Феникс - 1. Пламя теплится

На нее смотрела миловидная девушка, с правильным носом, искусанными губами, рассеченной, но аккуратно зашитой левой бровью и совершенно красными глазами. Казалось, что все до одного капилляры полопались и теперь пульсировали в такт биению сердца, словно желая прорвать хрупкую роговицу.

От увиденного Дезире бросило в дрожь. С почти непреодолимой силой захотелось забиться в какой-нибудь дальний угол и замереть, чтобы никто не видел, никто не трогал. Дезире почувствовала, как к глазам подступают слезы. Провела руками по щекам — сухо. Видимо, поврежденными оказались еще и слезные железы, что неудивительно.

Девушка сжала кулачки и часто, прерывисто задышала. Еще один мимолетный взгляд в ставшее ненавистным зеркало. Удар. По гладкой поверхности побежали трещины, искажая отражение. Из центра сверкающей паутины вниз скользнули алые струйки крови. Дезире будто очнулась, с удивлением взглянув на пораненную руку.

В это время дверь позади неё скрипнула и пропустила кого-то в комнату. Мягкие шаги замерли рядом, но девушка даже не удосужилась обернуться.

— Как ты себя чувствуешь? — голос Марны был деловым, без каких-либо намеков на жалость.

— Я ослепну, — без прелюдий ответила Дезире и повернулась к собеседнице. — Ты же видишь.

— Я ничего не вижу, — резко оборвала её Марна и чуть ли не силой усадила на стул. — Не жмурься, я должна осмотреть тебя.

— Да, пожалуйста, — обреченно произнесла девушка.

Действия Марны были быстрыми и болезненными. Пару раз она умудрилась довольно грубо пройтись по раздраженной роговице, снимая специальной палочкой мазки со слизистой. Дезире чуть не выла и продолжала кусать многострадальные губы. Через несколько минут все было закончено.

Марна поместила только что взятый образец между двумя тонкими полупрозрачными пластинками и отправила их в утыканный проводами прибор. После этого, подойдя к монитору стоявшего тут же компьютера, быстро забегала пальцами по клавиатуре. Индикация на приборе ожила, послышалось еле заметное жужжание.

— Программе анализа потребуется некоторое время. Давай-ка пока взглянем на тебя поближе.

Протянув Дезире кусок смоченного в антисептике бинта, Марна выразительно кивнула в сторону пораненной руки. Потом взяла с полки напоминающий приплюснутый перископ прибор. Он был снабжен несколькими поворотными кольцами и подвижной лампочкой с отражателем.

— Это все, что у меня есть, — произнесла она, будто извиняясь. — Но все лучше, чем ничего. Постарайся не щуриться и не шевелиться, я быстро.

Марна поднесла прибор к глазам пациентки и включила подсветку. Тонкий луч заставил Дезире вскрикнуть и зажмуриться. Повинуясь строгому окрику, она все же открыла глаза. Марна колдовала с кольцами фокусировки, добиваясь наилучшей видимости. Все это время Дезире мужественно терпела свет, причиняющий ей боль. Наконец экзекуция закончилась, подсветка погасла, прибор отправился на свое место.

Не произнося ни слова, Марна вернулась к компьютеру. Анализ уже завершился.

— Я не могу вынести диагноз с полной уверенностью, скажу лишь первые результаты обследования, — произнесла Марна без тени жалости. Она констатировала сухие факты. Делала это самым обыденным тоном, словно речь шла о пломбировании зуба. — Роговица повреждена больше чем на половину, и это еще не предел. На ней заметны инородные вкрапления. Но мне нечем их удалить. А жаль — это бы очень помогло. И самое главное — начался процесс перфорации...

Дезире молчала. Не каждый день узнаешь, что в твоих глазах образуются микроскопические отверстия, и количество их увеличивается с каждым часом.

— Сколько у меня времени? — она почувствовала, как по коже побежали мурашки.

— Два... может быть, три дня, и все это время зрение будет ухудшаться — но это в самом неблагоприятном случае. Может быть, все останется, как сейчас. Мы не можем знать точно.

— Спасибо, — тихо проговорила девушка, уставившись куда-то в бесконечность. — А что ты сказала про удаление вкраплений? Чем это делается? Это может помочь?

— Да, это определенно бы замедлило процесс разрушения. Сможет ли его остановить полностью? Не знаю.

Дезире на минуту зажмурилась, давая глазам отдохнуть.

'Что делать? Где взять нужные препараты?'

Внезапно Марна, до того спокойно смотрящая на пациентку, бросилась к столу и схватила с него первый попавшийся клочок бумаги.

— Что случилось? — спросила Дезире.

— Здесь рядом есть законсервированный исследовательский институт. Завтра рано утром в него отправляют экспедицию. Возможно, там найдется то, что нам нужно. Нельзя упускать этот шанс. Я напишу все, что может тебе помочь, и отдам список Кэру, он тоже идет. Этот невоспитанный грубиян умеет быть редкостной сволочью, но он образован и умен. Этого у него не отнять. Я уверена, он сможет достать лекарство, если оно там есть.

Дезире подскочила на стуле.

— Я бы ему не доверила туалет чистить! — прошипела она. — Это мои глаза, и я сама должна за них бороться. Я пойду с ними!

Марна взглянула на нее, как на сумасшедшую.

* * *

Кэр хорошо подготовился к разговору со старостой. Пока длилось собрание, эрсати в одиночестве шатался по плохо освещенным коридорам завода. Он осознанно накручивал себя, перебирал в голове услышанное недавно, взвешивал все плюсы и минусы предстоящей экспедиции. Минусов оказалось больше. И дело было не в простом нежелании идти — повседневные заботы его убивали — Кэра преследовало необъяснимое чувство беспокойства. Ему казалось, что там, в недрах института, есть что-то такое, чего не стоит видеть, касаться и вообще знать о нем. Какая-то смутная тревога — ничего больше. Никогда ранее с ним такого не случалось, а подобных вылазок за годы скитаний набралось немало.

В конце концов, эрсати извел себя до такой степени, что в обжитых коридорах завода ему начали видеться тени и слышаться звуки, которых там не могло быть.

— Все, приехали, — почесав затылок, вслух произнес Кэр.

Скопившийся негатив требовал выхода, но, как назло, никто на пути эрсати не попался до самого кабинета старейшины. Пинать стены и всякий мусор было не интересно и не могло принести успокоения.

Он злился на старосту с его постоянными наставлениями и поучениями. Злился на жителей общины — всех без исключения. Они напоминали ему копошащихся муравьев. Но не трудолюбием и дисциплиной, а неимением собственного голоса и достойных желаний. Их предел — поплотнее набить живот, поудобнее поспать да по-быстрому перепихнуться. Даже такое понятие, как любовь, — стало крайне редким. Каждодневные заботы и труд отнимали все силы, почти ничего не оставляя на чувства. А ведь когда-то даже человеческая раса, приходилось отдать ей должное, далеко продвинулась не только в технических областях, но и духовных. Многие произведения искусства восхитили даже эрсати, известных своей утонченностью. А что теперь? Вырождающийся сброд, мало помнящий о своем прошлом.

Озлобленный и готовый разорвать любого, кого встретит на пути, Кэр приблизился к комнате старосты. Он даже не посчитал нужным замедлить шаг, без лишних церемоний толкнул ногой дверь. Та со скрипом отлетела в сторону и врезалась в стену. Раздался грохот, послышался шелест падающей штукатурки. Дверь тут же начала путь обратно, повинуясь натяжению ржавой пружины. Но эрсати уже вошел.

До войны комната служила местом отдыха работников завода, а теперь одновременно была и жилым помещением, и рабочим кабинетом. Небольшой круглый стол в центре, несколько стульев, покрытый залатанным покрывалом узкий диван, пара вместительных шкафов — вот и вся нехитрая обстановка. Теперь здесь проводились совещания, в которых принимало участие всего несколько человек. Каждый из них отвечал за строго определенную сферу деятельности общины, как то: за обеспечение питанием, за оборону, медицину и другие. Здесь принималось большинство животрепещущих решений, которые потом доводились до рядовых жителей.

— Потрудись впредь быть осторожнее с тем, к чему ты с пользой и пальцем не прикоснулся, — произнес староста и медленно оторвал взгляд от окна. — Садись.

Кэра всегда смешила эта привычка людей — часами рассматривать за окном останки собственного мира. Хотя, можно сказать, — уже чужого. Еще каких-то двести лет назад — да, это был исконный мир человека, семимильными шагами движущегося к своему триумфу над законами бытия. И вот каким этот триумф оказался на вкус...

Горечь от содеянного, наверное, еще очень нескоро покинет сознание прежних хозяев планеты. Даже пришлым расам, когда те подняли взгляд на изуродованную после бомбежек и затухания все уничтожающих заклинаний Землю, стало нестерпимо больно. Для многих из них этот новый мир успел стать родным домом. И практически в одночасье дом превратился в кучку жалких догорающих обломков — зараженных и искореженных.

'Бред! Попахивает каким-то некрофилизмом, — думал эрсати. Для него это было сродни тому, что мать смотрит на труп недавно рожденного ею ребенка и хмурится, натужно сопит, пытается найти в этом зрелище скрытый смысл. Да еще и тычет окружающим, старательно навязывая свое мнение о том, что малыш не умер, а спит. Цепляются за мертвое, изгнившее прошлое. Что может быть противнее?'

— Я не на посиделки с чаем пришел! — рявкнул Кэр, вцепившись в столешницу. От натуги тонкие пальцы побелели, а ногти жалобно царапнули по дереву.

— Нет? — староста удивленно вскинул брови. — А я уже было приготовил тебе зеленый чай с эклерами.

— Ерничаешь... — в тоне Кэра звучали нотки, исключающие продолжение диалога в шутливой форме.

— Немного, — староста продолжал хранить спокойствие удава, чем еще больше подогревал в парне и без того клокочущую ярость.

— С огнем играешь, Закэри, — процедил Кэр.

Староста сложил руки за спиной, вопросительно посмотрел на наглого эрсати. Опыт общения с Кэром был, мягко говоря, не самым приятным и начался он задолго до того, как ему самому выпала доля стать главой общины. Сейчас это играло злую службу, потому что Кэр, по всей видимости, забыл о чувстве субординации и видел перед собой человека, который когда-то подкручивал болты и гайки. Пора было проучить этого умника, поставить его на место и постараться укоротить непомерно высокое мнение о собственной персоне. Ноша не из легких, но что поделать.

— Присядь, поговорим спокойно, — сказал Закэри. Теперь его чаще называли просто старостой — так уж повелось.

Он отошел от окна и остановился возле одного из стульев. Ни одного резкого движения, никакой поспешности в действиях. Пусть эрсати остудит голову, хорошо обдумает, что хочет сказать. Шанс на благоразумие красавчика мал, но все же не стоило его упускать. Последнее время Кэр все чаще начал прекословить полученным указаниям, вступать в споры и вообще вести себя крайне вызывающе. Он и раньше не отличался ангельским характером, но теперь его гордыня росла, подобно снежному кому. Что, если чаша терпения членов общины переполнится? Лишние конфликты ни к чему, тем более сейчас — в преддверии первых морозов, к которым нет готовности.

— Я не зад отсиживать пришел, — Кэр чуть склонил голову набок, отчего сережки в его ушах заискрились, отражая льющийся в окно свет заходящего солнца. Он пристально всматривался в собеседника, стараясь понять, о чем тот думает.

— Выбирай выражения, — не повышая тона, осадил Закэри Кэра. — Хочешь говорить — я слушаю. Но если еще хоть раз произнесешь слово, место которому в помойной канаве, наша беседа тотчас завершится. Не стоит окончательно забывать, с кем ты разговариваешь.

Первая открытая попытка напомнить о том, кто же из них двоих облечен властью, пусть и невесть какой, не увенчалась успехом. Кэр громко хмыкнул и скрестил руки на груди. В повисшей тишине кожа на рукавах его куртки скрипнула.

— Закэри, я не пойду в этот институт за призраками мнимой надежды, — сказал эрсати, нарочно обращаясь к старосте по имени. Он хотел лишний раз подчеркнуть, что не станет следовать приказам человека. — Это ваши жизни, ваши смерти и ваши чертовы проблемы!

— Столько пафоса, — нарочито скучающим голосом произнес староста, поглядывая на полуоткрытую дверь, ведущую в коридор.

'Неразумно будет, если кто-то услышит спор, — подумал он. — Тем более тон, в котором позволяет себе разговаривать эрсати'.

— Кэр, я надеюсь, ты не нарочно оставил дверь открытой? Или ты решил, что нашу милую беседу непременно должны слышать на всем заводе? Может, попробуешь наладить громкое оповещение? Тогда результат будет стопроцентным.

— Прикажи Гракху или кому-нибудь из его дружков, — неприязненно ответил Кэр, однако к двери подошел.

На его губах тут же заиграла паршивенькая улыбка: со стены пластами отваливалась когда-то разрисованная декоративная штукатурка. Нанесенная еще до войны, сейчас она представляла жалкое зрелище. На ней с одинаковым успехом можно было разглядеть и песчаные барханы с виднеющимся вдали оазисом, и приморский берег какого-то тропического острова. Краски поблекли, а всю поверхность, обнажая черные пятна склизкой плесени, покрывали змеящиеся трещины.

— Видишь это? — Кэр ткнул пальцем в вонючее пятно. — Вот это вся ваша гребаная община. Грязь, прикрытая громкими речами. И так везде. Сверху красиво, а копни глубже — вонь и дерьмо.

— Ты часть этой грязи, как ни крути. И если община до сих пор испытывает трудности — это наша общая вина, — напомнил Закэри и невольно подумал, что вот причина, по которой его уже который день мучит аллергия. Мерзкая плесень!

Как ни старайся бороться с ними, а все равно прорастают и устраивают собственные колонии по соседству с человеческими. После войны появилось огромной количество до того невиданных представителей флоры и фауны. Некоторые особи эволюционировали, приспосабливаясь к новым условиям существования, некоторые появились, будто из ниоткуда — детища радиации или магии. О паразитах и говорить нечего — их развелось ужасающее множество, причем от многих из них оказалось крайне сложно избавиться.

— Я не просился в ваш мир, — медленно проговорил Кэр и вернулся к стулу.

Он все-таки последовал недавнему приглашению и уселся, при этом отклонился назад и положил ноги на стол. С тяжелых подошв на столешницу посыпался песок и мелкие камни. Странно, но Закэри по-прежнему хранил полное спокойствие.

— Если ты не осознал раньше, то обрати свое драгоценное внимание хотя бы теперь: этот мир стал и твоим домом. Да, ты не просился сюда, как сотни и тысячи других пришельцев. У вас были свои миры, своя история. Но в тот момент, когда вы переступили незримую границу, ваша и наша судьбы слились воедино. Бежать глупо. Все это хорошо поняли те, кто первым поднял головы и увидел возносящиеся к небу грибы взрывов и корежащие материю заклинания. Не хватило самой малости, чтобы стереть жизнь с планеты...

— Не нужно мне этой исторической чепухи, я ее знаю не хуже тебя, — перебил Кэр. — Но давай заглянем немного дальше. Вспомним — что стало толчком? Мы были лишь результатом вашего эксперимента, вашей жажды познания. А вы когда-нибудь задумывались, во что может превратиться эта жажда? Чем обернется гонка к новым высотам? Конечно, зачем забивать себе голову ерундой? Только вперед...