Ругару

Сегодня она закончила левую работу. Получила деньги и коробку конфет — заказчик выразил так благодарность. Можно уйти домой вовремя и отпраздновать с Богданом: дать ему немного денег, выпить вместе чаю.

Зина сдала ключ на вахте, но подойдя к проезжей части, не остановилась, чтобы подождать маршрутку, а метнулась через дорогу, не дожидаясь светофора. Очень боялась передумать. Надо срочно разобраться с этой тревогой. Если у Чистяковых все хорошо, значит, она может дальше радоваться жизни и ни о чем не переживать. А если... Нет, у них точно все хорошо. Не может быть, чтобы ее удача досталась такой дорогой ценой...

На этот раз возле дома на Казахской никто не гулял — жарко, наверно. Сейчас становится немного прохладней только после девяти вечера, когда заходит солнце. Зинаида постояла немного, нашла глазами окна квартиры, из которой мама Елисея следила за сыном, когда он играл на улице... Сделала несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться, и набрала цифры на домофоне. Шестнадцатая квартира.

Ответили почти сразу: приятный мужской голос.

— Да?

— Здравствуйте, я бы хотела поговорить с Ольгой Едовкимовной или Григорием Леонидовичем... — она открыла рот, чтобы объяснить, как она здесь очутилась, но ее пригласили:

— Проходите, — и домофон запиликал, показывая, что путь открыт.

По лестнице ей навстречу спускался красавец-брюнет. Она залюбовалась незнакомцем. Ей нравились красивые мужчины, как нравились картины Микеланджело и Версаль. Зина знала себе цену, поэтому не пережила несчастной любви. Но сейчас ей на самом деле показалось, что красавчик глянул на нее заинтересованно. Она посмеялась над собой. Верно дело в том, что другая жизнь началась, раз уж ее заметили.

В шестнадцатой квартире ее ждали. Не успела она позвонить, как дверь открылась и мужчина, напомнивший ей старый комод: такой он был низенький и крепкий, пригласил ее войти. Это и есть Григорий Чистяков? Зинаида нерешительно ступила за порог, помялась.

— Простите, я ненадолго. Я только хотела...

— Проходите, проходите, не стойте в дверях, — крепыш даже слушать ее не захотел. — Выпьем чаю, и вы все расскажете.

— Нет, вы знаете... Мне неудобно, да и домой надо, — запротестовала Зина.

Тут дверь за ее спиной открылась, и давешний красавчик шагнул в коридор, оттесняя ее дальше в комнату.

— Одна, — заявил он.

"Это обо мне! — догадалась Зина, и колени разом ослабели. — Что им надо? Кто они такие?"

— Тише, тише, — ласково пожурил крепыш. — Что это вы так напугались? Проходите, побеседуем. Меня зовут Тарас. Это, — он показал ей за спину, — Матвей. Мы из полиции, — он предъявил корочку.

Зину качнуло, так что она толком не разглядела, что было написано в документе. Так она и знала! Значит, с мальчиком что-то случилось, и она теперь виновата во всем. Ходила, радовалась!

— Проходите, не разувайтесь, — брюнет взял ее под локоть и повел внутрь.

На кухню, как вскоре выяснилось. Они что, будут пить чай? Может, все не так страшно?

Но Тарас сел напротив нее, подвинул к себе листок и приготовился записывать. Матвей встал за ее спиной в проеме двери, будто на случай, если она попробует сбежать.

— Фамилия, имя, отчество, — ровно, точно выполняя самую обычную нудную процедуру, потребовал крепыш.

Хотя что это она? Для него это и вправду обычная нудная обязанность. Это ее самые простые вопросы пугали до трясучки.

— А вы что, меня допрашиваете? — она собрала все мужество, чтобы произнести эту фразу уверенно. Нельзя показывать, как сильно она боится. Надо чтобы они испугались: она не какая-то неграмотная уборщица, она знает свои права. Она добавила металла: — А в качестве кого меня допрашивают, позвольте спросить? Свидетель? Подозреваемая? Что вообще произошло? — и финальный аккорд, который звучит, кажется, в каждом детективе: — Я буду давать показания только в присутствии моего адвоката.

И ее оборвали так, как могли оборвать только в России.

— Послушайте... — Тарас остался таким же ласковым, но сквозило что-то зловещее в этой доброжелательности. — Вы не понимаете, в какую историю влипли, поэтому я рекомендую вам не ссориться с нами, а добросовестно сообщить все, что нас интересует. Потому что пока мы не выясним то, что нужно, вы будете находиться под стражей. Без адвоката, без права на звонок. Неограниченное количество времени. Никто вас отсюда не вытащит, даже если ваш папа — президент России. Это ясно? — Зинаида слабо подтвердила. — Отлично. Тогда начнем снова. Фамилия, имя, отчество, дата рождения...

...Ее допрашивали примерно час. То сурово, то ласково — угощая чаем с печеньями. Перед глазами возникала коробка конфет, лежащая в пакете, — он стоял тут же, рядом. Конфеты там, наверно, расплавились. Хотя нет, вряд ли — работает кондиционер. Настроение сменилось несколько раз. Сначала паника. Потом покой — вопросы ей задавали совсем нестрашные и, казалось, вот-вот и ее поблагодарят и отпустят. Затем появлялось беспокойство: что все-таки случилось? Неужели мальчик погиб? Несколько раз она порывалась угостить оперов конфетами — Зина определила, что это они, но каждый раз себя сдерживала: вдруг решат, что она хочет их отравить? Если отпустят, тогда лучше с Богданом их съесть. Она уже сто лет не ела шоколад...

Надежда уйти домой угасла, когда Тарас поменялся местами с красавчиком. Теперь ее допрашивал Матвей. Вроде бы те же вопросы, но заданные иначе. Зину определенно пытались поймать на лжи. Но зачем ей лгать? Хоть бы сказали, что произошло.

После второго допроса солнце уже зашло, хотя было по-летнему светло. Ее будто пропустили через мясорубку.

— Можно я пойду домой? — уныло спросила она брюнета.

Матвей покачал головой. Твердо, не испытывая малейшей жалости. Тарас за ее спиной вышел в другую комнату, позвонил кому-то. Зина старательно прислушивалась к диалогу, но расслышала только "Регина Юрьевна" и несколько раз повторенное "хорошо".

Крепыш вернулся.

— Сейчас прибудет наряд, — это бросили поверх нее, словно Зинаиды это не касалось.

Наряд для нее? Они ее что, за террористку принимают?

— Зинаида Власовна, — обратился к ней Матвей, и она едва не поправила его: "Радимовна". С семнадцати лет она представлялась так, хотя в паспорте так и осталось имя другого человека. — Сейчас вы поедете с нами. Денька два-три вам придется пожить у нас для выяснения всех обстоятельств. Никаких проблем не будет?

— Разрешите хотя бы позвонить сыну, — чуть не плача попросила она. — Чтобы он не волновался...

— К сожалению, не положено... — сожалеет он, как же! — Дайте мне ваш сотовый телефон.

Ей хотелось закричать: "Нет! Не отдам, вы не имеете права!" Но было опять что-то такое жесткое во взгляде брюнета, и она поняла: сопротивляться бесполезно. Только еще больше унизят, когда обыщут. Как нарочно, стоило отдать телефон, он зазвонил. Зина привстала, чтобы увидеть экран, но Матвей сам осведомился:

— Богдан — это ваш сын?

— Да, — обессилено пролепетала она.

Тогда красавчик выключил телефон. Совсем. И до Зины дошло, что сегодня она может исчезнуть навсегда и никто никогда не узнает, как это произошло.

Зацепка

Регина сидела в кабинете, безуспешно разрабатывая очередную версию, когда раздался звонок Тараса. Повесив трубку, она от волнения вскочила из-за стола и прошлась по кабинету. Неужели дело сдвинулось с мертвой точки? И... неужели она оказалась права? Все дело в артефакте, только очень хитром, таком, что слабенький маг Захар его не обнаружил. Впрочем, и маги посильнее — свекор и свекровь Ольги — тоже спасовали. Получается, чем сильнее маг, тем сильнее он болеет вблизи этой штуковины.

Сразу после разговора с опером Регина позвонила Чистяковым. Часы показывали почти десять вечера, вроде бы не поздно для визита, а чем скорее они с этим разберутся, тем лучше.

— Оля, здравствуй, — затараторила она по привычке, точно собеседница могла вот-вот положить трубку и надо было заинтересовать ее беседой. — Извини за поздний звонок, но открылись новые сведения по вашему делу. Как вы себя чувствуете? Мне можно к вам сейчас подъехать?

— Чувствуем себя отлично! — бодро откликнулась Оля. — Елисей бесится, три раза поел и еще собирается. Так что можешь приезжать, вместе поужинаем.

— Хорошо, — немного растерялась Нарутова. — Я буду в течение часа.

Положила трубку. Они ошиблись? Эта женщина, Ягишева, и ее медальон ни при чем? Опять новую версию искать?

Регина дождалась Тараса, тот положил перед ней несколько листков.

— Вот, Регина Юрьевна. Это рисунок. Обратите внимание на надпись по медальону. Похожа на латынь, но не латынь. Может, тетка напутала что-нибудь, но вроде божилась, что каждую зазубрину на нем знает, потому как память об отце. Но, если честно, не очень я ей доверяю. Она, конечно, грамотная, но не так чтобы слишком. Наверняка попыталась прочесть, не смогла и уже не обращала внимания на эти загогулины. Так что зазубрины, может, и помнит, а вот с буквами напутать может.

— Ладно, спрошу у Елисея. Только ему резко похорошело, так что, возможно, мы опять ошибаемся.

— А если наоборот? Арестовываем Ягишеву — и мальчик идет на поправку. Связь налицо.

— Зачем она тогда вообще пришла к Чистяковым? Сидела бы и не высовывалась.

— Совесть замучила? — предположил Тарас, складывая руки на груди. — Она не похожа на рецидивистку.

— А вообще какое у тебя впечатление от нее осталось?

— Замученная жизнью баба, неожиданно попавшая в переплет. Но это может быть только впечатление. Сама знаешь — Захара с нами не было. Если она владеет магией хоть на примитивном уровне, могла и мозги запудрить нам с Матвеем. А может, и хорошая актриса, кто знает? В общем, я задержал ее до выяснения. Отдал под опеку Бажену Зингеру.

Регина одобрила.

— Что у тебя еще?

— Вот, — он сунул ей другие листки. — Я здесь выделил для тебя самое главное. Ну чтобы сверила с тем, что Елисей скажет.

— Спасибо, Тарас. Иди домой. Жена, наверно, заждалась. А я к Ольге быстро заскочу.

— Вы там тоже не задерживайтесь, Регина Юрьевна.

Нарутова осадила опера тяжелым взглядом.

— Да не думайте, я вам не указываю, — усмехнулся он. — Чистяковых пожалейте. Они не привыкли ночи напролет работать.

— Не волнуйся, — гримасу следователя тоже при желании можно было принять за усмешку. — Я стерва, но не до такой же степени.

Пока она добралась до Голицына, у Ольги ничего не изменилось. Ей открыла счастливая смеющаяся женщина. Лишь где-то на дне голубых глаз плескалось смятение да темные круги не пропали.

— Проходи, Регина, — она отступила в сторону.

Пока Нарутова разувалась, в коридор выскочил Елисей в пижаме:

— Тетя Регина, здравствуйте! А вы чай пить будете? Мама тортик купила. А можно еще бутерброды сделать.

— Марш в постель, без тебя разберемся, — Оля даже не притворялась строгой, и мальчишка тут же заканючил:

— Маааам, ну пожааааалуйста! Ну я належался за эти дни!

Регина поспешила вступиться.

— Да, если можно, пусть он останется. Тем более он выздоровел. Дело в том, что надо пообщаться именно с ним.

Радость Елисея испарилась. Он тут же насторожился, превратившись в нахохлившегося птенца. Но Оля этого не заметила.

— Надо так надо. Пойдемте пить чай.

На кухне Елисей сел на табуретку, рассматривая тапки, ладони положил на колени.

— Ты чего, малыш? — Регина попыталась поймать его взгляд, но не удалось.

— Вы же хотели узнать о чем-то. Спрашивайте, — он поджал губы.

Оля, суетившаяся у плиты, теперь тоже почувствовала неладное, все бросила, села рядом.

— Елисей, ты знаешь такую женщину — Зинаиду Ягишеву? — начала Регина.

— Да, — без тени сомнения подтвердил он.

— Расскажи, как ты с ней познакомился?

— Она написала мне по Интернету. На мою страничку Вконтакте.

Елисей рассказывал глухо, не поднимая головы, Регина поглядывала в записи, сверяя с показаниями задержанной. Пока все сходилось. Когда речь зашла о медальоне, Нарутова попросила:

— Покажи мне этот медальон, пожалуйста.

Елисей совсем сник, сжался в комочек.

— Его нет.

— А куда он делся? — удивилась Регина.

— Я его отдал. Парень приходил. Сказал, что он от тети Зины. И я отдал.

— Когда? — почти одновременно воскликнули Оля и следователь.

— Вечером, когда мы гуляли, — он вскинулся, заспешил, оправдываясь: — Но я честно ему сказал, что если он возьмет медальон, то умрет. Я его предупредил. А он сказал, что, может, ему пора уже. Он умер, да? — глаза его наполнились слезами.

— Погоди-погоди, Елисей, — что Регине тяжело было видеть при всей ее черствости, так это детские слезы. — Никто не умер. Пока. Ты можешь подробно описать, что за парень был, сколько лет примерно, во что был одет, его точные слова?

Выслушав сбивчивые объяснения мальчишки, Регина поняла только одно: не случайно таких маленьких особо не допрашивают. По показаниям ребенка фоторобот не составишь, да и вообще информация очень расплывчатая. А если вспомнить, как они любят фантазировать, и при этом часто не отделяют фантазию от вымысла... Так что у них есть, конечно, шанс, что медальон забрал сын Зинаиды, но очень маленький.

— Елисей, а ты вот говоришь, что в первый раз тетя Зина написала тебе со странички своего сына. Там его фотография была?

— Да, — мальчик постепенно успокаивался. — Его Богдан зовут.

— Это не он забрал медальон?

— Нет. Он был побольше.

— Ростом или возрастом постарше?

— И так, и так. У этого волосы были короткие и как будто седые.

— Что? — не выдержала Регина.

— Вы его знаете, да? — встрепенулся Елисей.

— Кажется, знаю, — медленно произнесла Регина, а в голове билось: "Лекс, конечно, это Лекс". Она снова обратила внимание на Елисея. — И как только ты отдал его, тебе сразу стало легче?

— Не только мне. И маме тоже. Мы сразу выздоровели. Но я знал, что мы от него болеем, только не знал, что с ним делать. Я не хотел никому вредить. А когда этого парня увидел, то сразу догадался, что ему нужен этот медальон. Что он не случайно здесь, а за ним специально пришел.

— А почему мне не отдал или дяде Борису?

— Потому что это нечестно, — уверенно заявил малыш. — Вы же не знали, что это. Зачем вам несчастья от него. Я согласился взять. Я ждал того, кто знает о нем, и тоже согласится взять. А когда отдавал, сразу увидел, что он умрет. Но я честно предупредил его. Тетя Зина меня не предупредила, а я предупредил. А он сказал, что, может, пора, — еще раз повторил он.

— Ладно, ты никому не отдал, потому что боялся навредить, — не выдержала Оля. — Но ты ведь мог хотя бы показать этот медальон. Мы же с ног сбились, искали. Почему ты даже мне ничего не рассказал?

— Не знаю, — мальчик сник.

Вот это "не знаю" слышалось из уст обоих Чистяковых с самого начала расследования. Прямо помутнение рассудка какое-то. Нет, этот медальон обладает воистину чудовищной силой.

Регина достала рисунок, который набросала Зинаида, — у нее талант к рисованию, вон как здорово получилось — показала Елисею.