так любил мандарины с тех плантаций!.. — вздохнул Ваылс.
— Гадов уродских вытурили прочь! Га-ха! От их проклятых костей... — начал Тяуо.
— Да там и праха-то нет! Гы-гы! Все развеяно и удобрит новые фруктовые сады! — оборвал его Тюзо.
— Так-то, йейли! Неча к ежам переться из-за тридевяти земель и красть у них! — вставил веское Ваылс.
— За них вон даже деканы в попу полезли, дряные рыпуба! — ругнулся сквозь зубы Юоён.
— Рыпуба! Га-га-ха! Дрожите-дрожите, яловы подстилки! — подхватил Тяуо.
— Ибо неча было водиться с пуба! Ах, пустите-пустите... — спародировав бьющихся о воздушную стену.
— А ведь любящего их цео-ухмылочку под трибунал повели-то! Тьфу, ял! — схаркнул Тюзо с оглядкой на первого.
— И ведь верно! Сам трибун Эогльтанэссу его отконвоировал прямо с ристалища! Кхра-ха-кха!
— Ага, не успела эта своламчь появиться! — поддакнул Тяуо.
— Вперед, Юиёц, чего ты застыл?! — вдруг звучно гаркнул Аоюн.
— Давай, же Цеё! Наваляй плаксам! — вскричал Ывёлс.
— Они позор всех ежей! Вперед, Цао, давай, лупи сморчков!!! — воинственно поддержал Ваылс, толкнувший следом и брата-эльфа.
— Они дружили с вором и пуба! Значит, такие же йейли! — поддержал их Юоён.
— Под зад, под зад подстилкам! — загорелся азартом Тюзо, третьим бросившись мутузить и слово не вставивших братьев Эёух.
— Гы, да хоть заоритесь, — обозвав нецензурно и тут же метко пнув по названному.
— Те ноги ломайте!!! — гаркнул Юоён.
— Так уж наверняка! — пояснил Аоюн, первым пнувший ногой по левой стопе Хоана, как его светлый близнец по правой Хуана.
— Гха-ха! Круто! Я держу, Цэё, бей!..
— Верно! Калечных плакс сразу следом вышибут, гха-ха!
— Уйё! Валим!!! — вдруг панически вскричал Аоюн, не забывший стоять на стреме, вертя чуткими ушами.
И неожиданно задувший холодный и пробирающей жутью до мурашек на костях ветер сдул гнилые листья, еще не успевшие сломать кости поскуливающим Хоану и Хуану, которым тут, избивая, даже лиц не пожалели, разбив носы и сломав уши, а так кадыки. Вместе с ветром по веткам прошла дрожь возмущения, колыхнувшая желуди и златые листья, чей шорох создал иллюзию приближения посторонних и не нужных свидетелей. Но в надежде приоткрывшие мокрые и заплывающие глаза братья никого не увидели, и вновь взахлеб разрыдавшись — всего лишь предупреждающее недовольство Кюшюлю. За столько лет они попривыкли к течению эмоций мэллорна, на сей раз не сумевшему подхватить и унести их за собой к воздушной благодати — собственные переживания оказались сильнее и ближе дуба-переростка. Однако негатив создает заторы, а деканы часто рассказывают страшные байки... Но таким, как супрем-дуоты — с учетом статуса гимназии, — море по колено, да и проникновенная речь проректора пролилась мимо их ушей.
— Не верю... — как-то сумел просипеть Хоан, собравший волю в кулак. Их сломанные кисти все еще касались друг дружки, даря крохи утешения.
— Угу, — всхлипнул Хуан, так же громко дышащий.
До обоих запоздало дошла суть некоторых слов дуота Панга. От этого знания в груди стало невыносимо горько и противно, морозный жар сковал нутро, а изо рта с кашлем и кровью вылетели очередные обломки зубов. Пожаловаться означало открыть память и тем самым нарушить клятву...
Не сумевший отогнать чернь с погружающихся в мрачную бездну сердец теплый ветерок поник. Ласково обдав синеющие лица ароматом весны, он взвился вверх. Не прошла деция, как с еле слышным хрустом отошли ножки желудей от ветки. И ухнули в свободном падении строго по условиям аттестационной задачки два тела. Испугаться не успели — сердца едва не выпрыгнули наружу, когда их носителей нежно принял серебристый цветок — он долго пружинил, держа на клейком нектаре двух фей как двух мух ловушка. Потревоженная пыльца, забившаяся в нос и рот с глазами, пахла одуряюще, неожиданно подействовав как сильнейший галлюциноген.
Пробуждение для братьев Эёух выдалось неожиданным, и донельзя омерзительным. Светлая искорка не дала вновь победить черной меланхолии и ее товаркам, однако осталась полная память о том, как они вляпались, куда и в какой последовательности, а главное из-за кого возникла чесотка и зубовная боль.
А вокруг них повсюду вставали осчастливленные дети, бодрые, чистые, невредимые, многие поднимались с непередаваемым облегчением на лицах. Мэллорн бесследно забрал все телесные болячки, и лишь с душевными порезами не у всех совладал. Рядом с каждым аккуратно лежали повседневные флофоли, чистые и отглаженные, любовно зашитые, пахнущие принесенной из фруктового сада утренней свежестью, сладко морозной. Ткань приятно холодила пышущую здоровьем кожу. Желудки тактично намекали о времени полдника.
— Эрина! — Нариэ! — Иранэ! — Инарэ! — Ринаэ! — раздались свежие голоса цео. — Стройсь!
Справа и слева, насколько хватало взгляда, происходило то же самое. Алсы собирались перед деканами. Собирались неспешно, часто и недоуменно оглядываясь на то место, где еще два деления назад зиял черный след гари и разрушений, где вдалеке зиял дырой раскуроченный холм.
Девятка дуотов Эрина все никак не могла насмотреться на своего вернувшегося и подзагоревшего Рина, лишь мельком уделив внимание исчезнувшим разрушениям. Все они по-разному смотрели на него, а он на всех с одинаковой печалью в подернутых холодом и волнами грусти озерах глаз, затуманенных радостью возвращения к неожиданно, и на тот момент без объяснений, покинутому пять дней и шесть ночей назад обществу.
— Брависсимо, алсы! — раздалось меццо-сопрано отражений ректора в однотонном струящемся платье цвета Ра с золотыми контурами листьев мэллорна, кружащихся в такт вальса Кюшюлю. — Все вы здесь в очередной раз покорили Пропреп!
— Кьяа! — почти дружное в ответ. Дуот Эёух лишь языком обозначил, не чувствуя себя победителем. От цео не укрылось, но ведь и не скрывалось.
— Учитесь прилежно и работайте над ошибками. Аве, Кюшюлю! — завершила глава каэлеса свой краткий спич, по-военному и с неотъемлемой женской грацией совершив перед последними словами полук к необъятному стволу высоченного мэллорна.
— Аве, Кюшюлю! — звонкий хор с крепкими голосами старших. Земной поклон.
И хлынули алсы как муравьи ручьями в муравейник. Как не были узки проходы, давки и толчеи не случилось — нутро гимназии втягивало всех организованно.
— Ты уже подготовил рискус к переносу, Хоан? — на бегу к трапезной непринужденно спросил Кыв.
— Отвянь, а... — еле слышно выдохнул находящийся совсем не в настроении, тем более отвечать мыслеречью через оши на волне дуодека.
— Да нэ горюй, татами вездэ одынаковы, хэ-хэ, — хлопнул по плечу Хуана Вук в своей обычной манере, желая поддержать.
— Хы, да они ж по неопробованным членам убиваются! — зло пошутил неудачник-Мадль.
— Отставить разговорчики! — вмешался декан.
Ребята насупились, а братец Мадля Тальд совершил своими совсем невыдающимися причиндалами пахабное движение.
— Опять завидуют, — вслух не сдержался Уньц. То ли вступившись, то ли просто ради смеха вызвавший ухмылки, то ли как обычно стало невтерпеж пленять мысли.
— Цыц! — начал инкантить декан. Его кисти расплылись, а их тени отвесили два легких, но звучных и обидных подзатыльника.
