— Вам... нравится... издеваться?.. — напряженно спросил он, растягивая — или подбирая — слова.
— На войне все методы хороши... Говорят... Где-то... — медленно и с расстановкой произнес оставшийся на месте Понг, нарочито делая акцент на недосказанности.
Пинг не пытался развязно идти — не в его натуре. Но мечта перед ним стояла, одна из... Серо-зеленые нефритового оттенка волосы, свитые в тугую круглую косу, подражали камню, как и напрягшиеся мышцы атлетичного узкобедрого эльфа. Эльфа, не тела. Пинг когда-то мечтал заглянуть под флофоли такого вот мачо — нет, не мачо, что-то другое. Эльфа, одетого не по форме, прошиб холодный пот, на миг покрывший едва заметной маслянистой пленкой загорелое — не мимолетный, не южный, аккуратный — тело, выгодно представшее в косых лучах от нижней кромки переваливающегося на крону Ра.
Возможно, он признавал чародейскую силу, неумелую и не наученную, превышающую его. Возможно, он оценил ментальную силу, малоопытную, интеллектуально, хм, непонятную? Возможно, поклон Эхнессе не был воспринят за старческую причуду. Панг искал объяснения поведению, перебирая доступные его уму варианты, хех, без претензий на полноту охвата.
Пинг не пытался доставлять удовольствие, он его сам грабастал. Для себя. Вот они какие большие, одно на полкорпуса ниже висит. Она ужаснулась, попытавшись спрятаться под едва заметным слипшимся хоботком. Крупная, она держалась на сужающимся у основания, возможно, специально когда-то стесненного для получения подобной пикантности. Одной руки не хватило Пингу, он двумя объял его, нервничающего. Две ладони требовательно отыскали с двух сторон спелое яблоко — или помидор? Литое железо, напряженное, но ладошка — по скользкому да маленькая — проскользнула между ними раз, другой. Перед лицом колыхалась более плотная и широкая полоска — таэнф, — вместе со скомканным краем юбки оказавшаяся на плечах, груди, шее глубоко запустившего свои руки Пинга, бесцеремонно лапающего мужика, без зазрения совести испытывающего удовольствие.
— Вы хотите что-то доказать себе? Нам? Им? — подняв лицо к его, опущенному вниз и открыто пораженному космической наглости происходящего, в то время как обе руки мяли мошонку и не могущий столь долго оставаться безучастным пенис с оголенной головкой. Лениво, через "надо" задал вопрос.
— Вам, — голос ему отказал. Но до хруста сжатые кулаки не двинулись с места — им и так хватит времени и силы, чтобы череп лопнул, как спелый арбуз, особенно если их одновременно свести.
— Неверный ответ... — прокомментировал Понг. И натянул уши на затылок:
Пинг горящими руками обнял эльфа пониже пояса. И резко свел руки пониже гениталий, очертив корпус кругом — прожженные остатки флофоли упали к ногам обалдело застывшего, не дернувшегося. Вот Понг сам подошел к эльфу, а Пинг скользнул за спину, просунув руки между ног. Вот Понг, как бы примериваясь, коснулся тела повыше лобковой кости, а затем коротко ударил костяшками, держа пенис как коровье вымя, из которого незамедлительно полилась моча, совсем немного, как раз намочить пальцы Пинга. Вот сам шагает вбок, беря и раскрывая сжатую в кулак ладонь. Эльф безропотно подчиняется разлитой вокруг него мощи, неумолимо давящей, смертельно давящей. Такой большой и мускулистый. Таким маленьким и щуплым. Вот ладонью на поясе Пинг дает команду наклониться и просовывает внутрь палец. Вот Понг чиркает ногтем по ладони, а Пинг собирает кровь.
И чья-то собранная прядка волос — для взрослого пока еще "чья-то" из-за отсутствия красящего пигмента — в руках Пинга превращается в ассиметрично сплетенный шнурок, дурно пахнущий и отвратно выглядящий еще и в темно-багровой крови. Вскоре он начинает напоминать то ли лимфоузел, то ли клубок пиявок конский волос.
— Зеркальное отражение, — пришла голая воля двух.
— Вот, — вкладывая в другую руку подобие куклы-вуду. — Стоит бросить взгляд и...
— Покажешь после обеда...
...Понг оттянул уши на затылок и резко расслабил мышцы — уши хлопнули по воздуху. Одетая в огненную перчатку рука Пинг, будто проряжая волосы, прошлась меж боковых складок, обдав крутым жаром кулак.
— Им, — сглотнув, многозначительно выдохнул в юбку Пинг, поймавший той же кистью несколько волос, не спутать. Пламя ужалось до м-тату.
Хрупкое равновесие держалось на добром слове — Панг не призвал воды Аслаош-раом. Обугленные по краям бывшие складками полоски потрогал любопытный ветер, забравший запах паленых волокон конопли полотна и шелковой вышивки. Без резких движений Пинг окончательно разогнул согнутую в локте левую руку, которую вынимал вместе с движением полыхающей правой. Столь же медленно он заткнул за пояс щепоть колыхающихся на неугомонном ветру волос, сбоку, над прожженным местом. И под страшными глазами сделал пять шагов назад, так и не подняв к ним своего лица.
— С ценом мы еще пообщаемся, — твердо встретив метнувшийся на него взгляд. Изменившимися до узкой полоски очками встретил. — А Капринаэ достоин уважения.
— Приносим извинение за оскорбление, — вместе повинившись и поклонившись.
— Пожалуйста, — без дрожи в голосе начал Пинг. Он боролся внутри с острым желанием вернуть облик теперь уже однозначно совершеннолетнего юноши и прямо здесь и сейчас воплотить продолжение мечты в реальность. Не милования хотелось, а банального траху от долгого воздержания и давящей мысли о том, что еще восемь с половиной лет жить без оргазма во время семяизвержения. Даже не порукоблудить втихаря — нет, можно, мимолетный кайф способен скрасить, хотя бы отчасти, но как-то уже не то, что ли. — Давайте отложим беседу на вторую половину дня. Нам всем... желательно... успокоиться... и... собраться с мыслями, — все же не удержав волнение в себе. Он не выдал себя жестами, но не поддаться ситуации и не среагировать вообще никак означало отчуждение. Он не чурбан бесчувственный и хладнокровный.
— Успокоиться и собраться с мыслями... не помешает, — ровным голосом повторив, с задумчивой паузой добавив.
На мгновение его мышцы вышли из-под контроля, хаотично взбугрившись — его передернуло от волос, неожиданно оказавшихся в его руке.
— Не помешает... — эхом самого себя.
Не поднимая глаз от руки, подушечками пальцев которой теребил едва ли десяток волос, он чеканно развернулся и по-военному замаршировал вглубь листа, во внутренние коридоры с ответвлением к себе.
Глядевший в след уходящей мечте Пинг прекрасно осознавал мотив своего поступка. После видения, не важно откуда и как пришедшего. Выходка с куклой воняла детской пакостностью, злобной по природе, вернее, неосознаваемой злобой — шкода ребенка, не понимающего, что такое хорошо и что такое плохо.
Без поддержки Капринаэ не обойтись. Он именно то звено, признание которого так не хватало в Кюшюлю. Его старшие слишком высоки, их частое вмешательство граничит с нарушением субординации, иерархии подчинения. Кукла-вуду взрастила бы в нем побег уважения перед силой, побег, угнетающий уважение к личности. Тем более у Панга полностью оформилась лучшая альтернатива. Не важны эмоции Капринаэ, к тому же Панг ясно дал понять направление признания, изменив форму очков, а не деактивировав их — он по-прежнему взаимно считал его противником. Противник и враг, вроде синонимы... Противник ли? Враг ли? Точно не друг!
— Ну как оно? — спросил Панг в озмеке.
Пинг сидел на корточках напротив Хоана, Понг напротив Хуана. Они сидели в позе лотоса, по-местному в позе мудреца. Расправленные плечики, изгиб спины, еле вздымающаяся грудь. Их амикусы отправили по связывающему их каналу порцию голой астральной энергии, ставшей для уединившихся разумов искрой статического электричества, верно понятой.
— Оно? — Непонятно... — раздалось нестройно в ответ. Сознания еще плавали в супе собственных мозгов.
— Кто к кому коснулся? — деловито.
— Чего? — Ты ко мне.
— Я к тебе! — обидчиво.
— Вообще Понг к Хуану. А оно помогло! Медитация в смысле, — весело. — Хуан, в какое место я касаюсь Хоана? Чур, честно там между собой!
— А ты касаешься?
— Ага!.. Эй! Оторвешь же яйца так!
— А зачем подсказал?!
— Хы-хы... Ммм..
— Ладно, — через паузу, — Нашли себя, поцеловались с нами, пора и друг с другом... того... — от строгости к сумасбродной веселости.
— Того — это того самого? — осторожно, без смущения.
— При вас? — настороженно. После медитации головы обоих варили быстро.
— Вы разошлись, пора сойтись и подчинить своей воле процесс, — менторским тоном.
— Да, при нас! — с вызовом. — Должны ведь знать друзья, чего лучше не повторять... — а в ответ тишина. — Цен ушел и в ближайшие два деления до обеда не подойдет. Нам хочется посмотреть на вас вдвоем. Чего это вы вдруг так застеснялись нас? Тем более подсматривать больше никто не будет.
— Мы не стесняемся!..
— Ага! Просто... Просто...
— Просто когда-то это видели умелые стазы и обсмеяли вас...
— Потому на друг дружку теперь у вас не стоит, а хочется и вы рветесь с другими, за что и получили прозвище, да?
— Эх... — они еще сильнее зажались и покраснели, спрятав глаза. Унылый вздох, в чем-то близкий к досаде.
— Неужели вы так плохо думаете о своих друзьях? — с укором и обидой.
— Простите... — подняв кислые рожи.
— Это было...
...Хоан действовал неумело, через раз выскакивая. И поза неудобной была, не так, как у того дуота, из тридцать второго звена. Прошел первый квартал их бытия семнашками, наполнившийся необычным и доселе запретным — раньше только и приходилось перебиваться случайными подглядываниями за соседями во время отдыха да щупаньем украдкой. И вот им доставили огромное удовольствие, да и сам дуот-стаз испытал не меньше, если прямо, то для себя и старался только. Вообще-то, они решили подглядеть за дуотом, но их предала сломавшаяся ветка под неуклюжей ногой. Не представившиеся братья бесхитростно воспользовались ими, впрочем, действуя строго без оральных изысков — с оши не побалуешь, третьей цепи не положено. Они-то ушли, набаловавшись, а Хоан и Хуан захотели продолженья. И вот надо же было такому случиться, что уединенная полянка меж кустами столь популярной окажется. Пришли дуот с дуотой, из того же звена. Незаметно подкрались. В начале испугали, затем обсмеяли, демонстрируя визуализацию воображаемых образов. И прогнали. Это случилось слишком рано, и декан не заподозрил ничего — нередко близнецы не могут делать это друг с другом, не испытывают влечения, достаточного для эрекции, которую на облекто лишь и вызывают. Так и покатилась дальше судьба...
...— вот так, — поделились оба — оба! — воспоминаниями о том эпизоде во всей полноте.
— Во-первых, мы поначалу поможем ласками. А во-вторых, так вы непременно даже глубже откроете свою половинку и четче разглядите границу, которую переступать в яви не следует.
— А ну не вешать на нос нюни!..
Позицию они заняли безукоризненно, и заразительно припали к губам.
Для Понга действия Пинга, что с мужчиной, что с ребенком, выглядели дико и неестественно. Конфликт культур колол. У него смешалось прошлое на вселенски далекой Терре, и прошлое с оккиденталиевским наставником, и прошлое с орками. Но неудобную суть пришлось мигом принять ради друзей. И доводы о сугубо личном наслаждении старших, вдосталь пользующих детей, о пресыщении наслаждениями с высвобождением устремлений в иные русла, хотя при запасе в века это все чушня — все это ничто. Первую скрипку играет сила, ради которой и вынашивают двойни, и заставляют их объединиться. Низводя милование до утилитарного секса, взрослые лишают потомства львиной доли праны, возвышенных чувств, сокровенного. Иначе пропадет смысл — прошедший инициацию не сможет большую часть впитать в себя, расплескает. Дабы удержание состоялось, и совершеннолетний индивид переварил и освоил как можно больше ему доставшегося, его заранее сушат. Побочным эффектом по этому направлению является неспособность одухотворить потомство — именно подарить Дух, а не зачать плоть — в течение в среднем века, для всех по-разному.
Пинг пристроился в ногах Хоана, забросившего на свои плечи гибкие хуановские в основной позе для мальчиков третьей цепи, по мнению педагогов — или педофилов, буркнул мысленно Понг. Пинг стал поглаживать ягодицы, массировать доступную мошонку и доставать активно шевелящимся внутри пальцем до растущей простаты. Понг присел сбоку и своим сосредоточенным видом пытающегося гладить грудь и заниматься пенисом Хуана вызвал у того бурю отвлекающего смеха. Вмешался Хоан, вновь запечатавший хохотунчика. Начиналось ни шатко, ни валко. Но вот усилия Пинга увенчались успехом, и он продолжил ласки во время активности Хоана, столь же часто задышавшего, как и близнец-альфар под ним.
— Меняйтесь...
Те поняли. Теперь Понг повторял действия Пинга. И не ради какого-то принципа — дуот Панг видел нарастающую тенденцию превалирования дружеских чувств к Пингу у дуота Эёуха. Образ Понга и его манеры, слова и прочее такой симпатии не вызывали. От знакомства прошло всего ничего, а вот поди ж ты!.. Поэтому Понг решил схитрить — слюна попала прямо на бурно среагировавший сфинктер охнувшего Хуана. Стручки, висящие на стенках отходника, дают тонкую, но достаточную пленку для первичной наружной смазки, стимулируя выделение слизи в самой кишке. Поэтому слюна стала неожиданной. Как последовавшее размазывание и обдувание на грани щекотки. Альфарчик застонал — испаряющаяся из разных мест влага неимоверно возбуждала, а Понг все не добирался до туда, куда, собственно, и угодил его точный плевок. Понг заставил обслюнявленным пальцем сфинктер с ускорением двигающейся попы расслабленно открыться и только тогда прямо внутрь подул.
Озмек затопил шквал эмоций — Пангу пришлось демонстративно поставить стену, напоследок игриво скомандовав им еще раз поменяться местами, что они незамедлительно и проделали единым слитным движением своими гибкими и совсем молодыми телами. Дальше Пинг и Понг смотрели издалека, как наконец-то смогшие быть вместе близнецы Эёух удовлетворяли свои фантазии, часто меняя позы и — совершенно естественно — помогая себе магией, для удобства поддерживающей тело партнера в воздухе. Чего и добивался Панг, первым создав так и просящееся принять управление заклинание. Это помимо прочих целей, включая и некое собственное эстетическо-эротическое удовольствие от простого созерцания беззастенчиво милующихся. Восемь с половиной лет до их криков экстаза на весь лист, на зависть всего листа.
Густая алая краска залила уши и лица дуота Панга, которому невзначай напомнили о его местопребывании — Эхнессе дал знать о ведущемся все это время наблюдении с его стороны и демонстративно его прекратил, отвернувшись.
Глава 13. Буйство энергий
На второй и третий раз плетеный сизаль сохнущих мочал, заново взбитый и разложенный футон, высыхающий к нему постельный мешок — все чье-то, все одинаково общее. Как заново изучающие темное и светлое лица друг друга близнецы, стоящие под контрастным душем и не замечающие полсотенных перепадов температуры. Наслаждающиеся и, собственно, организующие степень нагревания и охлаждения кровники, отличающиеся формой ушных раковин и другими незначительными штрихами, позволяющими с абсолютной уверенностью декларировать — не близнецы и не единоутробные, но единокровные братья.
