Интересное2

— Примерно так, Стасенко. Только еще лучше. Участники того эксперимента были чем-то вроде боевых машин на основе человеческого организма. Умелых, но тупых. Таков был побочный эффект. Вы же сохранили нормальное мышление. С этим положительным отклонением придется еще разобраться, но сейчас нам важно другое. Вы больше не служите Советской Родине, подполковник. И успокойтесь, я не заставляю вас служить рейху. Вы теперь участвуете в закладке фундамента нового государства, даже нового мира.

— Мира… в котором… будут править… люди, не способные умереть? Как вампиры из бездуховных и безыдейных заграничных романов? Своему фюреру вы тоже предложите сделаться живым трупом, чтобы он сбежал из морга, после того как его повесят на фонаре перед рейхстагом?

— Я же сказал, мы построим новый мир. Без прежних лидеров и правил. Только мы. Мне не требуется ваше согласие, подполковник, просто примите услышанное к сведению и будьте готовы.

Незнакомец сделал шаг назад и растворился в коридорном полумраке.

Стасенко наконец обернулся, но не увидел даже мелькнувшей тени и не услышал шагов. Незнакомец будто бы на самом деле растворился в воздухе. Так не бывает, это ненаучная мистика, но приличного объяснения произошедшему подполковник не находил.

Он и словам незнакомца не находил объяснения. Во что ему было верить теперь? В ускоренную регенерацию или везение? Первое вроде бы научно, пусть и слишком высоко над уровнем современной медицины, но второе как-то ближе, пусть и отдает мракобесием.

Стасенко вытянул из пачки, едва не сломав в дрожащих пальцах, новую папиросу, закурил и сфокусировал взгляд не на стекле, а на двери приемного покоя в здании напротив, коридорное окно тоже смотрело на него.

Дверь открылась, и на крыльцо вышли Ворончук с Покровским. Ефрейтор что-то рассказывал, а контрразведчик внимательно слушал и время от времени кивал. Наконец Покровский вынул что-то из нагрудного кармана и передал Василию. Тот повертел вещицу, размером с патрон или зажигалку, сунул ее в планшет и что-то сказал ефрейтору, наклонившись к самому уху. В этот раз кивнул Покровский. На том они и расстались. Василий сел в свою машину и уехал, а Покровский вернулся в приемный покой.

Стасенко потянулся к пепельнице, сделанной из консервной банки, но был вынужден снова переключиться на происходящее в госпитальном дворе. Из двери корпуса, в котором обосновался подполковник, вышли два человека в больничных халатах. Они пересекли двор и скрылись в хирургическом корпусе.

Вроде бы ничего примечательного, мало ли зачем по ночам шастают туда-сюда больные и раненые, вот только у Стасенко опять возникло ощущение, что он знает этих людей.

«Повыше на Васнецова смахивает, — пришла догадка. — А пониже, коренастый… старшина Бадмаев? Решили встретиться с Покровским? Или Филин тоже здесь? Уж не его ли выгружали на носилках? Если все так, то странное дело — все уцелевшие участники борьбы за секретный поезд снова собрались в одном месте. С чего вдруг?»

Подполковнику вдруг померещилось, что незнакомец из тени снова стоит за спиной. Как-то вдруг нахлынуло, и Стасенко даже невольно втянул голову в плечи. Нет, оставаться в коридоре ему больше не хотелось. И в палате тоже! Да и в корпусе этом не хотелось!

Сам не осознавая, какого черта делает, подполковник запахнул халат поглубже, подтянул пояс и пошлепал прямо в тапочках к выходу из корпуса. Минутой позже он пересек двор и вошел в хирургическое отделение. Куда идти дальше, Стасенко не имел представления, поэтому двинулся наугад. Прошел мимо сонной медсестры на посту, мимо процедурной комнаты, миновал несколько палат и остановился. Дальше были только туалеты и лестница на верхние этажи.

«Мне туда». Стасенко поднял взгляд на лестницу и увидел доктора Еремину. Она была свежей, умытой, в белоснежном медицинском халате. Васильковые глаза доктора светились добродушием, а на губах у нее играла улыбка, адресованная явно подполковнику. Вот только в руке Алевтина сжимала пистолет с глушителем, направленный Стасенко в лоб…

Подполковник проснулся, резко сел на койке и шумно вдохнул.

Сон! Это был простой сон! Хотя нет, не простой. Такие правдоподобные и детальные сны ему не снилось еще никогда.

«А раз так, что было сном и что явью? — Стасенко ощупал под собой матрас. — Судя по всему, до туалета я не дошел. Значит, сон начался с этого, с моей воображаемой первой отлучки из палаты?»

Стасенко утер со лба холодный пот и бросил взгляд за окно. Все еще стояла ночь. А на госпитальном дворе тарахтел мотор. Подполковник вскочил с койки и прильнул к стеклу. Из грузовика выгружали носилки с раненым. Помогал санитарам ефрейтор Покровский. На крыльце, придерживая под локоть доктора Еремину, стоял Ворончук.

Все, что приснилось Стасенко, повторялось в действительности. Немного другими казались детали, но общий смысл оставался прежним. Все, кто видел поезд, собирались в одном месте. Вот такое мистическое мракобесие.

Глава 11

Наши дни, Москва

Из сообщения в новостной ленте поисковой системы «Адрес»

Зимин отвернулся от большого экрана с медленно ползущими сверху вниз текстовыми блоками официальных новостей Москвы и региона, потер глаза и двинулся прогулочным шагом дальше в обход «башни».

Говорят, что, если ты занят интересным делом, время летит незаметно, а если сидишь на скучной работе, оно тянется бельевой резинкой. Для себя Леонид давно развенчал этот миф, но каждый раз удивлялся, обнаружив, что время изменило ход. Могло замедлить, могло ускорить, и это не зависело от сути дела. То есть интересная работа иногда делалась быстро и оставляла уйму времени на другие занятия, а иногда она же поглощала все часы и минуты, отведенные для бодрствования. Получается, прямой или обратной зависимости не было, а вот выкрутасы со временем — получите и распишитесь.

Эпизоды утренней главы шифрованных записей Леонид проглотил за час. Это с учетом расшифровки. Но дальше работа встала колом. Слишком много информации уместилось между строк этой странной главы. Всю ее следовало осмыслить, привести к некоему знаменателю, а возможно, и вывернуть «наружу мехом».

На все это ушло втрое больше времени, плюс потребовался отдых с переключением на посторонние темы, вроде текущих новостей, и с прогулкой вокруг «башни».

«Что могут означать все эти намеки… да какие там намеки… прямые ссылки на секретные исследования немцев по теме ускоренной регенерации высших организмов? — размышлял Зимин, пиная хвою и шишки. — Хвост у ящерицы это так… баловство. Далеко не то же самое, что встающий с земли человек с перерубленной шеей. Или тут есть какая-то связь? Что содержала та липкая жидкость в емкостях секретных вагонов? Стимуляторы, как сказала Еремина, это понятно. Но что еще? Какое-то вещество, мгновенно восстанавливающее поврежденные органы? До каких высот «над уровнем современной медицины» поднялись немецкие ученые? Этот странный «сон Стасенко» — намек на верный ответ или только вариант ответа? «Живые машины», которые были созданы в нацистских лабораториях, все еще живы?»

Мимо Леонида прошуршала импортная машина без шофера за рулем. Выехала из ближайшего гаража, медленно подрулила к «башне» и замерла на парковке, строго между белыми линиями разметки. Бортовой компьютер справился с простейшим заданием блестяще. Зимин проследил за маневрами машины и вернулся к размышлениям, но уже в другом ракурсе.

«Лейтенант Гришунин вынес диверсанту мозг — в прямом смысле, а не как нынешние депутаты на встречах с избирателями, но фриц сделал еще несколько выпадов ножом, принял боевую стойку и не рухнул. Как такое может быть? Почему немец продолжал драться? Если предположить, что это был робот, объяснение напрашивалось само собой — размещать процессор в голове у робота совсем не обязательно. Но ведь тогда, в сорок четвертом, создать человекоподобного робота было невозможно в принципе. Или немецкая электроника в те времена тоже «поднялась над общим уровнем» на недосягаемые высоты? Если так, куда все делось после войны?»

Взгляд вернулся к машине. Между прочим, это было как раз немецкое авто марки БМВ. В плане количества электроники на борту она уступала только отечественным «чайкам», но по качеству этой самой электроники даже превосходила их. Впрочем, фокусы с парковкой или выездом из гаража умели проделывать все авто. Это вот доехать без водителя из пункта «А» в пункт «Б», да по городским улицам, могли только две-три модели, так называемые «флагманы». Кроме отечественной «чайки» с германским БМВ еще шведские «вольво», ну и где-то рядом барахтались японские «тойоты». Что из этого наблюдения следовало?

«Ничего. Будь германская электроника времен войны настолько «впереди планеты всей», сегодняшние машины из ГДР могли бы с места, без разгонных блоков улетать на Марс или воспитывать детей. Нет. Техническая версия тоже не годится».

Леонид вернулся к нужному входу в здание, но в кабинет не поднялся. Невидимые громкоговорители пропели негромко, но отчетливо приглашение на обед, и Зимин без раздумий направился к столовой. И только тогда понял, что проголодался. Или не понял, а просто так подумал. Почему-то ему казалось, что на самом деле есть он не хочет, но попасть в столовую необходимо. Его снова тянул «внутренний магнит».

В прошлый раз это обернулось «откровением» от безумного садовника, что будет теперь? Пока Леонид не пытался даже предположить, но на всякий случай приготовился, что до столовой не дойдет, застрянет в очередном «уютном местечке для откровений».

К сожалению или к счастью, предчувствия его обманули. Зимин протопал по своей дорожке до общего променада, слился с толпой деловитых обитателей лагеря и вскоре уселся за стол, сервированный к обеду.

И после плотного обеда ничего странного не случилось. Леонид вышел из столовой, отделился от толпы и побрел по своей тропинке в сторону «башни». Интересно, что внутренний магнит больше никуда не тянул.

«То есть это был просто голод, а не магнит. — Зимин вздохнул. — Так неинтересно! Где садовник? Где новые загадки?»

Странный садовник на мысленный призыв Леонида не откликнулся, зато ответил легким, но ощутимым зудом лежащий в кармане телефон. Да, никакого телефона у Зимина не было со вчерашнего вечера, когда Андрей Михайлович конфисковал «Электронику», но в кармане что-то вибрировало, и это был именно телефон. Простецкий, бесплатный, такой, чтобы только позвонить или отправить плоскую картинку. Это Леонид определил на ощупь. Как он очутился в кармане? Кто бы знал!

Зимин свернул с тропинки под прикрытие деревьев и достал телефон из кармана. Номер вызывающего абонента не высвечивался. Фотографии тоже не было. Дурной тон, но… до приличий ли в такой ситуации?

Впрочем, на экране имелась элементарная заставка — зеленый фон и белый цветок, напоминающий нарцисс, на тонком, неуверенно изогнутом стебельке. Эдельвейс?!

— Я, — настороженным тоном ответил Зимин.

— «Я»? — Абонент усмехнулся. — Почему не «алло» или «да»?

— Что это значит?

— Ты не рад меня слышать?

— Варвара, я всегда рад тебя слышать. Просто объясни, что это за игры?

— Формулируй четче, Зимин. Что конкретно тебя интересует?

— Все. Так достаточно конкретно?

— Ты понял, с кем и чем имеешь дело?

— С КГБ. Я в гостях у Конторы, на загородной базе. Ваш библиотечный куратор меня опекает. Мне следует понять что-то еще?

— Это не просто КГБ, это Политуправление.

— Не вижу каких-то особенностей.

— Ты уже смотрел по сторонам через тепловизор?

— Варвара, ты снова говоришь какими-то намеками. Прекрати, пожалуйста. Я смотрел через тепловизор, но ничего не понял. Ты, кстати, откуда знаешь? Садовник сообщил, он твой приятель?

— Садовник? — Варвара усмехнулась. — Пусть будет садовник. Ты не поверил своим глазам, да?

— Люди с «холодными» контурами — это роботы… или кто там… наполовину ящеры? Но твой садовник тоже не самый горячий тип. Как это понимать? Ты его очаровала, он проникся к нормальным людям светлыми чувствами и решил вывести на чистую воду свою родню? Допустим. Но при чем тут я?

— Ты ведь все давно понял, Зимин. Просто не хочешь в этом признаваться.

— Ничего я не понял. На что ты опять намекаешь? На связь между «неубиваемыми» немцами и «холодными» людьми в этом лагере?

— Ты не видишь связи?

— Пока я вижу только странности. Вы с Репиным меня к чему-то подводите, используя одни и те же документы, но преследуя разные цели. Невероятно, но факт.

— И какую цель, по-твоему, преследует Репин?

— Пока не знаю, но явно не разоблачение несуществующего заговора в КГБ. Зачем Репину мутить воду в собственном пруду?

— То есть правду озвучить ты еще не готов, понятно. — Варвара вздохнула. — Какой ты осторожный.

— Я привык опираться на факты, а не на домыслы и пересказы якобы вещих снов.

— Я уверена, ты поймешь, в чем подвох, когда изучишь документы полностью.

— Удивительно. Ты говоришь ровно как майор. Он тоже убежден, что полная картина откроет мне глаза на что-то очень важное для государственной безопасности.

— Я говорю о подвохе. И даю тебе действительно полную картину. С двух сторон.

— С каких еще двух сторон?

— В этом телефоне есть снимки немецкого документа. Взгляни на них. Надеюсь, ты справишься с переводом.

После него у тебя точно не останется сомнений. Только не беги прямиком к Андрею Михайловичу.

— Сначала позвонить тебе? В какую игру ты играешь на самом деле? Чего хочешь добиться реально?

— Скоро поймешь. В немецком документе, кстати, сказано, что «неубиваемые», как ты выразился, немцы жили на самом деле всего несколько месяцев, а потом увядали и высыхали, словно сорванные эдельвейсы. Красиво сказано, правда? Давай, Зимин, просвещайся дальше. Целую тебя в умную макушку.

Глава 12

Ноябрь 1944 года, Восточная Пруссия