Его зовут Ангел

― Я тоже, ― тихо произносит Егор.

Егор и я смотрим друг на друга. В его глазах печаль, и я понимаю, что в моих глазах тоже. Он скучает по нему так же, как я. Только я все равно сильнее.

Первый урок ― русский язык. Со звонком в класс заходит Светлана Александровна. За каникулы она ничуть не изменилась. Да и никто в этом классе, разве что кроме Камиллы ― она перекрасилась в черный цвет. И ей, на самом деле, не идет, только все девочки говорят, что стало лучше. Они так профессионально лгут.

Пока учительница раскладывает тетради на столе, я настраиваю себя на то, что этот день будет невыносимо долгим, потому что Ангела нет рядом.

Первые пятнадцать минут урока я вообще не могу сосредоточиться. Я сижу, смотрю прямо перед собой, в спину Лазаревой, но мои мысли летают где-то далеко от этого класса, от этой школы...

Затем я слышу, что Светлана Александровна перестает говорить. Почему-то я думаю, что она заметила, что я витаю в облаках, и я со страхом отрываю взгляд от черного пиджака Лазаревой. Я перевожу его на учительницу и с облегчением замечаю, что она замолчала не из-за меня. Она вообще не смотрит в мою сторону. Светлана Александровна начинает копошиться в своей сумке, а затем достает оттуда серебристую раскладушку.

― Алло, да? ― громко говорит она и встает из-за стола.

Я только сейчас замечаю, какой у нее громкий голос.

Учительница молчит, слушает кого-то, и ее глаза неожиданно округляются, будто от сильного шока.

― Да как же так? ― вздыхает она и прижимает ладонь свободной руки ко рту.

И тут ее взгляд падает на нашу с Егором парту. Я начинаю нервно ерзать на стуле и боковым зрением замечаю, что Егору тоже не по себе оттого, что Светлана Александровна неожиданно обратила на нас внимание.

Что-то не так?

Учительница продолжает смотреть на нас.

Это звонят мои родители, или родители Егора? С ними что-то случилось?

Или я просто себя накручиваю, и Светлана Александровна просто смотрит на нас. Быть может, нет совершенно никакого повода начинать бить тревогу.

― Да, да, я поняла, ― бормочет учительница. ― Да, конечно. Хорошо, не беспокойтесь. Господи, ― она ахает, и я пытаюсь услышать, что она говорит дальше, но это сложно, так как одноклассники пользуются моментом, что Светлана Александровна отвлеклась, и начинают перешептываться друг с другом.

Светлана Александровна убирает телефон от уха. Она какое-то время стоит перед классом, не двигается и смотрит в одну точку. Она точно сейчас не с нами. Учительница глубоко погружена в свои мысли, и, клянусь, я вижу, как краснеют ее глаза.

Мне невольно становится тревожно.

Затем она резко вздрагивает и моргает. Ее глаза растерянно бегают по классу. Мое сердце начинает биться быстрее. Ее взгляд снова останавливается на нашей парте. Светлана Александровна поджимает губы, и ее подбородок дрожит, словно она сейчас зарыдает.

Ничего не говоря, учительница выбегает (да-да, именно выбегает) из класса, и всех это немного удивляет. Мы с Егором впадает в полное недоумение, я смотрю на него, он смотрит на меня, и мы надеемся найти в глазах друг друга ответ.

― Что это с ней? ― спрашивает тихо Егор.

Я пожимаю плечами.

― Она как будто собиралась заплакать, ― говорит он и смотреть на дверь.

― Это странно, ― бормочу я.

Егор меня слышит и кивает.

Из-за неожиданного ухода Светланы Александровны срывается урок русского языка. Все счастливы, кроме меня и Егора. Мы так и не пошевелились ни разу за все сорок пять минут.

Когда наступает перемена, и я с Егором иду к кабинету физики, то вижу у учительской Светлану Александровну. Она стоит рядом с завучем и вытирает белым носовым платком слезы под глазами. Я толкаю Егора в бок, он смотрит на меня. Я киваю ему в сторону учительницы, и он поворачивает на нее голову. Несколько секунд молчит, затем пожимает плечами и хмурится.

Весь день проходит, словно во сне.

Когда звенит долгожданный звонок с последнего урока, я вылетаю из класса истории одной из первых и мчусь в раздевалку, чтобы взять куртку. Затем жду Егора в холле.

― Пойдем сейчас? ― спрашиваю я у него, имея в виду поход к Ангелу.

― Мне надо зайти домой, ― говорит Егор.

― Ладно. Тогда сначала до тебя, а потом к нему.

Егор неуверенно кивает, и мы выходим из школы.

Глава пятнадцатая

Каждая моя мышца напряжена до предела. Я переживаю. Сильно. Мои ладони вспотели от баснословного волнения. Я поднимаюсь по ступенькам, потому что лифт в доме Ангела сломался, и думаю о том, что скажу, когда увижу его. Сзади меня почти бесшумно идет Егор. Он так же погружен в свои мысли, как и я.

Когда мы поднимается на нужный этаж, я останавливаюсь, чтобы перевести дыхание и успокоиться.

Сжимаю руки в кулаки, смотрю через левое плечо на Егора, который минует последнюю ступеньку и встает рядом со мной. Затем мы медленно идем к двери семьи Самарских.

Я почти минуту переглядываюсь с Егором, и мы по очереди киваем на дверной звонок и мотаем головой, решая, кто позвонит в него.

В итоге это делаю я. Тянусь дрожащей рукой и нажимаю на маленький черный квадратик.

И наступает тишина.

Мы с Егором ждем.

Кто нам откроет двери? Ангел, или его родители?

Хотя бы Ангел. Хоть бы Ангел. Хоть бы Ангел.

Я прерываю свою молитву, когда слышу, как двери с другой стороны кто-то подходит. Затем на нас с Егором смотрят в глазок, молчат. Я уже не могу стоять на месте. В мыслях я громко кричу, требуя впустить меня, и колочу кулаками по двери. Внутри меня бушует ураган.

В следующую секунду дверь медленно открывается, и я первая вижу светлую макушку отца Ангела.

Виктор Валерьевич смотрит на меня своими большими серо-голубыми, опухшими, будто он не выспался, глазами.

― Здр...здравствуйте, ― лепечу я.

― Привет, Августа, ― кивает мужчина и открывает дверь шире. Он переводит взгляд на Егора. ― Привет, Егор.

Егор кивает.

― Мы к Ангелу, ― говорю я.

Виктор Валерьевич замирает, как человек, в которого попадает пуля, и глаза его становятся стеклянными.

― Он дома? ― неуверенно спрашиваю я.

― Да, Ангел дома, ― мужчина вздыхает и с поджатыми губами смотрит на меня. ― Проходите.

Мы заходим в прихожую и неуверенно ютимся с Егором.

― Я скажу ему, что вы пришли, ― говорит нам Виктор Валерьевич и идет к комнате сына. Он останавливается у нее, я вижу, как сжимается его кулак, которым в следующую секунду он осторожно стучит по двери. Затем Виктор Валерьевич открывает дверь, и его голова с плечами исчезают. ― Ангел? К тебе пришли друзья, ― слышу я его тихий голос.

И затем мой слух улавливает голос, который я раньше никогда не слышала, и который отдаленно напоминает тот, что всегда согревает меня изнутри. Этот голос не может принадлежать Ангелу, потому что Ангел всегда говорит живо, энергично, даже когда ему грустно. А тот, что я слышу сейчас, ― надломленный, погасший и хриплый.

― Не надо, ― произносит этот голос. ― Я не хочу никого видеть.

― Но, сын...

Ангел не дает ему договорить и начинает кричать:

― Я не хочу никого видеть!

Я вижу, как Виктор Валерьевич вздрагивает, и кидаю тревожный вопросительный взгляд на Егора. Он тоже ничего не понимает.

― Хорошо, ― сдается мужчина и закрывает дверь комнаты Ангела.

Его глаза закрыты какое-то время. Он делает глубокий размеренный вдох и разворачивается в нашу сторону.

― Извините, ребята, но встреча отменяется, ― с искренним сожалением говорит мужчина.

― Что... что с ним? ― от волнения мой голос срывается на шепот.

Это не может быть Ангел. Только не мой Ангел. Только не он. Нет. Это не его голос. Это не он кричал. Он бы никогда не сказал, что не хочет видеть нас с Егором.

Виктор Валерьевич напрягается. Его серо-голубые глаза темнеют от печали, и мне становится не по себе. Я чувствую, как где-то глубоко внутри меня зарождается тошнотворный приступ паники.

― Ангел не может ходить, ― шепчет мужчина и вдруг всхлипывает. Он низко опускает голову, и его плечи начинают трястись от рыданий. Виктор Валерьевич накрывает глаза ладонью, и все, что я слышу и вижу, это беспомощно плачущего взрослого мужчину. ― Мой сын не может ходить, Августа. Теперь не может...

Я теряю остатки самообладания и тоже начинаю плакать, хотя с трудом понимаю, что происходит.

― Т...то есть? ― спрашиваю я.

― Он...

Виктор Валерьевич не успевает договорить, как вновь раздается тот ужасный надломленный голос из комнаты Ангела:

― Пусть они уходят, папа! Скажи им, чтобы они ушли и больше никогда сюда не приходили! Я не хочу их видеть! Я не хочу!

Мужчина издает еле слышный стон и зажимает указательным и большим пальцем переносицу. Он набирает в легкие воздух и вытирает слезы с лица. Его глаза красные-красные, но больше нет той подавленности, что была несколько секунд назад.

― Простите, ребята, но вам надо уйти, ― говорит Виктор Валерьевич.

Я хочу возразить и потребовать объяснений, но не могу. Я парализована ужасом и паникой. Я совершенно сбита с толку.

Я не помню, как мы с Егором выходим из квартиры Ангела. Я не помню, как мы оказываемся на улице перед домом. Я молчу. Егор тоже. Я пытаюсь собраться с мыслями, но это невозможно. Я прокручиваю в голове слова Виктора Валерьевича о том, что Ангел не может ходить. Я вспоминаю тот чужой, наполненный отчаянием голос, и меня пробирает дикая дрожь.

Мы стоим неподвижно несколько бесконечных минут. Затем начинаем отдаляться от дома Ангела. Я слышу, как снег хрустит под моими ногами.

― Я ничего не понимаю, ― вдруг начинает Егор.

Я чувствую, как непрошеные слезы скатываются с лица, падают и растворяются в снегу.

― Что значит, Ангел не может ходить? Как это? В смысле? ― вопрошает Егор, и постепенно в его растерянный голос просачивается боль. ― Он что... ин... инвалид?

И тут я резко поднимаю голову и всматриваюсь в недоуменное бледное лицо Егора сквозь пелену слез.

― Но как? ― шепчет он. ― Я не понимаю, Августа. Я не понимаю...

Со смешанными чувствами я возвращаюсь домой и, не говоря ни слова родителям, закрываюсь в своей комнате. Я набираю номер Ангела и жду, что он ответит. Но он, конечно, игнорирует меня. А я не сдаюсь. Через двадцать минут упорных попыток достучаться до него я кладу телефон на компьютерный стол и стою.

Стою пять минут, десять, пятнадцать. Я не знаю, что творится в моей голове. Я пытаюсь проанализировать то, что произошло. Я пытаюсь понять, что значат слова отца Ангела о том, что он не может ходить. Я вспоминаю предположение Егора о том, что наш друг теперь инвалид. Это слово ранит меня глубоко в сердце, и я думаю, что рано делать поспешные выводы. Я должна лично убедиться в этом. Я должна увидеть Ангела. Должна поговорить с ним.

Я должна... я должна сделать хоть что-нибудь. Но я не могу. Я чувствую себя такой беспомощной оттого, что ничего не понимаю.

Я снова не сплю ночью, но на этот раз вовремя забочусь о том, чтобы не корчиться от боли в сердце, и пью таблетки, пока мама не видит. Я не хочу ее тревожить лишний раз. Я долго лежу в кровати, затем начинаю блуждать по комнате. У меня уже болит голова, и слипаются глаза. Но как только я ложусь обратно, желание спать тут же отступает, и снова все пространство в голове заполняется тревожными мыслями.

* * *

Когда на следующий день в школе я вижу Светлану Александровну, меня неожиданно осеняет.

Ей вчера звонили родители Ангела и что-то сказали про него. Может быть, про то, что он... не может ходить?

Конечно, я не могу утверждать. Я по-прежнему ни в чем не уверена. Я просто в шоке.

Егор выглядит не выспавшимся, и я ничуть не лучше него. На алгебре я наклоняюсь к нему и шепчу:

― Подойдем на перемене к Светлане Александровне.

― Зачем? ― тем же шепотом спрашивает Егор.

― Она стопроцентно что-то знает об Ангеле.

Егор кивает, и больше мы с ним не разговариваем.

На перемене мы мчимся к кабинету русского языка, где сейчас Светлана Александровна проводит урок у шестого "Б". Я влетаю в кабинет и вижу учительницу за столом в окружении мальчиков и девочек.

― Светлана Александровна! ― громко зову я ее.

Учительница отрывает взгляд какой-то тетради и поворачивается в мою сторону.

― Августа? ― удивляется она.

Я подхожу к ней и склоняюсь, чтобы не кричать на весь кабинет.

― Вы знаете, что с Ангелом? ― я решаю не тянуть резину и спрашиваю прямо.

Взгляд Светланы Александровны становится сочувствующим и она откладывает все свои дела, чтобы ответить мне.

― Ребята! ― обращается она к ученикам шестого "Б". ― Выйдите все из класса на несколько минут.

Они послушно выполняют просьбу учительницы, и в кабинете остаемся только мы с Егором и Светлана Александровна. Я сажусь за первую парту и готовлюсь внимательно выслушать все то, что женщина мне скажет. Пусть даже правда будет самой ужасной... Я должна все знать.

― Так вы знаете? ― нетерпеливо уточняю я.

Светлана Александровна тяжело вздыхает и сжимает губу.

― Бедный мальчик, ― говорит она и качает головой. Меня начинает раздражать такая медлительность. Перемена скоро закончится, но я не уйду отсюда, пока все не узнаю.

― Что с ним? ― спрашиваю я.

Я сжимаю кулаки, когда встречаюсь с взглядом учительницы.

― У Ангела отказали ноги, Августа, ― говорит она.

Я застываю и перестаю дышать.

Что у него отказало?

― Он не может ходить, ― Светлана Александровна опускает глаза к столу и начинает всхлипывать. ― И, наверно, уже никогда не сможет.

Нет.

Нет. Нет. Нет. Нет. Нет.

Такого просто не может быть. Не верю. О Господи...

В горле образовывается огромный ком паники, шока, отчаяния, боли и непонимания. Я не могу дышать. Не могу пошевелиться. Не могу ничего сказать или сделать. Потому что все это бессмысленно. Потому что все это не имеет значения.

Я широко распахнутыми глазами смотрю на Светлану Александровну и впитываю в себя ее слова.

Мой бедный Ангел. Он сейчас один, ему сейчас плохо.

― Ангел Самарский больше не будет ходить в эту школу, ― произносит Светлана Александровна.

Темнота стремительно поглощает меня с головой.

Мои крылья сломались.

* * *

Я выбегаю из кабинета русского языка и растерянно смотрю по сторонам.

Я не могу находиться в этой школе, в которой больше никогда не будет Ангела Самарского. Я не могу спокойно смотреть на все лица, что окружают меня. Я не могу сидеть и делать вид, будто все в порядке, потому что ничего не в порядке. Все ужасно. Все разрушено.