3.1.Растущая луна: зверь во мне

...В огромной столовой над пустым стулом замер регент Лейна, разглядывая нож.

— А вот так я делать не умею, — разочарованно протянул он. — Я ведь все-таки не маг. Жаль, долго я с тобой разговаривал... Габбай! — крикнул он так громко, что тоненько тренькнул хрусталь в люстре. В дверь тут же просунул голову дворецкий. — Кто там есть? Зови всех к столу. Не одному же мне это все жрать. Гость меня спешно покинул.

— Слушаюсь, господин Тештер, — дворецкий исчез, отгоняя навязчивые мысли, что он почему-то иногда различает странную темную тень за спиной хозяина. Если бы еще где-то увидел, решил бы, что это причуды старческого зрения, но почему всегда у хозяина?..

Регент же обогнул стол, снова опустился в кресло, не притрагиваясь к еде в ожидании стражей, и сделал в уме заметочку: поговорить с послом Энгарна.

2 сабтамбира, замок Беркута

— Я не успел его спасти, — выслушать Дафана пришли главы двух Домов: Орел и Воробей, а также Юнко и Авиел с Удаганом. Они опять собирались в доме Беркута, но ни Ифреам, ни его сыновья в столовую не спустились.

Еж рассказывал о гибели Корсака, а видел Ламис. Она не пустила его в дом. Открыла дверь, посмотрела и захлопнула, чуть не ударив по носу. Он понятия не имел, что творится в ее доме сейчас, какие женщины из дома Пса ее утешают. Все больше вдов у эйманов. Что дальше будет? А он так и не придумал слова для нее и мелочно радовался, что она догадалась обо всем, едва на него взглянув.

— И последняя страница в записях Шишлы была вырвана? — зачем-то опять спросил Авиел. — И ты ее не видел? Почему не обыскал разбойника?

— Я обыскал, — терпеливо пояснил Дафан. — Хотя какой смысл ему было вырывать страницу, если он взял книгу целиком?..

— Тогда кто мог взять эту страницу? — продолжал Авиел. — Дафан, кто мог вырвать рецепт, если это не ты, не Корсак и не разбойники? Кто его взял?

— Мне бы тоже хотелось это знать, Каракар, — огрызнулся Дафан. — Если ты меня в чем-то подозреваешь, скажи прямо!

— Я размышляю вслух, — отмахнулся Авиел.

— И ты зря кипятишься, — упрекнул Удаган Дафана. — Наши надежды рухнули, что тебя целовать за это должны? Последнюю страницу могла украсть и Дарихан, ты ведь ее не обыскивал. Надеялась, что без денег и книги сумеет сбежать, а потом продаст рецепт еще раз. Может, не за три тысячи, но продаст.

— Шереш! — скрежетнул зубами Еж. — Как я не подумал? Но, может, не все так плохо? Я просматривал книгу, там почти все, что нужно, есть. Он же всю жизнь этот рецепт искал.

— И что ты предлагаешь? — Орел сидел, величественно откинувшись в кресле. — Отрядить кого-нибудь на другой материк, чтобы он тоже эксперименты на себе ставил? Пока не найдет? Может, ты хочешь попробовать?

— Надо — попробую, — Дафан окончательно разозлился. — Надо — вернусь на Гучин, достану Дарихан из могилы и обыщу. Надо — весь город переверну, каждый дом по камешку разберу, не вернусь, пока не найду этот рецепт. Что скажете — то и сделаю. Не я убил Корсака и не понимаю, почему со мной так разговаривают.

— Успокойся, Дафан, — примирительно произнес Баал-Ханан. Он поглаживал большим пальцем кисть руки. — Тебя ни в чем не подозревают. Но мы не ожидали, что эйманы будут гибнуть до войны и даже до попытки убить Охотника. Корсак — большая потеря. И если бы это был ты — это была бы не меньшая потеря. Хорошо хоть другие записи Шишлы сохранились, там и без того много ценного есть. А Корсак, по правде говоря, сам виноват. Если бы не был он таким скрытным, таким похотливым, ничего бы не случилось. Вас вдвоем отправили, чтобы друг друга прикрывали. Он действовал в одиночку — и вот чем это закончилось. Это урок нам всем. Нельзя действовать в одиночку, нельзя скрывать ничего друг от друга, — маленькие глазки оглядели присутствующих сквозь толстые стекла очков. — Надо решить: заговор в силе, или пока не поздно прекратим все? Отложим до следующего Обряда. Подождем, когда кто-нибудь из добровольцев отыщет рецепт нужного нам напитка?

— Я бы предпочел ждать, — как глава Дома первым заговорил Омри. — Конечно, это глупость несусветная, извини, Воробей. До следующего Обряда война может начаться и закончиться, и весь наш заговор потеряет значение. Но лезть в пекло сейчас не резон. Бессмысленная гибель добровольцам обеспечена.

— Ты выходишь из игры? — уточнил Баал-Ханан.

— Нет. Я высказал мнение. Но я выйду из игры в том случае, если из десяти Домов, решившихся на заговор, большинство оставит эту бесполезную затею. Я первым пошел на это, я последним уйду. Пусть мой голос никого не заботит. Что сообщили другие дома, Юнко?

Прежде чем ответить мужчина посмотрел на главу Дома.

— Эйм облетел всех, — объявил он медленно. — Дом Пса уверен, что за гибелью Корсака стоит Охотник. Несмотря на твое мнение, Авиел, — он быстро взглянул на Каракара. — Может, Охотник и не убивает эйманов намеренно, но там был не он, а кто-то им подосланный. Елиад мог отказаться отдать записи Шишлы, выхватил меч, им пришлось сражаться, и его убили. Но виновен все равно Халвард. И дом Пса готов идти до конца, чтобы отомстить ему. Дом Крота колеблется. Но поскольку Дафан продолжает борьбу, они тоже на это пошли.

— Скажи, кто отказался, — потребовал Удаган.

— Дом Быка и Крыса высказались примерно как Орел. Так что, по сути, никто не отказался.

— Что скажешь ты, Авиел?

— Я уже все сказал, — заключил Каракар. — Не получилось одно — попробуем другое.

— Значит, все по-прежнему? Во время Обряда мы убьем Охотника? — настаивал Лев.

— Попытаемся, — подтвердил Юнко. — Но на этот раз нам надо продумать все до мелочей. Кто будет проходить Обряд, когда нападем на Охотника? — стало вдруг так тихо, что они услышали, как на втором этаже скрипнула половица под чьей-то ногой. — Я надеюсь, вы понимаете, — нарушил молчание Цовев, — что тот, кто будет проходить Обряд, может умереть, — он сделал еще одну паузу, — а может стать следующим Охотником. Этот вопрос нельзя отдавать на волю случая. Надо решить это заранее.

— Это правда, Цовев, — медленно произнес Орел. — Странно, что мы не вспомнили об этом раньше.

— Было не до того, — печально произнес Воробей. — Какие будут предложения?

— Можно мне сказать? — с необычайной вежливостью осведомился Удаган. Ему дали слово, он пятерней откинул светлые волосы назад. — Есть ли выгода дому Гепарда от того, что Халвард стал не Барсом, а Охотником?

— Безусловно, — кивнул Цовев.

— Какая? — засомневался Лев.

— Один из самых сильных Домов, — заметил Юнко.

— Они сильны не поэтому! — возразил Удаган. — У них сильные эймы, их Дом больше, чем некоторые другие, но разве Охотник чем-то выделяет их? Кто-то замечал подобное?

— Нет, — изрек Каракар.

— Говори короче. Что ты предлагаешь? — осведомился Омри, поправляя камзол.

— Не имеет значения, из какого Дома будет следующий Охотник, Дом ничего не выгадает от этого. Поэтому надо руководствоваться одним: какой из Домов может пожертвовать одним молодым эйманом без ущерба для себя. Я хотел сказать без большого ущерба.

Все оглянулись на Баал-Ханана.

— Молодым эйманом должен пожертвовать я? — усмехнулся Воробей.

— У тебя самый большой Дом, — заявил Орел. — Три эймана берут имя на осеннем Обряде. У меня, например, один — внук Беркута. А у некоторых и вообще никого.

— Я не могу такие вопросы решать, — отказался старик. — Кажется, твой младший брат берет имя осенью? — посмотрел он на Юнко.

Цовев прищурился:

— Ты хочешь, чтобы я решил вопрос, который не может решить глава Дома?

— Не будем ссориться, — успокоил всех Каракар. — Из десяти Домов нашлось по одному добровольцу, чтобы рискнуть жизнью и убить Охотника. Сколько человек из Домов, поддерживающих заговор, берут имя осенью?

— Одиннадцать, — без запинки ответил Цовев. Кажется, этот вопрос волновал его, и он хорошо подготовился.

— Мне кажется, — завершил Авиел, — из одиннадцати человек можно найти добровольца.

— Можно, — хмыкнул Удаган. — Если кто-нибудь убедит их, как прекрасно отдать жизнь за других эйманов. По-другому никак.

— Подождем добровольцев, — подвел итог Баал-Ханан. — Тот, у кого в Доме он найдется, даст знать Авиелу. Тогда и обсудим, что делать дальше.

С этим никто не мог поспорить.

Отец задержался поговорить с Беркутом, а Удаган отправился домой, хотя идти туда не очень хотелось: у брата вовсю разгорелся медовый месяц. Ал с Ранели, конечно, старались держать себя в рамках приличия, но если они сидели и в разных концах комнаты, воздух между ними искрил. Ему приходилось нелегко, но он жалел Катрис: наблюдать чужое счастье, когда, возможно, навсегда потеряла свое, — что может быть тяжелее? Но и оставаться у Беркута он не мог. Двоюродные братья относились к нему с холодным равнодушием — так и не приняли в семью Льва и наверняка ждут, что он вот-вот всех предаст и вернется к Гепарду.

Подъезжая к замку, Удаган заметил, что у них гости. Кто-то грелся на солнышке, сидя на скамье слева от ворот. Эйман прислонился спиной к стене, откинул голову, подставив лицо солнцу. Он казался таким счастливым, что Удаган не сразу узнал Халварда. Не было в нем обычной насмешливости, угрозы — только покой и радость.

— Тебя-то я и ждал, Ганни, — Охотник открыл глаза, и наваждение тут же развеялось: перед ним был враг, умело притворившийся беззащитным. — Не хочешь присесть со мной? — он похлопал ладонью по скамье.

— Нет, — отказался Удаган.

— Стоять передо мной будешь? — ухмыльнулся мужчина. — Ну-ну...

Лев спрыгнул с лошади, шагнул ближе, навис над Охотником, заслоняя собой солнце.

— Могу и постоять, — буквально прошелестел он.

Халвард нисколько не смутился.

— Тебе как будто нравится испытывать боль, Ганни. А? — так же беззвучно произнес Охотник. — Ведь знаешь, что ничего собой не представляешь, что стоит мне пальцем пошевелить и ты в ногах будешь у меня валяться, а все равно угрожаешь, корчишь из себя что-то. А быть попроще можешь? Сесть и поговорить. Без фанфаронства. Можешь?

Удаган опустился на скамью, откинувшись на стену и уставившись в пространство перед собой. "Если только Охотник скажет: "Другое дело!" — встану и уйду", — настраивал он себя. Но Халвард промолчал. Они сидели рядом, будто старые добрые друзья, не видевшиеся много лет, и потерявшие общие темы для разговора.

— Когда я вижу тебя, представляю, каким был бы я, — Охотник опять закрыл глаза. Солнце било прямо в лицо на этой скамье, и Льву тоже хотелось прикрыть веки, но он не доверял Халварду. Особенно сейчас, когда он вдруг притворился другом. А Охотник словно подслушал его мысли. — Ты не думай. Я не в друзья пришел набиваться. Любопытен ты мне, Ганни. И, полагаю, не мне одному. Меня вот всегда мучил вопрос. Знаешь ты, кто убил твоего отца? Твоего настоящего отца, Чахбора Льва. Знаешь? — Удагану страшно хотелось выслушать Халварда, и поэтому он скрепился и не ответил. — И как бы ты отнесся к эйману, который лишил тебя семьи? Да и Дома по сути лишил. И тебя чуть не убил. Потому что лишь отец знал, как воспитать тебя так, чтобы ты не погиб, когда брал имя. Твой отец знал, как обращаться с эймом-львом. Тот, чья сущность — птица, пусть хищная птица, не поймет того, чья сущность лев. Тебе не приходило это в голову? А ведь ты чудом выжил, я это очень хорошо помню. Я был уверен, что ты умрешь, хоть и жаль тебя было очень. Ты может, не поверишь, но мне всех эйманов жаль.

— Пожалел волк овцу! — не выдержал Удаган.

— Если я Охотник, значит, непременно охотиться, что ли, должен?

— А что нет? — отрезал Лев. — Ты что-то хотел мне сказать?

— Да я уже сказал. Я знал Чахбора. Он любил твою мать.

— Да? — деланно удивился Удаган.

— Представь себе. Иначе бы не женился, ты не находишь?

— Я себе любовь как-то иначе представляю. Но тебе не понять. Охотники ведь одиночки. Любить не способны никого кроме себя.

Халвард оторвался от стены, медленно всем телом повернулся к Удагану.

— Одиночки? — он вперил в парня зеленые глаза, и Льву показалось, что тот вцепился в него когтями, не позволяя отвести взгляд. — Что ты знаешь об Охотнике? Ты когда-нибудь пробовал любить женщину на глазах у двух тысяч эйманов, включая стариков и детей? Это вы меня не видите, а я вас всегда вижу. От этого свихнуться можно. И вы после этого удивляетесь, что Охотника хватает только на вас? Что никого другого они подпустить к себе не могут?

Он резко отвернулся и снова откинулся на стену, сложив руки на груди, от благодушия не осталось и следа.

— Я должен посочувствовать? — спросил Удаган, когда его немного отпустило.

— А как хочешь! — к Халварду вернулась обычная насмешливость. — Но я не делал этот выбор, за меня его сделали другие. Не спросясь. И за тебя, между прочим, тоже. Поэтому мне и казалось, что мы чем-то похожи. Мне швырнули медальон. У тебя убили отца и забрали к себе в Дом. Потому что Каракар посчитал, что любит Еиль Лисичку больше, чем Чахбор. А кто ему дал право решать такое? И кто знает, от чего умерла Еиль?

— Я знаю, — спокойно объяснил Удаган. — Она была маленькой и хрупкой, а я — очень крупным. Я убил ее.

— Это Каракар так сказал? — осведомился Халвард. — Он меня чем дальше, тем больше в изумление приводит. Второго такого, наверно, не сыщешь, а?

— Нет, не сыщешь, — подтвердил Лев. — Слушай, а к чему эти откровения? Чего ты хотел добиться? Что я, узнав о том, что Каракар убил Чахбора, побегу его душить, что ли? Или в возмущении вернусь в дом Гепарда и начну мстить братьям: Алету и Шеле? Ты этого ожидал?

— Так ты знал?

— У отца, — он выделил это слово, — нет от меня тайн. И я это очень ценю.

— Такое доверие не разрушишь, — многозначительно промолвил Халвард.

— Нет, не разрушишь, — подтвердил Удаган. — Потому что я еще кое-кого поспрашивал, чтобы узнать, как все было. Из дома Гепарда поспрашивал, не абы у кого. А потом пришел к отцу и поблагодарил за то, что он убил этого мерзавца. И если бы я умер, когда брал имя, я умер бы с благодарностью, потому что лучше сдохнуть сыном Каракара, чем жить сыном Чахбора. Потому что Еиль была невестой моего отца, а Чахбор изнасиловал ее. А Охотник — обвенчал! И если бы он этого не сделал, то я бы не убил свою мать. Потому что Чахбор был гигантом. Я пошел в него, и убил маму. Ты это понимаешь? Ты об этом не хотел мне рассказывать?

— Успокойся, Ганни, — остудил его Охотник. — Знал бы, что ты так разволнуешься, — не пришел бы.

— И если бы знал, что отец ничего от меня не скрывает, тоже бы не пришел, правда? Все, что ты делаешь, — это сеешь раздор. И прежний Охотник был такой же. Но ты в сто раз хуже.

— Если ты о венчании Лисички и Чахбора — то Охотники насильно никого не венчают. Она так захотела. А если об Алете... Так Фарей хотел вырастить себе смену. Ты никогда не задумывался о том, что у брата твоего имя неправильное? У всех одно имя человеческое, а другое — от эйма. А у него имя — Алет, что всего лишь порода сокола, а второе имя — тоже Сокол. А дело в том, что он должен был стать Алетом Охотником. Если бы опять, в который раз, не вмешался Каракар. Каждый раз, когда он вмешивается, погибает несколько эйманов. Ты об этом не размышлял? — и, прежде чем Удаган возразил, подвел итог. — Ладно, Ганни, я все понял. Рад, что у тебя такие теплые отношения с... убийцей. Нет, мы не похожи. Может, это и к лучшему. Бывай.